Книга: Чумной корабль
Назад: ГЛАВА 20
Дальше: ГЛАВА 22

ГЛАВА 21

Макс Хэнли вынырнул из забытья. Боль исходила из лодыжки и головы. Пульсирующим потоком она разливалась по всему телу, словно волны бушующего моря. Первым желанием было потереть виски и посмотреть, что с ногой, но, даже едва соображая, он понимал, что должен сохранять неподвижность — по крайней мере, до тех пор, пока не восстановится полностью. Он и сам не знал почему, просто так надо было. Время шло. Может, пять минут, может, десять. Единственным ориентиром было ритмичное биение в голове и отдававшаяся с каждым ударом сердца боль в ноге.
Постепенно приходя в себя, Макс понял, что лежит на кровати. Простыней и подушек не было, только жесткий матрац. Он попытался чуть сместиться в сторону. Что ж, по крайней мере, ему оставили трусы-боксеры, хотя Макс все равно чувствовал стальной холод вокруг запястий и лодыжек.
Внезапно все стало на свои места. Зелимир Ковач, бегство Эдди и последовавший за ним приторно-сладкий запах тряпки, которой ему зажали рот и нос. Голова раскалывалась от действия наркотика.
Макс все вспомнил. В фургоне Ковач вколол ему ровно столько снотворного, чтобы сделать его вялым и податливым, как перебравший на вечеринке подросток. Ковач провел по его телу металлодетектором, и, как только тот запищал над ногой Макса, серб разрезал ему штанину. В мгновение ока отыскал шрам и без всяких церемоний вонзил нож в мягкую плоть. Несмотря на анестезию, ошеломляющая боль, подобно электрическому току, прошла по телу Макса. Он заорал, прикусив кляп, и попытался вырваться от мучителей, но кто-то крепко прижимал его плечи.
Ковач продолжал орудовать ножом, расширяя рану, затем запустил в нее пальцы. Поток горячей крови струился по ноге. Макс не переставал бороться, хотя шансов у него было мало. Ковач спокойно ковырялся в ране, не утруждая себя ношением перчаток и не замечая, что его рукав уже был насквозь пропитан кровью.
— Ага, — вытаскивая руку, наконец сказал он.
Подкожный передатчик формой и размерами напоминал наручные часы. Ковач поднес его поближе, давая Максу глазами рассмотреть его. Затем серб швырнул маячок на пол и принялся колошматить по нему рукоятью пистолета, пока от маячка не остались лишь мельчайшие пластиковые осколки.
Вкалывая Максу очередную дозу снотворного, он шепнул ему на ухо:
— Конечно, я мог бы и сразу вколоть тебе лекарство, но так было бы неинтересно.
Это последнее, что помнил Хэнли.
Он не имел понятия, где находится и как долго его здесь держат. Хотелось пошевелиться, потереть виски, осмотреть ногу, но Макс был уверен, что за ним наблюдают, да и много ли он сделает в наручниках? В комнате больше никого не было. За это время он уже точно услышал или почувствовал бы их присутствие, даже с закрытыми глазами. Нужно тянуть время и не давать врагам знать, что он пришел в себя. Чем дольше он протянет, тем слабее станет эффект снотворного. Если он правильно понимал, что его ждет, ему необходимо быть в лучшей форме.
Минул час, а может, пять минут — этого Макс знать не мог. Он утратил чувство времени. Ему было известно, что лишение узника связи с внешним миром, вывод из строя его внутренних часов — полезнейший инструмент в наборе допрашивающего, так что он намеренно абстрагировался от мыслей о времени. Порой пленники сходят с ума, пытаясь осознать, день сейчас или ночь, утро или вечер, а Макс не собирался предоставлять противнику лишнюю возможность помучить его.
Во Вьетнаме он с такой проблемой не сталкивался. Сквозь щели в клетках и камерах, в которых держали его с приятелями, всегда проникал лучик света. Не понаслышке знакомый с различными техниками допроса, Макс знал, что метод лишения чувства времени действенен только в том случае, если заключенный на этом зацикливается.
Но что еще они для него приготовили? Оставалось лишь смиренно ждать.
Поблизости щелкнул тяжелый замок. Макс не слышал приближавшихся шагов, значит, дверь достаточно толстая. Помещение, в котором его держали, скорее всего, было изначально спроектировано как тюремная камера. А раз у респонсивистов заготовлена такая камера… не к добру это.
