27
Воздух стал тяжелым от запаха черного пороха, когда Питт шел позади ряда энтузиастов стрельбы из ружей, заряжаемых со ствола, на стрельбище в окрестностях Фредериксберга, штат Виргиния. Остановился около лысого человека, который сидел, перегнувшись через скамейку, напряженно вглядываясь в прицел ружья длиной сорок шесть дюймов.
Джо Эпштейн, журналист газеты «Балтимор сап» в течение рабочего времени и настойчивый стрелок черным порохом по уик-эндам, осторожно спустил курок. Последовал резкий звук выстрела, вслед за которым появился небольшой черный дымок. Эпштейн проверил попадание взглядом в телескоп и начал снова насыпать порох в ствол.
— Пока ты заряжаешь ружье, индейцы будут уже рядом, — сказал Питт с широкой улыбкой.
Глаза Эпштейна засияли, как только он узнал Питта.
— Знай, что я могу выстрелить четыре раза в минуту, если захочу.
Он проталкивал свинцовый шарик в ствол.
— Пытался дозвониться до тебя.
— Был в отъезде, — коротко сказал Питт.
Кивнув в сторону ружья, спросил:
— Что это?
— Кремневое ружье. Семьдесят пятый калибр. Было на вооружении английских солдат во время Войны за независимость.
Он передал ружье Питту.
— Хочешь попробовать?
Питт сел на скамью и прицелился в мишень на расстоянии двух сотен ярдов.
— Тебе удалось что-нибудь откопать?
— В газетном офисе есть микрофильм с обрывками информации.
Эпштейн положил немного пороха в углубление затвора.
— Задачка в том, чтобы не вздрогнуть, когда воспламенится порох в затворе.
Питт оттянул механизм затвора. Затем прицелился и спустил курок. Запал воспламенился почти у него на глазах и пошел по стволу. Заряд в стволе взорвался мгновеньем позже, отдача в плечо была такой, словно его протаранил копер.
Эпштейн пристально смотрел в телескоп.
— Восемь дюймов от неподвижного центра. Совсем неплохо для городского парня.
По громкой связи объявили о прекращении стрельбы. Стрелки отложили свое оружие и направились вперед для замены мишеней.
— Пойдем, и я расскажу тебе, что нашел.
Питт молча кивнул и пошел за Эпштейном по склону к участку с мишенями.
— Ты дал мне два имени, Ричард Эссекс и Харви Шилдс. Эссекс был младшим госсекретарем. Шилдс — его британский коллега, заместитель министра министерства иностранных дел. Оба усердно работали. Очень небольшая общественная известность. Выполняли свою работу за сценой. Очевидно, были теневыми фигурами.
— Ты только тянешь время. Должно быть больше.
— Совсем мало. Насколько мне известно, они никогда не встречались, по меньшей мере, в своих официальных ролях.
— У меня есть фотография, на которой они вместе выходят из Белого дома.
Эпштейн пожал плечами.
— Мое четырехсотое ошибочное заключение за год.
— Что произошло с Шилдсом?
— Он утонул на борту «Императрицы Ирландии».
— Мне известно об «Императрице». Пассажирский лайнер, затонувший в реке Святого Лаврентия после столкновения с норвежским угольщиком. Погибло более тысячи человек.
Эпштейн кивнул.
— Никогда не слышал об этом, пока не прочитал некролог Шилдса. Это было одной из самых страшных катастроф века.
— Странно. «Императрица», «Титаник», «Лузитания». Все погибли друг за другом в течение трех лет.
— Как бы то ни было, но тело так и не нашли. Его семья отслужила поминальную службу в какой-то небольшой деревушке в Уэльсе с непроизносимым названием. Вот и всё, что я могу сказать о Харви Шилдсе.
Они подошли к мишеням. Эпштейн принялся их изучать.
— Сгруппированы на шести дюймах, — сказал он. — Совсем неплохо для старого стрелка.
— Пуля семьдесят пятого калибра делает большую дыру, — сказал Питт, рассматривая пробитую мишень.
— Представь, что она делает с человеком.
— Лучше не стоит.
Эпштейн заменил мишень, и они пошли обратно к линии огня.
— Так что же об Эссексе? — спросил Питт.
— Что я могу рассказать тебе, чего бы ты еще не знал?
— Для начала — как он умер.
— Крушение поезда, — ответил Эпштейн. — Над рекой Гудзон разрушился мост. Сто человек погибло. Эссекс был одним из них.
Питт задумался.
— Где-то в забытых записях округа, в котором произошло крушение, должны быть зарегистрированы травмы, обнаруженные на теле.
— Маловероятно.
— Почему ты так говоришь?
— А вот сейчас мы подошли к самой интригующей параллели между Эссексом и Шилдсом.
