Книга: ПОКЕР НА КОСТЯХ
Назад: Глава 2.
Дальше: Глава 4.

   Глава 3.

   24 октября 1999 года, воскресенье, 8-00 по Киеву, российско-украинская граница, район Города.
   «Газель» прошла таможенный контроль быстро, как на российской стороне, так и на украинской. Водитель даже не выходил из кабины – все переговоры с официальными лицами проводил сопровождающий.
   Обменявшись несколькими фразами с таможенным начальством, сопровождающий аккуратно клал на стол конверт, который таможенник так же аккуратно клал в карман мундира.
   Диалоги на российской и на украинской стороне практически не отличались друг от друга, только денег в украинском конверте было немного больше – во-первых, ввоз всегда дороже, а во-вторых, на Украине таможенники привыкли брать больше. Как, впрочем, и милиционеры на приграничном посту ГАИ.
   Капитан милиции получил свой конверт, отошел в сторону, пересчитал купюры, удовлетворенно улыбнулся и кивнул старшине. Тот дружелюбно кивнул водителю «газели» и разрешающе махнул палочкой.
   – Новенькие. – сказал водитель, когда пост ГАИ скрылся за поворотом.
   – Что?
   – Новенькие все на посту. А по расписанию должны были стоять другие. Прикормленные.
   Сопровождающий почесал бровь:
   – Мало ли что. Может, их на взятке застукали.
   – Может. Тогда почему эти так спокойно взяли бабки?
   – А чего им бояться? Два раза подряд не проверяют. Кроме того, если у этой братии кого и ловят, то только для галочки в отчете. Борьба с коррупцией.
   Водитель одной рукой достал из «бардачка» пачку сигарет, губами зацепил одну, пачку бросил назад, из нагрудного кармана вынул зажигалку. Прикурил.
   – Не знаю. Почему нас не предупредили о смене?
   – Не сочли нужным.
   – Не сочли… – протянул водитель и нажал на тормоз, – твою мать!
   Сразу за поворотом почти поперек дороги стоял грузовик. На борту фургона сквозь грязь проступала какая-то красная надпись.
   «Газель» чуть занесло.
   – Что там у него?
   – А черт его знает, – водитель снова выругался.
   – Давай… – начал сопровождающий, но договорить не успел – возле обоих дверец кабины, как из-под земли, выросли силуэты.
   – Сразу договоримся, – сказал один силуэт, – это не ограбление. И если что – мы имеем разрешение стрелять на поражение. Как информаторы вы нам не слишком нужны.
   Говоривший сделал паузу, давая возможность сидевшим в кабине обдумать информацию.
   Грузовик, перекрывавший дорогу, медленно отъехал к обочине.
   – Сейчас вы аккуратно выйдете из машины и перейдете в наш транспорт. Возражения есть?
   Водитель молча покачал головой.
   – Это хорошо. Просто замечательно. Погода мерзкая, настроение плохое, лучше не нервничать.
   Возле «газели» остановился микроавтобус «скорой помощи».
   Водитель и сопровождающий медленно, постоянно держа руки на виду и старательно избегая резких движений, выбрались на мокрый асфальт дороги.
   Место водителя занял один из подошедших, и «газель» уехала.
   – Прошу в карету.
   В «скорой помощи» сидели три человека. Они пристегнули взлезших в салон наручниками к скобам на стенке.
   Дверца закрылась. «Скорая помощь» развернулась и поехала в сторону границы.
   – Какого?.. – начал было сопровождающий.
   – Такого, – оборвал его водитель, – у «скорой» российские номера.
   Сопровождающий закрыл глаза.
   Майор милиции Павел Ковальчук проводил взглядом «скорую помощь», махнул рукой водителю грузовика. Грузовик мигнул фарами и уехал.
   С проселка медленно выползла жигулевская «восьмерка».
   – Домой! – сказал Ковальчук, усаживаясь на переднее сидение, – Гони, Игорек.
   – Вот сейчас все брошу, – ворчливо сказал Игорек.
   – Не рычи, жизнь – прекрасна.
   – Пока доберемся до Города…
   – Зато как прошла операция!
   – О которой все равно никто не узнает.
   – Славы захотелось, ваше благородие?
   Игорек хмыкнул.
   – Вот и я говорю, лучшей наградой для нас будет сознание выполненного долга.
   – Звучат фанфары и твоему бескорыстию аплодируют толпы девушек.
   – Толпы красивых и доступных девушек.
   – Девушек на халяву! – Игорь засмеялся.
   – Ты, извозчик, прекрати ржать, а лучше погоняй.
   – Я же сказал – сейчас все брошу.
   Со стороны границы подъехала тридцать первая «волга».
   – Пока ты занимался пересадкой клиентов, нам позвонили и просили обождать. Сказали – твой знакомый.
   Ковальчук вылез из машины.
   В «волге» открылась дверца, и навстречу Павлу вышел молодой мужчина лет тридцати пяти в черном модном плаще.
   – Здравствуй, Паша!
   – Здравствуй, Миша.
   – Хорошо выглядишь.
   – Куда уж нам, провинциалам, до столичных заграничных штучек.
   Михаил поднял воротник плаща и медленно пошел вдоль дороги:
   – Нужно поговорить.
   – Весь внимание!
   – Ты как, с тем журналистом еще общаешься?

 

