Позади него была густая тьма, впереди – редкие огни фонарей на улицах Гао. Ганн проплыл еще десять метров, и его колено уткнулось в мягкое дно. Медленно и очень осторожно он коснулся его и, разгребая руками ил, потащился к берегу, пока не достиг прибрежной линии воды. Лежа плашмя на ней, Ганн стал ждать, вслушиваясь и всматриваясь в темноту, накрывающую берег реки.

Пляж поднимался вверх под углом в десять градусов, упираясь в невысокую каменную стену, за которой шла дорога. Ганн стал карабкаться по песку, с удовольствием ощущая его тепло на коже обнаженных ног и рук. Затем остановился, перевернулся на бок и несколько минут отдохнул, справедливо полагая, что он представляет собой лишь смутное далекое пятно в ночи. Правую его ногу сводило судорогой, а руки онемели и налились тяжестью.

Он потянулся к спине и потрогал рюкзак. На короткое мгновение после того, как он пушечным ядром плюхнулся в воду, ему показалось, что рюкзак сорвало. Но нет, лямки плотно сидели на плечах.

Встав на ноги, Ганн, согнувшись, рванул к стене и упал рядом с ней на колени. Осторожно высунув голову над стеной, осмотрел дорогу. Она была пуста. Но плохо асфальтированная улица, уходящая по диагонали к городу, была полна пешеходов. Краем глаза Ганн вдруг поймал вспыхнувший огонек и, подняв взгляд вверх, к крыше соседнего дома, увидел мужчину, прикуривающего сигарету. Были и другие – неясные силуэты людей, скудно освещенные фонарями, которые безмятежно переговаривались с соседями на примыкающих крышах. Они, должно быть, подобно кротам, наслаждаются вечерней прохладой, догадался Ганн.

Он наблюдал за пешеходами на улице, пытаясь проникнуться ритмом их движения. Они, казалось, скользили туда-сюда, совершенно расслабленные и бесшумные, как привидения. Ганн снял рюкзак, открыл его и достал голубую постельную простыню. Затем оторвал часть от нее, чтобы получить кусок, необходимый для создания чего-то вроде джеллабы – длинной накидки, закрывающей голову и руки. Он подумал, что вряд ли заслужил приз в качестве местного модельера, но был бы вполне удовлетворен, если бы удалось пройти незамеченным по слабо освещенным улицам Гао. Он хотел было снять и очки, но все же не решился, предпочтя скрыть оправу под капюшоном: Ганн был близорук и на расстоянии двадцати метров не разглядел бы и движущегося автобуса.

Облачившись в накидку, Ганн сунул под нее рюкзак и привязал его спереди, создав видимость выступающего живота. Затем он уселся на стену, свесил ноги и перевалился через нее. Не торопясь, прошел по дороге к улице и присоединился к гражданам Гао, совершающим вечернюю прогулку. Пройдя два квартала, он вышел к главному перекрестку. Единственными машинами, разъезжавшими по улицам, были потрепанные такси, один или два ветхих автобуса, несколько мотоциклов и стайка велосипедов.

А здорово было бы просто нанять машину до аэропорта, с завистью подумал он, но это привлечет внимание. Перед тем как покинуть судно, Ганн изучил карту этого района и знал, что аэропорт располагался в нескольких километрах южнее города. Он прикинул, не украсть ли велосипед, но отверг эту идею. Кража наверняка будет замечена, и о ней будет сообщено, а ему бы не хотелось оставлять следов своего присутствия. Если у полиции или сил безопасности не будет причин думать, что среди них бродит иностранец на нелегальном положении, тогда, может быть, они и не станут его искать.

Ганн неторопливо брел по главному кварталу города, мимо рыночной площади, ветхого отеля «Атлантида» и торговцев, торгующих своими товарами напротив, под навесами. Все запахи города были незнакомыми, и Ганн благословил бриз, унесший их в пустыню. Указателей не существовало, но он в продвижении по засыпанным песком улицам руководствовался Полярной звездой, изредка поднимая глаза к небу.