Он сделал паузу и посмотрел на Питта.
— Оба погибли в один и тот же день. Двадцать восьмое мая тысяча девятьсот четырнадцатого года, ни одно из тел не найдено.
— Прекрасно, — вздохнул Питт. — Дождь так и не начался. Но я не ожидал, что всё до такой степени продумано.
— Расследование прошлого никогда не…
— Совпадение дня смерти Эссекса и Шилдса кажется нереальным. Не был ли это заговор?
Эпштейн покачал головой.
— Сомневаюсь в этом. Происходят непонятные вещи. К тому же, зачем топить корабль и убивать тысячу душ, когда можно просто сбросить за борт Шилдса где-нибудь посреди Атлантического океана?
— Конечно, ты прав.
— Ты не хочешь рассказать мне, ради чего вся эта затея?
— Сам еще не знаю, во что всё это выльется.
— Если в этом есть то, что достойно освещения в печати, надеюсь, ты посвятишь меня.
— Слишком рано говорить о гласности. Возможно, за этим вообще ничего не стоит.
— Я слишком давно знаю тебя, Дирк. Ты никогда не занимаешься тем, что не имеет никакого значения.
— Давай просто скажем, что я любитель исторических тайн.
— В таком случае, у меня для тебя есть еще одна.
— Отлично, выкладывай.
— Дно реки под мостом драгировали в течение месяца и более. Не удалось поднять ни одного тела пассажира или членов команды.
Питт пристально смотрел на Эпштейна.
— Не верю этому. Могло же течение вынести на берег хоть несколько тел.
— Это только половина того, что удалось узнать, — осторожно сказал Эпштейн. — Не нашли также и поезд.
— Господи Иисусе!
— Только из профессионального любопытства я прочитал материал о «Манхеттен лимитед», так он назывался. Водолазы спускались под воду в течение многих недель после трагедии, но достать ничего не смогли. Сообщали, что паровоз и все вагоны поглощены зыбучими песками. Директора Северной железной дороги «Нью-Йорк — Квебек» истратили целое состояние, пытаясь найти хотя бы следы крушения поезда. Ничего не добились и, в конце концов, бросили заниматься этим. Вскоре после этого вся линия перешла в ведомство «Нью-Йорк сентрал».
— И дело этим кончилось.
— Нет, не совсем, — ответил Эпштейн. — Говорят, что этот поезд до сих пор появляется, как призрак.
— Ты шутишь.
— Честное слово. Местные жители в долине реки Гудзон клянутся, что видели, как призрачный поезд поворачивает с берега и направляется к старому мосту перед тем, как исчезнуть. Естественно, всё это происходит после наступления темноты.
— Разумеется, — ответил Питт с сарказмом. — Ты забыл еще полнолуние и леденящие душу вопли.
Эпштейн пожал плечами, затем рассмеялся.
— Думал, что тебе придется по душе налет таинственности.
— У тебя есть все эти россказни в напечатанном виде?
— Конечно. Думал, что тебе они понадобятся. Пять фунтов материала о катастрофе «Императрицы» и о расследованиях, проведенных относительно разрушения моста над рекой Гудзон. Мне удалось найти адреса и имена тех немногих людей, которые занимаются частным расследованием катастроф кораблей и крушений поездов. Всё это аккуратно упаковано в конверт и лежит в машине.
Эпштейн направился к стоянке стрельбища.
— Сейчас принесу.
— Ценю потраченное тобой время и вложенные усилия.
Эпштейн серьезно посмотрел на него.
— Еще один вопрос, Дирк, ты должен мне это.
— Да, я должен тебе это, — подтвердил Питт.
— Это проект Государственного агентства по подводным и морским научным следованиям или твоя собственная затея?
— Исключительно личное дело.
— Понимаю, — сказал Эпштейн, глядя в землю и подкидывая ногой камушек. — Ты знаешь, что недавно нашли мертвым потомка Ричарда Эссекса?
— Джона Эссекса. Да, знаю.
— Один из наших репортеров писал об этом. — Эпштейн сделал паузу и кивнул в сторону «кобры» Питта. — За час до анонимного звонка о его смерти соседка видела человека, по описанию похожего на тебя, в красной спортивной машине, который расспрашивал о том, как проехать к дому Эссекса.
— Совпадение, — пожал плечами Питт.
— Совпадение — твоя задница, — сказал Эпштейн. — Что, черт возьми, ты собираешься делать?
Несколько шагов Питт прошел в полном молчании с суровым выражением палице. Затем слегка улыбнулся. Эпштейн мог поклясться, что в этой улыбке был оттенок дурного предзнаменования.
— Верь мне, друг, когда я говорю, что тебе не нужно ничего знать.
