Глава 03
В работе Ордена Охранителей вообще нет ничего романтического. И красивого — тоже нет. Как нет в Ордене и ангелов. Ангелы — они все в Игле, что торчит посреди Иерусалима неподалеку от русского кафедрального собора. А в Конюшне на Храмовой горе службу несут далеко не ангелы, недаром отцы-исповедники дежурят круглосуточно и в самой Конюшне, и в выездных бригадах, чтобы, не дай Бог, не упустить на тот свет лихого опера без покаяния.
Они пьют, сквернословят, прелюбодействуют, чревоугодничают. Любой другой не смог бы вовек отмолить того, что они совершают за месяц, а то и за неделю, но им это разрешено. Им эти грехи регулярно отпускаются, иначе нельзя. Иначе никто не пойдет на эту работу.
Поначалу пытались приспособить к этому монахов. Возродить военно-монашеский орден, чтобы и молились, и убивали самостоятельно, и могли друг другу грехи отпускать. Потом спохватились. Был уже опыт подобных фокусов, закончился печально однажды в пятницу тринадцатого. Потому и резиденцию Ордена называли не Храмом, а Конюшней. Для борьбы с гордыней, так сказать. Конюшня Соломона и жеребцы из нее.
Слаб человек. Подвержен, так сказать, соблазнам. И фокус не в том, что подвержен, а в том, чтобы не поддавался.
А Иван Александров — поддался. Да еще так хитро…
Сука ты, Фома Свечин! Если Токарев не врет — а во лжи Тэтэшник еще ни разу уличен не был — готовился Фома, копал запасной выход.
Иван вышел во двор, огляделся и прошел к пустующей по поводу плохой погоды курилке. Сел на скамейку, поднял воротник на куртке.
Зачем? И что такое совершил Фома, что не рассчитывал получить отпущение? Нет, он мог, конечно, и сам сожрать чьи-то грехи, а потом, в самый последний момент, получив три пули, быстренько сообразил, что есть Иван, которому можно все это слить. Тогда возникнет вопрос, кто другой умудрился так нагрешить, да и ради кого Фома мог такое сделать, — отец Серафим правду сказал, близкий друг у Фомы один — Ванька Каин. И у Ваньки был один близкий друг — Фома.
И мы возвращаемся к первоначальной постановке вопроса — что такое мог совершить Свечин.
Убийство? Отпускаемо. Бытовое, внеслужебное убийство? Отпустят этот грех, посадят, но грех отпустят. И снова чист и для ада недоступен Фома Свечин. Воровство, скотоложество, мужеложество, растление малолетних — все может быть отпущено. Особенно оперу из Охранителей. С наказаниями, естественно, но может.
Продал душу? Ну продал, чего дергаться? Дьявол не врет, что написано в договоре, то и получишь. Рай для тебя закрыт, но в аду получишь самые льготные условия. Кроме того, бывали случаи, когда даже продавший душу получал ее назад. Очень редко. И чудом, но тем не менее…
Да к тому же не мог продавший душу обмануть исповедников. Не мог. За этим строго следят. Ну и запашок серы… Не спрячешь его, не замаскируешь дезодорантами и одеколонами. Подписал договор — будешь попахивать серой. Бесплатное, так сказать, приложение. Ребята как-то спорили, зачем этот запах, решили, что так Бог шельму метит. Спросили у Шестикрылого, тот усмехнулся и промолчал.
Такие дела.
Получалось, что Фома Свечин, оперативник и специальный агент Ордена Охранителей умудрился совершить нечто такое, что оперативник и специальный агент того же Ордена Иван Александров даже представить себе не может.
Стоп.
Последнее дежурство у Фомы закончилось в пятницу, брали притон сатанистов, пришлось поработать физически — обкурившиеся идиоты, даже не подписавшие договоров со Службой Спасения и пытавшиеся принести кровавую жертву, решили отбиваться. Двух человек они накануне уже выпотрошили посреди пентаграммы, еще двое у них было в запасе, когда началась операция по захвату. Понятно, что никто не церемонился. Всех брать живыми приказа не было, но подразумевалось, что допрос будет далеко не лишним. А вдруг Служба Спасения направила этих идиотов на такие дела? Представитель Службы клялся, но это только Дьявол не врет, а слуги его — вполне могут и соврать. Вот и работали опера вручную. Снайпер выстрелил всего лишь дважды.
Вот Фома и перед операцией получил отпущение, и после. Как, впрочем, и Иван. Были заодно отпущены и грехи вперед, на выходные. Легкие грехи, бытовые. Получается, что для совершения того самого смертного, смертельного непредставимого греха у Фомы было время от вечера пятницы, до середины дня воскресенья. Причем в пятницу Фома был не в том состоянии, чтобы отправиться куда-то, кроме душа и постели.
В субботу они встретились почти в полдень и расслаблялись в «Трех поросятах» часов до трех утра. Остается совсем ничего. Остается несколько часов воскресенья.
Что мы знаем о планах Фомы на воскресенье?
О планах Фомы на воскресенье мы знаем только то, что он собирался пойти в те же самые «Три поросенка» и закадрить новую официантку.
Иван глянул на часы. Не успевал он зайти к Джеку Хаммеру. И, кроме того, что он там спросит? Был? Был, ответит Хаммер. Кадрил? Кадрил, только не обломилось ему. Джек своих официанток подбирает лично и с совершенно конкретной целью. И конкурентов в этом деле, во всяком случае в самом начале работы новой официантки, не потерпит. Что дальше?
Иван сунул руку в карман, нащупал четки.
Еще вот это. Вынимать их из кармана не стоит, кто-то из ребят врал, что весь двор и, тем более, курилка просматривается камерами. Инквизиция вполне могла такое устроить в целях профилактики.
Четки.
Иван передвинул несколько шариков по нити. Попытался на ощупь представить себе, как четки выглядят. Возле трупа он их подобрал не глядя, сгреб и спрятал, даже вместе со щепками и камешками. Потом допрос, потом пьянка, потом сон и накачка. В общем, не посмотрел.
Можно встать и выйти. Пройти куда-нибудь в укромное место, посидеть, посмотреть. Хотя хренушки найдешь такое место в Старом городе: все просматривается, все пишется камерами в целях безопасности. А за Иваном добрые Серафим и Токарев вполне уже могли установить наблюдение. Тоже на всякий случай.
Интересно, если он сейчас встанет спокойно, двинется на выход, быстро пересечет Старый город и заскочит в офис Службы Спасения возле той же Итальянской больницы? Сразу остановят или дождутся, пока он придет на совещание, благоухая серой?
Хотя Служба Спасения может его и не принять. Зачем? Он уже и так почти у них в руках.
Еще раз — четки, напомнил себе Иван. Гладенькие, чистые, не могли они лежать там давно. Совпадения, конечно, случаются, но так, чтобы в руинах выбрать одно и то же здание, войти и случайно умереть на том месте, где кто-то потерял четки? Не бывает.
Либо там кто-то что-то оставил… для Фомы, для черта лысого — не важно. Оставил, а Фома пошел. Узнал и пошел или за своим пошел — опять-таки не важно. Важно, что вошел он в эту лавочку, и сразу же за ним вошли галаты? В ту же секунду? Еще одно совпадение. И, кстати, не объяснявшее внезапную стрельбу Фомы. В воскресенье. Снова совпадение, и снова совершенно нереальное.
Они могли зайти случайно, но не в ту же секунду. Значит, Фома был в домике некоторое время. Был. Что-то искал? Но не нашел. Не мог он в том состоянии что-либо прятать. Как сел возле кучи мусора, так до самой смерти… Иван смотрел внимательно, не было там кровавых дорожек. Все умерли на своих первоначальных местах.
