Лорен вспотела. Она никогда в жизни так сильно не потела.

Вечернее платье стало влажным и липло к телу, как вторая кожа. Маленькое помещение без окон напоминало сауну, даже дышать было трудно. Единственными удобствами были туалет и койка; тусклая лампа под решетчатым колпаком горела непрерывно. Лорен не сомневалась, что вентиляцию специально выключили, чтобы усилить дискомфорт.

Когда ее отвели на гауптвахту, она не видела никого похожего на Алана Морана. С тех пор как за ней закрыли дверь, ей не давали ни еды, ни воды, и теперь ее мучил голод. Никто ее не навещал, и она начала думать, что капитан Покофский хочет держать ее в заключении, пока она не умрет.

Наконец она решила отказаться от попыток сохранить скромность и сняла платье. И начала делать гимнастику, чтобы время шло быстрее.

Неожиданно она услышала приглушенные шаги в коридоре за дверью. Произошел короткий разговор, и дверь открылась.

Лорен схватила с койки платье и, держа его перед собой, вжалась в угол камеры.

Мужчина, проходя в низкую дверь, нагнул голову.

Он был в дешевом деловом костюме; похоже, такие костюмы уже несколько десятилетий как вышли из моды.

— Конгрессмен Смит, прошу прощения, что вынужден был поместить вас в такие условия.

— Не думаю, что я вас прощу, — вызывающе ответила она. — Кто вы?

— Меня зовут Павел Суворов. Я представляю советское правительство.

В голосе Лорен звучало презрение.

— Это пример того, как коммунисты обращаются с американскими гостями?

— В обычных обстоятельствах — нет, но вы не оставили нам выбора.

— Объясните, — сказала она, гневно глядя на него.

Он неуверенно посмотрел на нее.

— Думаю, вы и сами знаете.

— Почему бы вам не освежить мою память?

Суворов помолчал, закуривая сигарету; спичку он бросил в унитаз и не промахнулся.

— Накануне вечером, когда прилетел вертолет, первый помощник капитана Покофского видел вас возле посадочной площадки.

— И еще немало пассажиров, — ледяным тоном заметила Лорен.

— Да, но они были слишком далеко, чтобы узнать знакомые лица.

— А я, значит, была близко.

— Будьте благоразумны, конгрессмен. Вы не можете отрицать, что узнали своих коллег.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Конгрессмен Алан Моран и сенатор Маркус Лаример, — сказал он, внимательно наблюдая за ее реакцией.

Глаза у Лорен округлились, и, несмотря на удушающую жару, она задрожала. Впервые с тех пор как она попала в плен, негодование сменилось отчаянием.

— Моран и Лаример тоже здесь?

Он кивнул.

— В соседней камере.

— Должно быть, это безумный розыгрыш? — ошеломленно сказала она.

— Это не розыгрыш, — с улыбкой ответил Суворов. — Как и вы, они гости КГБ.

— У меня дипломатический иммунитет, — сказала она. — Я требую освобождения.

— Здесь, на борту „Леонида Андреева“, вы никто, — равнодушно сказал Суворов.

— Когда мое правительство узнает…

— Не узнает, — перебил он. — Когда корабль уйдет с Ямайки обратно в Майами, капитан Покофский с глубочайшим сожалением и сочувствием сообщит, что конгрессмен Лорен Смит упала за борт и считается утонувшей.

Лорен ощутила обессиливающую беспомощность.

— А что будет с Мораном и Ларимером?

— Я отвезу их в Россию.

— А меня убьете.

Это был не вопрос, а утверждение.

— Они важные члены вашего правительства. Их знания могут оказаться очень ценными, когда мы убедим их поделиться с нами. А вы, как ни жаль говорить это, не стоите такого риска.

Лорен едва не сказала „как член комитета по вооружениям, я знаю не меньше, чем они“, но вовремя разглядела ловушку и промолчала.

Суворов прищурился. Он протянул руку, вырвал у нее платье и небрежно выбросил за дверь.

— Вы красивы, — сказал он. — Возможно, если мы поторгуемся, я смогу и вас взять с собой в Москву.

— Самая жалкая уловка в мире, — презрительно ответила Лорен. — Вы неоригинальны.

Он шагнул вперед и ударил ее по лицу. Она отшатнулась к стальной переборке и опустилась на колени, глядя на него; в глазах ее были страх и отвращение.

Он схватил Лорен за волосы и запрокинул ей голову. Всякие намеки на вежливость исчезли из его голоса.

— Мне всегда было интересно, каково это — переспать с высокопоставленной капиталистической сукой.

В ответ Лорен цапнула его между ног и сдавила изо всех сил.

Суворов завопил от боли и ударил ее кулаком в скулу, прямо под глазом. Лорен отлетела в угол, а Суворов встал и, как обезумевшее животное, метался по крошечной камере, пока боль немного не утихла. Потом схватил Лорен и грубо бросил на койку.

Наклонившись над ней, он рвал ее белье.

— Сука! — рычал он. — Я заставлю тебя молить о быстрой смерти!

Слезы боли хлынули из глаз Лорен, она была на грани обморока. Сквозь туман боли она смутно видела, как Суворов медленно снимает ремень и наворачивает на руку, оставляя пряжку свисать. Он пыталась напружинить мышцы, готовясь к удару, когда он занес руку, но была слишком слаба.

Неожиданно у Суворова словно выросла третья рука. Она поднялась над его правым плечом и обхватила горло. Ремень упал на пол, тело Суворова напряглось.

На лице Суворова появилось сначала удивление, потом ужас: он понял, что происходит, — потом боль: его дыхательное горло безжалостно сдавливали и рвали. Он сопротивлялся безжалостному давлению, метался по камере, но рука оставалась на месте. В неожиданном приступе ясности он понял, что он никогда не почувствует, как это давление ослабнет. От ужаса и недостатка кислорода его лицо перекосилось, стало багрово-синим. Легкие пытались ловить воздух, руки метались в лихорадочном безумии.

Лорен хотела спрятать лицо в ладонях, чтобы не видеть этого ужаса, но руки не слушались ее. Она могла только неподвижно сидеть и зачарованно смотреть, как жизнь покидает Суворова, как его яростные движения слабеют; наконец его глаза выкатились из орбит, и он обмяк. Он провисел несколько секунд, поддерживаемый призрачной рукой, пока она не выпустила его горло. Тогда он безжизненным кулем упал на пол.

Место Суворова заняла другая фигура, и Лорен увидела лицо друга, зеленые глаза и кривоватую улыбку.

— Только между нами, — сказал Питт. — Никогда не думал, что появиться вовремя так приятно.