Глава 5
Джун
После киновечера посуда была вымыта, в гостиной не осталось и следа поп-корна, а быстрый просмотр в Интернете материалов на тему «рак поджелудочной железы» и подбодрил, и напугал Джун, Изабел и Кэт, так что углубляться в исследования этим вечером они не стали. Джун сидела на балконе в комнате Кэт, глядя на гавань, на катера, на едва различимые белые и красные маяки. Перл оказалась права насчет того, насколько фильм может перенести в другую жизнь на пару часов.
«Мосты округа Мэдисон» так глубоко тронули Джун, что она еще не один час могла говорить о фильме. Но не о танце Мэрил Стрип и Клинта Иствуда под итальянскую оперу думала она сейчас. Думала она об этой сволочи Эдварде.
В тринадцать лет Джун понадобилось всего несколько месяцев, чтобы понять: «парень ее мечты», тот, о котором она разгадывала тесты в журнале «Семнадцать», тот, кого увела у нее более красивая и сексуальная старшая сестра, скорее парень-кошмар и ничтожество. Слова «Эдвард говорит» стали у шестнадцатилетней Изабел новым способом начинать предложения.
«Эдвард говорит, что сквернословие неприлично. Эдвард говорит, что от хлопьев в сахарной глазури, например, „Лаки чармс“, испортятся зубы и снизятся шансы попасть в Лигу плюща. Эдвард говорит, что каждый скорбит по-своему и не надо ему мешать…»
Последнее было единственным верным высказыванием из всего, что когда-либо изрекал Эдвард Макнил. О скорби он мог говорить как никто другой, умел заставить тебя почувствовать умиротворение, ощутить себя обвитым коконом понимания настолько, что ты почти забывал, зачем вообще пришел в Центр для детей, перенесших утрату. Во всяком случае, на несколько минут. Поэтому Джун понимала, почему Изабел так сильно на него запала. С Джун это тоже случилось и длилось несколько недель, пока не началось «Эдвард говорит» и Изабел не стала радикально меняться.
– Она изменяется к лучшему, – убеждала Лолли, когда Джун, в смущении от того, что случилось с ее резкой, эгоистичной, таскающей сигареты, пробующей травку распущенной старшей сестрой, ходила по пятам за вытирающей пыль и полирующей мебель теткой.
– Но она вдруг превратилась в паиньку… вроде меня, – хныкала Джун. – Она говорит пожалуйста и спасибо!
– А разве это плохо? – удивилась Лолли.
В носу у Джун защекотало от запаха лимонной полироли.
– Она теперь странный робот, – объяснила Джун.
Ей не хотелось, чтобы вернулась прежняя злая сестра, но и новая точно не нравилась. Эта контролируемая… контролируемая словами «Эдвард говорит».
Только много позже, через несколько лет, Джун поняла, что контролировал Изабел не Эдвард, а горе. А Эдвард хорошо умел справляться с горем.
– Пусть лучше она ходит в школу, нормально питается и говорит «пожалуйста», чем ведет себя вызывающе, – говорила Лолли. – Не будь к ней строга. Пусть превращается в то, что ей нужно именно сейчас. Она никого не обижает, помни об этом. Изабел себя найдет. Люди всегда себя находят.
Эти слова надолго остались с Джун.
«Люди всегда себя находят…» «В самом деле? Нашла ли себя Лолли после гибели мужа, сестры и зятя и превращения в тихую женщину, которая разговаривала, только если к ней обращались?»
Когда к ней обращались, Лолли говорила много. Но если не разыскать и не спросить о чем-нибудь, она не начнет первой разговор. Не спросит, как дела с домашним заданием, пригласил ли тебя в школе кто-нибудь на танец или почему ты сидишь с таким печальным видом.
Однажды Джун не выдержала и закричала:
– Тебе даже наплевать, что я сижу здесь с таким лицом, будто сейчас заплачу!
– Мне не наплевать, Джун, – ответила Лолли. – Но я предпочитаю дать тебе для этого пространство.
Джун не считала, что в те дни ей так уж нужно было пространство. Хотя нельзя сказать, что лишнее пространство у нее имелось, когда приходилось делить одну большую комнату с сестрой, рядом с которой не хватало воздуха, и тихой кузиной, которая не сводила с них глаз. Если Джун чувствовала на себе взгляд, она понимала, что рядом Кэт.
Когда они втроем находились в помещении, все равно в каком, одна или две из них всегда покидали его. Ничего удивительного.
Джун вгляделась в небо, где зажглось всего несколько звездочек, и сосредоточилась на одной, надеясь, что та не окажется самолетом. Звезда требовалась, чтобы не отвлекаться. Новость Изабел потрясла ее. Эдвард, может, и негодяй, но он был рядом – всегда. Однажды, несколько лет назад, во время встречи на День благодарения, Эдвард сделал замечание Джун, что-то насчет того, что она дала Чарли плавленый сыр, а не более здоровый, например швейцарский или чеддер. И разве ей не все равно, чем она питает его растущие мозги и тело? Впечатлительную Джун очень задели его слова.
– Боже, как хорошо, что у меня с Эдвардом ничего не вышло, – прошептала она Изабел.
