Я старался проникнуть в разум противника – извлечь из него хотя бы мельчайший образ, способный указать, где именно содержат Виктора и Мекаре. И все до единого вампиры за этим столом делали то же самое. Тщетные попытки. Я даже не знал, находится Голос в нем прямо сейчас, смотрит ли на меня и нас всех его глазами?

– Мне не составит труда объяснить, чего я хочу, – произнес Рошаманд. – Голос желает перейти в меня, но я опасаюсь предпринимать такую попытку в одиночку, сам по себе. Мне нужна помощь других – особенно же Фарида, вампирского доктора.

Фарид промолчал.

– Если мы достигнем соглашения, я заберу Фарида с собой, а затем, когда все будет кончено, Мекаре будет милосердно освобождена от земных уз, а Голос войдет в меня, я верну Фарида и Виктора – целыми и невредимыми. Тогда уже я буду обладать Священным Источником. И стану, так сказать, вождем нашего племени. – Он посмотрел на Бенджи и холодно улыбнулся. – Уверяю вас, я отнюдь не деспот, и меня не слишком интересует поведение других кровопийц. Как и многие, достигшие высот власти, я стремлюсь к ней не потому, что ищу саму власть, но потому, что не желаю подчиняться чужой.

Он хотел добавить что-то еще, но Сет жестом привлек к себе его внимание.

– А тебя не пугает перспектива жить с этим Голосом – ночь за ночью, весь остаток твоего бессмертного странствия по этому миру?

Рошаманд ответил не сразу. Лицо его потемнело, стало упрямей и мрачней. Он посмотрел на сверкающий телефончик перед собой и снова перевел взгляд сперва на меня, а потом на Сета.

– Я уже дал обязательство исполнять волю Голоса. Голос хочет освободиться от Мекаре. Он может лишь временно завладевать кем-либо из нас, да и тогда сквозь нас видит и слышит недостаточно четко. В Мекаре он в ловушке – заперт в механизме, настолько поврежденном и вышедшем из строя, настолько изувеченном одиночеством и лишениями, что он уже вообще ничего не видит и не слышит.

– Да, – тихонько согласился Фарид. – Мы все это знаем. Мы все понимаем, что испытывает сейчас Голос. Однако Сет спрашивал о тебе. Как ты-то выживешь, когда Голос поселится в тебе навсегда, ночь за ночью?..

– Уж как-нибудь! – нетерпеливо выкрикнул Рошаманд, заливаясь румянцем. – Думаете, у меня есть выбор?

Он вдруг откинулся назад, жестом требуя тишины. Без сомнений, сейчас с ним говорил Голос.

Я старался полностью заблокировать свои мысли, не додумывать их, однако мне со всей отчетливостью видно было, сколь несчастно это сидящее предо мной существо, как раздирают его внутренние конфликты. В обращенных на меня бледных глазах читалось лишь глубочайшее, почти болезненное разочарование.

– Пора заканчивать, – произнес он. – Фарид, вынужден просить тебя проследовать за мной.

– А что будет, – внезапно спросила Сиврейн, – когда Голосу прискучит сидеть в твоем теле, Рошаманд, и он решит переселиться в кого-нибудь еще?

– Ну уж навряд ли! – вспыхнул Рошаманд. – В моем теле Голос сможет познавать мир, сможет видеть и изучать, как никогда прежде. Это создание, Голос… – Внезапно он сбился, словно бы утратил мысль. – Он ведь совсем недавно обрел сознание.

– Именно – и хочет себе теперь тело получше, – ледяным тоном согласился Сет. – Поэтому он избрал тебя, великолепного образчика мужских совершенств. И все же, приняв его в себя, ты поймешь, что он может довести тебя до безумия.

– Мы понапрасну теряем время, – парировал Рошаманд. – Разве не понимаете?

– Что? Что ты стал пешкой или рабом этого существа? – Сет смотрел прямо в глаза Рошаманду, так что я почти не видел его лица, но голос звучал так же презрительно, как и прежде.

Рошаманд откинулся на спинку кресла, поднял руки и снова посмотрел на телефон.

Бенджи внезапно соскользнул со своего места справа от меня и безмолвно заторопился вдоль стола к Рошаманду. Остановившись слева от него, он тоже вперил взгляд в телефон.