Люди в толпе были ярко разодеты в зеленое и голубое, реже – в желтое. Мужчины носили различные виды джеллаб и кафтанов. Попадались и одетые в европейские брюки и рубашки. Немногие были без головных уборов. Головы и лица многих мужчин прикрывали плотные полотняные накидки. Большинство женщин драпировались в элегантные мантии, некоторые были одеты в длинные цветастые платья. Как правило, они не закрывали лиц. И все гуляющие разговаривали странно низкими голосами. Повсюду сновали дети, причем не было и двоих, одетых одинаково. Ганн и представить себе не мог, что среди такой ужасающей нищеты возможна столь высокая коллективная социальная активность. Было похоже, что никто не говорил малийцам об их бедности.

Опустив голову и прикрыв капюшоном лицо, чтобы скрыть белизну кожи, Ганн смешался с толпой и миновал деловую часть города. Никто не останавливал его, никто не задавал ему вопросов, а если бы вдруг это случилось, он побожился бы, что является туристом, путешествующим пешком вдоль Нигера. Но Ганну не хотелось задерживаться на этой мысли: опасность того, что его остановит тот, кто разыскивает американца, путешествующего по стране нелегально, была ничтожно мала.

Ганн прошел мимо знака, изображающего стрелку и самолет. Продвижение к аэропорту оказалось гораздо более легким, чем он ожидал. Удача еще не отвернулась от него.

Ганн прошествовал по окраинным улицам, еще более загроможденным лавками торговцев, и оказался в трущобах. С того времени, как, выйдя из воды, он начал свое путешествие по городу, у него сложилось впечатление, что с наступлением темноты в Гао невидимые лапы ужаса начинают протягиваться вдоль песчаных улиц. Казалось, что город пропитан кровью и насилием веков. Воображение начало разыгрываться, когда Ганн очутился на темных и почти безлюдных улицах пригорода и впервые стал замечать на себе подозрительные и враждебные взгляды людей, сидящих перед развалюхами.

Он нырнул в узкий переулок, казавшийся пустым, и остановился, чтобы извлечь из рюкзака «смит-вессон» 38-го калибра, некогда принадлежавший его отцу. Инстинкт подсказывал, что если хочешь увидеть рассвет, то не стоит выбирать это место для прогулок в ночи.

Мимо, поднимая в воздух тончайшую пыль, загромыхал грузовик с кузовом, наполненным кирпичами. Мгновенное осознание того, что машина идет в нужном ему направлении, отбросила осторожность Ганна на волю пустынных ветров. Он подпрыгнул, вскарабкался на борт и перевалился в кузов. Там он улегся на живот поверх кирпичей, поглядывая то вперед, то вниз, на крышу кабины.

Запах выхлопных газов дизеля принес ему облегчение после ароматов города. Со своего наблюдательного пункта на вершине груза Ганн заметил в нескольких километрах впереди и левее пару красных огней. Когда грузовик приблизился к ним, он увидел несколько прожекторов, установленных на крыше аэровокзала, и пару ангаров за темным взлетным полем.

– Ничего себе аэропорт, – язвительно пробормотал Ганн. – Они гасят даже огни взлетных полос, когда не пользуются ими.

Дорога в свете фар грузовика пошла под уклон, водитель замедлил ход. Ганн воспользовался уменьшением скорости и на ходу соскочил на землю. Грузовик удалился во тьму, выбрасывая песок из-под шин, а водитель так и остался в счастливом неведении относительно своего пассажира. Ганн двинулся вслед за задними огнями грузовика, пока не оказался на тротуаре у деревянного знака, на трех языках извещавшего, что перед ним – международный аэропорт Гао.

– Международный, – вслух прочитал Ганн. – Ох, как бы я хотел надеяться на это.