Изабел поморщилась, и Джун сразу пожалела о своих словах – во всяком случае, что сказала это сестре.
Но затем Изабел огрызнулась:
– Можно подумать, у тебя была возможность. А твой единственный большой роман сколько длился? Два дня? Не говори о том, о чем понятия не имеешь.
К тому моменту, когда были проглочены последние пироги с разными начинками и с тыквой, Изабел и Джун даже не смотрели друг на друга. Они вежливо избегали одна другую до следующего семейного сбора, на Рождество. А в промежутке обменивались обязательными поздравительными открытками ко дню рождения.
Но с другой стороны, Изабел и Эдвард каждый год приезжали на день рождения Чарли – пятичасовая поездка в один конец, невзирая на место проведения праздника – в детском спортивном зале, на детской площадке или в маленькой квартирке Джун над книжным магазином. Изабел привозила большой, красиво упакованный подарок, что-нибудь удивительное, чего Джун никогда не смогла бы себе позволить: красный детский пластмассовый велосипед «Пласма Кар» или комплект «Лего» для строительства города Индианы Джонса. Чарли волновался, бегал кругами и хлопал в ладоши. Джун чувствовала, как вся ее злость на сестру испаряется. Затем, через десять минут, Изабел или Эдвард портили все дело, сказав какую-нибудь гадость про бесплатные средние школы Портленда или о том, что Джун едва сводит концы с концами.
Джун жалела, что у нее не получается общаться с сестрой так же, как с Кэт. Вежливо. Никаких поспешных замечаний… Ну может, за исключением сегодняшнего вечера. Они с Кэт всегда разговаривали как знакомые коллеги на корпоративной вечеринке. Никакой глубины, зато ничьи чувства не задеты.
– Джун, помоги вытащить кровать. Кажется, она застряла.
Джун заглянула в комнату, где Кэт сражалась с раздвижной кроватью, пытаясь выкатить ее низкую часть. Она рванула, потом пнула ее и села на верхний матрас.
Джун пристроилась рядом.
– Твоя мама сможет одолеть болезнь. Она ее одолеет.
Кэт испустила глубокий вздох.
– Давай вытащим кровать, хорошо?
Джун смотрела на кузину, жалея, что они не так близки и у нее нет слов. Но диагноз Лолли напугал всех, и, вероятно, ничего лучшего, как бояться вдвоем, они сделать не могли.
Через несколько минут они наконец справились с кроватью. Джун подкатила ее к балкону, чтобы, если лечь на живот и головой к балкону, можно было видеть звезды и гавань. В течение нескольких минут они застелили обе постели, взяв легкие летние покрывала. Хотя стоял конец августа, редко бывало жарко настолько, чтобы терпеть шум вентилятора, но в углу у Кэт на всякий случай стоял один – старинный, бронзовый. Джун бросила взгляд на кровать, на которой ей предстояло спать в обозримом будущем. Мягкие полинявшие наволочки и старое покрывало с узором из морских звезд выглядели настолько соблазнительно, что Джун представила, как засыпает через две секунды.
Дверь в ванную комнату открылась, выпустив облако пара, и появилась Изабел в розовой майке и серых спортивных штанах. Ее влажные длинные волосы, каштановые, красиво мелированные, рассыпались по плечам.
– Ты хорошо себя чувствуешь, Изабел? – спросила Джун.
«Глупый вопрос, – тут же сообразила она. – Конечно, Изабел чувствует себя плохо».
И сестра посмотрела на свои ноги с блестящим розовым педикюром.
– Нет.
Джун глянула на Кэт. Видимо, ни одна из них не ожидала откровенности даже после признания в гостиной.
– Я очень тебе сочувствую, Изабел.
Кэт села на свою кровать, скрестив ноги, потом согнула их в коленях, обхватила руками, словно хотела сказать что-то еще, но не знала что.
Джун тоже устроилась на своей кровати.
– Как думаешь, что теперь будет? Эдвард переболеет своей пассией, и вы оба это преодолеете?
Изабел подошла к балкону и встала там, глядя на улицу. Взгляд Джун остановился на кольцах Изабел – круглом бриллианте в два карата, давно заменившем мелкий камешек на первом кольце, подаренном на помолвку, и усыпанном бриллиантиками золотом обручальном кольце.
– Так это происходит? – спросила Кэт. – В смысле, как вы это преодолеваете?
– Именно поэтому в «Мостах округа Мэдисон» героиня Мэрил Стрип осталась, – проговорила Изабел, по-прежнему глядя в ночь. – Она понимала: муж, дети никогда не смогут это преодолеть. Наверное, Эдварду было просто все равно, смогу ли я, преодолею или нет.
Она расплакалась. Джун и Кэт снова переглянулись, вскочили, подбежали к ней, Кэт коснулась ее руки, а Джун облегченно вздохнула.
– Это глупо, но роман Эдварда, то, как ты о нем узнала, напоминает мои чувства, когда Лолли сообщила нам об автокатастрофе, – проговорила Джун. – Когда случается что-то, чего никогда не представляла, не могла представить, ты на время погружаешься в такой шок, что не воспринимаешь это.