Что следует из этого?
Следует, что можно сходить в ту хибару и все там перерыть. Как вариант. Но что-то подсказывало Ивану, что Токарев не дурак, и что он то же самое обдумывал, и обыскать руины ему не могло не прийти в голову. И отцу Серафиму…
Блин, сказал Иван. Отец Серафим вчера лично прибыл с бригадой. Какого рожна? Нету для этого священников попроще? Когда это Шестикрылый лично отправлялся на выезд? Как бы не в октябре. На облаву. Тогда и оперов погнали человек пятьдесят, и еще придали солдат, ну и священники все поехали, ожидалась перестрелка, и потери, естественно, тоже ожидались.
Получается, Фома был в центре внимания. И на изучении личных дел его поймали. Вот тогда могли и заподозрить. Или еще когда.
То есть, если что-то и было в руинах, то там его уже нет. Если что-то было…
А если он шел за этими самыми четками? В них что-то такое, особо греховное? Что?
А хрен его знает, честно должны мы ответить на этот провокационный вопрос, дорогие друзья. Что там можно спрятать, в четках? Магия? На проходной эту магию быстро бы засекли, или в воротах Старого города, или даже в общежитии.
Иван посмотрел на Иглу, соединявшую серый город с серыми низкими тучами. Солнца не было, Игла выглядела как четкая темно-серая линия на фоне клубящейся неопределенности туч.
В солнечную погоду Игла блестит. Но даже в солнечную погоду непонятно, заканчивается она где-нибудь или истончается до невидимости и тянется к небесной тверди. Есть две загадки одинаково неразрешимые, гласила дежурная шутка: достает ли Игла до неба, и сколько ангелов в ней вмещаются.
Какой-то поэт — Иван слышал по радио — читал поэму про то, что Игла является струной, что божественный ветер извлекает из нее божественную музыку. Стихи были, на взгляд Ивана, так себе, но свое мнение в этой области Иван честно не считал единственно верным. Даже вообще верным.
Лично Ивану казалось, что Игла — это лифт, по которому ангелы перемещаются с земли на небо и обратно. Он даже представлял себе, как сонмы ангелов, выполнив работу на земле, устремляются бесконечным потоком вверх, сжимаясь, набирая скорость, и выплескиваются уже за твердью небесной, эдаким фонтаном облегчения.
Выслушав рассуждения Ивана, Фома кивнул и сказал, что там еще есть турбинка, которую ангелы вращают, вырабатывая Божью силу. Они оба поржали, потом исповедовались. И даже епитимью не получили — за слова не наказывали.
Иван отвернулся от Иглы, глянул на здание Конюшни.
«Ну чего ты головой крутишь, болезный», — с насмешкой сказал себе Иван. Понятно же, что Фома с кем-то встречался в руинах. Разговаривал с кем-то.
Тогда все сходится.
Укромное место, даже камерами не охвачено. Фоме назначили встречу, Фома приходит, разговаривает. С кем-то таким, общение с которым нельзя светить. Ни в коем случае нельзя. Они беседуют, увлеченно беседуют, настолько увлеченно, что не слышат подхода галат.
Шорох, Фома резко поворачивается и стреляет — не в галат стреляет — в свидетелей. Убивает одного, получает три пули, убивает второго, но собеседник уходит. Собеседник не пытается помочь, просто исчезает. Чисто уходит, не заметив, что потерял четки. Фома начинает умирать, но грехи пугают, он вспоминает Ивана, звонит и подставляет.
Вот теперь все законченно и логично.
Непонятно, с кем разговаривал Фома, но это уже совсем другая история. И как Фоме назначили встречу. По телефону, что по стационарному, что по мобильнику, — вряд ли. Дьявол не врет, а Объединенная Инквизиция не дремлет. У тех на эмблеме ладошка с птичкой, у этих — глаз. По телефону умные люди не секретничают.
Мораль — если мы хотим понять, с кем общался Фома, то нужно проверить его контакты за последнее время. Иллюзорная надежда, но не слепая. Отнюдь. Иван давно слепо не надеялся.
Даже сейчас — надежды на спасение не было, был лихорадочный перебор вариантов. Поиск возможностей.
Зазвонил мобильник.
— Да.
— Сколько времени, не подскажешь? — осведомился Токарев.
Иван глянул на часы — тринадцать пятьдесят.
Так он Токареву и сказал. И добавил, что, конечно, предельно благодарен за контроль и отеческое участие, но пока еще Иван Александров памяти не лишился…
— Не юродствуй, — приказал Токарев. — Совещание не у меня в кабинете и не в тактическом зале. Жду тебя и группу в предбаннике.
— Группу мне предупредить?
— Группу я предупредил. Сам не опаздывай.
Иван и не опоздал.
Пришел первым, благо предбанник был в двух шагах от курилки.
Иван открыл дверь, занес ногу над порогом и замер. В комнате пахло серой.
Кобура с «умиротворителем» стала тяжелой, рука сама потянулась к оружию.
В комнате было двое — Токарев, сидевший лицом ко входу, и кто-то, повернутый спиной. Голова и плечи возвышались над спинкой кресла, темные волосы, короткая стрижка, отражение лампы на блестящей черной кожаной куртке.
— Проходи, — сказал Токарев, указывая на кресло возле себя. — Присаживайся.
Его собеседник не оглянулся, сидел неподвижно, будто не имел права отвести взгляд от ТэТэ или не мог отвести взора от такой красоты неземной.
Иван прошел к креслу и сел. Серой не пахло — воняло. Этот предавшийся даже не пытался скрыть аромата Преисподней.
Лет тридцать пять, почти ровесник Ивана, но лицо совершенно незнакомое. Хотя — совершенно обычное, не искаженное страстями и не обезображенное пороками. Даже симпатичное. Девки от таких млеют. Иногда даже не обращая внимания на запах. С другой стороны, общение, даже близкое, с предавшими не запрещено. Клеменс — Гетлиберг, мать вашу.
Вот он сейчас еще и руку подаст.
Слава Богу, не подал.
Сидел молча, и на губах его блуждала легкая чуть ироничная улыбка.
Токарев глянул искоса на Ивана и тяжело вздохнул. И вправду хреновина получается с загогулиной. Иван сейчас очень уязвимая цель для Службы Спасения. А у этого — все как положено: и рубашечка под курточкой черная, и ладошка с птичкой на рукаве куртки. Жаль, значка с фамилией и именем, а также с должностью не видно. Но это и ничего, сам представится.
Если такое вот существо приперлось в Конюшню, да еще при форме и знаках различия, то визит, ясное дело, официальный. С другой стороны, Конюшня должна уведомлять Службу Спасения о посещении их анклавов, а Служба, в свою очередь, имеет полное право присутствовать при инструктаже и даже контролировать и корректировать список задач.
Потом одна и та же сцена повторилась четырежды. На пороге возникал оперативник, замирал, поводя носом и играя желваками, получал приглашение от Токарева, проходил внутрь и усаживался в кресло.
Как только прибыл Юрасик, Токарев хлопнул себя по колену, словно давая сигнал к началу совещания.
— Значит, так… — пробасил Токарев немного неуверенно. — Все бумаги, карты и приказы вы получите в тактическом классе. Говорить вам особо и нечего…
— Угу… — кивнул Марко, искоса глядя на неприятного гостя. — Чего уж там говорить…
— Нечего, — повторил с нажимом Токарев. — А собрал я вас сюда для того, чтобы…
— Чтобы сообщить пренеприятное известие, — сказал начитанный Юрасик. — К нам едет ревизор.
