Войдя в палату, врач застал Питта стоящим у окна и жадно всматривающимся в воды реки Дервент, протекавшей в самом центре Хобарта.

— Вам положено находиться в постели, — сказал врач, забавно коверкая слова на австралийский манер.

Питт хмуро поглядел на него:

— Меня поместили на матрас, на котором даже ленивец и пяти дней не проспал бы. Я свое отлежал. И теперь ухожу отсюда.

Врач, улыбнувшись украдкой, заметил:

— У вас и одежды-то нет. Тряпки, в которых вы были к нам доставлены, выбросили на помойку.

— Стало быть, я уйду отсюда в халате и больничных тапочках. Кстати, о халате. Я бы засунул эту хламиду в задницу тому, кто ее изобрел, да так, чтобы завязочки из ушей повыскакивали.

— Как я понимаю, спорить с вами — значит попусту тратить время, отпущенное на других пациентов. — Врач пожал плечами. — Чудо, что вы еще способны передвигаться. Мне до сих пор не доводилось видеть столько шрамов на человеческом теле. Идите, раз невтерпеж. Я попрошу сестру подыскать вам приличную одежду, не то вас арестуют как сбежавшего из дурдома.

Питт целую минуту потратил, изучая себя в зеркале, прежде чем поймать такси от госпиталя до аэропорта. Если бы он пробовался на роль в кино, где требовалось изобразить ходячего мертвеца, то режиссер утвердил бы его не задумываясь: свежий красный шрам поперек лба, отсутствующий взгляд, налитые кровью глаза, худое бледное лицо, походка как у девяностолетнего старика, страдающего артритом, кожа в пятнах от ожогов, бровей и в помине нет, вместо густых вьющихся черных волос коротенький «ежик».

На сей раз не было никакого реактивного лайнера НУМА. Питт летел обычным рейсом компании «Юнайтед эрлайнс». Когда он, сгибаясь от жуткой боли в боку, забирался в самолет и отыскивал свое место в салоне, окружающие с откровенным любопытством разглядывали его.

Бортпроводница — каштановые волосы подобраны волосок к волоску, зеленые, как у Питта, глаза полны сочувствия — предложила:

— Позвольте, я провожу вас, сэр.

— Да, будьте любезны, — поблагодарил он скорее от замешательства, нежели от признательности.

— Это вы мистер Питт? — спросила она, указав рукой на пустое кресло у иллюминатора.

— В данный момент уж лучше бы мне быть кем угодно другим, но… Да, я Питт.

— Вы везучий человек, — улыбнулась проводница.

— Больше десятка медсестер не переставали убеждать меня в этом.

— Нет, я в том смысле, что у вас есть друзья, которые очень о вас заботятся. Наш экипаж предупредили, что вы полетите с нами, и попросили устроить вас со всеми удобствами.

Как, черт возьми, Сэндекер узнал, что он сбежал из госпиталя, если он отправился прямиком в аэропорт и уже там купил билет до Вашингтона?

Забот проводнице он не доставил, проспав большую часть перелета и просыпаясь только для того, чтобы поесть, посмотреть кино с Клинтом Иствудом и выпить шампанского. Он даже не знал, что самолет прибыл в международный аэропорт имени Даллеса, пока его не разбудил шум от выпускаемых шасси.

Выйдя из автобуса, доставившего пассажиров от самолета к аэровокзалу, Питт слегка удивился и даже расстроился, что его никто не встречает. Если Сэндекер предупредил экипаж самолета, значит, он наверняка знал и время его прибытия. Даже Джордино не поджидал у бровки, когда Питт, с трудом передвигая ноги, шел к стоянке такси. «Наглядный пример: с глаз долой — из сердца вон», — подумал он и погрузился в уныние.

В восемь часов вечера Питт вышел из такси, набрал код на охранной системе своего ангара и шагнул через порог. Он включил свет, и тот привычно засверкал на зеркальных поверхностях хромированных деталей реликтовых машин.

