Кэт решила, что звезды, а может, природа, «руководящая» сияниями залива и прочими красотами, заставили Маттео позвонить и справиться о самочувствии Лолли и Кэт как раз тогда, когда она в нем нуждалась, когда страх, сковавший ее несколько дней назад, пошел на убыль по мере выздоровления Лолли от инфекции, сыгравшей с ней злую шутку.

Лолли находилась в больнице с вечера пятницы, и Кэт ни о чем не могла думать, кроме как о матери. Теперь она просто тосковала по Маттео – по его знаниям, личному опыту, приобретенному из-за болезни отца. Звук его голоса, несмотря на отсутствие в нем итальянского акцента, как у отца, по-прежнему погружал ее в мечты, уносил далеко, очень далеко, пусть даже на несколько минут.

В больнице он много раз приходил проведать Лолли, однажды в присутствии Оливера, и возникшую напряженность уловила даже Лолли. Маттео звонил Кэт каждый день просто сообщить, что ее мать борется с инфекцией, обычной для ослабленной иммунной системы пациентов, принимающих химиотерапию, и идет на поправку. Эти звонки помогали Кэт держаться.

В понедельник Лолли выписали и привезли домой. Изабел, Джун и Кэт устроили Лолли в ее комнате, уложив на больничную кровать, дневная сиделка находилась рядом. Затем девушки отправились на кухню и за кофейником крепкого кофе составили расписание «дежурств по Лолли», чтобы одна из них постоянно находилась в полном распоряжении больной. Дневная сиделка будет при Лолли с девяти до пяти с понедельника по пятницу, а Кэт и ее двоюродные сестры возьмут на себя ночные смены и ранние утренние часы.

Когда Кэт зашла проведать мать, сиделка читала ей биографию Маргарет Тетчер – «железной леди». Кэт именно такой считала Лолли. Железной. Ни одной слабости. Кэт, разумеется, ошибалась. Ее уравновешенная, бесстрастная мать глубоко любила мужчину по имени Харрисон. И отказалась от него. Вероятно, она все же и есть «железная леди».

Откровение матери повергло Кэт в растерянность. У Лолли был роман, вернее, большая любовь, и она отказалась от этого человека из-за чувства вины, стыда или просто из-за встречных обвинений. Или поняла, что именно муж ее настоящая любовь, и потому прогнала Харрисона?

«Вот какие неожиданности преподносит судьба, – размышляла Кэт. – А мне-то что делать? Выяснить, не означают ли чувства к Маттео, что не следует выходить за Оливера? Не поэтому ли в первую очередь мать рассказала о своем романе?»

Вероятно, это так, но, борясь с инфекцией, Лолли была настолько слабой и усталой, что Кэт боялась трогать прошлое. Или настоящее. Или будущее. Когда же наконец спросила мать о Харрисоне тем утром, Лолли отмахнулась от нее: «Я так устала, Кэт», давая понять, что не хочет об этом говорить. Потому что это слишком больно? Потому что Лолли боялась, что Кэт сделает из этого ошибочный вывод? Почему Лолли не может просто сказать, что у нее на уме? И почему Кэт не может просто взять и спросить?

Пискнул сотовый. Сообщение от Маттео: «Пообедаем сегодня?»

Извинившись, Кэт позвонила ему. Они проговорили несколько минут о самочувствии Лолли и о новой сиделке. О следующем сеансе химиотерапии и возможном возвращении инфекции.

Да. «Пообедать сегодня» показалось спасительной отдушиной. Особенно у него дома, где они могли бы поговорить с большей свободой. Где он смог бы ее успокоить, если потребуется, не опасаясь неправильных мыслей. Неправильного восприятия. Где она смогла бы… испытать свои чувства к нему.

По дороге в дом Маттео Кэт неотступно преследовали слова Изабел из обсуждения после просмотра «Простых сложностей» – о пути, по которому люди идут с тем, что им необходимо в этот конкретный момент, иногда отбрасывая пресловутую осторожность. Порой это правильно, порой – нет. Иногда причины разумны, иногда – нет.

Но от этого Кэт не чувствовала себя менее виноватой, что ее тянет к Маттео. Оливер не виноват, что не может обсуждать с ней форменные элементы крови и нейтропению. Оливер не виноват, что один его вид напоминает ей о свадьбе, о платье, ожидающем подгонки по фигуре. О туфлях, фотографиях, которые Лолли вырезает из свадебных журналов пластмассовыми, безопасными для детей ножницами Чарли, потому что обычные стали слишком тяжелы для ее пальцев. И нет вины Оливера в том, что Кэт хотелось сбежать и что Маттео заставлял ее вообразить себя готовящей канноли в итальянской pasticceria.