Если только это было шоком для Изабел. Джун знала: порой жены слепы, а иногда они в курсе, но умудряются не признавать очевидное. Она понятия не имела об истинном положении дел в семье сестры.
– Я была именно в таком состоянии, пока ехала сюда, – призналась Изабел. – В полном шоке. Только поэтому и могла вести машину. Но когда до меня дошло, что это действительно случилось, анонимное письмо, Эдвард, выходящий из спальни той женщины, выражение его лица… и какими были наши отношения в последнее время, да и не только в последнее, наверное… Все это на меня навалилось, и я сломалась. Остановилась в каком-то мотеле и проплакала всю ночь и большую часть следующего дня, пока уже не нужно было ехать сюда.
– И как будто мало того, что на тебя свалилось – ба-бах, – заметила Кэт, – объявление моей матери.
Изабел на мгновение закрыла лицо руками.
– Даже не знаю, на чем остановиться. Каждый раз, когда думаю об Эдварде, я вдруг начинаю думать о Лолли. А потом снова об Эдварде, потом – о Лолли. – Она глубоко вздохнула, заплетая и расплетая свои длинные волосы. – В любом случае он не просит меня принять это. Он сказал, что любит эту женщину. Уверена, Эдвард сказал бы, что подаст на развод, но я отключилась, прежде чем он успел это сделать.
Кэт вернулась на свою кровать.
– Не могу поверить. Джун верно сказала: это полный шок. Вы с Эдвардом были вместе с тех пор, как мне исполнилось десять лет.
– Через неделю после нашего переезда в гостиницу, – кивнула Джун.
– А теперь тетя Лолли… Я знаю, мы с Лолли не были особенно близки. Но, Кэт, твоя мать… – Изабел глубоко вздохнула. – Она очень много для меня значит.
– Для меня тоже, – добавила Джун. – Она и на маму очень похожа, правда, Из?
Изабел промолчала. Может, упоминание об их матери было сейчас не к месту. Джун всегда думала, что одной из причин, по которой Изабел держалась подальше от гостиницы – от Лолли, Джун и Кэт, – было то, что она наговорила матери в тот вечер, когда видела ее в самый последний раз. Джун знала, Изабел так себя и не простила. Ссора произошла здесь, в гостинице, в коридоре на первом этаже. Джун знала, как все это витает здесь в воздухе. Боль. Скорбь. Чувство потери, длящееся годы.
Кэт подошла к письменному столу, села на стул и, откинувшись, уставилась в потолок.
– Не могу в это поверить. Не могу.
Несколько минут они молчали, слушая звуки с лужайки перед домом, пение сверчков и цикад, голоса людей, возвращающихся из гавани.
– Итак, завтра мы распределим между собой обязанности Лолли, – решительно произнесла Изабел и пошла к кровати под мансардным окном. – Химиотерапия может вызвать у нее слабость и тошноту, и вряд ли она сможет чем-то заниматься.
Джун кивнула:
– Поразительно, как Лолли разговорилась после фильма. И только подумать, она уже почти ушла после него. Мне кажется, я никогда не слышала, чтобы она так высказывалась.
– Я тоже удивилась, – подала голос Кэт. – То есть она может быть упрямой, но просмотр фильма, обсуждение, разные точки зрения и то, к чему это привело, – добавила Кэт, с сочувствием взглянув на Изабел. – Она по-настоящему разоткровенничалась. Надеюсь, на этом не остановится.
– Спорим, не остановится, – тряхнула головой Изабел. – Мэрил Стрип – ее любимая актриса, и Лолли видела все эти фильмы. Они должны иметь для нее какое-то значение… олицетворять разные периоды ее жизни. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление: я видела, как она иногда отворачивалась или смотрела в окно.
– Непростая она, да? – заметила Кэт.
Джун улыбнулась.
– Непростая и сильная. – Джун посмотрела на Изабел. – А тебе по силам будет взять на себя обязанности Лолли?
– Потому что я не работаю? – Изабел возмущенно глянула на сестру.
Щеки Джун запылали. Да, именно это она имела в виду, но не хотела говорить, не хотела обидеть. Только не сейчас.
– Я просто хочу сказать, ни одна из нас, включая Кэт, не привыкла вести хозяйство гостиницы и обслуживать гостей. Помните ту неприятную семью в последнее Рождество? Они звонили в колокольчик! «Еще чая. У вас есть полотенца помягче? Можно что-нибудь сделать с запахом океана? Так воняет рыбой. Знаете, он поднимается сюда».
Кэт засмеялась:
– Я пережила их выкрутасы только потому, что они были без ума от моей выпечки. Одна из них, та, что даже в долгие пешие прогулки отправлялась на каблуках, сказала мне, что я должна начать свой кондитерский бизнес, и она будет делать большие заказы. Те дамы были невыносимы, но они придали мне уверенности. Тем не менее я хотела отобрать у них колокольчик и спустить его в унитаз.
Джун попыталась представить Изабел Нэш Макнил на коленях перед унитазом со щеткой и моющим средством. У сестры была домработница, которая не только дважды в неделю убирала дом площадью четыре тысячи с чем-то квадратных метров, но и готовила большую часть еды и замораживала ее с этикетками и инструкциями по размораживанию и разогреву.