Он побрел по обочине подъездной дороги, поглядывая по сторонам, не появится ли вдруг какая-нибудь машина. Но нужды в осторожности не было: здание аэровокзала оказалось темным, а парковочная стоянка рядом – пустой. Все надежды Ганна рухнули, когда он поближе рассмотрел вокзал. Ему в городе попадались склады торговцев, выглядевшие приличнее этого деревянного строения с проржавевшей металлической крышей. Должно быть, отважный человек работал на контрольной вышке, которая опиралась на балки, изъеденные коррозией. Он обошел вокруг зданий, безлюдных и темных, стоящих на предангарной бетонированной площадке. На самом аэродроме застыли, освещенные прожекторами, восемь реактивных малийских истребителей и транспортный самолет.

Ганн замер, заметив около ветхой караульной хибарки двух вооруженных часовых. Один дремал на удобном стуле, другой, прислонившись к стене, курил сигарету. Великолепно, просто великолепно. Не хватало ему еще и сражений с войсками.

Ганн поднес к глазам свои водонепроницаемые часы «Хроноспорт» и уставился на циферблат. Часы показывали двадцать минут двенадцатого. Он внезапно ощутил усталость. Неужели весь путь в такую даль он проделал только для того, чтобы обнаружить пустой аэропорт, с которого, похоже, уже несколько недель не взлетали самолеты? Да и не садились, видимо, тоже. Мало того, аэродром еще и охраняется часовыми малийских военно-воздушных сил. Можно только гадать, как долго он продержится здесь, пока его не разыщут или он не испустит последний вздох без воды и пищи.

Ганн настроил себя на долгое ожидание. Но днем здесь лучше на виду не болтаться. Он прошел метров сто в глубь пустыни, пока не наткнулся на небольшой карьер, наполовину заваленный обломками какого-то старого ангара. Выкопав в сухом песке яму, он забрался в нее и надвинул сверху несколько трухлявых досок. Он знал, что в его яму могут набиться муравьи или скорпионы, но слишком устал, чтобы волноваться еще и из-за этого.

Через тридцать секунд он уже спал.

Жестоко отделанные моряками Массарда, Питт и Джордино со связанными руками вынуждены были стоять на коленях, прикованные короткими цепями к какой-то трубе. Они были совершенно беспомощны здесь, заключенные в трюме, под толстой стальной плитой, служащей основанием для машинного и генераторного отделений. Над ними, клацая каблуками по стальному полу, туда-сюда разгуливал часовой, вооруженный автоматическим пистолетом. Итак, они стояли на коленях во влажном трюме, крепко связанные по рукам, и их коленям, открытых шортами, не хватало лишь нескольких градусов, чтобы поджариться на горячем металлическом полу.

Сбежать было невозможно. Оставалось только ждать, когда их передадут силам безопасности генерала Казима и их существование закончится во всех смыслах этого слова.

Воздух в трюме был тяжел и практически непригоден для дыхания. Пот вытекал из их пор от удушливого жара, испускаемого паропроводом. Мучительное ощущение усиливалось с каждой минутой. Джордино чувствовал отвратительную слабость и отупение – после двух часов заключения в этом аду он почти полностью обессилел. Но страшнее этой самой жуткой из бань, в которых он побывал, было унижение. А потеря организмом жидкости чуть не сводила его с ума от жажды.

Джордино посмотрел на Питта, чтобы увидеть, как его хладнокровный друг переносит это варварское заточение. Но, насколько он мог судить, Питт вообще никак на это не реагировал. На его лице, влажном от испарений, были задумчивость и удовлетворение. Он рассматривал набор гаечных ключей, висящих рядом на кормовой переборке. Он не мог бы до них дотянуться, так как его ограничивала цепь, и Питт прикидывал в уме, сколько метров расстояния ему не хватало. Он посматривал на зарешеченный люк и часового, а затем опять устремлял взор на инструменты.