— Не-а, — покачал головой гость. — Не к вам едет ревизор, а с вами едет ревизор.
Предавшийся улыбнулся. Немного иронии, немного даже извинения, что поставил таких симпатичных парней в неловкое положение.
— То есть как — с нами? — Марко повернулся к Токареву. — Что значит — с нами?
— Это значит, что сегодня утром Служба Спасения обратилась к нам с требованием включить в рейдовую группу брата Старшего Администратора… — Токарев сделал паузу, тяжело вздохнул и добавил: — Ярослава Круля.
— Твою мать… — пробормотал Коваленок.
Юрасик хмыкнул, а Марко выронил зажигалку, которую все время крутил в руке. Только Иван и Квятковский не отреагировали. Анджей просто еще не успел услышать жуткую историю о Ярославе Круле, а Иван… Ивану было, в общем, наплевать, что сейчас будет происходить. Ну Старший Администратор, ну Круль Ярослав. Ну и хрен с ним.
В рейд его взять? Да пожалуйста! Сколько угодно. Зато теперь понятно, почему ТэТэ попытался устранить Ивана из группы. Не хочет Тульский-Токарев подставлять Ивана. Да и сам не хочет подставляться. Переход в предавшиеся еще одного опера? За такое по головке не погладят.
Но даже не это заинтересовало и взбодрило Ивана. Вовсе не это. У него возник вопрос — насколько случайно совпало требование Службы о включении брата Старшего Администратора в рейдовую группу с веселым положением, сложившимся у старшего группы, Ивана Александрова? Совсем-совсем случайно?
Теперь просто нужно расслабиться и получать удовольствие.
— Значит… — пробормотал Токарев неуверенно, и эта его неуверенность смотрелась очень забавно, что-то из разряда неуверенного танка, неуверенного урагана. — Значит, я материалы передал в Службу… Брату Старшему Администратору…
— Можно без звания, — разрешил Круль.
— Брату Старшему Администратору Центрального офиса Службы Спасения в Иерусалиме Ярославу Крулю, — упрямо выговорил Токарев. — Он с ними ознакомится, потом к восемнадцати ноль-ноль прибудет к базе…
— Я подожду машину за стеной, — сказал Круль. — Вы ведь все равно будете проезжать мимо «Трех поросят»?
Круль снова улыбнулся. Он, сволочь, точно знает, где останавливаются машины рейдовых групп перед выездом. Сам неоднократно… Вот сейчас взять и заявить, что его, Иванова, группа как раз к Хаммеру заезжать не будет, что его, Иванова, группа обойдется тем пайком, что получит на складе, и пива с собой брать не собирается.
Интересно, у кого будет больше удивления на лице: у предавшегося или у родной группы?
Иван демонстративно потянулся и даже зевнул:
— Вот так бы сидел тут и сидел, наслаждаясь тонкой беседой и пряными ароматами. Но если все значимое уже сказано, то, с вашего и вашего разрешения, я, пожалуй, уведу свою группу в тактический класс. Операция на девяносто процентов зависит от планирования, а значит, нам нужно планировать не покладая рук. Больше вопросов и сюрпризов нет?
— Нет, — сказал Токарев.
— Вот и славно, — Иван встал с кресла, за ним вскочили остальные оперативники. — Мы убыли, ваше благородие!
Группа вышла из предбанника, проследовала через переход к главному зданию, поднялась, опустилась в подвал. За это время каждый как минимум дважды попытался что-то сказать или спросить у Ивана, но тот шел молча, всем своим видом демонстрируя, что на ходу он ничего обсуждать не собирается.
Посреди тактического класса стоял большой стол, вокруг него десяток стульев.
На столе лежала карта Святой земли и прилегающих территорий. Поверх карты — пакет с заданием.
Иван сел на стул, молча вскрыл пакет и просмотрел его содержимое. В общем, ничего нового и интересного. Какого, извините, дьявола, в группу прется брат Старший Администратор? Непонятно. Вернее, понятно, но тогда Ивану совсем невесело. По его душу прется брат Старший Администратор. Мать его так.
— В общем, все как обычно, — сказал Иван, постаравшись придать голосу легкую расслабленность и даже лень. — Даже этим составом мы уже девять раз…
— Десять, — поправил Марко. — Сегодня одиннадцатый.
— Точно, одиннадцатый. Уходим красиво через Вифлеем, потом — пустыня, потом Элат, затем Акаба, и возле Хакля уходим от залива и прем через горы к побережью Красного моря. Ну и там выходим почти к Деннице. Ничего военного, — сказал Иван и повторил: — Ничего военного…
— Только мы повезем с собой этого урода… — напомнил Юрасик. — Неделю с ним в одной машине…
— И что? — поинтересовался Иван.
— Ничего! Голова у меня от вони болит. Укачает, блевану… Имей в виду, я предупредил.
— Имею. Введу, — пообещал Иван. — Еще есть тонкие замечания?
— Какие тут, на хрен, замечания? — вспылил Юрасик. — С нами идет предавшийся, да не просто хрен с бугра, а Старший Администратор центрального офиса. Ты уверен, что мы вернемся?
— А без него у тебя такая уверенность имеется? — спросил Иван. — Гарантия? В пустыне, в горах, в поселке Денница, в конце концов? Там, в Деннице, около тысячи предавшихся. Что дальше? Одним больше, одним меньше…
Юрасик побарабанил пальцами по карте.
— Ну чего морды воротите? — Иван обвел взглядом всю компанию. — Неделя. Управимся раньше — выйдет еще меньше. В поселке хоть тресни, но три дня мы пробудем. Сэкономить можно только на дороге туда и оттуда. Вот и постараемся. Вы хотели три пикника по дороге туда и столько же — по дороге оттуда? Давайте сократим. Пива не будем брать, мяско замоченное… Небось все уже заказали у Хаммера? Надеюсь, не крепче пива? А то, если я найду, то и вас не пожалею, и Хаммеру бизнес угроблю.
— Пиво, — буркнул Коваленок. — Десять ящиков.
— Сколько? — переспросил Иван.
— Десять, как обычно. И мясо в холодильнике. Часть замоченное, свинина, и часть просто замороженное: свинина, баранина и говядина.
— Для разнообразия… — добавил Юрасик.
— Я еще хотел вина взять, — сказал Марко. — Литров десять.
— Это еще с каких?
— С таких… у меня день рождения. Как раз на второй день рейда. Вино легкое, сухое. Ну и там, фруктов, сыра… Мне из дома прислали.
— Вот ведь… Просто группа продленного дня! — восхитился Иван. — Все такие милые, такие естественные… Ладно, берите.
— Что берите? Деньги вноси, свою долю, — засмеялся Юрасик. — Все уже скинулись, даже молодой.
— Кстати, молодой… — Марко прищурился и посмотрел на Квятковского. — Он выставляется — первый рейд.
— И это может быть очень веселый рейд, — зловещим голосом произнес Юрасик. — Лучше откупиться от мрачных духов пустыни сразу, чем потом мучиться всю дорогу…
— Ты с ним поаккуратнее, — Иван глянул на Анджея и усмехнулся. — Он знаешь как вчера…
Квятковский напрягся и умоляюще посмотрел на Ивана.
— Что вчера? — быстро спросил Юрасик.
— Ничего. Сказал, что обязательно выставится, но только по возвращению. Слышал, что примета плохая — обмывать по дороге.