– Уверена, я сумею сделать то, что необходимо, – надула губы Изабел.
Джун поняла, что сестру уязвило ее замечание. Но Изабел действительно не привыкла обслуживать других, в том числе Эдварда, поскольку он предпочитал платить за это прислуге. С другой стороны, Джун знала, что Изабел регулярно работала волонтером-консультантом по ситуациям, связанным с потерей близких. Если слова и выражение лица Изабел способны были успокоить женщину, только что потерявшую мужа, с которым прожила тридцать лет, наверняка сестра справится с несколькими постояльцами на отдыхе. Какими бы невнимательными или противными они ни были.
– Думаю, ты сможешь перейти в маленькую комнату, когда Джун и Чарли вернутся в Портленд, – обратилась к Изабел Кэт. – Или я могу туда уйти. Пожалуй, мне будет даже приятно пожить в моей старой детской. До того, как все изменилось, понимаешь?
– Я, наверное, тоже должна сказать вам, – начала Джун, вытаскивая из чемодана спортивные штаны и футболку. – Я остаюсь по меньшей мере на несколько недель. Портлендский магазин «Букс бразерс» закрывается. Вместе с ним уходит и квартира. Безработная и бездомная.
«Безработная и бездомная, когда надо растить ребенка. Жалкое зрелище», – пожалела себя Джун.
– Ты не бездомная, Джун, – возразила Кэт. – Это твой дом.
Джун встала и вернулась к балкону, устремила взгляд на гавань, следя за полуночным круизным судном, двигающимся по темной воде. Гостиница «Три капитана» – не дом. Джун уже жила здесь, в этой комнате, пять лет, и ощущения родного домашнего очага не испытывала. Но признаваться в этом не собиралась.
– Я та еще суперзвезда, да? Второй раз я прибегаю сюда с поджатым хвостом. Мне придется принять предложение Генри пойти на работу в «Букс бразерс». Я на том же месте, что и семь лет назад.
– На том же месте, возможно, – сказала Кэт – Но ты совершенно точно другой человек. Ты живешь в Портленде. Самостоятельно воспитываешь ребенка. И для Чарли ты суперзвезда.
Джун со вздохом посмотрела на звезды. Она никогда не забывала, как стояла здесь в двадцать один год, беременная, отец ребенка неизвестно где, любимые родители погибли, старшая сестра за сотни миль отсюда. Правда, к Изабел она все равно тогда не обратилась бы.
– Джун, когда ты забеременела, у тебя были мысли не оставлять ребенка? – спросила Изабел.
Джун круто развернулась к сестре.
– Что это значит? Мне не следовало рожать Чарли? Я должна была отказаться от него? Это было безответственно с моей стороны тогда, а сейчас тем более, когда у меня нет работы и своего дома?
Изабел покраснела.
– Нет, Боже, Джун, я совсем не то имела в виду Просто спросила, потому что… – Изабел закусила губу.
– Потому что… – Джун зло глянула на сестру.
– Не будем об этом. Нам всем нужно поспать.
– Потому что почему? – не унималась Джун.
Изабел посмотрела на свое обручальное кольцо, повернула его.
– Потому что я всегда думала, что никогда не узнаю, что такое быть матерью… чьей-то матерью. Мне интересно, переживала ты об этом, когда узнала о беременности?
– О… – Гнев и старое ощущение стыда испарились у Джун. – Конечно, переживала. Двадцать один год, последний курс колледжа. От заботы всего лишь о курсовой по «Миддлмарчу» я перешла к ответственности за ребенка. В одиночку. Но знаешь что? Даже тогда я не сомневалась, что буду хорошей матерью. Все дело в любви и заботе о малыше и выполнении того, что должен. Я знала, что все это сделаю. Мне просто было страшно.
Непродолжительное время выжить ей помогла надежда, что Джон Смит приедет за ней. Семь лет назад, когда Джун только вернулась в Бутбей-Харбор, беременная, с постоянным пакетиком каких-нибудь соленостей, она сидела здесь на балконе и грезила, как Джон идет по мощенной булыжником дорожке, опускается на одно колено и просит ее выйти за него замуж при лунном свете. Но он так и не пришел. Куда бы он ни уехал, независимый, ищущий, странствующий парень, он не захотел, чтобы Джун стала частью его жизни, не предложил ей отправиться вместе с ним, как предложил герой Клинта Иствуда Мэрил Стрип. Потому что «Мосты округа Мэдисон» – это кино, романтический фильм, а не настоящая жизнь.
Кроме тех четырех дней. В этом Джун видела правду. Она по уши влюбилась в Джона за два дня.
– Я пытаюсь сейчас представить, что у меня ребенок, а мне двадцать пять, на четыре года старше, чем была ты, Джун, – сказала Кэт. – Я не готова к этому. Так что отдаю тебе должное.
– Я тоже, – кивнула Изабел.
Джун посмотрела на сестер, тронутая их словами. Она достала из сумки лосьон для тела, и комната наполнилась ароматом сирени, пока Джун втирала крем в сухие локти и колени. Потом она юркнула под мягкое покрывало и улеглась на живот, чтобы видеть гавань.