С ржавым скрежетом открылась тяжелая дверь. Либо петли редко двигались, либо камера располагалась в каком-то сыром помещении, возможно, под землей. Макс не смел шелохнуться, отчетливо слыша шаги двух пар ног, приближавшихся к его кровати. Поступь одного была потяжелей, хотя оба точно мужчины. Ковач с напарником?
— Он уже должен был прийти в себя, — произнес Зелимир.
— Он здоровый детина, должен-то должен, — согласился с ним второй, в речи слышался американский акцент. — Да вот на каждого оно действует по-разному.
Ковач похлопал Макса по щекам. Тот промычал что-то нечленораздельное, давая им понять, что почувствовал, но еще слишком слаб, чтобы отдавать себе в этом отчет.
— Уже сутки прошли, — заметил серб. — Если не очухается через час, вколю ему стимулятор.
— А как же остановка сердца?
У Макса екнуло в груди. Черта с два он останется лежать к их следующему приходу.
— Мистер Сэверенс скоро прибудет. Мы должны выяснить, ° чем они с сыном говорили. Он же всю дорогу был под седативными; кто знает, что он там мог выболтать?
Им срочно нужна информация, смекнул Макс. Вопреки распространенному мнению, допрос обычно растягивается на недели, а то и на месяцы. Единственным относительно действенным способом извлечения информации в короткие сроки является причинение боли, неимоверного количества боли. В этот момент жертва готова сказать все, что захочет услышать допрашивающий. Задача заключается в том, чтобы не раскрывать своих намерений, и тогда у пленника не будет иного выбора, кроме как рассказать чистую правду.
У Макса в запасе был только час, чтобы понять, что именно хочет услышать Ковач, потому что он скорее сдохнет, чем расскажет ублюдку правду.
Кевину Никсону стало не по себе, как только он обошел ограждение и вошел на съемочную площадку. Находясь здесь, он нарушал клятву, данную покойной сестре. Оставалось надеяться, что она сможет простить его, учитывая сложившуюся ситуацию. Часть нового фильма Донны Скай снималась в старом складе, брошенном после объединения Германии. Здание чем-то напомнило Кевину «Орегон», за исключением того, что ржавчина здесь была настоящая. На парковочной площадке сгрудились шесть полуприцепов, грузовые автомобили, подпорки, операторские тележки, а также система узкоколейных рельсов для так называемой «съемки в движении», пронизывавшая всю площадку. Там и тут сновали люди, работая с удвоенной скоростью, ведь в кинобизнесе фразу «Время — деньги» можно понимать буквально. День работы здесь стоил продюсерам 150 ООО долларов.
Организованный хаос съемочной площадки высокобюджетного фильма был до боли знаком Никсону, но теперь казался таким далеким и чуждым.
Охранник в форме, но без оружия уже направился было к Кевину, как с другого конца парковки его окликнули:
— Поверить не могу, это и правда ты!
Гвен Расселл прошмыгнула мимо охранника и крепко обняла его, уткнувшись лицом в густую бороду, но сперва расцеловав в обе щеки. Тут же отступила на шаг и осмотрела его с головы до ног.
—Потрясно выглядишь.
—В конце концов я разочаровался в диетах и два года назад сделал операцию.
Это был его последний рубеж в вечной борьбе с избыточным весом, и он ни разу не пожалел о своем решении. До операции получить цифру ниже 100 кг на весах Кевину не удавалось. Теперь же он весил ни много ни мало 80 кг, и вес его уже не менялся.
Повара на «Орегоне» готовили для него особые блюда, согласовываясь с послеоперационной диетой. Физические упражнения Кевина никогда не привлекали, и все же он ни на шаг не отступал от своего режима.
—И правильно сделал, дружище.
Она взяла его под руку, и вместе они пошли вдоль ряда трейлеров, припаркованных на одной стороне площадки.
Волосы Гвен были жвачечно-розового цвета, на ней были яркое обтягивающее трико и мужская рубашка. С шеи свисала по меньшей мере дюжина золотых ожерелий, а в каждом ухе торчало по шесть серег. Она была помощницей Кевина, еще когда его номинировали на «Оскар», а теперь и сама стала успешным визажистом.
—Несколько лет назад ты просто как в воду канул. Никто понятия не имел, где ты, чем занимаешься, — тараторила она, — так что давай-ка поведай мне, что там у тебя нового?