24 октября 1999 года, воскресенье, 10-00 по Киеву, Город.
   Плохие привычки приходят быстро и остаются надолго. Чтобы избавиться от некоторых не хватает целой жизни. И, пожалуй, одной из самых вредных привычек является привычка лежать утром в постели и размышлять о своих вредных привычках. Не испытывая, кстати, при этом, никаких угрызений совести.
   Я привык вставать поздно. Мои родственники перестали даже пытаться будить меня рано. «Я сам встану», отвечаю я на вопрос, во сколько меня будить. И встаю. В конце концов, обязательно встаю.
   Но не раньше, чем включу телевизор и пощелкаю кнопками пульта.
   Это еще одна вредная привычка, лежать на диване или сидеть в кресле и бездумно переключать каналы. Я даже фильмов не могу смотреть, не переключив несколько раз телевизор.
   Читать не хотелось. Совершенно. Писать – еще меньше. Как бы ни волновался накануне, после спокойной ночи всегда наступает расслабление. Утро вечера, как известно… Хотя, вот тут меня немного смущает одна тонкость. Ведь мудреный – это значит трудный, непонятный. И если утро вечера мудренее, но никак не легче, а, скорее, наоборот. Мудренее.
   Все-таки сказывается иногда высшее филологическое образование. С каждым разом все реже и реже.
   Я, не отрывая головы от подушки, нашарил на книжном шкафу пульт и включил телевизор. И тут же выключил его. Забыл, что у нас в разгаре избирательная кампания. Смотреть, конечно, телевизор иногда можно, но очень и очень аккуратно. Чего только сейчас не услышишь. И что самое смешное, выборы у нас, а достается России.
   «Вы хотите, чтобы и ваши дети гибли в горячих точках? « – спрашивают нас с телеэкрана и тут же дают понять, за кого нужно голосовать, чтобы этого не было. Политика. Кто больше выльет дерьма. Куда смотрит партия зеленых? Хотя и о зеленых уже рассказали, что их создатель и главный спонсор в Украине, решая, в какую партию вкинуть деньги, подумал, что раз уж вбрасывает «зеленые», так пусть и партия будет зеленых.
   И совершенно невозможно понять, правда это или вымысел. Левые кричат, что на избирательных участках будет подтасовка, правые утверждают, что левые приведут народ к голоду, а мне как-то на это наплевать. Не на то наплевать, что нас приведут к голоду. Наплевать на то, кто конкретно будет сидеть на самом верху.
   Чем дольше я живу, тем меньше уважаю народных избранников. И в этом я не оригинален.
   Когда-то, уже достаточно давно, занес меня черт независимым наблюдателем на избирательный участок. И получил я там аллергию на всю жизнь. Для начала нас всех позвали посмотреть, как будут открывать урны для предварительного голосования. Все было как в цирке. Печать целая, веревочка не порвана. Все нормально.
   Председатель комиссии при всех, нарочито торжественно, вскрыла предварительную урну и высыпала бюллетени в урну основную, которую потом опечатала. Все остались довольными. Только потом до меня дошло, что листки бумаги со свободным и тайным волеизъявлением народа были просто вбиты в урну, спрессованы так, что даже не сразу выпали наружу. Это ж как их через щель в крышке так умудрились натолкать?
   Поэтому я почти не удивился, когда в три часа пополудни стало известно, что у тогдашнего мэра уже начали отмечать победу. А народ все голосовал и голосовал. До восьми часов вечера.
   Больше в политику я играть не собираюсь. Я собираюсь писать книгу о войне между Украиной и Россией.
   Я вылез из постели, сложил белье в диван. Оделся. Теперь можно неторопливо умыться и принять завтрак. Это приятно уже не только потому, что я вообще люблю поесть, а еще и потому, что, наконец, я выполнил свою функцию добытчика. До сих пор неприятно вспоминать, как был на содержании у сестры и матери.
   После завтрака я томно прошествовал в свою комнату. Сашка куда-то ушел, сестра на работе, мама читает. Замечательно. Итак, война между Украиной и Россией.
   Я сел за стол и задумчиво посмотрел в пространство. И что дальше? Не писать же о том, что Россия все-таки вспомнила о своих территориальных претензиях и бросила бронированные колонны к матери городов русских.
   Чтобы колонны бросить, их для начала нужно собрать и подтянуть. И тут же все средства массовой информации начнут орать о том, что Россия начала переброску войск. Зачем? И Украина немедленно обратится к мировому сообществу, а мировое сообщество немедленно надавит на Россию, а внутренние российские правозащитники немедленно начнут давить на Президента, а Президент… А какого черта президент вообще затеет эту бессмысленную войну.
   Да. В смысле, хорошо придумал Жовнер. Напишите мне книгу про войну. Понятно кто против кого, но ради чего? До вопроса «Как именно?» дело не дошло.
   Между прочим, не я один такой умный. В Росси, у фантастов ближнего прицела, стало модным вспоминать именно российско-украинскую войну. И, минуя причины и следствия, сразу сообщать, что российский летчик героически сжег недостроенный авианосец «Гетман Мазепа» прямо на стапеле.
   Писатель явно прикалывается. Жаль, что я у него лично не спросил, когда была возможность. Кстати, кстати, кстати, а ведь у него же, в другом романе, не менее фантастическом, один из персонажей разрабатывает с украинской стороны планы отражения российской агрессии. Ай-да господин Лукьяненко! И снова он, и снова в фантастике. Далекое будущее, далекая планета иммигрантов с Земли. Планета под названием Новая Украина, или Сальный хохолок. Экспортирует исключительно сало.
   Это что же такое получается? Не любят нас, независимых украинцев, в проклятой России? Может, мы им за это наваляем?
   Наш президент материт по телефону ихнего президента, а потом выбрасывает на Кремль воздушный десант. Национальные гвардейцы с радостным гиканьем режут кремлевский гарнизон, выполняя вековую мечту всяческих заговорщиков. Бред собачий.
   Я включил компьютер. Чего же это мне казалось, что самым трудным будет борьба с собой, страх перед неприятностями. Фигушки. Ты вначале придумай. Придумай. Пока мой девяностый пентиум трещал, запускаясь, я прошвырнулся по ящикам письменного стола и нашел карту Украины.
   Попробуем по-другому. Итак, имеем государство с населением в пятьдесят два миллиона. Не слишком благополучное государство, чтобы не сказать большего. С разлагающейся армией и умирающей экономикой. Вроде бы, завоевывай на здоровье.
   На роль завоевателя можно выдвинуть другое государство, с населением в три раза большим, с армией более численной и промышленностью… Такой же умирающей. Уберем причины войны, отбросим подготовительный период. Что мы имеем дальше?
   Я внимательно смотрел на карту, так внимательно, будто надеялся, что вот сейчас на ней покажутся стрелки и кружочки, обозначающие соединения и направления их главного удара. Надписи на карте так и не появились.
   Слабо! Попытаемся придумать сами. Вот если Россия шандарахнет через границу сразу на Город, потом, прикрыв правый фланг Днепром, двинется через Днепропетровск к Запорожью, а с востока введет свои дивизии в Донбасс, то почти вся левобережная Украина окажется под контролем.
   Какой я молодец! Замечательная, между прочим, идея. Ею уже однажды Жуков воспользовался, в тысяча девятьсот сорок третьем году. Проклятые оккупанты так и не смогли ничего толком противопоставить Жукову, пока не попытались закрепиться на Днепре.
   К карте Украины я добавил том Военной энциклопедии, повествующий об освобождении Украины. Значит, если начать в августе, то к ноябрьским праздникам можно войну закончить. Взятием Киева.
   Я повертел в руках ручку. Шариковый «паркер», память о шикарной работе в шикарной республиканской газете. Замечательно выходит.
   Левобережная Украина, во-первых, не слишком национально сознательна, во-вторых, пока еще остается самым промышленно развитым регионом Украины. Пал левый берег, пала Украина.
   Ведь как специально поделена страна на две части Днепром. Как специально.
   Зазвонил телефон.
   – Да?
   – Доброе утро!
   – Привет, Олег, – это капитан нашей команды, Олег Кулинич, единственный из моих знакомых чиновник среднего звена.
   – Ты помнишь, что мы сегодня собираемся у меня?
   – Помню, – соврал я, потому что начисто забыл о встрече. – Во сколько?
   – В три, у нас.
   – Понял, буду.
   – Ну, пока.
   – Пока, – я положил трубку и выдернул телефонный шнур из разъема.
   Мне нужно работать, а не по телефону говорить.
   Итак, август. На рассвете… Или даже лучше перед рассветом.
   Внезапный огневой налет. Взрывы, паника, хаос. Огонь ведет артиллерия, накрывая заодно со складами и расположение войск ПВО. Насколько я себе представляю, дислокация Украинских войск приблизительно та же, что и войск Советской Армии.
   Описание артналета можно взять из любой книги о войне. Особое внимание тому, как героически будут гибнуть в огне отважные танкисты танковой дивизии, стоящей в сорока километрах от Города.
   Рвутся снаряды, взлетают на воздух склады и боксы с техникой, горят казармы. А потом на бреющем появляются вертолеты и штурмовики. А на военные аэродромы возле Города высаживаются десантники, а в аэропорт прибывают самолеты военно-транспортной авиации с войсками, а по железной дороге к Городу подходят эшелоны с боеприпасами, горючим и новыми войсками, а…
   К вечеру Город занят. Потерь среди населения почти нет, потому что боев за Город не будет. Не будет.
   А танки на большой скорости идут по трассе к Днепропетровску. Трасса ровная, некоторое время сможет выдержать движение механизированных колонн. Три часа. Четыре – и танки входят в Днепропетровск. Мосты уже захвачены десантниками и спецназом. Быстро разворачиваются средства ПВО, чтобы отразить возможные удары с воздуха.
   Российская авиация перебазируется на украинские аэродромы, и механики обнаруживают знакомую технику и снаряжение, предназначенные для обслуживания одинаковых самолетов. Подходят даже боеприпасы.
   Проблема с пленными решена стремительно, всех захваченных солдат Украинской армии, уроженцев уже захваченных территорий, немедленно отпускают по домам, а остальным клятвенно обещают отпустить, как только российские войска подойдут к их домам.
   Ближе к вечеру украинская авиация нанесет первый ответный удар. Попытается нанести. Удар этот будет направлен по мостам через Днепр, и он заранее будет обречен на поражение, потому что и выучка у россиян получше, и самолетов чуть побольше.
   К концу первого дня, или к началу следующего, взяты Запорожье и Кривой Рог. Высажены тактические десанты на украинское побережье Азовского моря, вплоть до Арабатской стрелки и Керчи в Крыму.
   Украинский флот захвачен флотом российским, в Крыму заняты военные аэродромы, склады и базы. Под контролем Перекоп. Все это тоже происходит в первый день.
   Я откинулся на спинку стула и выдохнул. Во, написал так написал. От всей души. Что значит, вжиться в образ.
   Потом все это можно подчистить, подправить и расписать покрасивше.
   Придумать героев красивых и сердечных, ввести лирическую линию и обязательно все события подавать через восприятие одного конкретного человека. Лишь изредка, подобно всеведущему и всезнающему богу, указывать на глобальные события или стечения обстоятельств. Все как у Льва Толстого в «Войне и мире».
   Я глянул на часы и в который раз подивился, как быстро летит время. Просто не успеваешь взяться за одно дело, как нужно браться за другое. К трем часам нужно попасть к Олегу. И это очень хорошо, помимо придумывания вопросов к будущему турниру, пусть моя команда пофантазирует на тему грядущей войны, типун мне на язык.
   Я хорохорился и выпендривался сам перед собой. И в то же время внутри у меня нарастало чувство неправильности всего происходящего. Я не придумывал детективную историю, я не открывал простор для полета фантазии, я совершенно спокойно сидел и придумывал как, возможно, будут гибнуть сотни и тысячи ни в чем не повинных людей.
   Почти безумная мысль мелькнула у меня. А что, если все то, что я сейчас придумываю, может действительно реально произойти со мной, со всеми нами? Чушь. Я слишком впечатлительный человек. Я не должен так близко принимать к сердцу то, о чем собираюсь писать.
   Мне платят, и я отрабатываю. Как могу. И собираюсь это делать и впредь. И никто меня не сможет сбить с пути истинного. Никто, даже я сам.
   Я снял спортивный костюм, надел джинсы и джемпер. Оглядел комнату. Чего-то я забыл. Ага, включить телефон.
   Вот только сомнения меня охватило в последний момент, включать его, или позорно ретироваться, даже не попробовав бросить вызов судьбе и телефону.
   Нужно смело идти навстречу судьбе. Смело брать телефонный шнур, смело втыкать его в разъем…
   Телефон зазвонил.
   – Да?
   – Это вы, Александр, здравствуйте! – он меня все-таки настиг, занудный Игорь Сапожников. – А я вас вчера ждал.
   – Срочное дело. Важное. Я и сейчас убегаю. Давайте, я вам завтра позвоню на студию, до обеда. Клянусь. До завтра.
   Игорь попытался что-то вставить, даже начал свое неизбежное «поймите меня правильно», но я был не настроен понимать его ни правильно, ни превратно. Мне нужно идти.
   Я был настолько быстр, что даже успел сделать шаг к двери комнаты, когда телефон снова заголосил. Если это Игорь – то он сразу же узнает, что я о нем думаю.
   – Да?
   – Саша? Это Ковальчук. Еще помнишь?
   Помню ли я его? Когда-то я считал Ковальчука чуть ли не другом. Потом… В общем, сейчас я его другом не считаю. Просто знакомый.
   – Добрый день, Паша.
   – Как у тебя дела? – спросил Ковальчук.
   – Нормально.
   – Это хорошо.
   Мы помолчали.
   – Я хотел с тобой поговорить, – сказал Ковальчук.
   – По телефону?
   – Лично. У тебя сегодня как со временем?
   – А что, очень нужно?
   – Да.
   – Вообще-то, я сейчас выезжаю…
   – Через сорок минут я буду ждать тебя возле «Стекляшки». Сможешь?
   – Смогу, – вздохнул я.
   – До встречи.
   И короткие гудки. Если попытаться пофантазировать, то они могут напоминать удары сердца. Далекого механического сердца. Иногда уставшие, торопливые, иногда быстрые и злые. Какой-то монстр живет где-то в паутине телефонных проводов и питается словами и мыслями говорящих по телефону.
   Жрет, сволочь, рассказы о работе, приправляет все горечью ссор или солью обид. И на десерт разговоры о любви. «Я люблю тебя!» – «Ням-ням!». И к тем, кого это чудовище не любит, не доходят ни хорошие звонки, ни полезные. Все какая-то гадость. И уж меня этот монстр наверняка не любит.
   Что там мне решил рассказать Паша Ковальчук?

 

 24 октября 1999 года, воскресенье, 14-05, Киев.
   Дмитрий Андреевич Горяинов вел размеренный образ жизни. В одно и то же время он всегда шел на работу, и с работы он тоже всегда возвращался вовремя. С женой он был разведен, дети были уже взрослыми и жили отдельно. С ними Дмитрий Андреевич отношений тоже не поддерживал.
   Со стороны могло показаться, что Горяинов полностью поглощен работой. Некоторые сослуживцы относились к такой целеустремленности с иронией, некоторые – с уважением. То, что Дмитрий Андреевич часто выходил на работу и в выходные, знали все, и никого это не удивляло.
   Это воскресенье не стало исключением. Горяинов с десяти утра до двух часов дня просидел в своем кабинете, работая с новыми бумагами, потом оделся, спустился с третьего этажа, расписался в регистрационной книге и попрощался с прапорщиком на входе. Дмитрий Андреевич хоть и не имел воинского звания, но вот уже двадцать лет работал на Вооруженные Силы. Вначале на Советские, потом на украинские.
   Жил Горяинов недалеко от работы, и, не смотря на то, что погода не особенно располагала к прогулке, Дмитрий Андреевич, как обычно, домой отправился пешком.
   Уже возле самого подъезда его нагнал незнакомый мужчина лет сорока и легко тронул за локоть:
   – Дмитрий Андреевич?
   – Да. Мы знакомы?
   – Заочно.
   Горяинов внимательно посмотрел в лицо собеседника:
   – Я вас не знаю.
   – Вот вы меня точно не знаете. А я с вами заочно знаком. Майор Бойко, военная контрразведка.
   Дмитрий Андреевич вздрогнул, оглянулся по сторонам.
   – Не волнуйтесь, мне с вами нужно только поговорить. Вы не пригласите меня в квартиру?
   – Д-да, конечно. Пожалуйста, – Горяинов переложил портфель из правой руки в левую и потянул на себя дверь подъезда.
   – Еще раз прошу, не волнуйтесь, – попросил контрразведчик.
   – Я… д-да, я не волнуюсь. Просто все так неожиданно…
   Горяинов несколько раз нажал на кнопку вызова лифта:
   – Опять не работает. Постоянно ломается.
   – Ничего, пройдемся.
   На втором этаже Горяинов остановился, чтобы отдышаться:
   – Сердце иногда шалит, знаете ли.
   – Помочь нести портфель? – предложил Бойко.
   – Нет, спасибо. Все, – выдохнул Горяинов, – можно идти дальше.
   На четвертом этаже, у входа в квартиру, он все-таки передал портфель в руки майору, пока искал в кармане ключ и возился с замком.
   – Проходите, можно не разуваться, – на всякий случай сказал Горяинов.
   – Я и не разуваюсь, Дмитрий Андреевич. Где нам удобнее будет поговорить?
   – А выбор небольшой, у меня всего одна комната и кухня. На кухне, простите, не прибрано.
   Бойко, не раздеваясь, прошел в комнату, осмотрелся. На минуту его внимание привлекли полки с книгами, от пола до самого потолка.
   – Присаживайтесь. Может, чаю?
   – Не нужно. Вы тоже присаживайтесь, Дмитрий Андреевич.
   – А? Да, конечно, – Дмитрий Андреевич немного суетливо подвинул стул на середину комнаты и сел, сложив руки на коленях. Потом спохватился и снял с головы шляпу. Аккуратно положил ее на край старого массивного письменного стола.
   – Вы, наверное, уже догадались, по какому поводу я к вам пришел, – негромко начал Бойко.
   – Нет, то есть, не знаю… Наверное, догадался, – Горяинов сглотнул и почесал щеку, – раз вы из контрразведки…
   – Вот мое удостоверение, – Бойко протянул документы к самому лицу хозяина квартиры.
   – Хорошо, Степан… э-э… Николаевич, я слушаю вас.
   – А слушать, в общем-то, нечего. Нам стало известно, что вы занимаетесь шпионажем. Естественно, что мы должны это пресечь. Поэтому мы сейчас и беседуем, – Бойко чуть улыбнулся, самыми уголками губ.
   – Я…
   – Мы знаем, что вы передаете секретную информацию спецслужбе России. Именно поэтому мы и не стали прибегать к силовым методам, или раздувать скандал. Мы просто настоятельно рекомендуем вам в кротчайшие сроки собраться и выехать в Россию.
   – Сколько мне дадут времени?
   – Время вашего поезда указанно на этом билете, – контрразведчик протянул билет Дмитрию Андреевичу, – выезжаете сегодня.
   – А, простите, мои вещи, книги, в конце концов? Хотя да, понятно… Извините.
   – Вот, в общем, и все. Извините за беспокойство.
   – Я провожу вас.
   – Не нужно, я сам найду выход, – Бойко снова улыбнулся. Он не любил подобных заданий, не мог испытывать к подобным людям ни чувства жалости, ни симпатии, но этот нескладный и нелепый человек, ввязавшийся по какой-то причине в мелкие шпионские разборки, был просто смешон.
   Бойко не успел согнать улыбку с лица, когда, открыв дверь, увидел направленный на себя ствол пистолета с глушителем.
   Майор замер, потом, подчиняясь удару пули, упал навзничь. С шумом опрокинулся столик возле вешалки.
   Дмитрий Андреевич появился в прихожей через секунду после выстрела, застыл на пороге комнаты, глядя на лужу крови, растекавшуюся из-под головы Бойко.
   – Быстро уходим, – сказал человек с пистолетом в руке.
   – Зачем?
   – Быстро, – повторил человек.
   – Вещи с собой брать?
   – Портфель свой возьми. Принес, что просили?
   – Нет, не успел закончить. Хотел завтра.
   – Ладно, пошли так.
   Дмитрий Андреевич засуетился, стал оглядываться.
   – Что еще?
   – Шляпа. Куда я ее положил? Ах, да, – Горяинов вернулся в комнату, взял со стола шляпу. Замешкался на секунду и подобрал с пола упавший билет. Положил его во внутренний карман.
   – Быстрее, – снова окликнул его человек с пистолетом.
   – Я уже иду.
   Горяинов запер дверь и как мог быстро спустился по лестнице вниз. У подъезда увидел машину.
   – Садитесь, – легко подтолкнул его к машине человек. Пистолет он спрятал.
   – Да, спасибо, – сказал Дмитрий Андреевич и сел в машину.