– Как считаешь, Руди удалось смыться? – поинтересовался итальянец.

– Если он не высовывался и сохранял хладнокровие, то нет оснований считать, что его сцапали, как нас.

– Хотел бы я знать, чего добивается этот французский денежный мешок, заставляя нас так потеть? – задумчиво произнес Джордино.

– Понятия не имею, – откликнулся Питт. – Но полагаю, что мы рано или поздно узнаем, почему он посадил нас в эту духовку, вместо того чтобы передать жандармам.

– Он, должно быть, здорово злопамятен, если так рассердился на нас за то, что мы воспользовались его телефоном.

– Это моя ошибка, – сказал Питт, и в глазах его блеснуло веселье. – Надо было позвонить за счет вызываемого абонента.

– Да, но не мог же ты знать, что этот малый такой скряга.

Питт наградил Джордино долгим восхищенным взглядом. Он был потрясен тем, как этот стойкий итальянец еще в состоянии улавливать юмор, находясь на грани сумасшествия. Заставив себя отключиться от переживаний этого мучительного заточения, Питт сосредоточился на мыслях о побеге. Конечно, в настоящий момент любой оптимизм был бы смешон. Не было у них таких сил, чтобы разорвать цепи, и ни он, ни Джордино не знали, как отомкнуть замки наручников.

Его мозг перебрал дюжину вариантов, отбрасывая их один за другим: все они никак не срабатывали в данной ситуации. В основном все упиралось в цепи. Так или иначе, им надо отомкнуться от этой чертовой трубы. В противном случае никакой самый хитроумный план не реализуется.

Питт прервал свою умственную гимнастику, когда охранник поднял одну из плит пола, снял с ремня ключ и отомкнул замки их цепей. В машинном отделении их поджидали четверо дюжих матросов. Наклонившись, они поставили Питта и Джордино на ноги, протащили их по машинному отделению и вверх по трапу, а затем ввели в коридор, покрытый густым ковром. Один из них постучал в тиковую дверь, широко раскрыл ее и жестом велел пленникам войти в комнату.

На длинной кожаной кушетки сидел Ив Массард, покуривая тонкую сигару и крутя в пальцах ножку рюмки с коньяком. В кресле, попивая шампанское, сидел темнокожий мужчина в военной офицерской форме. Ни один из них не поднялся, когда перед ними поставили Питта и Джордино в майках и шортах, мокрых от пота и сырости.

– Этих жалких субъектов вы выловили из реки? – спросил офицер, с любопытством разглядывая их черными, холодными и пустыми глазами.

– Вообще-то они сами явились на борт, без приглашения, – ответил Массард. – Я поймал их, когда они пользовались моими коммуникационными системами.

– Вы думаете, они послали сообщение?

Массард кивнул:

– Я не успел остановить их.

Офицер поставил стакан на край стола, встал из кресла и прошелся по комнате, прежде чем остановиться прямо перед Питтом. Он был выше Джордино, но на добрых шесть дюймов ниже Питта.

– Кто из вас вел со мной переговоры с яхты? – спросил он.

Питт тут же сообразил, с кем имеет дело.

– Генерал Казим?

– Да, это я.

– Судя по голосу, я представлял вас совсем другим. Мне казалось, что вы скорее похожи на Рудольфа Валентине, чем на какого-нибудь Вилли-пройдоху...

Питт присел и сжался после того, как Казим со вспыхнувшим от ненависти лицом и стиснутыми от гнева зубами ударил его в пах ногой в ботинке. Казим вложил в удар весь свой вес и всю свою злобу. Но выражение ярости на его лице вдруг сменилось потрясением, когда Питт легким движением поймал его летящую ногу и зажал руками, как в тисках.

Питт не двигался и не отбрасывал ногу Казима в сторону. Он просто стоял, держа ногу в руках и заставляя генерала удерживать равновесие на одной ноге. Затем тихонько толкнул обезумевшего Казима назад, и тот упал в кресло.