— Точно, — кивнул Коваленок, — примета хуже не бывает. Это Юрасик лажанулся. Помните, как в прошлом годе группа отметила выход в рейд этого пацана, как его… Ну покойничка…
— А кто его помнит? — с самым серьезным видом подхватил Юрасик. — Ты кого-нибудь из той группы вообще вспомнишь? Сколько там вернулось? Двое. Один в дурке, другой в богоугодном заведении. Только и сказал, чтобы никогда не обмывали выход в рейд и…
— И чтобы не слушали придурков, плетущих языками всякую фигню, — прервал зарождающийся розыгрыш Иван.
— Ну так нечестно… — обиженно протянул Юрасик. — Пацан только поплыл, ушки оттопырились, вешай лапшу и радуйся. А тут ты! Нехорошо.
— А чтобы было хорошо, господин линейный агент Юрий Кононов, ты прямо сейчас, минуя столовую, отправишься в арсенал и примешь оружие. По полной программе. Разрешаю сделать страшное лицо и рассказать о возможных схватках с толпами фанатиков и под эту историю взять полуторный комплект. Вопросы, господин Кононов?
— А почему я?
— Потому что господин Коваленок, на которого вы намекаете, отправится на склад и, пользуясь своими связями, в том числе интимными, обеспечит группу не просто сухим пайком, но качественным сухим пайком. Можно — с изысками. Получится?
— Сделаю, — кивнул Коваленок. — Там как раз Майка дежурит сегодня, я уже выяснял.
— А Марко вместе с молодым человеком шляхетского происхождения отправится в гараж и подготовит машину. Во всяком случае, проверит. Горючее, воду, радио… там по пути будет несколько баз, заправимся, но внутренних запасов в любом случае должно хватить туда, там и оттуда.
— В общем, как обычно, — заключил Марко. — Не первый раз, казалось бы…
— Не первый, но каждый раз все равно фигня получается. Позапрошлый раз полетела рация. Нет? Потому что кто-то ее не закрепил. И она полетела в самом прямом смысле слова. А в прошлом году мы забыли соль и спохватились уже хрен знает где… было?
— Было, — честно признал Марко.
— Вот чтобы не было — разбежались по задачам. И чтобы в шестнадцать ноль-ноль были на исповеди как штык.
— Как штык на исповеди, — меланхолично повторил Юрасик. — В роду поэтов не было?
— Не было. Был дед — прапорщик. Так он меня учил, если кто из подчиненных обнаглеет и начнет к словам твоим цепляться…
— Вырвать то, чем он цепляется? — предположил с серьезным видом Коваленок.
— Не угадал. Выдай ему наряд вне очереди. Например, ночное дежурство.
— Это за что? — спросил Юрасик.
— Два дежурства. И мытье посуды, — спокойно добавил Иван.
Коваленок хихикнул.
— А чтобы не было ему скучно по ночам, пусть его бдения разделит приятель-хохотун. — Иван похлопал Коваленка по плечу и встал из-за стола. — В общем, ты понял.
Иван демонстративно глянул на свои наручные часы.
— Побежали, — сказал Марко, и все вышли из тактического зала.
Без расспросов по поводу Фомы, спасибо им за это.
Если бы не появление Круля — начали бы рассказывать. А так все были слишком удивлены. Настолько удивлены, что не отреагировали на упоминание забытой соли. Про соль Иван сдуру вспомнил. Это ведь Фома соль тогда забыл. Фома.
Иван собрал бумаги и карту в конверт, сунул его за пазуху, выключил в классе свет и вышел.
Всем задачи поставлены, всех разослал, а вот чем заняться самому…
Обедать, а потом слоняться по Конюшне, пока все пойдут на исповедь? И придумывать идиотские ответы на удивленные вопросы? Увольте.
Иван достал мобильник, позвонил Марко и предупредил, что будет ждать группу у «Поросят». Замечательный, кстати, повод пообщаться с Хаммером о Фоме. Заказать пива, пожрать чего-нибудь и, как бы между прочим, перевести разговор на нужную тему.
Иван снова позвонил Марко, напомнил, чтобы тот проверил аптечку и, на всякий случай, зацепил опреснитель. Мало ли что. Потом позвонил Коваленку и сказал, чтобы тот обязательно захватил теплую одежду на всех, обувь, одеяла, спальные мешки и даже палатки. И еще печку. И…
— Я сам все знаю, — не выдержал Коваленок. — Не дергайся, как девочка. Тебе нечем заняться?
Вот такие дела, подумал Иван, пряча мобильник в карман. Даже посторонние, где-то в чем-то подчиненные, замечают твою некоторую неадекватность. Эти-то стучать не пойдут, но ведь скоро появится Ярослав Круль… Тот будет предельно внимателен. И с ним нужно быть предельно осторожным. Что произойдет, если столкнутся предельно внимательный с предельно осторожным?
Будет шанс проверить.
Иван заскочил на проходную, забрал свою дежурную сумку, отмахнулся от пожеланий удачи и двинулся к Яффским воротам, навстречу к трем поросятам, все еще полоскавшимся в воздухе под воздушным шаром.
Взгляд переместился чуть вправо, к Игле, и вдруг Ивану пришла в голову шальная мысль, что Игла — никакой не лифт и не струна. Какая, блин, струна такой толщины? Поэт ни хрена в музыке не разбирался. Иван тоже не слишком в этом рубил, но еще со школьных попыток научиться игре на гитаре, хотя бы на трех аккордах, помнил — чем струна толще, тем звук ниже.
Если брынькнет вот такая струна, звук получится еще тот. Физику Иван тоже после школы не изучал, но почему-то представлял себе, что очень низкие звуки могут чего-нибудь разрушить. Вначале — внушить ужас и панику, воздействовать на психику, а потом развалить все к свиньям собачьим.
Где-то Иван такое даже читал.
Три года Иван смотрел вживую на Иглу, не считая бесчисленных фотографий в учебниках и на плакатах «Святая земля и Возвращение», и только сейчас сообразил — ось это, вот что.
Плоская Земля имеет центр в Иерусалиме, это известно всем. Вот на этой Игле Земля и подвешена. Или пришпилена этой Иглой, или просто воткнута Игла в центр Земли, чтобы этот центр указать.
Иван вышел через проходную, забросил сумку на плечо.
Мысли в голову лезут самые философские. Молодец, Иван Александров. Продолжай в том же духе. Отвлекай себя от мыслей тяжких. Подумай о стейк-баре, о пивке подумай, о блондинистой официантке…
А о четках в своем кармане — не думай. Забудь. Можешь даже потерять их случайно, обронить незаметно.
Охрана в воротах усилена. Документы проверили тщательно, хоть и прекрасно знают Ивана в лицо. И колючка лежит поперек ворот постоянно, убирают только перед проверенными машинами и тут же за ними кладут на место.
Еще Иван засек минимум двух снайперов на крышах. Это уже совсем серьезно. Эх, Фома-Фома, что ж ты наделал…
Трос от шара был прикреплен к здоровенному барабану и отпущен почти на всю длину. Трос двигался и мерзко скрежетал по барабану.
Когда-нибудь оторвется и улетит. То-то радости будет в Старом городе! Ведь не дадут Джеку привезти новый трос и шар. Быстренько введут новый запрет на ввоз, если уже не придумали. Изъять — нельзя, а запретить привозить новый — вполне. Нужно будет Джеку подсказать, чтобы запасся. И выторговать на этом совете еще скидку. Пусть вообще бесплатно кормит, в конце концов, сколько тут Ивану осталось службу тащить в Иерусалиме и Конюшне?
Неделя рейда, отпуск, оформление бумаг… к лету и уедет Иван Александров в родные места.