—Да нечего рассказывать, если честно…
Гвен фыркнула:
—О-о, ну да. Пропадаешь где-то лет этак восемь, а теперь заявляешься и говоришь, что нечего рассказать? Типа, не достиг катарсиса, не познал нирвану или что там? Стой-стой, ты же сказал, что хочешь поговорить о Донне. Ты присоединился к этой ее группе реакционистов?
—Респонсивистов, — машинально поправил Кевин.
—Неважно. Так да или нет?
—Нет, но мне надо с ней это обсудить.
Они дошли до гримерного трейлера. Гвен распахнула дверь и вскочила вверх по ступенькам. В нос резко ударил одурманивающий запах косметики и ароматизирующих смесей. Под длинным зеркалом на всю стену в ряд выстроились шесть стульев, а перед ними находилась барная стойка с бутылками и кружками самых разных форм и размеров. Здесь же валялись карандаши для подводки глаз, а косметических кисточек хватило бы, чтобы подмести целый стадион. Гвен вытащила из холодильника пару стеклянных бутылок, кинула одну Кевину и развалилась в ближайшем кресле. В ярком свете ламп ее волосы смахивали на сладкую вату.
—    Да ладно тебе! Сразу после «Оскара» — который ты заслуживал, как никто другой, — оп, и нет тебя. Так в чем же дело?
—    Нужно было срочно убраться подальше от Голливуда. Не могу больше выносить это все.
Конечно же, Кевин не собирался резать правду-матку и рассказывать, чем он на самом деле занимался после ухода из кинобизнеса, но Гвен была его давнишней подругой и заслуживала знать правду.
—    Ты же меня знаешь, — издалека начал он, — я левак чистой воды. Всегда голосовал за демократов, терпеть не мог республиканскую партию, занимался благотворительностью, ездил на электромобиле. Я ничем не отличался от остальных в Голливуде.
—    Ой, только не говори, что пошел в консерваторы! — в притворном ужасе прошептала Гвен. Политика ее ни капельки не волновала.
—    Да нет, не в этом дело. Это я так, для контекста. Все изменилось 11 сентября. — Гвен побледнела от одного упоминания этой даты, словно почувствовала, к чему он ведет. — Моя сестра летела из Бостона навестить меня.
—    Не продолжай.
—    Она была на самолете, врезавшемся в северную башню ВТЦ.
Гвен наклонилась и мягко взяла его за руку.
—    Боже, мне так жаль. У меня и в мыслях не было.
—    Мне не хватило духу рассказать кому-либо.
—    Так вот почему ты ушел. Из-за смерти сестры.
—    Не совсем, — продолжил Кевин, — ну, то есть да… Не знаю.
Я вернулся к работе три недели спустя после поминальной службы, попытался вернуть все на круги своя, понимаешь? Занимался гримом для той злосчастной драмы… Не буду говорить, какая звезда в ней играла, ведь сейчас она еще ярче, чем тогда. Она сидела в кресле, разговаривала со своим агентом о теракте.
Она сказала что-то вроде: «Знаешь, то, что случилось с теми людьми, поистине ужасно, но эта страна такое заслужила. В смысле, посмотри, как мы обращаемся со всем остальным миром. Неудивительно, что они нас так ненавидят». Это довольно распространенное мнение, — добавил Никсон, — что сейчас, что тогда. Но затем она сказала, что погибшие — в том числе и моя сестра — виноваты в терактах не меньше.
Я ушам своим не верил. Моя сестренка в свои двадцать шесть начинала медицинскую карьеру, а эта переоцененная блондинка сидит тут и разглагольствует, что в терактах виновата моя сестра. Это стало последней каплей, Гвен. Народ в Голливуде столь удален от реальности, что я больше не в силах был мириться с этим. Я послушал разговоры остальных в нашей индустрии, и, как выяснилось, большинство разделяло ее мнение. Нет, я могу понять все эти «во всем виновата Америка» и прочее. Но что действительно выводит меня из себя, так это то, что подобные люди, видно, не считают себя частью этой самой Америки.
Кевин умолчал, что после этого пришел прямо в ЦРУ и предложил свои услуги, а также что ему тут же предложили куда более сложную и захватывающую работу в «Корпорации». Вероятней всего, Лэнгстон передал его документы Кабрильо еще до того, как их успели рассмотреть в ЦРУ.