 

   24 октября 1999 года, воскресенье, 14-50 по Киеву, Город.
   Паша здорово изменился со времени нашей последней встречи. Он как-то… обгорел, что ли. Как пишут в романах, лицо его было опалено страстями. Резче стали черты, жестче складки у рта. Неизменным осталось рукопожатие. И внимательный взгляд.
   – Привет, – сказал я, чтобы как-то преодолеть минутную неловкость, возникшую после рукопожатия.
   – Привет, – Паша поднял воротник куртки и поежился. – Холодно, однако.
   – Холодно. Но это я знал еще дома, – я не стал развивать мысль о том, что ради этой информации вовсе не стоило встречаться.
   Ковальчук кивнул. Мы довольно нелепо топтались возле пластиковой призмы выхода из метро. Даже не отошли в сторону, чтобы не мешать движению людей.
   – Пирожки! – громко провозгласила торговка, и остальные, как по команде, начали выкрикивать однообразные перечни угощений.
   – Мне некогда, – напомнил я.
   – Тебе куда?
   – На Лермонтовскую.
   – Тебе было удобнее сойти с троллейбуса на Маяковского, – констатировал Ковальчук.
   – Ты просил приехать.
   – Давай пройдемся, если ты не возражаешь.
   – Давай.
   Мы прошли немного по Сумской, потом свернули через проходной двор к улице Петровского. Молча. Пару раз меня подмывало остановиться и задать резкий вопрос, но в последнюю секунду я останавливался. В конце концов, можно немного подождать. Паша, на моей памяти, ни разу еще не делал ничего, не имея на это веских причин.
   – Я сегодня встретился с Михаилом, – неожиданно сказал Ковальчук.
   С Михаилом. Ковальчук встретился с Михаилом. Теперь мне об этом зачем-то сообщается. И тоже не случайно. Не делает паша ничего случайно. Во всяком случае, я в такое не верю. Больше не верю. Имею причину.
   – Как он себя чувствует? Здоров? – немного ироничности не помешает. Особенно в тот момент, когда поджилки начинают трястись. Не от страха. Страха не было. Было ожидание неизбежного.
   – О тебе вспомнили, – сказал Ковальчук.
   – Вспомнили? – переспросил я.
   – Вспомнили. Это дословно то, что тебе просил передать Михаил.
   – Кто же обо мне вспомнил? И по какому поводу? – меня спасала только врожденная тупость.
   Раз настроившись на иронию в голосе и поведении, я продолжал тянуть эту лямку и дальше, понимая, что… А, собственно, ничего не понимая.
   – Почти на самом верху. По какому поводу Михаил мне не сказал.
   Мы остановились возле недавно открытого памятника Ярославу Мудрому.
   – И что мне делать по этому поводу?
   – Не знаю.
   – Ты зачем-то мне это сказал.
   – Я тебе это сказал только затем, что меня об этом просил Михаил.
   – А от себя добавить ничего не хочешь?
   – Не знаю, – Паша посмотрел мне в глаза, – честно, не знаю.
   – Это все, что ты мне хотел сказать?
   – Почти.
   – Почти? – я приподнял брови. Дурацкая привычка, если вдуматься, но ничего уже изменить в своей мимике я не могу.
   – С интересом прочитал твой роман, – ровным голосом произнес Ковальчук, глядя куда-то мимо меня.
   – И?
   – Там у тебя все как-то незакончено…
   – Почему же? – я снова удивленно приподнял брови.
   – Некоторые линии не завершены. По твоему получилось, что та наднациональная разборка закончилась и все.
   – Для меня – закончилась! – резко, может быть, слишком резко, сказал я.
   – Закончилась.
   – Я сказал, для меня все это закончилось. Я больше не собираюсь окунаться в это дерьмо, которое вы почему-то называете защитой национальных интересов. Больше вы меня не подцепите. Я ненавижу эти ваши игры, ненавижу вашу систему. Ненавижу ваши методы…
   – Ненавидишь наши цели… – очень ровным голосом подсказал Ковальчук.
   – Ненавижу ваши… Что?
   – Будь логичным. Ты должен ненавидеть и наши цели тоже. Ведь именно они оправдывают в наших глазах наши методы. Мы ведь не просто хлебаем дерьмо. Мы хлебаем дерьмо из идейных соображений. У нас самые высокие побудительные мотивы.
   – Что тебе от меня нужно?
   – В общем, ничего.
   – Тогда я пойду, если ты не возражаешь. Твои высокие идеи не запрещают мне сейчас пойти по своим низменным и безыдейным делам?
   – Не запрещают. Они не входят с ними в противоречие.
   – Тогда я пойду, – чуть поколебавшись, я протянул руку.
   Паша оценил паузу, я это понял по его взгляду. Но руку мою он все-таки пожал.
   – Звони, если что, – сказал я.
   – Обязательно. И еще…
   – Что?
   – Тебе не приходило в голову поинтересоваться, почему никто из тех, кого ты назвал в своем романе, не был ни снят с должности, ни уволен? Даже я. А ты ведь достаточно ясно дал понять, что я, сотрудник украинской милиции, являюсь чуть ли не боевиком российской спецслужбы, и, уж во всяком случае, работаю в контакте с какой-то украинской.
   Я заставил себя улыбнуться. Надеюсь легко улыбнуться. И надеюсь – иронично.
   – Это меня не интересует.
   – Звони, если что, – еще раз повторил Ковальчук и, не торопясь, перешел через трамвайные пути.
   Я стоял и смотрел ему вдогонку. Ковальчук остановился возле девяносто девятых «жигулей», вынул из кармана ключ, открыл дверцу и сел за руль. Машина плавно тронулась с места и свернула направо, к Пушкинской, мимо «Ключевого слова».
   Мы совершенно свободные и независимые люди. Мы идем куда хотим. Мы совершенно свободны в своих поступках. Настолько свободны, что кто-то может совершенно спокойно предугадать наш маршрут.
   Сволочи. И пожаловаться некому. Разве что – бронзовому Ярославу Мудрому.

 

 24 октября 1999 года, воскресенье, 16-10, Москва.
   Сергей Алексеев был доволен тем, что командировка закончилась. Он остался жив, хотя шансов на это было не так уж много. Напарнику не повезло, но это отошло на второй план. Чувствуя себя сволочью, Сергей все-таки радовался.
   Сергей не мог не радоваться, когда приехал в посольство и обменял свое удостоверение на документы обычного туриста. С трудом сдерживая улыбку, Алексеев вошел на борт самолета, и хорошее настроение не оставляло его все время полета. Он несколько раз пытался напомнить себе о взрыве возле универмага «Корвин», о разлетающихся кусках металла и обугливающейся плоти. Он помнил об этом, но… Все равно был счастлив.
   В Шереметьево его никто не ждал. Багажа у Сергея не было, он несколько секунд колебался позвонить жене или нет, потом решил вначале доложиться начальству. А сколько этот доклад займет времени, прогнозировать было трудно.
   Алексеев вышел к стоянке, оглянулся. Заметив вынырнувшую откуда-то «мазду», попятился. Красная иномарка двигалась прямо к нему, и Алексееву это не понравилось.
   Он успел сделать три или четыре шага, когда «мазда» затормозила напротив него. Открылась задняя дверь.
   – Не нужно нервничать, – негромко сказал подошедший к Сергею сзади мужчина, – в машину.
   – Чем обязан? – Сергей обернулся, фиксируя краем глаза, что отход ему блокируют еще два решительного вида парня.
   – Вот мое удостоверение, – сказал подошедший.
   Сергею одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться – удостоверение настоящее. На душе немного отлегло.
   – Еще раз – чем обязан?
   – Вы поедите с нами.
   – Основание?
   – Если вы просто турист, вам достаточно нашего приглашения. Если вы тот самый Сергей Алексеев, то вы поймете, что спорить бессмысленно.
   – Что значит – тот самый?
   – Вы знаете, что это значит. В машину.
   – Я должен связаться с руководством.
   – В машине есть телефон.
   Сергей кивнул. Собственно, выбора у него не было. Не было у него и иллюзий. Он был удивлен, когда ему действительно позволили позвонить из машины. Человек, к которому позвонил Алексеев, удивления не выразил, переспросил фамилию, указанную в предъявленном удостоверении и номер «мазды». Спросил телефон, по которому сможет связаться с Сергеем.
   – Какой номер у этого телефона, – спросил Алексеев у попутчика.
   – Скажите, что вы перезвоните через полтора часа.
   – Я перезвоню через полтора часа, – сказал Алексеев в телефонную трубку и, чуть поколебавшись, добавил, – привет Аркадию.
   Человек, с которым разговаривал Сергей, отметил для себя этот привет. Это был знак, что Алексеев не оценивает ситуацию как опасную для жизни.