– Я просто думала, как тяжело тебе, наверное, было, – проговорила Изабел, укладываясь. – Знаю-знаю, ты, вероятно, скажешь, что это звучит легко мысленно и не от души. Но я просто хочу сказать, что теперь понимаю, насколько ты чувствовала себя одинокой. Я не сравниваю жизнь молодой матери-одиночки с… Ты знаешь, что я хочу сказать, да? Прости… прости, что я совсем не помогла тебе тогда, Джун.
Джун смотрела на сестру, которая разглядывала потолок. Она действительно обычно обвиняла Изабел в легкомыслии и пренебрежении.
– Я рада, что ты здесь сейчас.
Изабел неловко улыбнулась и выключила лампу на прикроватном столике.
– Что ж, спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – откликнулась Кэт, выключая верхний свет.
– Я только проверю Чарли, – сказала Джун, выбираясь из кровати.
Только оказавшись в тускло освещенном коридоре, она осознала, что у нее опять перехватило дыхание.
Джун, Чарли, Лолли, Изабел и Кэт сидели за большим столом на кухне. Свет раннего солнца заливал помещение. Было шесть тридцать. Лолли еще накануне вечером напомнила Джун и Изабел, что столовая открыта для завтрака гостей с семи до восьми тридцати, поэтому хозяевам нужно поесть раньше… и не упоминать при Чарли о болезни на букву «р», пока Лолли и Джун не решат, когда и как ему сказать.
Джун с тяжелым сердцем отрезала ломтик бекона и намазала сливочным маслом свежеиспеченный кукурузный маффин для Чарли.
«У него так мало родни, а теперь он может потерять и двоюродную бабушку».
– Знаете что? – подал голос Чарли, оглядывая сидящих за столом, его зеленые глаза весело сияли. – Мама собирается найти моего папу, дедушку и бабушку, чтобы я заполнил свое фамильное древо! Это для проекта в дневном лагере, и нужно к среде.
Все уставились на Джун.
– Мам, а ты сможешь узнать что-нибудь к среде? Это же всего четыре дня.
У Джун засосало под ложечкой.
– Мой дорогой, возможно, я не смогу найти сведения о родственниках с отцовской стороны к среде, но мы точно заполним мою сторону фамильного древа и напишем воспитателю объяснение, что над другой стороной мы работаем.
«И что ты не будешь посещать лагерь на последней неделе. Об этом мы поговорим в выходные», – добавила она про себя.
– И мне зачтут проект? – спросил Чарли, не донеся до рта бекон.
К глазам Джун подступили слезы.
– Во-первых, в лагере оценки не ставят, – подала голос Изабел. – Лагерь не школа. А во-вторых, все семьи разные, Чарли, – добавила она, ласково глядя на племянника. – Понятно? В отношении фамильного древа не может быть неправильных ответов. В некоторых семьях много родных, а в других – совсем мало. Но тебе повезло, потому что у тебя есть все мы, кто находится в этой комнате.
«Спасибо, Изабел», – молча улыбнулась Джун, поймав взгляд сестры.
– Правильно, – подхватила Кэт. – У тебя есть мы. И все мы тебя любим.
Чарли улыбнулся и пересчитал сидящих за столом.
– У меня есть двоюродная бабушка Лолли, тетя Изабел и кузина Кэт… и моя мама. Это четыре разных родственника, которых можно поместить на древо! – Собака гавкнула, и Чарли вздрогнул. – Это, наверное, Элвис хочет, чтобы я побросал ему палку. Можно я пойду, мама?
Элвис, соседский добрый Лабрадор, был еще щенком, когда Джун поселилась в гостинице пятнадцать лет назад. Теперь он стал почтенным, по собачьим меркам, псом и еще подобрел. И по-прежнему любил приносить палки.
– Убедись, что это Элвис, а не бродячий пес, который приходил на задний двор вчера вечером, – предостерегла Изабел. – Я вышла подышать свежим воздухом, и ко мне подбежала белая с черными ушами дворняжка и положила морду мне на ногу. Вид у нее был приветливый, но…
Чарли подбежал к двери и отдернул штору.
– Нет, это Элвис.
– Тогда иди, милый, – разрешила Джун. – Только не уходи со двора, хорошо? И помни: сейчас очень рано, поэтому не слишком шуми.
– Он становится таким большим, – произнесла Лолли, когда за ним закрылась дверь.
Сказала она это так быстро, что Джун поняла: тетя не хочет вопросов о своем диагнозе. Или о своем самочувствии. Сегодня Лолли больше походила на себя в мягкой черной майке, юбке из белой марлевки до щиколоток, в красных шлепанцах с узором из крабов, с заплетенными в обычную косу шелковистыми, до плеч, светлыми волосами с проседью.
– И с каждым днем все симпатичнее. – Кэт поняла намек матери. – Он такой хороший, приятный мальчик. Куколка.
– Копия своего отца. – Джун смотрела в тарелку, по которой последние пять минут гоняла яичницу, с того момента, как Чарли напомнил об отце. – Как я найду человека по имени Джон Смит спустя семь лет, если не сумела найти его тогда?