Питт застыл в восхищении. Перед ним высился, едва не касаясь потолка, предмет, которого в ангаре раньше не было.

Некоторое время Питт рассматривал тотемный столб. Верхушку украшал великолепно вырезанный орел с распростертыми крыльями. Ниже, в убывающем порядке, расположились медведица-гризли с медвежонком, ворон, лягушка, волк, какое-то морское животное и голова человека, отдаленно напоминавшего Питта. Он прочел записку, пришпиленную к уху волка:

Растроганный, Питт шмыгнул носом. Получить в дар рукотворное чудо, да еще и исполненное такого высокого смысла, — редкая честь. Он ощутил невыразимую благодарность Бродмуру и его племени за столь щедрое подношение.

Питт обошел тотемный столб и почувствовал, как защемило сердце. В проходе между классическими авто стояла «Дивная Мэйв».

Помятое, обветшалое и потрепанное, но все равно прекрасное создание будто терпеливо дожидалось Питта. Это было невероятно. «Как могла посудина перенестись через тысячи километров в Вашингтон? — подумал Питт. — Похоже, у меня бред». Он подошел поближе, протянул руку и коснулся носа корабля, сварганенного из остатков яхты и обломков лодки.

Как только он убедился, что находится в здравом уме, из-за пульмановского вагона, стоявшего вдоль стены ангара, из автомобилей и апартаментов наверху показались люди. Раздались крики «Сюрприз!», «Добро пожаловать домой!».

Джордино, хорошо помня о ранах друга, нежно обнял его. Адмирал Сэндекер, никогда не дававший чувствам волю, тепло потряс руку Питта и отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слезы.

Были здесь и Руди Ганн, и Хайрем Йегер, и еще сорок человек из НУМА. Приехали поприветствовать его и родители. Отец, Джордж Питт, сенатор от Калифорнии, и мать, Барбара, были потрясены изможденным видом сына, но держались бодро. Джулиан Перлмуттер тоже был здесь — он распоряжался едой и напитками. Ставшая членом палаты представителей Лорен Смит, давняя и очень близкая подруга Перлмуттера, нежно поцеловала Питта и с грустью отметила, как потускнел его взгляд.

А Питт смотрел на «Дивную Мэйв», сослужившую такую верную службу.

— Как же ты ухитрился, а? — спросил он у Джордино.

Лицо итальянца расцвело торжествующей улыбкой.

— После того как мы с адмиралом доставили тебя на вертолете в госпиталь на Тасмании, я вернулся на остров с очередным грузом различных припасов для пострадавших. Быстренько заглянул за восточные утесы и обнаружил, что наш тримаран пережил извержение. Прихватил пару австралийских инженеров и спустил их в расщелину. Они прикрепили посудину к тросу с вертолета. Я поднял ее на вершину утеса, где мы разобрали корпус и фальшаки. Пришлось, конечно, повозиться, но части, которые нельзя было погрузить в вертолет, мы закрепили под фюзеляжем. Потом я снова улетел на Тасманию, где уговорил пилота грузового самолета, направлявшегося в Штаты, подбросить жуткий груз до дому. С помощью ребят из НУМА мы ее снова собрали, едва успели к твоему прибытию.

— Ты добрый друг, — искренне сказал Питт. — Мне с тобой в жизнь не расплатиться.

— Это я у тебя в долгу, — ответил преданный Джордино.

— Очень жалею, что не смог попасть в Мельбурн на похороны Мэйв.

— Мы с адмиралом были там вместе с мальчиками и их отцом. Как ты и просил, когда гроб опускали в землю, играли «Лунную реку».

— Кто держал речь?

— Адмирал произнес написанные тобой слова. Все плакали.

— А Родни Йорк?