 

24 октября 1999 года, воскресенье, 17-00 по Киеву, Город.
   – Курица не птица… – глубокомысленно заметил Ходотов.
   – Да, – подтвердил я, – а петух – не мужик.
   Мы заржали. В смысле, очень громко выразили свою радость по поводу, как нам показалось, остроумной фразы.
   – Они сошли с ума, – сказала Катерина. – Они просто сошли с ума.
   – Что? – переспросил Брукман.
   – Я не могу этого повторить, – пожаловалась Катерина.
   – Что вы сказали? – заулыбавшись на всякий случай, спросил Борис у нас.
   Я повторил наш шедевр.
   – Ржавеет мой набор для харакири, – сообщил Брукман.
   – Вот-вот, – тоном склочницы из коммунальной квартиры поддержала критику Катя, – а ведь не дураки ведь.
   – Не дураки, – подтвердили в один голос мы с Ходотовым.
   Мы развлекались и отдыхали. Может быть, ради таких вот минут мы занимаемся странным делом, именуемым интеллектуальными играми. Наверное, кто-то умудряется зарабатывать себе этим на жизнь. Кто-то умудряется прославиться и сделать себе карьеру, эксплуатирую свой высокоинтеллектуальный имидж. Нам же все это просто нравится.
   Мы тратим свои кровные деньги на переезды по родимой стране, расходуем нервы на споры и решение вопросов, ответ на которые уже давно известен. Мы составляем вопросы друг для друга, мы «берем» эти вопросы или не берем, мы шевелим мозговой извилиной, понимая, что никому кроме нас это не нужно.
   Народ любит знатоков. Народ не отходит от телевизоров, когда интеллектуалы в смокингах зарабатывают своим умом деньги, или жмут на кнопку, стараясь обогнать друг друга.
   И мало кто представляет себе, что эти немногие герои телеэкрана, вовсе не самые умные. И то, чем они занимаются на глазах многомиллионной аудитории, вовсе не есть та игра, в которую играют тысячи неизвестных и странных людей по всему миру.
   Вокруг отбора участников передач, как и вокруг отбора вопросов и определения победителей, ходит масса слухов. Мы в своей команде тоже любим перемыть кости звездам. Но это не главное, во всяком случае, для меня.
   Когда-то меня упрекнули, что я для любой психологической ситуации нахожу иллюстрации в постели. Не в том смысле, что ложусь в постель и придумываю, а в том, что… Это трудно объяснить. Во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной есть нечто, отражающее в себе всю сложность Вселенной.
   Когда меня кто-то спросил, как это удается сохранить вдохновение при написании целого романа, я, с наглостью человека, написавшего единственный роман, произнес вслух фразу, которая неожиданно оказалась очень точной. Опять таки, для меня.
   Маленький рассказ пишется на одном дыхании. Ты словно накапливаешь-накапливаешь возбуждение, а потом разом выплескиваешь его. И вовсе не потому, что так решил. Ты просто не в силах его сдерживать в себе.
   Это как оргазм, сказал я. А роман… Трудно ловить кайф от того, что заполняешь шестьсот страниц текстом, который тебе лично не нужен, потому, что ты и так очень хорошо знаешь, что там происходит в твоем произведении и в какую сторону вильнет самый непредсказуемый сюжет.
   Вначале ты все переживаешь внутри себя, а потом остается только механическая работа. И снова я себе соврал. Опять–таки, иногда и мне удается получить удовольствие от процесса работы а не придумывания…
   Черт его знает, как оно происходит. Одно я знаю точно – я очень увлекающийся человек и могу увлечься внутренним монологом вместо того, чтобы просто довести мысль до конца.
   Ученные работаю головой, чтобы нечто родилось. Как религиозные фанатики они признают половой акт, только как средство зачатия ребенка. А мы делаем это ради удовольствия. Своего рода извращенцы.
   Кстати, именно это сейчас сообщила нам Катерина.
   Все смеялись. Я, на всякий случай, тоже. Шутку я пропустил, но не переспрашивать же ее, в самом деле.
   Капитан нашей команды печален. Он, во-первых, единственный из всех нас, кто действительно серьезно относится к печальной необходимости сочинять вопросы для проведения высшей лиги Города. Во-вторых, он недоволен дисциплиной в команде. Не явились Крыж и Пелипейченко.
   Крыж, как всегда, занят работой и репетиторством. С Пелипейченко сложнее. Он, как честный человек, позвонил и предупредил, что его в офисе задержала неожиданная работа. Его часто задерживает неожиданная работа.
   Как в свое время говорилось о незабвенном Фоксе в незабвенном фильме, доведут его бабы до цугундера. Пелипейченко не мог принципиально пропустить мимо себя женщину. А женщины, принципиально, не могли отказать Пелипейченко.
   – У нас только шесть вопросов, – грустно констатировал Кулинич. – Шесть.
   – Ни фига себе! – обрадовались мы, – Целых шесть!
   – Нам нельзя много думать, – сообщил Ходотов, – у нас еще со вчерашнего голова болит. Мы с понедельника отмечали на заводе день рождения моей тещи…
   – Все люди как люди, – взял на себя дежурную фразу я, – а у этого извращенца нет жены, но имеется теща.
   – Да, у меня лучшая теща в мире.
   – А когда будет жена? Вон, даже Кулинич уже женился. И Крыж…
   Ответить Ходотов не успел, подал голос телефон. Эти проклятые длиннохвостые чудовища имеют привычку подавать голос в самый неподходящий момент. Трубку, по праву хозяина дома, взял Кулинич. Вежливо ответил на приветствие, посмотрел на меня и протянул трубку:
   – Тебя.
   – Алиска? – спросил я.
   – Мужчина.
   – Да?
   – Саша? Я совсем забыл тебе сказать… – это был голос Ковальчука.
   Я вздрогнул и покосился на ребят, которые в этот момент что-то принялись обсуждать.
   – Откуда у тебя этот телефон? – спросил я.
   – А ты мне его разве не давал?
   – Нет.
   – Странно. А у меня в блокноте записан, – Паша говорил спокойно, ему нечего было волноваться.
   Вот мне…
   – Что ты хотел мне сказать?
   – Поосторожнее тем.
   – Что?
   – Поосторожнее там, на всякий случай.
   – На какой случай? – я повысил голос.
   – На всякий.
   – Это все, что ты хотел мне сказать?
   – Все. Еще только одно – если что-нибудь просто почувствуешь, только почувствуешь… Немедленно звони. Либо мне, либо по одному из тех телефонов, что тебе давали раньше.
   – Я уже чувствую. Меня тошнит прямо сейчас. До свидания. – я не сказал «прощай» только потому, что ненавижу мелодраму не только в кино и в жизни.
   – Пока! – сказал Паша.
   Двусмысленный все-таки русский язык. «Пока!». Это значит, до свидания, или это значит, что меня оставляют в покое только на время. Пока.
   Я положил телефонную трубку. Провел рукой по лицу. Оглянулся. В комнате было тихо, все смотрели на меня.
   – Что? – поинтересовался я.
   – Проблемы? – спросил Кулинич.
   – Нет. Это еще не проблемы.
   – Что-то случилось? – теперь уже спросил Ходотов.
   – Ничего пока не случилось, я вам уже говорил, что нашел работу?
   – Серьезно? Ну, слава Богу! – сказала Катерина. – А то я уже совсем отчаялась.
   – Где? Кем? Сколько платят?
   – Не поверите, позвонили домой и назначили свидание в гостинице. Такса – сто баксов в час, – я даже выдавил из себя улыбку.
   – Н-да, – протянул Брукман.
   – Я бы тебе больше десятки за ночь не дал, – заметил Ходотов.
   – Нашлись добрые люди, оценили, – парировал я.
   – И этот еще из лучших! – жалобно протянула Катерина.
   – Я же говорил, что вы не поверите!
   – Это была пожилая дама?
   – Нет, – перебил Катерину Ходотов, – это был пожилой мужчина.
   – Не так чтобы и пожилой… – честно признался я, – лет сорока тот, что вечером, и мой ровесник тот что утром.
   – Число твоих клиентов растет, противный! – с отвратительным «голубым» акцентом восхитился Брукман.
   – Я начинаю ревновать, – подержал Ходотов.
   – Алиса знает? – сочувственно спросила Катерина.
   И все снова засмеялись.
   – А я продолжаю настаивать… – заявил я.
   – На апельсиновых корках! – закончил за меня фразу Ходотов.
   – Мы к тебе, как к порядочному человеку, а ты… – поддержала Ходотова Катерина.
   – Вот так, впервые в жизни я вам сказал правду, а вы ее оборжали.
   – Ты чего, серьезно? – сквозь смех спросил Ходотов.
   – Да. Ко мне позвонил почитатель писательского таланта…
   – Чьего таланта?
   – Моего. И, встретившись, заказал мне новую книгу…
   – А не мог просто заплатить за свидание?
   – За свидание он тоже заплатил. Я же говорил, по стольнику за час.
   – Тогда почему ты здесь? Я бы на твоем месте еще болтал бы с богатеньким Буратино.
   – А здесь я потому, что почитатель был проездом. Кроме того, мы собирались писать вопросы на высшую лигу, и кроме этого, я хотел с вами посоветоваться…
   – А звонил кто? Заказчик?
   – Нет, скорее, герой прошлого романа.
   – Говорили мы тебе, чтобы ты не крутил романы с кем попало, – снова засмеялся Ходотов.
   – Надеюсь, звонили не чеченские боевики?
   – Слава Богу, нет.
   – Ужас, – сделав страшные глаза, сказала Катя, – это ему звонил вымышленный отрицательный персонаж. И грозился отомстить!
   – Я вам уже говорил, что не все персонажи у меня были вымышлены.
   – Ага-ага, главный российский шпион твой близкий друг.
   – Я бы сказал, интимный друг, – прошептал страстным голосом Ходотов.
   – Более чем, – кивнул я. – Более чем. И он, и…
   Вот тут я осекся. Не потому, что не хотел втравливать ребят в свои неприятности. Просто когда я пересаживался к телефону, то оказался близко к радиоприемнику, который все время что-то бормотал или напевал себе под нос. И вот сквозь это бормотание мне почудилось… Или нет, я достаточно точно услышал знакомое сочетание имени и фамилии.
   Имени и фамилии, которое мне напомнили совсем недавно.
   Я схватил приемник, нашарил регулятор звука и повернул его до упора.
   – … не исключают, что смерть Артема Мороза может стать началом полномасштабной войны между так называемой русской мафией и местными преступными группировками. – сказал жизнерадостный молодой голос. – А сейчас – реклама.
   – Про что книгу заказали? – спросил Ходотов.
   – Подожди, – отмахнулся я и стал крутить настройку радио.
   – Что ты там потерял?
   – Еще одного героя романа, – пошутил Брукман.
   Я вздрогнул.
   – Что ты там ищешь? – спросил Кулинич.
   – Новости на другом канале.
   – Это что, твой знакомый? Этот, Мороз…
   Все они читали мою книгу. Все. Некоторым из них книга даже понравилась. На одном из турниров даже прозвучал вопрос, написанный по моему роману. Но они вовсе не обязаны помнить имена и клички всех персонажей, особенно если, по их мнению, все персонажи вымышлены.
   – Артем Игнатьевич Мороз, кличка Зимний, – глядя в пространство сказал я.
   – Зимний… – наморщил лоб Ходотов.
   Кулинич молча встал со стула и достал с полки мой роман.
   – Где там?
   – А ну-ка, ну-ка… – Ходотов и Брукман одновременно встали рядом с Олегом, заглядывая в книгу.
   Я лихорадочно соображал. Зимнего убили? Да или нет? Или это просто еще один Артем Мороз? Что, в русской мафии так много народу с этим именем?
   Брукман присвистнул, «Ни хрена себе!» – с чувством произнес Ходотов.
   – Что там, дайте посмотреть, – потребовала Катерина.
   – Артем Игнатьевич Мороз, – прочитал Кулинич. – Зимний.
   – Серьезно? – Катерина отобрала книгу из рук Олега.
   Где получить полный текст информации?
   – Так ты с ним на самом деле встречался? – недоверчиво спросила Катя.
   Встречался. Еще бы я с ним не встречался. Конечно встречался.
   Итак, радио. Местное радио. Местное радио все свои информационные сообщения черпает из «Интернета». Оттуда сейчас все черпают. Это одновременно и дешевле, и превращает конкурирующие радиоканалы в братьев близнецов. Сиамских.
   «Интернет». Волшебное слово.
   Я набирал номер телефона Пелипейченко, молясь про себя, чтобы он было на месте и не был слишком занят своей очередной работой.
   В трубке пропиликал сигнал местной мини-АТС, прошел гудок. Длинный. Еще один.
   – Не в курсе, где он своих дам раскладывает? – спросил я у Брукмана.
   – Везде, – ответил Брукман, не уточняя о ком вопрос.
   – Даже на люстре, – сказала Катя.
   – Он такой затейник! – поддержал Ходотов.
   Снова гудок.
   – У них в соседнем кабинете есть диван, – напомнил Брукман.
   – Черт! – вырвалось у меня, но тут в трубке раздался несколько недовольный голос Пелипейченко.
   – Але?
   – Включи компьютер, – приказал я.
   – Зачем?
   – Просто включи компьютер и войди в «Интренет».
   – Сейчас. Делаю. Только я, между прочим, немного занят… Что искать?
   – Сегодняшние новости. Международные. Поиск имени Артем Игнатьевич Мороз, или Зимний.
   – По Зимнему я захекаюсь искать. И это…
   – Знаю, работа простаивает!
   У меня за спиной послышался смех.
   – Месье из провинции, – заметил Ходотов.
   – Ты меня разочаровываешь, – сказал я в трубку, – Ходотов вообще утверждает, что ты из провинции.
   – Что? А, да, хорошая идея, – повеселевшим голосом сказал Пелипейченко. – Вот, нашел. Читать?
   – А там много?
   – Достаточно. Вчера и сегодня. Читать?
   – Ты сможешь распечатать информацию?
   – Что? А… Попробую…
   – За полчаса управишься?
   – А… как это будет по-русску… мы попробуем.
   – Попробуйте, – разрешил я, положил трубку и встал. – Мне пора. Нужно зайти к Пелипейченко.
   Я пожал всем руки пошел в коридор одеваться. Кулинич пошел меня провожать.
   – Так о чем заказали роман? – крикнул мне вдогонку Ходотов.
   – О войне между Украиной и Россией.
   – Фантастику?
   – К сожалению, нет.