– Все, что ты можешь, это попытаться. – Лолли глотнула апельсинового сока. – Остановись на том, что ты можешь. Если не найдешь, Чарли придется с этим смириться.
Джун недовольно пожала плечами.
«Опять одно и то же, – подумала она. – Смириться. Смириться. Смириться».
– Это несправедливо. Ему придется смириться с тем, что он никогда не узнает своего отца, никогда с ним не встретится, потому что я выбрала парня, искавшего легкой добычи.
– Судя по тому, что ты рассказала мне о Джоне Смите тогда, – заметила Изабел, тоже гоняющая яичницу-болтунью по тарелке, – это описание совсем ему не подходит.
Джун тоже так считала. Ее поразило, что парень с самым распространенным в Соединенных Штатах Америки именем оказался самым оригинальным из всех ее знакомых. У них было два невероятных свидания, из тех, когда чувствуешь, что в мире больше никого нет – только ты и он. Вы разговариваете обо всем, смеетесь, смотрите в глаза друг другу с сумасшедшей уверенностью, что обрели то, о чем поется во всех песнях о любви.
Познакомились они в баре в Верхнем Вест-Сайде на Манхэттене, рядом с Колумбийским университетом, куда Джун пришла с двумя подружками. Джон сидел в баре и услышал, как она упомянула про Мэн, откуда и он был родом – из Бангора, города в двух часах езды на север от Портленда. Они разговорились и не смогли остановиться. Выяснилось, что Джон взял академический отпуск в колледже (учился в Колби), чтобы попутешествовать по стране пешком.
Почти неземной красоты, бледный, с темно-зелеными глазами и темно-каштановыми волосами… Она не видела парня красивее Джона. На следующий день он планировал отправиться в Пенсильванию и к Колоколу свободы, но сказал, что задержится, пока они будут встречаться. Во время их второго свидания, на следующую ночь, Джун, девственница, сорвала одежду сначала с себя, а потом с него…
С тех пор она его больше не видела. Они строили романтические планы о встрече за ланчем у статуи «Ангел вод» фонтана Бетесда в Центральном парке – она принесет напитки, он – сандвичи. Сидя на каменной скамье в красной куртке-бушлате и шарфе, с двумя бутылками воды и двумя пирожными с шоколадной крошкой из своей любимой булочной, Джун думала, что наконец-то понимает, о чем все говорят – о чем всегда говорила ее сестра Изабел, когда речь заходила об Эдварде, который тогда еще не был таким самодовольным и ограниченным. Никогда раньше Джун не испытывала ничего подобного ни к одному парню, хотя бы и после всего двух свиданий. Он был ее первым во всех смыслах этого слова.
К часу дня, когда Джон все еще не появился, Джун нашла для него оправдание: он не жил последние три года, как она, в Нью-Йорке, может, заблудился в подземке или в парке пошел не в ту сторону. Но продолжая ждать, кусая губу на ноябрьском ветру, потирая руки в перчатках, потому что стала замерзать, Джун начала понимать, что он не придет. У него имелся заранее оплаченный в аптекарском магазине сотовый телефон, но он мог только делать звонки, но не принимать их. Поэтому у Джун его номера не было, а сам Джон ей не позвонил. Еще через два часа она наконец сдалась. Когда Джун спускалась по красивым ступеням, ей показалось, что она увидела его наверху. Но видимо, ошиблась. Сердцу стало так больно, что Джун расплакалась.
«Произнесшая речь на школьном выпускном – ха! Я оказалась глупой девчонкой, которая верила всему, что наговорил первый встречный. Идиотка я», – в который раз упрекала себя Джун. Она попыталась разыскать Джона, узнав, что беременна. Каждый вечер в течение двух недель ходила в бар, где они познакомились. Тем холодным январем она столько раз гуляла вокруг статуи «Ангела вод», что могла бы нарисовать ее по памяти. Джона так и не нашла. Красивый парень путешествовал по стране и, вероятно, вел учет девушек, с которыми переспал в каждом штате.
Джун Нэш. Положительная сестра Нэш, «залетевшая» в двадцать один год, перед последним курсом в колледже. Она бросила учебу, потому что слишком донимала тошнота по утрам, и находилась в таком состоянии, что даже не потрудилась официально оформить свой уход, как советовала тетя Лолли. Поэтому схватила незачет за семестр да так и не вернулась, чтобы получить степень.
Она приехала домой, к Лолли, а потом отправилась в Бангор, его родной город, и расспрашивала там о Джоне Смите. Бангор – большой город, разыскивать там Джона Смита смешно. Ее направили, хотя и любезно, в погоню за призраком, в ходе которой она познакомилась с семью Джонами Смитами – от семидесятилетнего парикмахера до молодого юриста. Ни один не оказался родственником ее любимого. Она даже пошла в среднюю школу Бангора и попросила посмотреть альбомы выпускных классов, но в год его выпуска (если он сказал правду про свой возраст) было два Джона Смита, оба блондины и оба – не он. Джун сидела в школьной канцелярии, просматривая альбомы за несколько лет до и после года его возможного выпуска, пока не полились слезы.