Иван огляделся перед входом в бар. Четыре машины на стоянке, жалюзи поднято, на двери табличка, сообщающая, что открыто. За стеклом кто-то движется. Вот стекло Джеку уже давно стоило помыть, но он будет упрямо ждать весеннего хамсина с грязевым дождем, и вот только после этого…
Не то чтобы Иван чего-то боялся, но снайперы у ворот и вся эта суета по поводу Фомы и галат на рефлексы подействовала — Иван перевесил сумку на левое плечо и, расстегнув куртку, тронул «умиротворитель».
В баре как всегда было шумно, дымно и вкусно пахло. Ревел какой-то совсем уж древний музыкальный автомат в углу, извергая что-то рок-н-ролльное, щедро заливая музыкой все заведение.
Здесь нельзя было интимно шептаться, тут нужно было орать друг другу на ухо, независимо от того, делаешь ли ты неприличное предложение даме или собираешься набить рожу джентльмену.
— Привет! — прокричал из-за стойки Джек и помахал рукой. — Сюда!
Вначале обвел взглядом зал — шесть человек: две женщины, четыре мужчины. Женщины и двое мужчин — туристы. Еще двое мужчин… один из них оглянулся и кивнул Ивану. И тут поставили пост. В смысле посадили. Двое из группы охраны и наблюдения.
Ладно.
Иван подошел к стойке, сел на табурет и поставил сумку на соседний. Умница Хаммер повесил за стойкой зеркало, в которое было видно все, что происходило за спиной сидящего. Иначе никто из оперов к стойке бы не сел.
— Что так рано? — спросил Джек, пожав руку Ивану. — Твои парни говорили, что в шесть.
— Мои парни слишком много говорят, — сказал Иван. — Я бы им языки чуть укоротил.
— Ну… — Джек вытер тряпкой стойку перед Иваном. — Они без злого умысла. Да и никто, кроме меня…
— И твоей официантки. И повара. И жены повара. И любовника жены повара…
— У Марты есть любовник? — приподнял бровь Джек.
— Это я фигурально. В смысле — не только ты. А выезд, в принципе, штука секретная.
— В принципе он, может, и секретный, а в Иерусалиме… Ты, кстати, не захватишь небольшую посылку в Элат? — Джек аккуратно разгладил бакенбарды. — По дружбе? Сейчас вдруг ввели дополнительные меры… вон двое сидят даже здесь. Пока я оформлю бумаги, пока посылку проверят…
— А в посылке что?
Джек воровато огляделся по сторонам, наклонился через стойку к Ивану и прошептал:
— Джин.
— А чего шепотом?
— Для антуражу, — засмеялся Джек. — Там у меня приятель бар держит в порту, я ему своей самоделки высылаю. А сам прикинь, лицензии нет, акцизной марки нет, тут все это еще проходит, а если на дороге какой-нибудь идиот…
— Государственный служащий, — поправил Иван.
— Я и говорю: идиот — государственный служащий просто захочет отобрать этот напиток? Он просто и отберет. А если я или Шурик-водитель спорить начнем, то отберет и оштрафует. Ну ты же знаешь.
— И как ты справлялся раньше?
— Раньше стояли либо государственные служащие, либо солдатики международного корпуса. Все в отдельности — милейшие люди, дай Бог им здоровья, но как сойдутся вместе… те следят за этими, эти — за теми, а бедному предпринимателю что делать? — Джек цыкнул зубом. — Нерентабельно получается.
— А со мной — рентабельно?
— С тобой — вполне. Я ж так вообще никому взятку платить не буду, только вознаграждение тебе. А я тебе вместо вознаграждения на ту же сумму пивка выдам. Вы заказали десять ящиков? Заплатите за… — Джек нахмурился, потом поднял глаза к полотку. — За восемь.
Иван улыбнулся.
— За семь.
Улыбка стала шире.
— За пять, — Джек подмигнул. — Всего за пять… четыре. Меньше не получится. Рентабельность…
— Наживаться на своих — нехорошо, — сказал Иван. — Просто отвратительно. Особенно если при этом ты еще обзываешь их кончеными идиотами.
— Я? Кого-то назвал конченым идиотом? Тебя? — На лице Джека Хаммера, бывалого моряка и опытного предпринимателя, бурлила крепкая смесь из обиды, изумления, возмущения и негодования. — Да как я мог?
— Ты хочешь сказать, что государственные служащие настолько идиоты, что берут с тебя в качестве взятки меньше стоимости десяти ящиков пива? И, что самое обидное, ты думаешь, что я в это поверю? — Иван похлопал Джека по плечу.
— Ты забыл, что в прошлом году я попал в Элат как раз на Великий пост и заметил, сколько у твоего приятеля в баре стоила самоделка. Свобода воли — свободой воли, но торговля алкогольными напитками в Великий пост не приветствуется.
— С тобой приятно вести дела, Иван, — сказал с самым серьезным видом Хаммер. — Ты никогда не держишь камень за пазухой. Ты все говоришь открыто и прямо. Мне это нравится. Я не возьму за пиво денег вообще.
— За все четырнадцать ящиков? — спросил Иван.
— За все пятнадцать! — величественно произнес Хаммер в тишине — автомат как раз менял пластинку, жужжа и позвякивая.
Парни из охраны оглянулись.
— Все в порядке, ребята! — провозгласил Джек, и снова врубилась музыка.
Хаммер достал из-под стойки бутылку, щедро налил в две рюмки, по самый край.
— Не чокаясь, — сказал Джек. — Царство небесное Фоме Свечину.
Иван задумчиво посмотрел на свою рюмку. Джек протянул руку к своей, но в последний момент положил руку на стойку.
— Что-то не так? — спросил Джек, наклонившись к Ивану.
— Он заходил к тебе в воскресенье? — Иван посмотрел в глаза Хаммеру.
Такие глаза, кажется, называют рысьими. Хищные и хитрые. Человек, смотрящий на мир такими глазами, может соврать, не моргнув этим самым рысьим глазом, может улыбнуться или разбить бутылку о голову собеседника. Иван видел Хаммера во всех трех ипостасях.
— Фома? — переспросил Джек и положил ладонь на свою рюмку. — Заходил. А что?
— Что он делал?
— Что тут все делают? Выпил, поел. Попытался ущипнуть за задницу Франсуазу, но был поставлен на место. Потом ушел.
— Во сколько?
Джек задумался, оглянулся на часы, висевшие над полкой с бутылками.
— Как бы не около часа. Как раз после того, как ввалились ваши парни. Они его еще позвали к себе, что-то там собирались отметить, а он пообещал вернуться через пару часов.
Через пару часов он был уже мертв, подумал Иван. И густо посоленный хлеб уже обжег мне горло.
Сразу из бара он пошел к Сионским воротам. И планировал вернуться. Что-то получить и вернуться. Или что-то узнать. Что он узнал — неизвестно. А получил… получил три пули и полное отпущение грехов.
Автомат захрипел и замолчал.
Хаммер вздохнул, вышел из-за стойки, подошел к автомату, пнул его и вернулся на свое место. Музыка заиграла снова.
— Раритетная вещь. Древняя. Еще до Возвращения она уже была старой, — сказал Джек.
— И никого чужого в баре не было? — спросил Иван.
— В такую погоду? — удивился Джек, достал кисет, трубку и принялся набивать ее табаком. — В такую погоду люди пьют, доставая бутылки из мини-бара в отеле «Интерконтиненталь», а не в стейк-баре «Три поросенка». Здесь были все свои… Кто более свои, кто менее…
— С какого раза ты запоминаешь посетителя?