В комнате застыла ошеломляющая тишина. Казим находился в шоке. Являясь свыше десяти лет практически полновластным диктатором страны, он и в мыслях не мог допустить, что с ним могут обойтись так грубо и презрительно. Он настолько привык, что люди трепещут перед ним, что даже не знал, каким образом сейчас надо отреагировать на физическое оскорбление. Он бурно дышал, рот его сжался в узкую белую щель, а темное лицо посерело от ярости. Только глаза оставались черными, холодными и пустыми.

Подчеркнуто медленно он достал из кобуры на боку пистолет. Питт отстраненно рассматривал видавшую виды девятимиллиметровую «беретту» модели «92СВ», состоящую на вооружении НАТО. Казим неторопливо опустил предохранитель и навел дуло на Питта. Ледяная улыбка скривилась под пышными усами.

Питт метнул взгляд в сторону, на Джордино, и заметил, что тот напрягся, готовясь прыгнуть на Казима. Затем его взгляд сосредоточился на руке генерала, сжимающей пистолет, ожидая того легчайшего напряжения ладони, едва заметного движения пальца, спускающего курок, чтобы упасть на колени и увернуться. Возможности для побега еще оставались, но Питт знал, что они потеряли многое, когда он слишком завел Казима. Здравый смысл подсказывал, что Казим – хороший стрелок и не промахнется с такого близкого расстояния. Питт знал, что ему хватит проворства уклониться от первого выстрела, но Казим, должно быть, перенесет прицел, стреляя на увечье, сначала в одно колено, затем в другое. В злобных глазах генерала не читалось намерения убить быстро.

И тут, почти уже на середине этого мгновения, когда в комнате зазвучат выстрелы и будут корчиться тела, Массард взмахнул в воздухе рукой и заговорил в приказном тоне:

– Попрошу вас, генерал, проводить ваши экзекуции где-нибудь в другом месте, а уж никак не в моей комнате для гостей.

– Этот долговязый должен сдохнуть, – прошипел Казим, не сводя черных глаз с Питта.

– Всему свое время, мой дорогой друг, – сказал Массард, небрежным жестом подливая себе коньяку. – Сделайте одолжение, не заливайте кровью мой редкостный назлинский ковер работы племени навахо.

– Я куплю вам другой, – прорычал Казим.

– А вам не приходит в голову, что этот малый как раз и добивается быстрого и легкого исхода? Ясно же, что он намеренно завел вас, чтобы умереть побыстрее, вместо того чтобы долго корчиться в муках.

Очень медленно пистолет опустился, и зверский оскал на лице Казима сменился ухмылкой.

– Вы прочитали его мысли. Именно этого он и добивался.

Массард чисто по-французски пожал плечами:

– Американцы называют это уличной смекалкой. Эти парни что-то скрывают, и что-то очень важное. Мы оба только выиграем, если заставим их заговорить.

Казим вскочил с кресла, приблизился к Джордино и вновь поднял пистолет, на этот раз ткнув стволом в правое ухо итальянца.

– Посмотрим, может, сейчас ты будешь сговорчивее, чем на яхте.

Джордино не дрогнул.

– На какой яхте? – спросил он невинным тоном священника на исповеди.

– На той самой, с которой вы сбежали за несколько минут до взрыва.

– Ах с той яхты.

– Какое у вас было задание? Почему вы поднялись по Нигеру до Мали?

– Мы изучали миграционные привычки целебно-пушистых рыб, следуя за косяком этих отвратительных маленьких чертенят вверх по реке до места их икрометания.

– А вооружение на вашем судне?

– Вооружение? Какое вооружение? – Джордино опустил уголки губ и в недоумении поднял плечи. – У нас не было никакого вооружения.

– Так ты уже забыл о стычке с патрульными судами Бенина?

Джордино покачал головой:

– Извините, но это мне ни о чем не говорит.