Она поведала Генри Буксу правду о том, почему вернулась, зачем ей нужна работа, и он немедленно взял ее продавцом в «Букс бразерс», хотя помощь ему не требовалась. Генри, холостяк, имеющий темпераментную подружку, стал просто даром богов в первые несколько месяцев после рождения Чарли. Он давал ей столько выходных, сколько нужно, даже разрешил приносить Чарли на работу и укачивать, когда малыш капризничал, что умиляло покупательниц и оживило торговлю в то лето и в начале осени.
Но когда жизнь с Лолли в «Трех капитанах», вообще жизнь в Бутбей-Харборе стала совсем невыносимой, Джун перебралась в портлендский магазин вместе со своим мальчиком, остатками средств на колледж и напутствием Лолли: «У тебя все получится, но ты всегда можешь приехать домой, если захочешь. Ты это знаешь».
Да, она знала. И это была двойственность, присущая Лолли Уэллер. Скупая. Щедрая. Один из первых жизненных уроков Джун получила, осознав, что люди – сложные.
Джун обхватила кружку с кофе.
– С третьим нашим свиданием он меня обманул. Получив то, что хотел.
Отрицать это было невозможно, поэтому все вернулись к еде. То есть к перемещению пищи по тарелкам.
– Возможно, это выльется в кучу неприятностей, – сказала Лолли. – Я не хочу обидеть, просто говорю. Ясно, что ты не знала этого парня тогда.
Ты не знаешь, что он на самом деле за человек.
Жуткая смесь гнева и стыда пронзила Джун. Стыда оттого, что ее назвали дурой. Оттого, что она и есть дура. И гнев на тетку за непонимание. Вечное непонимание.
«Я знала Джона Смита два дня!» – огрызнулась мысленно Джун.
Когда семь лет назад она попыталась объяснить Лолли, что настолько глубоко полюбила, такой любовью, что теперь понимает героиню Мэрил Стрип в «Мостах округа Мэдисон», тетка ответила, что за два дня нельзя никого полюбить, не говоря уже о том, чтобы узнать.
– И в любом случае, – добавила Лолли, – ты это узнала.
Сказать, что в те дни, в начале беременности, тетя Лолли не слишком ее утешала, было бы преуменьшением века. Но Лолли находилась рядом. Помогала Джун, пока та не переехала в Портленд с почти годовалым Чарли. Джун была обязана тетке этим и гораздо большим. Лолли нельзя счесть любящей, по-матерински доброй, обнимающей и сопереживающей. Она такая как есть, и Джун приняла это давным-давно. Хотя это и мешало ей навещать тетку почаще. Но мысль потерять Лолли… Она и думать об этом не хотела.
– Я помогу тебе его найти, – вдруг заявила Изабел, накрыв на мгновение руку Джун ладонью.
Джун в который раз изумилась.
– Я тоже, – поддержала Кэт.
Джун ждала, что скажет Лолли, например, пожелает ей всего лучшего, хоть чего-нибудь, но та промолчала.
В больших солнцезащитных очках и соломенной шляпе, до неузнаваемости затеняющей лицо от бывших одноклассников, Джун пробралась сквозь толпы туристов на Таунсенд-авеню и перешла на Харбор-лейн, мощенную булыжником дорожку, ведущую к ее любимым магазинам в Бутбей-Харборе. Очаровательная маленькая чайная «Лунный чай» с пятью круглыми столиками и интерьером в бодрых желтых тонах, заведение хироманта – предсказателя будущего, необычайно проницательного, возможно даже, экстрасенса, магазин подарков, существующий на этом месте не одно поколение, с оригинальными товарами, например, лейками в виде маяков по бокам крыльца, и, конечно, в конце дорожки – «Букс бразерс».
Джун открыла дверь, потянув за ручку в виде красного каноэ, и, как всегда, улыбнулась при виде интерьера магазина. Войдя в «Букс бразерс», ты словно бы попадал в волшебную гостиную, уставленную книжными полками и устланную бамбуковыми ковриками. Удобные старые кресла с накидками приглашали сесть и почитать, а артефакты на стенах и на верхних полках книжных стеллажей рассказывали обо всех видах морских приключений. Над одним из книжных рядов висело потрепанное, старое красное каноэ. Над другим – фотоэссе местного художника с видами Бутбей-Харбора. Учителя любили приводить сюда на экскурсию детей, и Генри рассказывал, где он раздобыл свои находки.
Она улыбнулась продавщице, студентке колледжа, какой была и Джун, когда начинала работать в «Букс бразерс».
– Гарри у себя в кабинете?
Молодая женщина покачала головой.
– На катере. У причала, я имею в виду.
Джун прошла мимо бестселлеров, биографий и мемуаров и местных достопримечательностей штата Мэн, мимо Детского уголка, который Генри соорудил из передней части баркаса охотников за омарами. В иллюминаторе корабля возникло маленькое личико, и Джун улыбнулась. В глубине магазина она открыла дверь с надписью «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА» и через другую дверь вышла прямиком на причал, у которого был пришвартован плавучий дом Генри. Хозяин стоял на коленях у правого борта. У ног виднелась баночка с каким-то средством, в руке он держал наждачную бумагу.
– Привет! – воскликнула Джун. – Какие-то проблемы?