– Только коснись – мальчишка умрет! – в ярости взревел Рошаманд и, сверкая глазами, уставился на Бенджи. Рот его кривился, из тесно сжатых губ вырвался ядовитый смешок: – Повторяю, один случайный сигнал с этого телефона – и Бенедикт прикончит Виктора…

– Вот тогда-то мы с тобой и расправимся, – заметила Сиврейн. – Причем самым мучительным образом. Торговаться-то тебе с нами будет уже нечем. С чего ты решил, что добьешься от нас всего, чего захочешь?

– Предупреждаю! – Рошаманд вскинул правую руку. Правую, отметил я про себя. Телефон он держал тоже правой. Значит, правша. – Будет так, как повелел Голос.

Мариус откашлялся и сел прямее, сцепив руки на столе перед собой.

– Голос слишком юн, чтобы править всем нашим племенем. Кроме того, я подозреваю, что, заполучив Священный Источник, ты выйдешь под открытое солнце – и вся наша молодежь погибнет. Голосу ведь только того и надо!

– Ну и что с того! – вскричал Рошаманд.

– Что с того? – переспросил Мариус. – У всех нас есть дорогие нам юные вампиры! Думаешь, я согласен сидеть и смотреть, как ты уничтожаешь Армана или Бьянку? – Он уже не пытался сдержать гнев. – Думаешь, хочу видеть, как погибают Бенджи и Сибель?

– Чего ты хочешь, а чего нет – совершенно не важно, – фыркнул Рош. – Вы хоть понимаете, что если не ответите на мое предложение в ближайшие же несколько минут, если я не свяжусь с Бенедиктом, он убьет мальчишку, как ему велено, а я уберусь отсюда – и уж будьте уверены, так быстро, что вам меня нипочем не поймать! – и все повторится заново. И еще раз, и еще – пока Голос не добьется своего.

– На мой слух, звучит малость цинично, – заметил Мариус.

– На мой тоже, – согласился Грегори, впервые за все это время нарушив молчание.

– Вы просто не понимаете, с кем имеете дело! – Рошаманд смерил его свирепым взглядом. – Небамун! – обратился он уже лично к Грегори, называя его древним именем. – Голос слышит каждое слово, что мы здесь произносим. Он здесь, с нами. Он может приказать Бенедикту убить мальчишку…

– Ах, но станет ли Бенедикт это делать лишь ради самого Голоса, не услыхав ни слова от тебя? – поинтересовался Грегори.

– Думаю, нет, – вступила в разговор Алессандра. – Боюсь, твой кроткий Бенедикт – не самый удачный выбор союзника.

– Не дурите! – Рошаманд начинал приходить в отчаяние. – Вы же не знаете, где Мекаре.

– Так ли это важно, – пожал плечами Мариус, – раз она в целости и сохранности, а ты не можешь извлечь из нее Священный Источник без посторонней помощи.

– Еще как могу! И еще как извлеку! – Рошаманд поднялся на ноги. – Могу покинуть это собрание, убить мальчишку, а потом произвести смену так же, как она была произведена в прошлый раз. Что там – могу даже заставить Виктора мне помогать.

Тут я расхохотался. Не мог с собой совладать. Сложился пополам от смеха, держась левой рукой за живот, – и так, согнувшись и не переставая смеяться, потянулся мысленным даром к телефону и перетащил его на свой конец стола.

– Не смей! Не трогай! – взревел Рошаманд так громко и яростно, что бедняжке Роуз наверняка стало больно. Да и молодняк на улице слышал.

А я хохотал все сильнее. Остановиться не мог. Сам не хотел смеяться, но просто покатывался со смеху.

Схватив телефон, я мгновенно спрятал его в карман, вскочил на кресло, с него на стол и, продолжая неудержимо смеяться, зашагал к Рошаманду.

– Ох, Голос, – кое-как выговорил я меж приступами смеха, – какое же ты дитя! Молодой да ранний! Ну как тебе вообще пришла мысль, что твой глупый план сработает?

Голос мгновенно возник у меня в голове, причем разъяренный до крайности:

– Я убью твоего сына! И ты мне никак не воспрепятствуешь!

– Ну да, да, – все так же смеясь, я шагал по составленным в ряд позолоченным столикам, – знаю. Я уже слышал твои угрозы, правда? Да разве ты еще не понял, что я тут – единственный, кто и в самом деле тебя любит?

Дойдя до конца стола, я сел на краешек – сбоку от Рошаманда. Тот гневно уставился на меня.