Приспособиться к безбашенному ритму военизированной группировки Хуана оказалось на удивление легко, и Никсон впервые понял, в чем привлекательность службы в вооруженных силах. И это были даже не приключения, напротив, большую часть времени практически ничего не происходило. Нет, Дело было в товариществе, в чувстве верности, объединявшем этих мужчин и женщин. Они обещали себе стоять горой друг за друга, и о столь прочных связях в группе Кевин мог только мечтать.
Впрочем, за время службы на «Орегоне» он не сильно изменился. Все так же жертвовал деньги на нужды либералов, голосовал за демократическую партию, если не забывал взять открепительный талон, и все тот же электромобиль ждал его на стоянке в Лос-Анджелесе. Кевину всего лишь нужно было чуть больше свободы.
— Ох, мне так жаль, — в наступившей тишине произнесла Гвен, — я никогда не задумывалась об этом.
— Как и я в свое время, но теперь…
Кевин притих и молча пожал плечами. Он понимал, что поставил ее в неловкое положение. Может, не так уж и мало он изменился.
Дверь трейлера внезапно распахнулась. Будь то интервью на ток-шоу или красная дорожка премьеры нового фильма, присутствие Донны Скай всегда словно озаряло все вокруг. Она была воплощением стиля, изящества и утонченности. Ворвавшаяся в гримерный трейлер, спрятав волосы под бейсболку, без косметики, скрывшей бы ее прыщики, она смахивала на взмыленного, уставшего от жизни эгоистичного подростка, ищущего повод для драки. Воспаленные глаза, темные круги и резкий запах вчерашней попойки.
— Вы еще кто такой и что здесь забыли? — грубо обратилась она к Никсону. Голос был охрипший с похмелья. Приглядевшись, она наконец узнала его. — А, вы же Кевин Никсон, верно? Вы были моим гримером на съемках «Фамильных драгоценностей».
— И это был ваш звездный час, если мне не изменяет память, — привставая, ответил Кевин.
— Рано или поздно это должно было случиться, — не скромничая, заметила Донна. Она села в освобожденное Кевином кресло и оглянулась на Гвен. — Сделай что-то с этим мешками под глазами. Пока еще не мой выход, но не буду же я вот так ходить.
Кевин хотел было сказать, что в таком случае не следовало таскаться по клубам в ночь перед съемками, но вовремя прикусил язык.
Гвен бросила многозначительный взгляд на Кевина и защебетала:
— Конечно, конечно, милая, все, что угодно.
—            А вы тоже работаете над этим фильмом? — поинтересовалась Донна, пока Гвен возилась с кисточками и обводкой.
— Вообще-то, нет. Я бы хотел поговорить с вами, если не возражаете.
Она удрученно вздохнула.
— A-а, черт с ним. Ну и о чем вы хотите поговорить?
Кевин покосился на Гвен. Та уловила намек.
— Донна, солнышко, может, Кевин поработает пока за меня и вы сможете поговорить наедине?
— Ладно.
Никсон одними губами произнес «спасибо», беря кисть из рук Гвен. Подождав, пока она выйдет из трейлера, он приступил к работе.
—            Я здесь по поводу Тома Сэверенса и движения респонсивистов.
Донна моментально напряглась.
— Простите, но эта тема под запретом.
— Это крайне важно. На кону людские жизни.
— Я не желаю говорить об этом, ясно? Можете обсуждать мою карьеру или там личную жизнь, что угодно. Но обсуждать респонсивистов я ни с кем не собираюсь.
— Но почему?
— А потому!
Кевин припомнил уроки Линды по ведению допроса и пару трюков, которым она успела научить его за несколько часов до этого.
— Неделю назад в Индийском океане затонул корабль, забронированный респонсивистами.
— Я знаю, слышала в новостях. Сказали, что их снесло волной, она еще называется как-то…
— Волна-убийца, — подсказал Кевин.
— Да, именно. Корабль потопила волна-убийца.
Никсон молча достал из своего рюкзака ноутбук и, смахнув гору бесполезного хлама Гвен, поставил его на стойку. Пара секунд у него ушла на то, чтобы отыскать нужный файл.
Качество видео оставляло желать лучшего из-за недостаточной освещенности для камеры, использованной Марком на борту «Золотого рассвета», но ужасающие картины гор трупов и рек крови на палубе ни с чем нельзя было спутать. Через пять минут он остановил воспроизведение.
— Что это такое? Твой новый фильм?