— С первого, естественно. И во второй раз я уже могу назвать его по имени и спросить «Как обычно, приятель?». И не перепутать его прошлый заказ. Я уже двадцать лет в деле, Ваня… — Джек набил трубку, зажег спичку о свои джинсы и поднес огонь к трубке. — Без этого простой владелец бара не может рассчитывать на более-менее постоянную прибыль. Пусть даже небольшую.
Джек затянулся, выпустил краем рта струйку дыма и удовлетворенно улыбнулся.
— В тот день, в основном, были более свои. Хотя… был один и менее свой. Появляется редко. В смысле — не часто. Ничего не пьет, кроме чая. Ест салатик и бифштекс. Фрукты пару раз заказывал.
— А зовут его как?
— Зовут… тоже спросил. Если он ходит один и ни с кем не разговаривает, как я узнаю его имя? Уважаемый господин! И все, — Джек пыхнул трубкой. — А что такое? Я слышал, что Фому застрелили галаты.
— Уже слышал? — Иван даже и не удивился — так, продемонстрировал легкое удивление. — От кого?
— Разве вспомнишь? — Теперь легкое удивление продемонстрировал Джек. — Говорят. Ну так выпьем? За помин души…
Иван взял рюмку осторожно, чтобы не расплескать. Самоделка чуть приподнялась над краями рюмки, удерживаемая только поверхностным натяжением.
— А знаешь, Джек, — спросил Иван, разглядывая свою рюмку. — Знаешь, сколь булавок можно бросить в эту рюмку до того, как потечет через край?
— Если наливал Джек Хаммер, то ни одной, — сказал Джек.
— Ошибаешься, Джек Хаммер. Если верить старинной книге по физике, то насовать можно еще полную рюмку булавок. И не потечет. Сам я не пробовал, но не будет же врать известный ученый.
— Ваня, если бы ты знал, как врут ученые! Простой парень вроде меня если и соврет, то так, по мелочи. Ах, Эмма, я тебя люблю! Джон, доверься мне, эта лошадь придет первой! Никита, я засадил этой красотке на первом же свидании!.. Разве это ложь? А вот ученые… не поверишь, но мне довелось видеть книгу, в которой было написано, что Земля круглая. Не как круг, а как шар!
Представляешь? И крутится вокруг здоровенного солнца на этой, на оси. Представляешь?
Иван оглянулся на окно, но Игла отсюда была не видна.
— Представляю, — сказал. Иван.
— Что? Я сам… Я сам был возле небесной тверди. В западной половине Тихого океана. Мы, конечно же, не стали подходить близко, но даже издалека зрелище было потрясающим! Невероятным! Солнце как раз ушло за горизонт, зажглись звезды. Они были совсем рядом, рукой подать, а не во многих миллионах миль, как было написано в той книге. Я себе даже представить не могу, чего напился тот писака, прежде чем придумал бред о круглой Земле. Ну ладно, те, кто жил на макушке, еще как-то могли двигаться, хотя в гололед я бы не хотел оказаться на их месте. Поскользнулся и гоу ту нафиг с шара. Но ведь врали, что кто-то жил и вверх ногами. И ведь верили в это, верили! — Джек попытался затянуться, но табак уже прогорел, и Джек выбил его на пол о каблук. — Невероятно!
— Вероятно, — сказал Иван и выпил самоделку. — И про булавки, и про круглую Землю. Мне отец Серафим подтвердил, ты же знаешь Шестикрылого? Вот он и подтвердил. Я и раньше слышал, но в подробности не вдавался. Читал в библиотеке, в отделе Свободы Воли…
— Закрыл бы я эти отделы! — возмущенно выпалил Джек. — Вся ерунда оттуда проистекает.
— Была Земля шаром. Была до самого Возвращения. А потом развернулась, стала плоской, и твердь небесная легла сверху… — Иван поставил рюмку перед собой вверх дном, заметив, что Джек потянулся за бутылкой. — И стала Земля плоской семьдесят лет назад.
— И как же ходили по ней люди? — спросил, хитро прищурившись, Джек Хаммер. — Как ходили вверх ногами? Как мухи? Или как обезьяны по деревьям?
— Я то же самое спросил у отца Серафима, — вздохнул Иван. — Вот почти теми же словами. А он мне ответил…
Иван поманил к себе Джека пальцем, тот наклонился.
— А он меня спросил в ответ, отчего это я сомневаюсь во всемогуществе Господа нашего Бога? — прошептал Иван.
Джек Хаммер перекрестился.
— Вот и я о том же, — кивнул Иван. — Тот, не совсем свой, без имени, он далеко от Фомы сидел?
— От Фомы? В другом конце зала. Точно говорю, в другом конце. Фома, значит, в углу, лицом к двери, а этот мужик — за первым столиком, но тоже лицом к двери, а это значит, спиной к Фоме. И ушел, не оглянувшись, — Хаммер замолчал, задумавшись. — Погоди, Фома почти следом за ним вышел. Чуть замешкался, чтобы все-таки Франсуазу ущипнуть, увернулся от оплеухи, переговорил с вашими ребятами и вышел. Точно.
— Как мужик выглядел? Можешь описать?
— Как?.. Росту среднего. С меня, но потоньше в кости. Аккуратный такой, перстень на пальце, но я не рассмотрел что там за печатка. Одет в тот раз был в плащ с капюшоном, по погоде. И обычно ничего такого не надевал. По сезону. Раз в три месяца, в два. Как-то месяца четыре его не было. Что еще… Глаза серые, волосы темно-русые, вон как у тебя. Бородка и усы. Такие хитрые, соединяются. Усы по краям рта переходят в бородку. Не длинную. Чуть не забыл — шрам у него был на виске. На левом, — Джек поднес пальцы к своему виску. — Нет, на правом. Небольшой шрам. От ножа. Я таких в свое время насмотрелся. И все, больше я ничего не заметил. Приходил один, уходил один. Девок не водил и не кадрил. Если ты меня сейчас спросишь, не сидел ли он за все это время с Фомой за одним столиком, я пошлю тебя на хрен, ибо, что я тебе, компьютер, чтобы столько всего в голове держать. И разозлюсь. Так что — лучше не спрашивай.
— Я и не спрошу, — Иван посмотрел на часы.
— Не знаешь чем заняться? — участливо спросил Джек.
— Еще куча времени, — признался Иван. — Хренова куча времени. Убивая такую кучу времени, я начинаю чувствовать себя серийным убийцей. Или организатором геноцида.
Джек тоже глянул на часы.
— Сейчас у нас четыре часа. Ты сядешь за стол, к тебе подойдет Франсуаза, и ты интеллигентно сделаешь заказ…
— Это в смысле — рукам воли не давать?
— Именно. Я и сам еще не наигрался, между прочим. Смотреть — смотри. Даже за пазуху. Там есть на что посмотреть. Сделаешь заказ, она тебе его принесет минут через тридцать, у нас тут не фастфуд, у нас тут разогретое не подают. Эти тридцать минут ты скоротаешь за кружечкой пива. Орешков я тебе не предлагаю, а вот рыбца с Волги мне недавно привезли. Пососешь. Пока покушаешь, пока запьешь это кофейком по моему особому рецепту, с коньяком и перцем, вот уже и время подойдет, твои секретные восемнадцать часов. Как тебе план?
План был хорош. Даже в своем угрюмом настроении Иван не мог не признать, что план полностью соответствует его взглядам на счастливую жизнь. Не совсем, но очень близко.
Иван хотел честно это сказать, но не успел.