Правой рукой выхватив из-под полы топорик, я левой ухватил Рошаманда за левую руку чуть ниже плеча и с громким хрустом опустил топорик на его запястье. Все произошло за десятую долю секунды.

Серповидное лезвие сверкнуло в свете люстр. Отрубленная кисть полетела через стол. Рошаманд в ужасе закричал. Все остальные громко ахнули, подавшись вперед.

Рошаманд растерянно поглядел на руку, из которой хлестала кровь, и дернулся, силясь вырваться из моей хватки.

Как я и надеялся, у него ничего не получилось. Он даже шевельнуться не мог.

Мариус, Сет, Сиврейн и Грегори смотрели на Рошаманда в упор, при помощи мысленного дара удерживая его на месте. Я знал, что они придут мне на помощь!

Кровь все так же струилась из левой руки Рошаманда на стол.

Рошаманд попытался заглушить крик, но не смог.

– Найдется ли в доме место, чтобы сжечь эту руку? – спросил я. – Конечно, я могу испепелить ее прямо тут, но не хотелось бы испортить стол.

– Нет! – взвыл Рошаманд, неистово пытаясь вырваться, извиваясь и дергаясь в моей хватке и в державших его незримых тисках. Я видел, как начинает затягиваться рана на запястье, подчиняясь сверхъестественным вампирским свойствам.

– Позвони своему безмозглому подмастерью, – велел я, – и вели освободить моего сына, а не то я разрублю тебя на куски. И каждый кусок сожгу прямо у тебя на глазах. – Нагнувшись, я заглянул ему в глаза. – Даже не помышляй обрушить на меня свой роковой огонь! А не то остальные испепелят тебя на месте.

Рош застыл в ярости и панике. Ему же хуже.

Я снова размахнулся и снова опустил топор – на сей раз чуть ниже его плеча, отрубив оставшуюся часть руки.

Он так завопил, что аж люстра закачалась.

Рошаманд уставился на обрубок.

Я отшвырнул отсеченную руку на середину стола. Сидевшие там отпрянули. По паркету заскрипели поспешно отодвигаемые кресла.

Рош все так же смотрел на руку и кричал без остановки. Наконец он зажал рот правой рукой и застонал – протяжно и глухо.

Большинство присутствовавших повскакивали на ноги и медленно пятились от стола: их реакция меня ничуть не удивила.

Даже самым стойким духом и умеющим владеть собой вампирам нелегко видеть, как кого-то столь жестоко уродуют – хотя они и знают, что отрубленную конечность можно приставить обратно и она прирастет. Но, конечно, если сжечь отрубленное… тогда и приставлять будет нечего, верно?

– Нам нужна жаровня с углями, – сказал я. – Или и в самом деле просто испепелить обрубки Огненным Даром? – Я обвел взглядом своих союзников и снова повернулся к Рошаманду. – На твоем месте я бы послал Голос ко всем чертям, а сам позвонил бы Бенедикту и велел освободить моего сына.

И я вытащил из кармана телефон и с громким стуком положил его на стол.

– Бенджи, включи громкоговоритель, ладно?

Бенджи повиновался.

– Вижу, дружище, рука у тебя уже подживает, – обратился я к Рошаманду. – Может, отрубить обе ноги сразу?

Рошаманд с величайшим трудом сдерживал стоны и всхлипы. Он вскинул на меня взгляд, исполненный величайшей муки, и снова перевел его на отрубленную кисть и руку.

– Я прикажу Бенедикту убить мальчишку! – пригрозил Голос, объятый такой же паникой и яростью, что и Рошаманд. – Вот сию секунду и велю!

– Ничего ты не велишь, – пробормотал я себе под нос и опуская взор, чтобы окружающие поняли: я разговариваю с нашим главным врагом. – Потому что если бы только Бенедикт был настроен его убить, уже давно бы убил. Нет, он не станет делать ничего подобного, пока не удостоверится, что его создателю ничего не грозит. Готов ручаться, его верность своему создателю несравненно больше верности тебе!

Я обернулся к Рошаманду.

– Давай же! Вели твоему отпрыску Бенедикту отвечать нам четко и ясно – а не то я отрублю тебе обе ноги, а потом этим же топором вскрою тебе грудную клетку.

Рошаманд поднес правую руку ко рту, как будто его вдруг затошнило. Мертвенно-бледное лицо покрывала пленка кровавой испарины, он весь дрожал. С трудом подняв телефон, он попытался набрать номер, но пальцы не повиновались ему, и он то ли отбросил, то ли просто выронил телефон из окровавленных пальцев.