— Мы послали вахтенный журнал и письма Йорка в Англию с оказией. Вдова Йорка по-прежнему живет у залива. Милая старушка, ей уже под восемьдесят. Я говорил с ней по телефону, после того как она получила посылку. Даже и не передать, как она была счастлива, узнав, как провел свои последние дни ее муж. Она со всей своей семьей собирается привезти останки Родни домой.

— Я рад, что она наконец-то узнала, как все произошло, — сказал Питт.

— Старушка просила поблагодарить тебя за заботу.

У Питта слезы было навернулись на глаза, но тут к нему подошел Перлмуттер и сунул в руку бокал с вином:

— Ты оценишь этот вкус, мой мальчик. Превосходный шардоне с виноградников Колорадо.

Сюрпризы закончились, и вечеринка вошла в обычное русло, затянувшись далеко за полночь. Друзья подходили и уходили, пока не заговорили Питта так, что он уже с трудом удерживался от того, чтобы не уснуть. Наконец мать Питта настояла, чтобы сын прилег отдохнуть. Гости, пожелав ему доброй ночи и скорейшего выздоровления, стали разъезжаться по домам.

— Не появляйся на работе, пока не придешь в себя и не окрепнешь, — велел Сэндекер. — НУМА пока поборется с мировым злом без тебя.

— Есть одно дело, которым я хотел бы заняться примерно через месяц, — признался Питт, и в глазах у него полыхнул сатанинский отблеск старого пиратского огня.

— Что за дело?

Питт улыбнулся:

— Снова оказаться на острове Гладиатор после того, как очистится вода в лагуне.

— Что ты собираешься отыскать?

— Его зовут Бэзил.

Сэндекер изумленно воззрился на него:

— Кто такой, черт возьми, Бэзил?

— Морской змей. Полагаю, после того как вода станет чистой, он вернется на место привычного обитания.

Адмирал положил руку Питту на плечо и наградил его взглядом, которым обычно смотрят на ребенка, когда тот утверждает, будто он призрак.

— Отдохни хорошенько, а потом мы поговорим об этом.

Сэндекер повернулся и ушел, качая на ходу головой и бормоча что-то про всяких морских чудищ. Подошла Лорен Смит и взяла Питта за руку.

— Хочешь, я останусь? — спросила она тихо.

Питт поцеловал ее в лоб.

— Спасибо, только, думаю, мне лучше какое-то время побыть одному.

Сэндекер предложил Лорен подвезти ее домой, и она с радостью согласилась, поскольку на вечеринку по случаю возвращения Питта приехала на такси. Они сидели погруженные каждый в свои мысли, пока машина не проехала мост, за которым начинался город.

— Никогда не видела Дирка таким подавленным, — произнесла Лорен, храня задумчивое и печальное выражение на лице. — И не думала, что доживу до той поры, когда смогу такое сказать, но только огонь угас в его глазах.

— Он выправится, — уверил ее Сэндекер. — Пара недель отдыха, и он снова станет искриться жизнью.

— А вам не кажется, что он становится немного староват для роли отчаянного искателя приключений?

— Я не представляю себе его засевшим за стол. Он никогда не бросит бороздить моря и будет делать то, что ему по сердцу.

— Что движет им? — подивилась Лорен.

— Есть люди, которые рождаются не ведающими покоя, — философски заметил Сэндекер. — Для Дирка в каждом часе есть тайна, которую следует разгадать, в каждом дне — вызов, на который надо ответить.

Лорен взглянула на адмирала:

— Вы ведь завидуете ему, правда?

Сэндекер кивнул:

— Разумеется, да и вы тоже.

— Отчего это, как думаете?

— Ответ прост, — мудро рассудил Сэндекер. — В каждом из нас есть маленькая частичка Дирка Питта.

После того как все разъехались и Питт остался посреди своей коллекции механических чудес, каждое из которых так или иначе было связано с его прошлым, он доплелся до тримарана и забрался в рубку.

Первые лучи солнца скользнули по ржавеющей крыше старого самолетного ангара, служившего ему домом, а он по-прежнему сидел в рубке, погрузившись в воспоминания.