За окном прогремел взрыв. Близко — стекла влетели внутрь бара, взрывная волна сорвала занавески.
Иван успел только пригнуться, Джек — присел за стойку.
Закричала женщина — ее зацепили разбившиеся стекла. Женщина стояла на коленях, смотрела на кровь, пульсирующей струйкой бьющую из правой руки, и кричала.
— Твою мать! — Джек схватил полотенце и побежал к раненой, чтобы остановить кровь.
Иван первую помощь оказывать не стал. Он спрыгнул с табурета, вытащил из кобуры «умиротворитель» и подошел к оконному проему. Под ногами хрустело выбитое стекло и трещали пластиковые листья искусственных растений.
В ушах гудело, да и на музыкальный автомат взрыв особого впечатления не произвел. Автомат переключился и затянул «Онли ю».
Иван поднял пистолет.
На противоположной стороне улицы стоял патрульный вездеход, уткнувшись в фонарный столб. Странно, но лампа фонаря уцелела и продолжала освещать улицу. Взрывом машину не перевернуло, но тем, кто сидел внутри, позавидовать было сложно. Хотя дело было даже не в этом.
Заряд был небольшой. В мотоцикл на обочине могли, в принципе, заложить столько взрывчатки, что патрульный вездеход разлетелся бы в клочья. Но его только тряхнули. Это значило, что…
Иван выстрелил, не задумываясь. У парня, вынырнувшего из подъезда дома напротив, в руках был автомат, допотопный, как и все оружие галат. То ли они брезговали новинками, то ли старье достать было проще.
Парень был высокий, стройный, красивый или нет, рассмотреть было невозможно из-за повязки на лице.
Пуля ударила его в голову, парень упал, будто его сбили на землю дубинкой. Автомат отлетел в сторону. Еще выстрел — и второй парень осел на тротуар, скользнув спиной по стене. Этот получил пулю в лоб.
Как удачно все складывается, пробормотал Иван, еще дважды нажимая на спуск. Третий упал в двери подъезда, Иван даже толком не рассмотрел, кто там был. Мелькнула мысль, что пострадал зевака, но пистолет убитого вылетел и простучал по ступенькам.
Трое. Три-ноль или как?
Иван краем глаза заметил, что один из дежуривших в баре охранников сидит на полу, зажимая лицо, а между пальцев капает кровь. Его достали осколки стекла. Второй охранник замер с обнаженным стволом возле дальнего окна, того, что выходило в переулок. Заметив взгляд Ивана, он кивнул, мол, все нормально, все под контролем.
И ошибся. Как оно могло все быть под контролем, если вдруг очередь десятка в полтора пуль влетела в это самое окно и отшвырнула охранника прочь.
Иван присел — очередь прошла выше его головы, но никто не мешал пулеметчику опустить прицел.
Что он и сделал.
Вторая очередь прошла уже ниже, пули добили уцелевшие после взрыва искусственные растения, пробежали по рядам бутылок над стойкой бара и убили музыкальный автомат. Музыка прервалась, крик раненой заполнил освободившееся от музыки пространство, но Джек махнул рукой, и женщина замолчала.
Еще это называется ручной амнезией, вспомнил Иван, быстро переползая к дальнему окну.
Вот стоит сейчас сволочь с древним пулеметом, с «бреном» каким-нибудь, и от пуза с удовольствием поливает окно бара. А другая сволочь в это время подойдет к этому же окну и бросит в него гранату.
Снова ударил пулемет.
Пули долбили стену, разбрасывая осколки штукатурки и кирпича, время от времени доставали уцелевшие бутылки, и те разлетались миллионом прозрачных брызг.
Иван высунул над подоконником пистолет и, дважды выстрелив, быстро убрал руку. Вовремя — пули торопливо запрыгали по нижнему краю окна, пытаясь нащупать стрелка.
Иван оглянулся — Хаммер уже успел оттащить раненую женщину за стойку и вернулся к остальным, что-то стал втолковывать им громким шепотом.
Следующая очередь заставила всех припасть к полу, но Джек даже лежа продолжал жестикулировать и указывать на стойку. Там был проход на кухню и выход во двор.
Хаммер схватил за руку окровавленного охранника и потащил его к стойке. Женщина и двое мужчин, залитые кровью, припорошенные пылью, поползли за ним.
Что-то взорвалось возле патрульной машины. Все-таки добрались до нее, не получилось у Ивана отбить. Ни хрена не получилось у Ивана, если честно. Теперь галаты — а это точно галаты, больше некому так нагло себя вести в Иерусалиме, — теперь они вытащат ребят из машины и возьмут их в заложники. Закроются где-нибудь в доме и будут убивать их по одному, вещая в окно через мегафон, что уверовали они во Христа Иисуса, чтобы оправдываться верою во Христа, а не делами закона; ибо делами закона не оправдается никакая плоть.
Суки.
А пулемет все гремел, делая перерывы между очередями по пять-шесть патронов, не давая поднять головы.
Это не «брен», какой это «брен», к свиньям собачьим? У того патроны уже закончились бы. А тут явно пулемет с ленточным питанием, и лента патронов на сто пятьдесят, не меньше.
Ну, здравствуй, подумал Иван, заметив силуэт в дверях бара. С той стороны обычный человек никак не сунется. Только необычный, с оружием в руке и числом 216 на правом предплечье.
Вот сейчас он переждет конец очереди. Они могут и по радио переговариваться. Даже наверняка.
Итак.
Иван поднял пистолет, лежа на спине, опершись плечами о стену под окном.
Пулемет замолчал, дверь распахнулась.
Выстрел.
Человек согнулся, сделал еще шаг в помещение и упал лицом вниз. Автомат проехал по мраморному полу к стойке. Ударился о ножку табурета и остановился.
В бар влетел следующий.
Стояли они там вдвоем, готовились войти один за другим, быстро, чтобы успеть автоматным огнем накрыть все, переплести помещение огнем из двух стволов, вычистить все и всех. Бросились вперед по команде, первый упал, и второму нужно бы остановиться, но команда уже отдана, сам он уже прыгнул, адреналин в крови, мысли прыгают. Он ведь убивать собирается, убивать, а тут его…
Пуля в голову, человек в темно-синей куртке ударяется плечом в стену, отлетает вперед и падает.
Восемь выстрелов. В магазине еще двенадцать. Надо бы сменить позицию, вроде бы Джек вывел всех на кухню. А тут сейчас все может случиться.
И случилось.
Снова загрохотал пулемет. И к нему присоединилась пара автоматов с улицы. Теперь пули летали вдоль и поперек, словно плели ткань. Может быть, даже и саван.
Иван прикинул расстояние до стойки. Осколки кирпича, стекла и куски штукатурки летали вокруг, пыль заполняла зал. Наконец погас свет. Вовремя. Это, наверное, Джек сообразил.
На улице уже стемнело, теперь никто никого не видит.
Иван пополз в темноту, шипя от боли, натыкаясь руками на стекла или локтями на острые куски кирпича. Стрелки справа перезаряжали автоматы, пулеметчик продолжал стрелять не переставая.
Какого хрена? Ну добрались до патруля, открыли машину. Забрали и ушли. Чего устраивать перестрелку? Все уже получилось. Или не получилось? И где, спрашивается, тревожная группа? Где наш любимый спецназ?
Автоматы ударили как раз в тот момент, когда Иван дополз до стойки бара. Здесь стекол было куда больше. Порежу руки, подумал Иван, что стану делать? А если пулю схлопочу и помру без покаяния?
Пули все долбили и долбили, звонко ударяясь в стену и сухо, четко — в деревянную стойку.