Все ждали.

Из телефона раздался чей-то голос: голос вампира.

– Рош? Рош, ты мне нужен! Рош, все пошло наперекосяк!

Голос осыпал меня проклятиями по-французски. Потом по-английски. Я – выродок, я воплощение скверны. Мне это уже кто-нибудь говорил? Я – ходячее проклятие. Я – все, что только ни есть в мире гнусного и отвратительного.

– Бенедикт, – холодно произнес я, – если ты не освободишь моего сына целым и невредимым, я разрублю твоего создателя на куски. Понял? Я уже отрубил ему правую кисть и руку по плечо. На очереди нос и уши. Потом я сожгу все отрубленное и приступлю к ногам. Хочешь, пошлю тебе фотографии?

Бенджи и в самом деле уже делал снимки телефоном. А на телефоне Рошаманда явственно отображался номер, с которого разговаривал Бенедикт.

Бенедикт зарыдал.

– Но я не могу… Пожалуйста, не калечьте его! Я просто не могу… В смысле… в смысле, Виктор уже и так на свободе. Он освободился. Рош, дайте мне поговорить с Рошем! Рош, мне нужна твоя помощь! Помоги мне, Рош! Она ожила. Проснулась. Вырвалась из пут. Рош, она убьет меня. Виктор освободился. Виктор сбежал. Рош, все пошло наперекосяк!

Рош откинулся на спинку кресла и возвел глаза к темному стеклянному потолку. По телу его пробежала медленная дрожь. Обрубок на плече уже затянулся и больше не кровоточил.

– Ох, Бенедикт, – простонал он.

– Скажи нам, где ты! – встрял Бенджи. – Скажи скорее! Если ты заставишь меня самого отслеживать, откуда идет звонок, клянусь, Лестат отрубит этому гаду язык.

Я засмеялся – просто не выдержал. Голос, словно бы исчерпав запас членораздельной речи, перешел на крики, стоны, злобное шипение и рычание.

– Приди сюда! – молил Бенедикт. – Она за мной гонится! Идет по пляжу.

– Взлетай! – со стоном посоветовал Рошаманд. – Она не знает, что владеет этим даром.

– Да я уже, – залепетал Бенедикт. – Я здесь, на утесе, мне вроде ничего не грозит, но Рош, если я улечу, а она так и останется здесь бродить, и я потеряю ее из виду, мы потеряем ее, Рош, помоги мне. А вдруг она упадет куда-нибудь, где на нее попадет солнце, а тогда, если солнце обожжет ее, мы ее потеряем…

– Тогда ты умрешь, – сказал я. – Где ты? Отвечай же скорей.

– Монтаук, Атлантическое побережье, самая оконечность Лонг-Айленда. Олд-Монтаук-роуд. Ради бога, приходите!

Фарид с Сетом тут же направились к двери.

– Я с вами! – закричал я.

– Нет уж, пожалуйста, останься тут и не выпускай его! – возразил Сет, кивая Сиврейн и Грегори. – А нам доверь задачу привести их всех сюда. – Он посмотрел на телефон. – Бенедикт, только попробуй мальчика хоть пальцем тронуть – и мы убьем тебя, как только отыщем. А твой создатель погибнет здесь, на месте. Ты никогда больше его не увидишь.

– Я его не трону, – заверил Бенедикт. – С ним все в порядке. Я и не хотел причинять ему вред. Он цел и невредим. Идет от берега к дороге. Я его вообще не трогал.

– Я с вами, – заявила вдруг Джесси, поднимаясь с кресла. Дэвид немедленно последовал ее примеру. – Если кто и способен успокоить Мекаре, так это я. А то вам не удастся перенести ее в безопасность. Возьмите меня с собой.

– Нас обоих, – уточнил Дэвид.

– Ну конечно же, ступайте, – согласился я. – Все вместе.

Сет кивнул. Они вышли из комнаты.

Голос бранил меня на все корки на каком-то древнем наречии, обещал уничтожить меня, сулил мне самые ужасные кары. Я сидел на краю стола, свесив одну ногу и притянув к подбородку другую, держал в правой руке топор и прикидывал, стоит ли еще немножко рубануть нашего пленника – совсем чуть-чуть, просто чтобы Бенедикт услышал, как он кричит. Никак не мог решить.