Он поднялся и улыбнулся ей. Светло-карие глаза прищурились, как у Клинта Иствуда.
– С этой лодкой никогда не бывает проблем.
Снаружи плавучий дом Генри казался обычным, хотя и большим, моторным катером. Но спустившись вниз, вы попадали в уютный дом с двумя спальнями, гостиной, камбузом и ванной комнатой. Стены и поверхности были украшены найденными Генри артефактами и предметами из его художественной коллекции. И фотографией Ванессы Галл, его то приходящей, то уходящей подруги.
Красивая в стиле готического рока, Ванесса была самым неприветливым человеком на земле. Вероятно, поэтому Генри она и нравилась. Ванесса не сюсюкала. А Генри не любил звонить по телефону. Они были периодически расстающейся и воссоединяющейся парой с тех пор, как Джун начала работать в магазине. Давно. Несколько лет назад, навещая Генри во время праздников, Джун привела с собой на катер Чарли поздороваться с Генри.
– Чем-то ты меня тревожишь, – заявила Ванесса и ушла, печатая шаг в своем блестящем платье и мужских ботинках «Фрай».
Как и Генри, Ванесса была на десять лет старше Джун, и в присутствии готической красоты та чувствовала себя неуклюжим ребенком. Джун порадовалась, что сейчас ее нет.
– Я пришла официально принять твое предложение, – сообщила нерешительно она.
Вчера, перед выездом из Портленда, она позвонила Генри и собралась уже запеть свою грустную песню, но он прервал ее.
– Я уже знаю. Можешь приступить к работе в следующие выходные, если получится. Менеджером, зарплата та же.
– Я пока не решила… смогу ли снова жить в Бутбей-Харборе.
– Ты давно уехала, Джун, – возразил Генри. – Можешь не обращать на все это внимание. Работа – твоя, если хочешь. Но сообщи мне о своих планах в эти выходные – следующий уик-энд приходится на День труда, и мне нужен кто-нибудь в магазине, чтобы справиться с наплывом покупателей. Не заставляй меня нанимать Ванессу.
Она засмеялась. Однажды Ванесса заменяла ее в магазине и отпугнула трех покупательниц, которые горько жаловались потом Джун и Генри. С тех пор на работу Ванессы в магазине наложили запрет.
– Отлично, – улыбнулся в ответ Генри. – Давай ты побудешь пока со своей тетей, а приступишь в пятницу перед уик-эндом Дня труда. Большую часть дней будешь одна, Бин как продавец будет помогать тебе в выходные и праздники. Жить вы с Чарли будете в гостинице, да?
Про объявление Лолли она рассказала Генри, когда забирала Чарли в пятницу после ужина. То, как Генри обнял ее, прижал к себе, заставило Джун на пятнадцать дивных секунд забыть обо всем на свете.
– Пока да, а там посмотрим.
– Что ж, вы оба всегда здесь желанные гости, если там станет слишком людно.
«Боже, я люблю Генри Букса! Он как подарок, мудрый старший брат, которого у меня не было».
Она всегда много о нем думала: о том, как собирались морщинки в уголках его светло-карих глаз, когда он улыбается – совсем, как у Клинта Иствуда. О густых темных волосах с вихром над левой бровью. О том, какой он высокий, стройный и сильный. Истинный житель штата Мэн, моряк, напоминающий ковбоя, прочно укоренившегося на земле.
Когда они работали вместе, Генри обращался с ней, как с напуганной девчонкой, как с ребенком, попавшим в трудную ситуацию, а не как с женщиной, и Джун перестала думать о нем как о возможном романтическом увлечении. В любом случае она была на приличных сроках беременности, а потом ухаживала за младенцем, а Генри уходил в море или страдал от Ванессы. Эта женщина напоминала Анджелину Джоли времен ее замужества за Билли Бобом Торнтоном: длинные темные волосы, подведенные черным веки и агрессивная сексуальность. Джун Нэш в одежде, заляпанной отрыгнутой малышом пищей, и в матерчатых туфлях вряд ли могла составить ей конкуренцию.
– Еще раз спасибо, что присмотрел вчера за Чарли, – возразила Джун. – Он без ума от твоего катера и очень доволен, что ты взял его на охоту за моллюсками.
– Он прекрасный ребенок, – кивнул Генри, и Джун поняла, что он говорит искренне.
Сердце ее наполнилось гордостью, она позволила себе подумать: «Хоть что-то я сделала хорошо».
– Побудь с тетей и родными, – продолжил Генри. – Увидимся в пятницу и разберемся со всеми изменениями и новшествами в магазине. Обязательно скажи Лолли, что, если ей понадобится какая-нибудь помощь, пусть смело звонит.
– Хорошо, хорошо. – Джун опять нацепила темные очки и вышла на причал.
Перспектива шести свободных дней с Чарли и помощи в гостинице окрыляла.
– Да, Джун! – позвал Генри. – Если тебе что-то будет нужно, ты знаешь, где меня найти.
Она с улыбкой кивнула.
«У меня почти нет имущества и собственного жилья, зато есть Чарли и Генри Букс. И судя по тому, как развивались события вчера вечером и сегодня, я снова обретаю свою семью».