 

   24 октября 1999 года, воскресенье, 18-30, Москва.
   Когда зазвонил телефон, Виктор Николаевич некоторое время спокойно смотрел на него, не поднимая трубки, постукивая концом карандаша по столу.
   В кабинете было тихо, впрочем, как всегда. Виктор Николаевич не любил лишнего шума и аудио и видио-техника в его кабинете обычно включалась только в случае необходимости. Виктор Николаевич чуть улыбнулся, поняв, что телефон будет звонить до тех пор, пока не будет снята трубка. Звонил либо человек очень настойчивый, либо точно знающий, что хозяин кабинета на месте.
   – Слушаю вас, – сказал Виктор Николаевич, – сняв, наконец, трубку.
   – Здравствуйте, уважаемый Виктор Николаевич.
   – Здравствуйте, уважаемый Владимир Аркадьевич, – в тон ответил Виктор Николаевич. – Чем обязан?
   – Давно хотел с вами пообщаться, да все не было времени. То у меня, то у вас, – Владимир Аркадьевич имел манеру говорить тихим, вкрадчивым голосом. Хотя наивных, верящих в эту мягкость, осталось вокруг Владимира Аркадьевича не так уж и много.
   – Если честно, то у меня и сейчас не так уж много времени.
   – Понимаю, понимаю. Всегда на страже Родины. Неусыпный, так сказать, дозор. Понимаю. Только ведь и для нас интересы Отечества не чужды. Да. Не чужды.
   – Я вас внимательно слушаю.
   – Да, – Владимир Аркадьевич немного помялся. – Я именно по этому поводу хотел с вами поговорить…
   – По поводу патриотизма?
   – В некотором смысле, да. Я хотел кое-что с вами обсудить. Некую информацию…
   – Извините, Владимир Аркадьевич, но информация, которой обладая я, в массе своей обсуждению не подлежит. Даже с вами.
   – Да-да, понимаю. Враг не дремлет. Да. Бдительность – в первую очередь. Да. Это то, что мы, к сожалению, подрастеряли. К сожалению. Но я не хотел у вас ничего выспрашивать, тем более, секретного. У меня от секретов болит голова. Да. Я хотел поделиться с вами именно своей головной болью, простите, информацией. Даже не знаю, к кому еще мне обратиться, если вы откажите. Да.
   Виктор Николаевич улыбнулся:
   – Вы можете обратиться в прокуратуру, если это криминальный вопрос. Или даже непосредственно к Президенту. Или Премьеру. На фоне ваших связей и возможностей, я всего лишь, мелкий государственный служащий.
   – Ну, Виктор Николаевич, я еще раз убеждаюсь, что легенды о вашей скромности, не более чем жалкое отражение ваших действительных качеств. Да. Именно по этому я и обращаюсь к вам. Если вы не возражаете.
   – Ничуть. Я готов принять вас у себя в кабинете. Вы приедете?
   – Да, то есть, нет. Знаете, я не хотел бы… вы меня понимаете? Если бы вы смогли приехать ко мне… Или нет, не нужно, я придумал. Давайте мы с вами встретимся ресторане клуба «Вавилон». Да. Я как раз на сегодня заказал там кабинет. Да. Так вы как?
   – Давненько меня не приглашали в отдельные кабинеты. Через сколько вы назначаете мне свидание?
   В телефонной трубке было слышно, как Владимир Аркадьевич смеется:
   – Через час, вас устроит? Я ведь понимаю, что вы очень занятой человек. Очень. Да.
   – В девятнадцать часов тридцать минут. Хорошо, я приеду.
   – Спасибо. Да. Я понимаю, как вы заняты. Еще раз спасибо. Вы знаете, где находится «Вавилон»?
   – Я знаю где находится «Вавилон».
   – Да, действительно. Я совершенно забыл, вы ведь действительно все знаете. Да. До встречи.

 

 24 октября 1999 года, 18-00, Киев, Гидропарк.
   Зачем Игореша, пятидесятилетний бомж забрел на пляж, он и сам объяснить не мог. С Днепра тянуло пронизывающей сыростью, под ноги все время попадали ветки. Один раз Игореша даже упал, споткнувшись. Песок был мокрый и холодный.
   Бомж с трудом поднялся, бормоча себе что-то под нос. Нечего шляться по темноте. Пора искать ночлег. Игореша поежился. Разжиться теплой одеждой на зиму ему пока не удалось, а то, что осталось от бежевого когда-то плаща, грело плохо.
   Игореша потуже затянул на шее старое полотенце, потерявшее былой цвет и служившее теперь шарфом. Все равно холодно. Бомж остановился. Ладно, пора идти обратно. К свету. К относительному теплу. Игореша наткнулся на куст, выругался и пошел в обход. Споткнулся.
   Что-то большее и мягкое лежало на пути у Игореши. На ощупь это напоминало мешок, наполненный чем-то. Мешок.
   Наверное, мешок с мусором остался тут еще с тех пор, когда тут было тепло и людно.
   Игореша еще раз ощупал находку. Или не мешок? Пальцы на холодном ветру потеряли чувствительность. Поколебавшись, Игореша полез в карман и извлек огарок свечи и коробок спичек. Коробок был почти полон, его Игореша подобрал около киоска только сегодня утром.
   Осторожно прикрывая огонек от ветра, Игореша поднес огонек к свечке. Ветер как раз неожиданно стих, и Игореше удалось в свете свечи рассмотреть то, на что он натолкнулся.
   Присмотревшись, бомж издал неопределенный звук. Это был не мешок. Это было добротное пальто. Почти чистое и, вроде бы, совершенно целое. Только вот надето оно было на пожилого мужчину. А сам пожилой мужчина был мертв. Это Игореша понял сразу. Он неоднократно видел трупы, а тут на набухшей шее мужчины была затянута веревка. Проволока, присмотревшись, понял Игореша.
   К убитым лезть не стоит, это бомж знал твердо. С другой стороны, пальто на зиму ему никак бы не помешало.
   Игореша пристроил огарок на землю и с трудом перевернул труп на спину. Руки мертвого тоже были стянуты проволокой. Пришлось повозиться, чтобы раскрутить ее. Потом Игореша расстегнул пуговицы на пальто и кое-как стащил его с убитого. Под пальто был еще на мертвом костюм. Тоже добротный. Игореша замялся. Появление у него пальто еще кое-как можно было объяснить приятелям, но вот костюм и обувь вызовут подозрение.
   Игореша надел пальто. Оно пришлось как раз по росту, бело немного велико, но эту проблему легко решить при помощи пояса и куска веревки. Свой плащ Игореша, свернув, положил в сумку, с которой никогда не расставался.
   Порыв ветра погасил свечу. Игореша на ощупь нашел свечу, сунул ее в карман пальто. Спохватившись, наклонился снова к трупу и ощупал карманы пиджака. Ничего не нашел. Снял с левой руки убитого часы.
   Вот теперь можно уходить. День прожит не зря. И не зря потащило его предчувствие в холодную сырость Гидропарка.
   Игореша двинулся в сторону станции метро. Был у него в кармане жетон. Сегодня можно позволить себе такую роскошь, как проезд в метро.
   Возле турникета стояли два сержанта милиции. Несколько раз, в былые времена, они отгоняли Игорешу от турникета, когда он пытался проскочить на поезд бесплатно. Раз или два старший из сержантов прохаживался резиновой дубинкой по ребрам Игореши.
   На всякий случай, Игореша достал синий пластмассовый жетон и двинулся к турникету, держа его перед собой в вытянутой руке.
   Один сержант что-то сказал другому, тот засмеялся. Игореша почти уже сунул жетон в щель, когда его окликнули:
   – Откуда идешь, Игореша? С пляжа?
   – Купался? – поддержал напарника сержант.
   – Это… – неуверенно протянул Игореша.
   – Как водичка?
   – Ага… – Игореше очень хотелось побыстрее пройти на перрон, но прервать общение с представителями власти он не решился.
   – Ты прибарахлился, – сказал сержант.
   – Да.
   – Хорошее пальто, – оценил сержант, – где взял?
   – На-нашел…
   – Почему мне так не везет? – засмеялся милиционер.
   Второй подошел в Игореше, пощупал ткань:
   – Почти новое пальтишко. Кто же сейчас такое выбрасывает? Украл?
   – Не, я честно, это, нашел. Честно, – обмирая, пролепетал Игореша.
   – А в карманах что?
   – Ни-ничего. Честно…
   – А ну-ка, отойдем, – приказал милиционер и подтолкнул Игорешу в сторону. – Показывай, что в карманах.
   Во внутреннем кармане пальто сержант милиции обнаружил пропуск на имя Горяинова Дмитрия Андреевича.