В голове у меня крутилось одно: вот чудовище, убившее Маарет, великую Маарет, не причинившую ему ни малейшего вреда. Чудовище, напавшее на нее с той же жестокостью, с какой я напал на него теперь.

До меня доносился тихий плач Сибель. Кто-то из женщин, судя по голосу, Бьянка, пытался ее успокоить. Но она все плакала и плакала.

Боевой дух начисто покинул Рошаманда. Сиврейн и Грегори все так же пристально смотрели на него, пригвождая к месту, но я сильно сомневался, что теперь это так уж необходимо.

Смирившийся, побежденный, он тупо уставился прямо перед собой, но больше уже не дрожал, не покрывался испариной. По лицу его пробежало прежнее выражение высокомерно-презрительного равнодушия, примерно равнозначное пожатию плечами – и он словно бы весь ушел в себя.

– Это еще не конец, – прорычал мне Голос. – Это только начало. Перед тем, как все закончится, я сведу тебя с ума. Ты будешь ползать на коленях, умоляя меня оставить тебя в покое. Думаешь, все закончено? Ни за что!

Я отключился от него. Вот так вот просто. Взял и отключился. Но ненадолго. Через долю секунды он прорвал мой мысленный заслон. Все, как предупреждали: он стал сильнее.

– Я сделаю твое существование невыносимым – отныне и впредь, покуда не достигну своей цели, а уж тогда с лихвой расплачусь за все, что ты сделал с ним – и со мной!

Алессандра медленно направилась к нам и, обойдя Рошаманда сзади, остановилась у него за креслом и бережно положила руки ему на плечи.

– Пожалуйста, не калечь его больше, – попросила она меня. – Ты разрубил гордиев узел, Лестат. Великолепно! Все – просто великолепно. Но ведь его обманул Голос. Заманил в свои сети, как и меня.

– Думаешь, можешь заставить меня замолчать? – не унимался Голос. – Думаешь, это так просто? Теперь-то, когда я вошел в силу? Думаешь, у тебя это получится теперь, когда я стал сильнее?

– Ох, Голос, – вздохнул я. – Может, нам с тобой обоим надо еще многому и многому научиться.

Он заплакал. Рыдания звучали у меня в голове так громко и отчетливо, точно Голос находился совсем рядом, в этой же комнате. Я снова попытался отключиться от него. И снова безуспешно.

Распахнув куртку, я вытер кровь с топора о подкладку – шикарную коричневую шелковую подкладку – и привесил топор за ручку под мышку.

– Пожалуйста, верни мне кисть и руку, – попросил Рошаманд.

– Когда ко мне вернется мой сын, – ответил я.

К моему изумлению, из трубки послышался тихий плач.

Голос молчал, но тихое шипение сообщило мне, что он еще здесь.

– Рош, ты там? – спросил Бенедикт хрипло.

– Да, Бенедикт. Ты ее видишь?

– Она просто идет по песку. Она меня видит. Знает, где я. Медленно направляется в мою сторону. Рош, это ужасно! Поговори со мной, Рош!

– Я слушаю, Бенедикт, – устало отозвался Рош.

– Она знает, что это я нанес роковой удар, – зарыдал Бенедикт. – Рош, это все моя вина! Я никак не перестану об этом думать… Не могу, никак не могу – из-за той короткой мыслевспышки, что уловил от нее, когда ее укутывал. В той вспышке она была с сестрой, и Маарет была жива и здорова, сидела рядом и глядела на меня – вот что я увидел в ее разуме. А после твоего ухода, Рош, я перехватил еще одну мыслевспышку, там они снова были вдвоем, и тогда-то я и понял, что она очнулась, и не знал, что делать – а потом Виктор… Виктор поджег дом.

Мы все сидели и слушали его, не произнося ни слова. Даже Голос слушал. В дальнем уголке моя любимая Роуз сидела, прижавшись к стене и подтянув коленки к груди, закрывая глаза рукой.

– Он разжег там огонь, Рош. У него же были спички и ароматизированные свечки, я же не думал, вот совсем не думал… Он поджег полотенца в душевой кабинке, а потом подсунул их под дверь, а дверь-то деревянная…

– Понимаю, Бенедикт, – промолвил Рош с протяжным вздохом, не отрывая усталых глаз от отрубленной руки.