– Несколько часов допроса в камерах моей штаб-квартиры в Бамако освежат твою память.

– И уверяю вас, для несговорчивых иностранцев там очень неподходящий климат, – заметил Массард.

– Ну перестань дурачить людей, – сказал Питт, посмотрев на Джордино. – Открой ему правду.

Джордино повернулся и бессмысленно уставился на Питта.

– Ты с ума сошел!

– Ты, может быть, и устоишь под пытками. А я не смогу. От одной мысли о боли меня тошнит. И если ты не расскажешь генералу все, что он хочет знать, я сам расскажу.

– Твой приятель разумный человек, – одобрительно кивнул Казим. – И благоразумно было бы прислушаться к нему.

В ту же секунду недоумение исчезло из глаз Джордино, сменившись выражением дикой злобы.

– Ах ты, грязный подонок! Предатель!

Оскорбительные разглагольствования Джордино были резко прерваны, когда Казим своим пистолетом смазал ему по лицу, до крови рассадив подбородок. Коротышка, пошатываясь, сделал два шага назад, а затем прыгнул вперед, как обезумевший бык. Казим поднял пистолет и навел его между глаз Джордино.

Питт, которому весь сценарий скомкал бурный темперамент Джордино, похолодел от страха. Он быстро шагнул к нему, схватил за руки и завел их за спину.

– Успокойся, бога ради!

Массард незаметно нажал кнопку на небольшой панели у кушетки. И, прежде чем кто-нибудь успел что-то сказать или сделать, в кабинет ворвалась небольшая армия вооруженных охранников. Они всем скопом обрушились на Питта и Джордино, придавив их к полу. Едва глянув на эту лавину, Питт сдержался и позволил повалить себя без всякого сопротивления, зная, что это безнадежно, озабоченный лишь сохранением сил. Джордино дергался, как сумасшедший, изрыгая потоки угроз и брани.

– Уведите этого обратно в трюм, – закричал Массард, поднимаясь на ноги и указывая на Джордино.

Питт ощутил ослабление давления, когда охранники сосредоточились на борьбе с Джордино, пытаясь подчинить его. Один из них, покрутив короткой дубинкой, сделанной из гибкого кабеля, треснул Джордино по шее позади уха. Крякнув от боли, тот сразу утратил желание сражаться дальше. Он обмяк и упал, охранники подхватили его под мышки и выволокли из комнаты.

Казим указал пистолетом на Питта, все еще лежащего на полу.

– Ну а теперь, коли ты пытке предпочитаешь разговор по душам, почему тебе для начала не назвать свое настоящее имя?

Питт повернулся боком и сел.

– Питт, Дирк Питт.

– Я могу быть уверен?

– А чем вам не нравится это имя?

Казим повернулся к Массарду:

– Вы их обыскали?

Массард кивнул.

– У них не было ни удостоверений личности, ни каких-либо других документов.

Казим с гримасой отвращения уставился на Питта:

– Может быть, ты просветишь меня, почему вы въехали в Мали без паспортов?

– Нет проблем, генерал, – торопливо заговорил Питт. – Мой товарищ и я – археологи. У нас контракт с одним французским фондом – исследовать реку Нигер на предмет древних кораблекрушений. Наши паспорта сгорели после того, как один из ваших патрульных кораблей обстрелял нас, и на судне начался пожар.

– Нормальные археологи после двух часов нахождения скованными в такой парилке уже бы хныкали, как глупенькие детишки. А вы, ребята, слишком выносливы, бесстрашны и самонадеянны, чтобы быть кем-то другим, кроме как тренированными вражескими агентами...

– С каким фондом? – вмешался Массард.

– С Обществом французских исторических исследований, – ответил Питт.

– Никогда не слышал о таком.

Питт беспомощно развел руками:

– Ничего другого я не могу сказать.

– Значит, вы проводите археологические исследования на супер-яхте, оборудованной ракетными установками и автоматическим оружием? – с сарказмом спросил Казим.