 

 24 октября 1999 года, воскресенье, 19-30, Москва.
   – Действительно неплохой клуб, – бегло окинув взглядом кабинет, признал Виктор Николаевич.
   – Да, исключительно, – закивал торопливо Владимир Аркадьевич, – очень, э-э, эксклюзивный.
   – Я обратил внимание, особенно впечатляет служба безопасности. Или как сейчас модно говорить, секьюрити.
   – Да. Очень. Я потому и пригласил вас сюда, чтобы придать нашей встречи, э-э…
   – Интимность.
   – Да. То есть, не совсем. Я хотел, чтобы мы сохранили конфиденциальность нашей беседы. Да. – Владимир Аркадьевич говорил быстро, негромким голосом, старательно избегая взгляда Виктора Николаевича.
   Насколько знал Виктор Николаевич, это была обычная манера Владимира Аркадьевича держаться с равным по силе собеседником. Со слабыми Владимир Аркадьевич был исключительно вежлив, умел проникновенно смотреть в глаза, сочувственно цокать языком и безжалостно наказывать.
   С теми, кто сильнее, Владимир Аркадьевич был почти робок, заискивал, но всегда был готов вцепиться в горло, улучив удобный момент. Собственно, рвать горло ротозеям было основным занятием Владимира Аркадьевича.
   – Что будем заказывать? – спросил Владимир Аркадьевич, подвигая Виктору Николаевичу кожаную папку меню.
   – Увольте, Владимир Аркадьевич, у нас с вами слишком мало свободного времени.
   – Да-да, понимаю. Согласен. Вы и так пошли мне на встречу. Да, – Владимир Аркадьевич аккуратно отложил в сторону меню и, чуть наклонившись, взял с тумбы, стоявшей возле стены, дистанционный пульт от телевизора. – Я хотел вас просмотреть вот эту запись.
   Виктор Николаевич обернулся к телевизору, разместившемуся в углу кабинета. Его, видимо, принесли совсем недавно, водрузили на кресло и сверху на телевизор поставили видеомагнитофон.
   – Да. Извините, что все так, экспромтом. Совершенно не было времени подготовиться тщательно. Вот, пожалуйста.
   Экран телевизора зажегся, загудел лентопротяжный механизм видеомагнитофона.
   Свой кабинет Виктор узнал на экране сразу, не смотря на необычный ракурс. Видеокамера размещена где-то слева и вверх от входной двери.
   Запись своего последнего разговора с Михаилом Виктор Николаевич просмотрел молча, от реплики Михаила: «Надеюсь, что этого того стоило», до прощания.
   – Я весь внимание, – спокойно произнес Виктор Николаевич, когда Владимир Аркадьевич выключил телевизор и видеомагнитофон. – Вы хотели только продемонстрировать эту беседу?
   – Ни в коем случае. Нет, – и голос, и выражение лица Владимира Аркадьевича демонстрировали негодование. – Ради Бога, ни в коем случае не думайте, что я намеривался вас пугать или шантажировать…
   – Этим шантажировать? – брови Виктора Николаевича чуть приподнялись.
   – Нет. Я хотел поговорить с вами о моих проблемах. Эта запись – только повод. Я бы сказал, демонстрация серьезности положения. Нет-нет-нет, – почти вскричал Владимир Дмитриевич, театрально взмахивая руками, заметив легкую тень на лице собеседника, – не вашего серьезного положения. Моего.
   – Я слушаю. Вы достаточно мне уже все объяснили.
   – Да. Хорошо. Я… – Владимир Аркадьевич вскочил со стула и прошелся по кабинету, – я все-таки немного выпью. Воды. Пересохло горло. Хорошо бы немного вина, но у нас – серьезный разговор. Да.
   Владимир Аркадьевич налил себе воды в стакан, залпом выпил.
   – Так вот, эта кассета. Ко мне сегодня рано утром пришел один из моих людей, занимающихся, э-э, сбором информации, и показал мне вот эту запись. Да. У меня просто волосы дыбом встали. Не от того, что я услышал, я даже и не вслушивался. Мне совершенно не интересны эти секретные разговоры в вашей структуре…
   Виктор Николаевич чуть улыбнулся.
   – Меня взволновало то, что запись сделана у вас в кабинете. И явно без вашего ведома. Да. А это значит, что нашелся кто-то, кто не просто решился на такую выходку, но и смог ее осуществить. Да. И это страшно. Если даже к вам… То что говорить о нас, простых смертных? Выходит, что мы просто очень рискуем…
   – Не стоит так волноваться, это ведь просто запись…
   – Запись, не спорю. Но ведь могли установить и бомбу!
   – Могли. Но, по-видимому, некто решил устроит бомбу другого рода.
   – Да. И решили это посему-то, сделать через мои средства массовой информации. Я вам скажу честно, Виктор Николаевич, я мирный человек, я интеллигентный человек. Патриот, в конце концов, и я никогда не стал бы включаться в любую акцию, направленную против вас. Более того, я предпринял усилия к тому, чтобы найти того, кто продал нам эту кассету. Немного подумав, я решил даже связаться со своим… э-э… конкурентом.
   – Даже так? – Виктор Николаевич искренне удивился. Об отношениях Владимира Аркадьевича Сосновского с Эдуардом Валентиновичем Граббе знали практически все. Война велась упорная и долгая. Телеканалы и газеты Сосновского наносили удары по всякому, кто оказывался вольно или невольно возле Граббе, а масс-медиа, живущие на деньги Эдуарда Валентиновича, отвечали взаимностью и регулярно переходили в контратаки.
   – Я решил позвонить Граббе, но не успел, потому, что Граббе позвонил мне раньше. Вот вы себе представьте, я только протягиваю руку к телефону, как секретарь мне сообщает, что на связи сам Эдик. Он, оказывается, также получил эту запись, и также решил посоветоваться со мной.
   – Вы решили создать общество защиты меня? – осведомился Виктор Николаевич.
   – Мы решили просить вас о помощи. Да. О помощи. Советом и делом. Делом, наверное, в первую очередь.
   – Ну, это же так естественно. Что я могу вам посоветовать? А вот потаскать каштаны из огня…
   – Вы меня не понимаете! – Владимир Аркадьевич снова налил себе воды и залпом выпил. – Я боюсь. Вы понимаете – боюсь.
   – Человеку вообще свойственно бояться. Это ему помогает выжить в опасных ситуациях. Переходите к делу, Владимир Аркадьевич.
   – Хорошо. Да, хорошо. Вы знаете меня довольно давно, и я вовсе не обольщаюсь тем, как вы ко мне относитесь. Да. Хотя я вас очень уважаю. Очень. Но как бы вы ко мне плохо не относились, вы не сможете мне отказать в некотором уме. Не сможете?
   – Не смогу, – кивнул Виктор Николаевич.
   – Вот видите! И еще я никогда не был трусом. А тут… Кто-то начал скупать журналистов.
   – Серьезно? А мне казалось, что это у нас национальный промысел. Вы один вон сколько скупили независимых представителей четвертой власти.
   – Я. Это совсем другое дело. И Эдик Граббе – тоже совсем другое дело.
   – А вот другим – нельзя.
   – Отчего нельзя? Можно. Ради Бога, пусть покупают. Но скупать… Обратите внимание на термины. Покупать – это когда по одному, ну, по два. А скупать – это уже оптовые закупки. Это мой рынок и Эдика. Понимаете? И как я, по-вашему, должен реагировать, когда вдруг оказывается, что за последние полгода кто-то сделал очень серьезные предложения десяткам, если не сотням журналистов. Теле-, радио-, газетным – всем. И когда я говорю кто-то, я имею ввиду именно кого-то неизвестного.
   Владимир Аркадьевич, теперь уже не останавливаясь, ходил по кабинету, стремительно жестикулируя:
   – Да. Неизвестного.
   – Верится с трудом. С вашей склонностью копаться в самых интимных тайнах. И с вашими возможностями…
   – Да, с моими возможностями. Именно с моими возможностями. Ничего не удалось узнать. Более того, когда я попытался копнуть глубже, внезапно умер и тот, кого мы пытались… э-э… разговорить, и тот, кто это пытался сделать. Да. Получается так, что кто-то вложил, поверьте мне, Виктор Николаевич, очень и очень большие деньги в журналистов и пока еще ни разу не задержал выплат, и не дал ни одного задания.
   – Это действительно интересно… – задумчиво произнес Виктор Николаевич.
   – Да. Я так и думал, что вы сможете это оценить. Точно также думает и Эдик Граббе. Это один из немногих случаев, когда мы с ним хоть в чем-то сошлись во мнении.
   – Тогда у меня два вопроса…
   – Пожалуйста, пожалуйста…
   – Первый – почему вы не обратились с этим в компетентные органы. Вы же знаете, что направление моей деятельности несколько другое.
   – К кому? К человеку, похожему на генерального прокурора? Не смешите меня. Это, во-первых, а во-вторых, не мы вас выбрали. Вас выбрал тот, кто затеял покупку журналистов. Все это время я с ужасом ждал, как начнут действовать купленные писаки и болтуны…
   – Не добро вы как-то о журналистах…
   – Как могу. И, поверьте, я в этом вопросе разбираюсь ой как не плохо.
   – Верю.
   – Вот. И заметьте, я ведь говорю только о тех журналистах, которые находятся под моим контролем. Большинство из них сами сообщили о покупке. И получили разрешение на двойную работу. Да. А ведь наверняка есть и такие, которым удалось сохранить тайну вкладов. Да.
   – Вы хотите сказать, что вместе с Граббе ждали, на кого первого укажут неизвестные покупатели…
   – Да.
   – И вам кажется, что я теперь ваш союзник?
   – А у вас нет выхода.
   Виктор Николаевич разочаровано развел руками:
   – Мы все-таки начали говорить о безвыходности моего положения.
   – Да. Но не потому, что вы испугаетесь этой пленки. Нет. Вы слишком известны как человек долга. Вы просто не сможете пройти мимо столь вопиющего… столь прямой угрозы нашей с вами Родины. Не сможете.
   – Не смогу, – согласился Виктор Николаевич.
   – Поэтому я и Эдик Граббе предлагаем вам союз.
   – Звучит несколько высокопарно.
   – Вам так кажется? Тогда проще – мы передаем вам всю нашу информацию, и ту, которая уже есть, и ту, которая появится в дальнейшем. Мы даже готовы включать ваших людей в наши съемочные группы, обеспечивать наше прикрытие в качестве журналистов… Это уже не говоря о полной блокаде негативной информации о вас и вашей организации…
   – Уж не стану ли я причиной фантастического воссоединения старых конкурентов?
   – Ни в коем случае. Я не собираюсь прекращать своей основной деятельности, это же я могу гарантировать и в отношении Эдуарда Граббе. Да. Но в том, что касается нашего дела… Мы даже готовы составить некий фонд… Для финансирования проекта.
   – Очень интересное, но совершенно неприемлемое предложение.
   – В каком смысле?
   – В смысле финансирования. Когда вы готовы будете передать мне информацию?
   – Немедленно. Вот, – Владимир Аркадьевич вытащил из-под стола папку, положил ее на стол перед Виктором Николаевичем.
   – Очень хорошо, – одобрительно кивнул тот, – вы полагаете, что я немедленно возьму в руки это вместилище документов?
   – Что? Вы подозреваете? Даже обидно, честное слово.
   – Чтобы не было обидно, пусть ваш человек аккуратно отнесет все это в мою машину сопровождения, и не нужно изображать возмущения, Владимир Аркадьевич, а то я попрошу вас написать официальное заявление на мое имя.
   – Ну что вы, Виктор Николаевич! И вы, кстати, так и не задали мне вашего второго вопроса.
   – Вы уже на него практически ответили, Владимир Аркадьевич. Но чтобы вас не разочаровывать, я задам вам другой вопрос – чего вы хотите от меня? Или вы думаете, что я смогу делиться с вами информацией о ходе работы?
   – Конечно нет, хотя это и немного обидно. Меня вполне устроит ваше слово. Что-то вроде, все закончено. И моих журналистов перестанут скупать.
   – Отправляйте папку, Владимир Аркадьевич, – напомнил Виктор Николаевич и больше не проронил ни слова до тех пор, пока человек Владимира Аркадьевича не вышел из кабинета.
   – Может, все-таки что-нибудь закажем? Здесь великолепная кухня.
   – Столпотворение по-вавилонски.
   – Что? А, да, шутка. Я понимаю, – Владимир Аркадьевич попытался засмеяться.
   – Мне пора, – Виктор Николаевич встал из-за стола, – будем прощаться. Если мне понадобиться что-нибудь от вас по этому делу, то я пришлю надежного человека. И мы с вами дадим нашему совместному проекту условное обозначение «Вавилон».
   – Да. «Вавилон». Конечно, – Владимир Аркадьевич суетливо вскочил, пожал руку гостю, – извините, что отнял у вас столько времени…
   – Ничего, – Виктор Николаевич улыбнулся, – вы не будете возражать, если я возьму эту видеокассету?
   – Что вы, конечно нет. Берите! Для чего еще она мне нужна. А источник, через который она ко мне попала, указан в документах. И тоже самое о кассете Граббе. До свидания. И, кстати, Граббе уверяет, что он эту кассету уничтожил. Да.
   Виктор Николаевич осторожно повертел в руках кассету:
   – Мы с вами можем говорить друг другу правду?
   – Да, конечно.
   – Наша с вами беседа мне очень напомнила незабвенные годы социализма.
   – Правда? были и в те годы хорошие моменты, согласитесь.
   – Согласен. Только я не о приятных моментах вспомнил.
   – Да? А что же?
   – Я вспомнил, с каким азартом некоторые шли в стукачи. Карьеру сделать, убрать конкурента. Просто из любопытства. И почти всегда вслух называли это патриотизмом. Или осознанием своего гражданского долга.
   – Вы хотите сказать?.. – лицо Владимира Аркадьевича стало наливаться кровью.
   – То, что я хотел сказать, я уже сказал. О сталось одно – иногда нам действительно удавалось при помощи стукачей защищать интересы Отечества. И это как-то примиряет меня с существованием стукачей. Всего доброго! – Виктор Николаевич вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь.