– Я пошел туда, чтобы затушить огонь и попытаться уговорить его вести себя прилично, набраться терпения. Сказал – никто не собирается на самом деле причинять ему вред! И тут вдруг услышал шум снизу, из подвала. Она шла наверх! Я сразу понял. Шла за мной. Я разговаривал с Виктором, и вдруг смотрю, Рош, а она уже в дверях. Рош, я ужасно перепугался. Прямо до смерти. И никак не мог выбросить из головы ужасное воспоминание, как поднимаю тесак над головой Маарет. Она знала. Она прочла. Все, думаю, хочет расправиться со мной, разорвать этими вот белыми руками. Но она всего лишь прошла мимо меня – к Виктору. К Виктору, Рош, – и как начнет гладить его по лицу и целовать. А я убежал.

Он разразился рыданиями.

Рош приподнял брови с горькой иронией, отражавшей истинное его «я» куда вернее, чем прежнее высокомерное презрение. Но взора от руки и кисти не отвел.

– Мне пора, – убито сообщил Бенедикт. – Они там, внизу, на пляже, вместе с ней. И Виктор с ними. Но куда мне идти?

– Приходи сюда, – пригласил я. – И забери своего создателя. Как только сын окажется со мной, целый и невредимый, я верну Рошу все отрубленное.

Больше ничего я обещать не стал.

Поднявшись, я развернулся лицом ко всем остальным, гадая, многие ли из них по-прежнему хотят, чтобы я был их вождем.

Что ж, я дал им отведать вкус моей власти – вкус того, на что я способен: а ведь для всякого, в ком сохранилась хоть толика человечности, куда как сложнее сделать то, что сделал я, чем просто уничтожать себе подобных незримой силой или гибельным огнем. О да, я продемонстрировал им, каким вождем могу стать.

Я ожидал встретить в их взглядах отвращение, хоть и надеялся, что оно будет разбавлено неодобрительным сочувствием, однако не прочел на обращенных ко мне лицах ни того, ни другого. Все взоры были прикованы ко мне столь же искренне и пылко, как и прежде. Ну да, Сибель плакала, а Бьянка ее утешала, но ни от кого я не ощутил и тени враждебности.

Флавиус – тот даже улыбался мне. Зеновия с Авикусом хранили спокойствие. Пандора, казалось, всецело ушла в свои мысли, а Арджун взирал на меня с неприкрытым восхищением.

На лице Грегори играла полуулыбка. Да и Арман глядел на меня с почти таким же выражением. Что там Арман – Луи, и тот слабо улыбался, хотя улыбка на его лице сочеталась с каким-то иным выражением, дать точное определение которому я не мог. Ноткер смотрел на меня открыто и дружелюбно, Сиврейн холодно разглядывала Рошаманда. Элени не скрывала восторга, а Элени безмятежно наблюдала за происходящим.

Арман поднялся. Взор его был, как всегда, кроток и невинен.

– Они прибудут через сад за домом, – сообщил он. – Давай я тебя провожу.

– По-моему, его надо казнить, – произнес Бенджи, хмуро уставившись на Рошаманда. – Ему ведь нет дела ни до кого из нас, только до этого Бенедикта и его самого.

Рошаманд и глазом не моргнул. Предложение Бенджи ничуть не удивило его – если он вообще слышал.

– Лестат, – продолжал Бенджи, – ты наш принц. Казни его.

– Его подло обманули, – тихо напомнила Алессандра.

– Они убили великую Маарет, – проворчал себе под нос Ноткер и легонько пожал плечами, выразительно приподняв бровь. – Убили ее. И ни с кем не посоветовались. Им следовало прийти к тебе, ко всем остальным – к нам.

– Голос околдовал их, – возразила Алессандра. – Голос лжив и коварен.

Голос снова пробудился у меня в голове, захныкал, забормотал, а потом заорал во всю мощь, наглухо выбивая саму способность мыслить разумно и здраво. Но я быстро обрел контроль.

– Убейте его! – требовал Голос. – Он все испортил!

Я чуть не засмеялся вслух, но сжал губы и ограничился горькой улыбкой.

Однако Рошаманд знал, что сказал мне Голос: он прочел это у меня в голове. Он посмотрел на меня и медленно отвернулся. В холодном, отстраненном лице ничто даже не дрогнуло.

– Я дал слово, – ответил я Бенджи. – По возвращении Виктора мы вернем ему эти запчасти. Не могу же я нарушить слово.

Обойдя стол, я подошел к Роуз.

Бледная, дрожащая, она лежала на атласных подушках. Я взял ее на руки и двинулся вслед за Арманом к выходу.