А ведь только что сказал Токарев, что есть у Ивана склонность к саморазрушению? И где она? Лежит, вжавшись в мусор, и молится, чтобы пронесло, чтобы не зацепило или не убило.
Господи, прошептал Иван и сам себя оборвал. Молись не молись… Грешен ты, Ваня… и грехи тебя утянут…
Наконец замолчал пулемет.
То ли показалось Ивану, то ли вроде что-то бабахнуло между выстрелами пулемета, что-то не того калибра, не той тональности. Громко так, внушительно.
Или все-таки перезаряжается пулеметчик?
Иван нащупал стойку, попытался вспомнить, где проход. Сейчас полезть напрямую, загреметь чем-нибудь, застрять — и все. И реализовалась тайная тяга Ивана Александрова к саморазрушению. Далось ему это саморазрушение…
Только собрался лезть прямо через разбитую стойку, как автоматы снова открыли огонь. Сколько же это может длиться?
Иван уже не пытался ползти, лежал, прикрыв голову руками — зачем? — и что-то бормотал. Ругался, наверное, но не молился, это точно.
К дуэту автоматов подключился еще один исполнитель. Сказал «бабах», и автомат остался один. Еще раз «бабах», и все стихло.
Теперь стали слышны сирены. Приближающиеся сирены. Это не могло не радовать.
Но мы не будем выползать, сказал Иван. Мы не идиоты, чтобы вылезать из норы… Мы подождем. Вон мигалочки появились, как красиво они освещают разгромленный бар. Всполохи так и летают по тому, что еще минуту назад было залом.
Сирены смолкли — только сполохи. Синее — красное, синее — красное… Красиво. Обнадеживает и внушает надежды. Синее — красное, синее — красное…
За дверью что-то скрипнуло, кто-то хочет войти. Двое уже пытались. Иван, ясно отдавая себе отчет в том, что сейчас никто из врагов не может входить в бар, прекрасно понимал, что это кто-то из своих: либо патрульный, либо спецназовец, а то и этот, с бабахалкой, — хочет войти и помочь.
Все это Иван понимал, видел, осознавал, но это не мешало ему медленно поднимать «умиротворитель», наводить его на дверь и плавно, очень аккуратно, начинать давить на спуск.
— Кто тут? — спросили из-за дверей.
— А тут кто? — ответил Иван, продолжая жать на спуск, выбирая люфт.
У него в пистолете всегда был большой люфт. Нравилось ему так.
— Если не ошибаюсь, — сказали от дверей, — это со мной разговаривает Иван Александров. Да?
— Угадал… — Палец на спуске замер.
— У нас с вами есть общий знакомый, — сказал мужской голос от дверей. — Никита Сергеевич Токарев. Помните?
Иван опустил пистолет, снял занемевший палец со спуска.
— Я могу входить? — спросил голос.
— Входи.
— А с фонариком?
— И с фонариком входи, — разрешил Иван.
Все входите, кто угодно входите, колоннами, цепями — теперь можно. Теперь это уже не галаты, теперь это уже свои. Кто угодно, но свои. Не желающие убивать Ивана Александрова.
Опять что-то заскрипело.
— Ты там осторожно! — крикнул Иван. — Не споткнись, там покойник. И дальше по залу — тоже покойник.
Возле двери появился бело-голубой упругий на вид луч света. Пробежал по стенам, полу, остановился на лице убитого возле двери. Дырка точно во лбу. Замечательный выстрел, господин специальный агент, поздравляю. И ведь мишень двигалась, а все-таки попали точно в лоб.
Луч света порыскал по залу, зацепился за ногу Ивана. Иван ногу подтянул, и луч прыгнул к его лицу.
— Делать нехрен? — спросил Иван. — Лампочку убери, пока я не разозлился.
Луч ушел в сторону, оставив в глазах Ивана белые пятна, медленно плавающие в темноте.
— Посмотри на кухне, там должен быть Хаммер, мой приятель Джек Хаммер, — сказал Иван. — Он может включить свет в зале. Хаммер!
Иван попытался крикнуть громче, вдохнул — пыль попала в горло, Иван закашлялся.
— Хаммер! — закричал Иван, откашлявшись. — Свет включи! Хаммер!
И свет включился. Лампы под потолком, как оказалось, не пострадали. Необыкновенно яркий после темноты свет залил помещение, заставил Ивана зажмуриться.
— Да, — сказал голос печально. — А я ведь собирался всего лишь пообедать и скоротать время до встречи с вами.
Иван открыл глаза.
Ярослав Круль сидел на стуле, положив на колени помповое ружье, и с интересом рассматривал Ивана. Он был слишком чистый и опрятный для хаоса, царившего вокруг.
— А, — сказал Иван, — это ты…
— Я. И не слышу радости в вашем голосе, любезнейший. Я, видите ли, спасаю, как оказалось, ему жизнь, а он…
— Зря ты со мной от двери заговорил и Токарева вспомнил. Пошел бы внутрь, тебя бы тоже похоронили… у меня сегодня рука легкая, — Иван посмотрел на свою левую ладонь, из порезов текла кровь, промывая дорожку в белесой пыли. — Пулю в лоб ты как раз и схлопотал бы… сколько народу вздохнуло бы свободно.
— В Конюшне? — поинтересовался Круль.
— Там у тебя друзей нет, — сказал Иван.
— Это ты так полагаешь, — ответил Круль. — И еще ты ошибочно полагаешь, что среди нас у тебя нет друзей…
— А что — есть?
— Мне так кажется, во всяком случае.
— Но ты, надеюсь…
— В их число не вхожу.
— Там все нормально? — спросили с улицы.
— Тут все нормально, — крикнул Иван. — Из хороших ребят погиб только один. Есть трое раненых, кажется… Да вы заходите, не стесняйтесь…
В бар влетели несколько человек в полном боевом, с оружием наперевес, в бронежилетах и шлемах. Один бросился к Ивану и вынул пистолет из его руки.
Иван протестовать не стал.
— Там, — сказал Иван и показал указательным пальцем на руины барной стойки. — На кухне. Или уже во дворе.
— На кухне, — сказал Хаммер, появляясь на сцене.
Его шикарные бакенбарды казались седыми от пыли, в волосах запутались какие-то щепки и палочки, рукав рубахи был залит чем-то красным, но в целом хозяин бара выглядел значительно лучше своей недвижимости.
— Ты извини, — сказал Иван. — Мы тут у тебя немного насорили…
— Сволочь ты все-таки, — сказал Джек. — Ну какого хрена ты начал стрелять? Ну пусть бы они себе разбирались с броневиком… Ты-то зачем полез? И парень ваш погиб. Остался мне должен, между прочим, двадцать пять монет. И кто мне их вернет?
Джек подошел к Ивану, присел возле него на корточки, взял в свои руки его левую кисть и посмотрел.
— И еще легко отделался.
— Ты это как-то без одобрения…
— Какое тут одобрение? Франсуаза! — заорал Хаммер. — Где ты там лазишь, кукла безмозглая? Аптечку сюда, живо!
— А бизнес твой тю-тю… — сказал Иван. — Такие убытки…
— Убытки? Хрена вам, а не убытки у Джека Хаммера. Это у страхового агентства убытки. И это у вашей Конюшни убытки, чтобы ты знал. Джек Хаммер вытрясет из них все, до песчинки. И за материальный ущерб, и за моральный… понял?
— Понял, — сказал Иван и посмотрел на Круля. — Все-таки жаль, что ты не полез под пулю. Хотя за жизнь — спасибо, конечно.