 

   24 октября 1999 года, воскресенье, 21-00, Киев.
   Машина с номерами российского посольства остановилась возле видавшего виды «опеля». Задняя дверца «опеля» со стороны водителя открылась, и под мелкий моросящий дождь вышел высокий худощавый мужчина. Не торопясь, он обошел свою машину, задержавшись немного в свете ее фар, потом остановился напротив капота посольской машины, так, что ее фары осветили его лицо.
   Открылась передняя дверца машины. В салоне зажегся свет и стало видно, что в машине только один человек, на месте водителя.
   Высокий мужчина подошел к посольской машине, заглянул на заднее сидение, потом сел в машину и захлопнул дверцу.
   – Здравствуйте, – сказал водитель.
   – Здравствуйте, – ответил гость.
   Они с минуту помолчали.
   – Закурите? – предложил наконец водитель.
   – Не курю, и, насколько я знаю, вы тоже.
   – Польщен таким вниманием к особе скромного посольского служащего со стороны военной контрразведки братской Украины.
   – И все?
   – И еще немного удивлен. Чем могу быть вам полезен? И такая срочная встреча в таком неожиданном месте…
   – Обряд выполнили?
   – В смысле?
   – Выразили недоумение, теперь мы можем поговорить без дипломатических вывихов? Как профессионалы?
   – Смотря о чем.
   – Конечно. Смотря о чем. Например о шпионаже России против независимой Украины.
   – Не по адресу. Пусть ваше министерство иностранных дел составит телегу и передаст его нашему послу…
   – Кто передаст? Наш МИД передаст? За передаста ответите, – серьезно сказал контрразведчик.
   Россиянин засмеялся:
   – Ну, слава Богу, а то все ломаю голову, отчего такой официоз.
   – Дело у меня официальное, – тяжело вздохнул украинец.
   – Внимательно слушаю.
   – Наши орлы-оперативники вычислили очередного российского шпиона. Гражданина Украины.
   – Без комментариев.
   – Ясное дело. Какие комментарии? Согласно негласной процедуре, наш сотрудник сегодня днем встретился с вашим агентом…
   – Пардон, у России нет секретных агентов в Украине.
   – Хорошо, с тем, кого мы заподозрили в работе на некое сопредельное государство. Сотрудник, как это принято, должен был сообщить о провале и рекомендовать, неофициально рекомендовать, срочно покинуть территорию Украины.
   – И?
   – Вопрос из чистого интереса?
   – Из праздного любопытства.
   – Наш сотрудник найден убитым в квартире Дмитрия Андреевича Горяинова.
   – Чушь.
   – И тем не менее.
   – Вы хотите сказать…
   – Мы ничего не хотим сказать. Мы просто хотим напомнить правила игры и, чисто гипотетически поинтересоваться, как отреагирует российская сторона, если мы предпримем некоторые адекватные меры в адрес тех, кого подозреваем в шпионаже в вашу пользу.
   – Еще раз повторяю – это чушь. Это невозможно, потому, что невозможно никогда. Во всяком случае, не на текущем этапе.
   – Вы так думаете?
   – Я так думаю.
   – Очень хорошо. Тогда я бы с удовольствием выслушал ваши предложения по поводу конфликта.
   – Чисто гипотетически?
   – Чисто.
   – Мне кажется, что вам стоило бы поискать хозяина квартиры. Я даже думаю, что российская сторона, неофициально, конечно, всячески пошла бы вам навстречу.
   – Вот это не нужно. Мы нашли Дмитрия Андреевича.
   – И что он сообщил?
   – Он смог сообщить только, что несколько часов назад был убит в районе Гидропарка. Что по этому поводу может сообщить российская сторона? Официально.
   – Ничего. Неофициально – тоже ничего. Для меня это полная неожиданность. Единственно, что я могу твердо обещать, мы предпримем максимум усилий, чтобы расследовать это происшествие. Надеюсь, украинская сторона верит в нашу искренность в этом вопросе.
   – В этом вопросе? Верит. Мы запускаем по этому следу группу. Готовы принять вашего наблюдателя. Скажем, в порядке обмена специалистами. Кого-нибудь из контрразведчиков.
   – Я передам ваше предложение.
   – Очень хорошо. И еще одно, совершенно неофициально, нам нужно переговорить с кем-нибудь из вашей части «Спектра». Неофициально, – еще раз подчеркнул контрразведчик.
   – Попробуем. Вам это нужно с той же степенью неофициальности, что и по делу Горяинова?
   – Еще неофициальнее…
   – Ну, ты, барин, и задачки задаешь!
   – Итак?
   – Завтра утром я сообщу по обычному каналу. Если получу добро – со спектровцем будете общаться вроде как в рамках расследования убийства. Устроит?
   – Совершенно.
   – Тогда – до встречи.
   – До встречи, – контрразведчик пожал руку представителю российского посольства и вышел под дождь.
   Россиянин подождал, пока уедет «опель», потом завел двигатель своей машины.

 