– Оно предназначалось только для пиратов и террористов, – глуповато улыбнулся Питт.

В этот момент в дверь постучали. Один из подчиненных Массарда вошел и протянул ему какое-то сообщение.

– Будет ответ, мсье?

Массард просмотрел бумагу и кивнул.

– Выразите мою признательность и скажите, чтобы он продолжал расследование.

После того как моряк ушел, Казим спросил:

– Хорошие новости?

– Скорее разъясняющие, – промурлыкал Массард. – От моего агента в Организации Объединенных Наций. Похоже, что это люди из Национального подводного и морского агентства в Вашингтоне. Их задача – найти источник химического загрязнителя, который поступает в Нигер, а при впадении в море приводит к резкому росту красных волн.

– Прикрытие, – фыркнул Казим, – и ничего больше. Они вынюхивают что-то более ценное, чем загрязнения. Я думаю, нефть.

– Так же полагает и мой агент в Нью-Йорке. Он предположил, что это маскировка, но информирующий его источник так не считает.

Казим с подозрением посмотрел на Массарда:

– Уж не утечка ли это из Форт-Форо?

– Ни в коем случае, – ответил Массард без колебаний. – Мое предприятие слишком далеко, чтобы от него что-либо попадало в Нигер. Уж скорее это одно из ваших нелегальных предприятий, закрывать которое вам невыгодно.

Выражение лица Казима стало холодным и безжизненным.

– Если кто-нибудь и приложил руку к разливаниям загрязнений по Мали, так это только вы, мой старый друг.

– Это невозможно, – равнодушно отозвался Массард. Затем он уставился на Питта. – Вы находите этот разговор интересным, мистер Питт?

– Я понятия не имею, о чем вы беседуете.

– Вы и ваш партнер, должно быть, очень ценные персоны.

– Вовсе нет. В настоящий момент я всего лишь рядовой заключенный в вашем цветнике.

– Что вы имели в виду, говоря о ценности? – поинтересовался Казим.

– Мой агент также сообщает, что ООН направила для их спасения специальное тактическое подразделение.

На секунду Казим ошеломленно замер, но быстро пришел в себя:

– Сюда прибывают специальные войска?

– Вероятно, они уже в пути, поскольку мистеру Питту удалось связаться со своим непосредственным начальником. – Массард вновь глянул в сообщение. – Согласно сведениям моего агента, имя начальника – адмирал Джеймс Сэндекер.

– Что ж, значит, не удалось вас одурачить.

Изящно обставленная комната плавучего дома охлаждалась воздухом кондиционера, и Питт непроизвольно дрожал после паровой бани в трюме. Но больше всего его тревожил холод неизвестности. Его потрясло, что Массард был посвящен во все тонкости их задания. Питт пытался представить, кто же их предал, но сразу на ум ничего даже и не приходило.

– Хорошо, хорошо, хорошо, мы уже не умничаем и не демонстрируем равнодушие, после того как наша тайна раскрыта, не так ли, дружище? – Казим налил себе еще стакан великолепного шампанского Массарда. Затем резко поднял взгляд от бокала. – Где была запланирована точка встречи с силами ООН, мистер Питт?

Питт не стал стараться изобразить человека, страдающего амнезией. Тут был тупик. Совершенно очевидно, что захвату подвергнется аэропорт Гао. Питт не мог подставить Ганна.

Оставалось только попробовать выстрелить с дальним прицелом – в надежде на то, что Казим глуп, как об этом говорит его внешность.

– Это аэропорт Гао. Они прилетают на рассвете. Мы должны были ждать у западного конца посадочной полосы.

Казим короткое мгновение таращился на Питта, а затем вдруг ударил его в лоб стволом «беретты».

– Лжец! – рявкнул он.

Питт быстро наклонил голову и уткнулся лицом в руки.

– Это правда, я клянусь.