— Эти кадры были сняты на борту «Золотого рассвета». Все до единого пассажиры и члены экипажа были убиты, отравлены чем-то настолько опасным, что никто не успел даже использовать рацию.
Он открыл другой файл — видео с крановой камеры «Орегона», на котором «Рассвет» медленно, но верно шел ко дну. В свете прожекторов можно было отчетливо различить название.
Донна была в шоке.
— Кто это снимал? И почему это до сих пор не попало в СМИ?
— Кому принадлежит эта запись, я сказать не могу, но ее до сих пор не предали огласке, потому что это теракт, а власти вовсе не хотят, чтобы террористы знали, что мы в курсе.
Надо отдать ей должное, Донна тут же обратила внимание на местоимение.
— Вы? Так вы типа… В смысле вы что, работаете на…
— Я не могу ответить на этот вопрос, но достаточно того, что я имею доступ к этим данным.
— Но зачем вы мне все это показываете? Я ничего не знаю о террористах.
— Ваше имя всплыло в ходе расследования, а улики указывают на то, что теракт был совершен кем-то из движения респонсивистов.
Он старался произнести это как можно мягче, и теперь Донна либо поверит каждому его слову, либо позовет охрану и его вышвырнут на улицу.
Ее отражение в зеркале пристально уставилось на него. Работа Кевина заключалась в том, чтобы прятать лица, а не читать их. Он понятия не имел, какие мысли сейчас проносятся в ее голове. Интересно, а как бы он повел себя, скажи ему кто-то, что его начальник террорист.
— Я вам не верю, — наконец проговорила она. — Думаю, вы все смонтировали, чтобы подставить Тома и Хайди.
Что ж, меня хотя бы не выгнали взашей, подумал Кевин.
— И зачем мне это делать? Что вообще могло заставить меня подделывать эти видео и облететь полсвета, только чтоб показать их вам?
— Да откуда мне знать, что вы там задумали?! — не выдержала Донна.
— Прошу вас, просто подумайте над этим хорошенько. Если бы я хотел дискредитировать респонсивистов, разве не пошел бы с этим сразу в «Си-эн-эн» или «Фокс»?
— Да, пошли бы, — после некоторого молчания признала
она.
— Ну а раз я здесь, значит, я преследую иные цели, правильно?
— Наверное…
— Так почему вы мне не верите?
— Респонсивисты против насилия. Члены нашего движения к этому непричастны. Может, это дело рук радикальных противников аборта или чего-то в этом роде.
— Мисс Скай, поверьте, мы проверили все известные группы в мире, пытаясь найти виновных. И раз за разом след приводил нас к респонсивистам. И я говорю не о рядовых членах группы, — Кевин закусил удила и врал на одном дыхании, — мы считаем, что эти злодеяния совершила некоторая отколовшаяся группировка, и, возможно, они задумали что-то еще. Мы ведь оба знаем, как некоторые обращают свою веру в фанатизм. Как раз с этим, думаю, мы и столкнулись: экстремисты в вашем движении. Если вы действительно хотите помочь своим друзьям, то лучше вам рассказать мне все, что вы об этом знаете.
— Хорошо, — смиренно кивнула она.
Их разговор затянулся на целый час. Затем вернулась Гвен с несколькими статистами, которым потребовался грим для следующей сцены. К концу беседы Кевин окончательно убедился, что Донне Скай ровным счетом ничего не известно о терзавшей «Корпорацию» проблеме. Она всего лишь одинокая несчастная девушка, попавшая в ловушку собственного успеха, и лишь по этой причине главы респонсивистов решили завербовать ее. Оставалось только надеяться, что когда-нибудь она найдет в себе силы противостоять их влиянию и начать новую жизнь. Маловероятно, но нельзя терять надежды.
— Спасибо огромное за то, что согласились со мной поговорить, — убирая ноутбук обратно в рюкзак, поблагодарил ее Никсон.
— Кажется, я не сильно помогла.
— Нет, все отлично, вы молодец. Спасибо.
Она продолжала разглядывать свое отражение в зеркале. Вот и вернулся шарм, пленивший миллионы зрителей. Последствия вчерашнего кутежа как рукой сняло. Кевину удалось возвратить ее лицу эту искусную смесь невинности и сексуальной привлекательности. Лишь печаль в ее глазах он скрыть не мог.

 

Назад: ГЛАВА 20
Дальше: ГЛАВА 22