24 октября 1999 года, воскресенье, 21-30 по Киеву, Город.
   Вечер, комната, компьютер, я: те же и Зеленый. Покойный Зеленый. Передо мной лежит распечатка сообщения информационного агентства. Вернее, на листке бумаги сообщений два – за пятницу и за субботу.
   В пятницу поздно вечером было сообщено, что в результате взрыва автомобиля погиб один из авторитетов преступного мира, руководитель одной из группировок так называемой «русской мафии» Артем Мороз. Субботнее сообщение дополняет картину информацией о том, что венгерские коллеги разгромили дом покойного Зимнего. Есть жертвы.
   За воскресенье не пришло ничего нового. Такие вот дела. Еще об одном моем знакомом нужно говорить только хорошо, добавляя при этом слово «покойный». Особо знакомыми, правда, мы с Зимним не были. Так, вляпались в одну и ту же операцию спецслужб. И познакомились мы в тот момент, когда нас обоих держали в качестве подсадных уток.
   Нашлись люди, хотевшие отправить и меня и его, в чисто профилактических целях, на тот свет.
   Мне жутко захотелось скомкать злополучный листок бумаги и завыть. Тихо, так, чтобы никто не услышал. Чтобы не подумал кто-нибудь, не дай Бог, из моих ближних, что двинулся их родственник крышей.
   Спокойно. Нужно просто все спокойно обдумать и успокоиться. Ничего ведь страшного не произошло – просто венгерский уголовник приказал замочить уголовника украинского. И все. У русской мафии работа еще опаснее, чем у… Кого? Ладно, у русской мафии работа просто опасная.
   Вот и нарвался Зимний на мину. Да. В смысле, конечно. А в это время ко мне совершенно случайно обращаются с деловым предложением и передают привет от покойника. Я глянул на время взрыва, указанного в сообщении и мне стало еще хуже. Мой разговор в гостинице и взрыв в Будапеште практически совпадали.
   Твою мать!
   Случайно совпало. Совершенно случайное совпадение. И также совершенно случайно ко мне дозвонился Паша Ковальчук, который собирался с силами для этого звонка почти пять лет. Вселенная сошла с ума и просто засыпала меня совпадениями.
   Бывают такие счастливчики. Вот как в соседнем батальоне было, когда я срочную служил. Решил паренек, что служить настолько тяжело, что лучше уж быть инвалидом. Решил и выстрелил себе в ногу сквозь сапог. Два раза. И оба раза пули прошли между пальцев. Повезло? Его потом отправили в дисбат за попытку членовредительства.
   Мы потом долго это обсуждали. С одной стороны – остался с ногой. С другой стороны – загремел в дисциплинарный батальон. В одном мы сошлись крепко – такие совпадения, чтобы пули дважды прошли между пальцами ног, бывают раз в сто лет. Раз в сто.
   А как быть сейчас? Как оценить?
   Я не вскочил со стула и не принялся бегать по комнате только по двум причинам, во-первых, это была бы уже истерика, а во-вторых, я никогда не бегаю от волнения по комнатам. От волнения я либо ем, либо сплю.
   Открылась дверь и в комнату заглянула мама:
   – Ты уже не будешь ужинать? Можно все убирать в холодильник?
   – Да, можно.
   Можно. Потому, что и есть мне что-то не хочется, и спать, судя по всему, не получится. Не тот тип истерики. Не тот.
   Интересно, Зимнему успели сделать какое-нибудь интересное предложение? И сообщить, что его, как раз, в отличие от всех остальных, никто не тронет. Успели?
   Вот так позвонил ему кто-нибудь, назначил встречу, пардон, забил стрелку, и сообщил, что о нем, о Зимнем, вспомнили. На самом верху.
   Господи, я ведь по наивности думал, что уже не смогу так испугаться. Что уже отпугался там, в ночном лесу, среди брызг крови, застывающих на прошлогодней листве, и среди запаха крови. Острого запаха свежепролитой крови.
   Там ведь, в лесу, возле меня стоял и Зимний.
   Снился ему тот лес или нет? Или только мне выпало счастье подцепить в том лесу ночной кошмар?
   Если возникнут проблемы – позвони! Кто это мне сказал? Паша. Майор милиции Павел Ковальчук сегодня сказал временно не работающему Александру Заренко эту волшебную фразу.
   И что-то еще… Да. И еще.
   Тебя не удивляло, Саша, что никто из персонажей твоего романа не пострадали? Или как он там сказал? Никого не тронули? Черт, совсем склеротиком стал. Одно помню точно, и тронули одного из персонажей, и пострадал он.
   – Па! Ты работаешь? – на пороге комнаты появился Сан Саныч.
   – Да, работаю! – Сашка здесь не при чем, но сдержаться я не смог.
   Сан Саныч вышел.
   Позвони. Будет проблемы – позвони. Я покосился на телефон. Какой соблазн. Какой страшный соблазн – набрать всего несколько цифр и задать вопрос. И, возможно, получить ответ. У меня необычно широкие, для временно не работающего, связи в спецслужбах. И в российской, и в украинской. Позвонить.
   Мине ответят. Мне очень хотят ответить, ведь Пашку не случайно ко мне подослали.
   Либо Петров, Либо Миша, кто-нибудь из них мне с удовольствием ответит, а потом попросит. О какой-нибудь мелочи. А потом окажется, что эта мелочь превратит мою жизнь в ад.
   В ад. А кто сказал, что я сейчас не двигаюсь на тепло геенны огненной? И скоро запахнет паленым. И в бок мне воткнуться вилы… Тьфу ты, лишь бы не перо. И не пуля…
   И ничего, я просто очень хочу жить. Я хочу жить и при этом не хочу ни у кого покупать право на жизнь. Не желаю. Есть у меня такой идиотский гонор.
   Пока я изводил себя такими жизнерадостными мыслями, руки мои аккуратно сложили из листка с сообщениями самолетик. И тут же мое богатое воображение подсказало ассоциацию.
   В одном боевике, китаец, после каждого убийства, вешал у себя в комнате маленького бумажного журавлика.
   Скомкал самолетик. Хватит. Нужно успокоиться.
   Кто сказал, что мой звонок Михаилу или Петрову будет означать капитуляцию? Никто не сказал. Я позвоню и потребую ответа. Потребую, чтобы они мне ответили и навсегда прекратили даже пытаться втягивать меня в грязные свои игры.
   Я самым решительным тоном проговаривал этот монолог про себя, вставая со стула и двигаясь к телефону. Я убеждал себя и знал, что стоит мне только на мгновение остановиться, как тут же станет понятно, что это только самообман, что это я разрешаю себе уговорить остатки своего самолюбия.
   Я протянул руку к телефонной трубке. И телефон зазвонил. Долго и требовательно. Междугородний звонок. Черт, не вовремя. Это, наверное, Татьяна. Она звонит Сашке по вечерам, осуществляет свое право на общение с сыном. Не вовремя.
   Или наоборот? Вовремя меня остановил телефон? Может, хоть раз в жизни, это чудовище решило меня пожалеть. Сохранить хоть какие-то иллюзии.
   – Да?
   – Александр Карлович?
   – Да, – дрогнувшим голосом подтвердил я, этот картонный голос нельзя спутать ни с каким другим.
   – Это Николай Фокин, если помните.
   – Помню.
   – Мы не хотели вас беспокоить, но сегодня мы получили известие из Будапешта…
   – Я тоже. По радио передавали…
   – Значит, вы в курсе.
   – О чем?
   – О смерти, естественно. Мой клиент только хотел вам передать, что он и сам об этом не знал. И просил передать вам, что договоренность остается в силе – и по срокам и по объемам гонорара.
   – Хорошо.
   – И еще он хотел подтвердить свои слова о… – Фокин сделал паузу, словно подбирая выражение.
   – О моей исключительности? – подсказал я.
   – Да, о вашей исключительности. Именно, – Фокин чуть оживился, но потом, видимо, сообразил, что в голосе у его уважаемого собеседника что-то промелькнуло, – у вас ничего не произошло?
   – Нет, все нормально.
   – Точно? Может, вам нужна моя консультация?
   – Нет, спасибо. До свидания.
   – До свидания.
   Почему я не сказал о разговоре с Пашей? Побоялся, что заказчик испугается? Что накроется мой заработок, который я уже мысленно потратил на себя, семью и Алиску?
   Или испугался чего-то другого? Чего? Может быть, телефона?
   Дурацкий сегодня получился день. Совершенно идиотский. И голова у меня варит как у… Прочитал я давно уже фантастический роман «Мягкая посадка». Хорошая книга про то, что скоро нам всем наступит конец во льдах нового ледникового периода. Но самым интересным для меня открытием в этом романе стало словечко «дубоцефал». Очень точное словечко.
   И совершенно точно передающее мой нынешний интеллектуальный уровень.
   Это что ж получается, что кто-то прослушивает мой телефон? Кто узнал, что я сегодня собираюсь идти к Кулиничу. И кто-то сообщил это Паше, Паша совершенно спокойно потом перезвонил мне к Олегу домой. А перед этим потряс мое воображение тем, что предугадал маршрут нашего с ним движения и оставил свою машину напротив кинотеатра «Дружба».
   Зачем, кстати, оставил? И зачем, кстати, позвонил? Встретился он со мной по просьбе Михаила, это если верить Ковальчуку, а вот все остальное?
   Или это мне Пашка решил подсказать…
   И даже думать об этом не хочу. Не хочу. Пусть подслушивают сколько угодно. Пусть. А я буду работать. Всем назло.
   У меня там Россия должна воевать с Украиной.
   Я вытащил из ящика стола карту и расстелил ее перед собой, поверх клавиатуры компьютера.

 

24 октября 1999 года, воскресенье, 23-15, Москва.
   – Интересно излагаешь, – одобрил Игорь Петрович, – занимательно.
   Виктор Николаевич привстал со стула и манерно поклонился:
   – Не нужно оваций.
   Потом снова сел на стул и устало потер лицо.
   – Устал? – спросил Игорь Петрович.
   – Еще как. Настолько вымотался, что даже не сдержался в финале разговора с уважаемым Владимиром Аркадьевичем. Просто не знаю даже, как это получилось?
   – Витя, не нужно патетики, у нас здесь ни жучков, ни видеокамер нет. Чисто. У нас не то, что у вас в кабинете.
   – У нас в кабинете тоже уже нет. Опять уже все чисто.
   – Ты успел переговорить с умельцем?
   – Да. Он поет как птичка. Мы даже попытались выйти на заказчика. И одновременно стали нащупывать того, кто попытался сбросить видеозапись на телевидение.
   – И?
   – В первом случае заказчиком выступил некий кандидат философии, безработный. Во втором случае – он же. Одинокий человек, обиженный и озлобленный.
   – Вы его взяли, или оставили для наблюдения?
   – Мы его можем только похоронить по-человечески. Он, как и положено безработному, скончался от употребления суррогата алкоголя. В комнате ничего обнаружено не было. Соседи по коммуналке ни в чем таком его не замечали. Все.
   – Здорово.
   – Еще бы.
   – А что поет птичка?
   – А что птичка поет? Птичке нужны были деньги. К нему подошел мужик, пообщался, подкинул денег и замечательную идею обогащения. Наш орел и клюнул. Самое обидное для него сейчас то, что его так похабно сдали.
   – Это, кстати, и меня интересует. Какого черта было затевать эту нелепую махинацию с видеозаписью именно сейчас? Мы ведь с тобой, когда засекли камеру, полагали, что она будет работать долго и продуктивно.
   Виктор Николаевич улыбнулся:
   – Ничего, мы зато с Мишей успели продемонстрировать наш спектакль с разоблачением его частной сети.
   – Кстати, о спектакле… Я очень волновался о том, как Михаил отреагирует на то, что мы его не только вычислили, но и даже решили использовать в качестве подставной фигуры.
   – Нормально отреагировал. Он очень волевой и сильный человек. Мы успели с ним все обсудить в комнате для переговоров, и только потом повторили всю беседу для видеокамеры. И прокололись, – Виктор Николаевич покачал головой. – Честно говоря, я надеялся, что наш Враг попытается, получив такую информацию, попытается выйти на Михаила. А вместо этого, эта запись была передана Сосновскому и Граббе. Нелепо как-то.
   – Нелепо. Нам одновременно сдают «крота» под самым боком и сообщают, что некто предпринял атаку на информационном поле. Снова послание? О чем?
   – Не знаю. Как не знаю, что должно означать это ЧП в Киеве. Не думал же он, что спровоцирует драку между нами и украинской контрразведкой? Или думал?
   – Если думал – значит очень наивный человек. Если не думал, тогда зачем? – Игорь Петрович помял мочку уха. – Кстати, не понятно также, что преследовал тот, кто стуканул на моего Алексеева.
   – Его уже выпустили?
   – Да, через три часа допроса. Сережа чистосердечно сообщил, что был в командировке, доставлял информацию нашему резиденту. В перестрелке не участвовал, незаконных действий не предпринимал. После моего звонка был с извинениями отпущен. Сейчас потеет над отчетом уже для меня.
   – Придется ему уезжать, – сказал Виктор Николаевич.
   – Далеко?
   – В Киев. Мы его подключим к группе по расследованию убийства офицера украинской контрразведки и нашего агента.
   – Если не секрет, чем занимался агент?
   – Не секрет. Уже почти год он для нас не занимался ни чем. Ни чем. А украинцы сообщают, что он активно работал. Возникает смешной вопрос – на кого? – Виктор Николаевич подвинул к себе чистый лист бумаги и нарисовал большой знака вопроса. – На кого?
   – И отчего украинцы решили, что на нас?
   – Это как раз понятно, мы его законсервировали как раз после того, как у них могло возникнуть подозрение. Агент занимался сбором для нас статистики. Никаких важных секретов.
   – И его убили…
   – И его убили.
   – Ладно, будем разбираться. Кому будет подчиняться Алексеев в Киеве?
   – Организационно – нашему знакомому майору Петрову из украинской военной контрразведки. Официально он прибудет по линии «Спектра». Регулировать его на месте будет Михаил.
   – А мы пока…
   – А мы пока будем разгребать завалы. Михаил оставил несколько интересных разработок. Будем брать. И будем также копать потенциальные связи наших продажных журналистов. Кто это их скупает?
   – У нас не хватит людей.
   – Я знаю.
   – Ты говоришь это так спокойно?
   – Совершенно спокойно. Все это шевеление и суета – дымовая завеса. На нас валят все, что плохо стоит. Мы будем уворачиваться от камнепада, а тем временем где-то…
   – Что говорят твои аналитики о Враге?
   – А что они могут говорить? Не дурак. Достаточно молод, при этом опытен. Амбициозен. Очень амбициозен.
   – Мания величия?
   – Что-то вроде этого. Обижен.
   – Кто-то из наших?
   – Не исключено. Не исключено. Работать против нас начал, похоже, уже с полгода.
   – Выходит, сообщение через Зимнего запоздало?
   – Или было отправлено позже. Специально.
   – Похоже, нас подняли на крыло? И будут бить влет?
   – Ты помнишь, как в Китае уничтожали воробьев? Кто-то решил, что они слишком много зерна клюют на полях.
   – Старая история.
   – Старая. Но поучительная. Задание партии выполнили, воробьев извели. Причем очень простым способом – их вспугнули, а потом криками не дали сесть на землю и на деревья. И воробьи, на приученные к длительным полетам, тысячами падали вниз – не выдерживало сердце.
   – У нас сердце выдержит, – Игорь Петрович чуть нахмурился и полез в карман за сигаретами.
   – Будем надеяться.

 

Назад: Глава 2.
Дальше: Глава 4.