– Лжец, – повторил Казим. – Посадочная полоса в Гао тянется с севера на юг. У нее нет западного конца.

Питт сделал долгий бесшумный выдох и очень медленно покачал головой.

– Наверное, мне нет смысла запираться дальше. Рано или поздно вы все равно выбьете это из меня.

– Да, к несчастью для тебя, у меня есть для этого способы.

– Очень хорошо, – сказал Питт. – Адмирал Сэндекер проинструктировал, чтобы после уничтожения яхты мы двинулись на юг от Гао, к широкой, неглубокой ложбине, которая будет примерно в двадцати километрах от города. Вертолет должен прилететь из Нигерии.

– Каков сигнал, что можно безопасно приземляться?

– В сигнале нет нужды. Окружающая местность пустынна. Мне сказали, что вертолет, прежде чем забрать нас, обследует этот район прожекторами.

– В какое, время?

– В четыре часа утра.

Казим посмотрел на него в долгой задумчивости, а затем едко сказал:

– Если ты опять солгал, то глубоко об этом пожалеешь, – Он сунул «беретту» в кобуру и повернулся к Массарду. – Нельзя терять времени. Я должен приготовиться к церемонии встречи.

– Затеб, вы должны бы понять, что от ООН надо держаться подальше. И я настоятельно советую вам не связываться с их тактическим подразделением. После того как они не обнаружат Питта и его приятеля, они просто вернутся обратно в Нигерию. А сбить вертолет и уничтожить всех – это только разворошить осиное гнездо.

– Но они же вторгаются в мою страну!

– Да бросьте, – махнул рукой Массард. – Не ставьте знак равенства между собой и национальной гордостью. Потеря источников финансирования и помощи вашим, будем говорить прямо, гнусным программам не стоит утоления кровавой жажды. Пусть уберутся невредимыми.

Казим криво улыбнулся, а затем сухо и безрадостно рассмеялся.

– Ив, вы лишаете меня главного удовольствия моей жизни.

– А взамен этого кладу вам в карманы миллионы франков.

– Что да, то да, – неохотно согласился Казим.

Массард кивком указал на Питта:

– Кроме того, для ваших забав остаются этот тип и его приятель. Я уверен, они расскажут вам все, что захотите.

– Они заговорят еще до полудня.

– Нисколько не сомневаюсь.

– Спасибо за то, что смягчили их в парилке машинного отделения.

– Не стоит благодарности. – Массард двинулся к боковой двери. – А теперь, если позволите, я должен вернуться к гостям. Я, кажется, слишком надолго покинул их.

– Как пожелаете, – ответил Казим. – Кстати, если вас не затруднит, пусть мистер Питт и его неугомонный друг посидят в вашей парилке подольше. Мне бы хотелось, чтобы оставшийся в них боевой пыл немного остыл, прежде чем я перевезу их в мою штаб-квартиру в Бамако.

– Как вам будет угодно, – согласился Массард. – Я немедленно прикажу, чтобы мои люди вернули мистера Питта в трюм.

– Спасибо вам, Ив, за то, что захватили и передали их мне. Я вам крайне признателен.

Массард склонил голову:

– Рад доставить вам удовольствие.

И прежде чем за Массардом закрылась дверь, Казим уже смотрел на Питта. Черные глаза горели торжествующей яростью. Питт только один раз до этого видел такое злорадство на человеческом лице.

– Счастливо оставаться в душном трюме, мистер Питт. А потом вы будете так страдать, как вам и в кошмарах не снилось.

Если Казим ожидал увидеть, что Питт затрясется от страха, то этого не произошло. Более того, Питт выглядел невероятие спокойным. Его лицо светилось счастьем, как у человека, который только что выиграл джекпот у игрового автомата. Питт радовался про себя, потому что генерал, сам того не желая, способствовал осуществлению плана побега. Ворота слегка приоткрылись, и Питт собирался проскользнуть в шелку.