На прошедшей неделе они с Оливером общались мало. Два дня назад вечером, когда Лолли еще находилась в больнице, а Кэт устала до предела и совершенно отупела, он рассказывал ей по телефону веселые истории, сумев рассмешить. О клиенте, богатом человеке, обладателе многомиллионного владения, который хотел нанять ландшафтного архитектора для проектирования и создания огороженной детской площадки у него на заднем дворе, с деревьями, подстриженными в виде известных книжных персонажей, например Винни-Пуха и Алисы. Еще сообщил ей о подруге своего брата, которая продолжала присылать ему ссылки, немедленно им удаляемые, на свадебные платья и фотографии роскошных свадеб на заднем дворе, хотя он сказал ей, что Кэт нашла свое платье и они планируют скромный прием под открытым небом. Свадебная тема заставила Кэт поспешно свернуть разговор.

Приближаясь к дому Маттео, она дала себе обещание: что бы ни случилось, она не станет изменять Оливеру. Тут нет вариантов правильно – неправильно. Только неправильно. Если ей потребуется принять решение насчет Оливера, насчет их будущего, она сделает это сердцем, разумом и душой. Ей не понадобится класть на весы похоть, чтобы по-глупому перевесить чашу.

Какой-то подросток стриг газон, когда Кэт подошла к дому Маттео. Она прошла по короткой, выложенной камнями дорожке и постучала в дверь. А затем возник он, и Кэт уже не видела ничего, кроме его лица с оливковой кожей и внимательными черными глазами, кроме улыбки, в которой таились доброта, возможности… другое.

«Я не могу отвести взгляда от его губ», – сообразила Кэт и быстро посмотрела в глубь дома, в сторону гостиной.

Дом, снимаемый Маттео, отличался от коттеджа Оливера. Если жилище ее жениха было выдержано в стиле штата Мэн – диваны приглушенно-голубого цвета и белая крашеная мебель, то в обстановке у Маттео преобладал стиль хай-тек и кожа за исключением картины с изображением старого, потрепанного временем каноэ.

– Дом сдавался с мебелью, – пояснил Маттео, закрывая за ней дверь. – Но мне она нравится.

– Я вдруг почувствовала, что мне не стоило сюда приходить. Как будто между нами что-то начинается и…

Кэт замолчала, чувствуя себя глупо. Насколько она знала, Маттео не испытывал к ней романтических чувств. Даже сексуальных.

Он устроился на черном кожаном диване и жестом пригласил Кэт сесть рядом. На стеклянном кофейном столике стояли две бутылки пива «Шипъярд», тарелка с двумя сандвичами с беконом, латуком и помидорами, миска с овощным салатом и другая – с нарезанными фруктами. Маттео взял несколько ягод черники и бросил в рот, снова заворожив Кэт.

– Так может, это означает, что тебе стоило сюда прийти, Кэт. Я верю в честность перед другими и, что важнее, перед самим собой. Если не хочешь выходить замуж, потому что испытываешь что-то ко мне, думаю, тебе нужно разобраться в своих чувствах. А не бежать от них.

– Да я, кажется, вообще не очень понимаю, что чувствую. Точно. – Она пристально глядела на сандвич, на латук романо и краешек красного томата.

– Выходит, ты не знаешь, хочешь ли замуж? Или ты хочешь выйти за этого парня, а я все испортил…

– Я чувствовала то же еще до знакомства с тобой. А потом, когда мы действительно сблизились, когда ты держал меня за руку в больнице в тот первый день…

– Я осложнил дело.

Она кивнула и взяла клубнику. Маттео наполнил тарелку Кэт и подал ей. Она откусила сандвич, но есть не смогла.

– Я знаю Оливера с пяти лет. – Кэт поставила тарелку на столик. – Когда-то я была настолько в него влюблена, что не смела дышать в его присутствии.

– А теперь?

– Теперь я знаю, что люблю его и что он меня любит. Уверена, что с Оливером у меня будет счастливая жизнь, что он станет прекрасным отцом.

Поэтому-то я и в растерянности. Как я могу любить его и сомневаться в желании выйти за него замуж?

– Может, ты не готова к браку, Кэт. Тебе только двадцать пять.

– Может быть. Может, мне нужно ехать во Францию. Или в Австралию. Или в Японию. Или это просто бегство от трудностей. Может, мне предназначено жить здесь, помогать с гостиницей.

Разведя руками, Кэт откинулась на спинку кожаного дивана.

– А не поехать ли тебе в Нью-Йорк? Поработаешь там шефом-кондитером в известном ресторане или пекарне… – предложил Маттео. – А потом мы сможем разобраться в наших с тобой отношениях.

Она повернулась к нему.

– Ты переезжаешь в Нью-Йорк?

– Я согласился на должность в госпитале Маунт-Синай. И знаешь, о чем я постоянно думаю? О том, что не смогу видеть тебя каждый день. Не буду встречаться с тобой где-то в городе, или на пешеходном мосту, или во время обхода в больнице. Ненавижу эти мысли «а что могло бы быть», Кэт.

«Что могло бы быть…»

Кэт подумала о своей матери, которая плакала, прощаясь со своими «что могло бы быть».

– Я только могу сказать, Кэт, что был бы очень рад возможности узнать тебя поближе.

– Когда ты уезжаешь?

– В середине ноября. Въехать в свою новую квартиру в Верхнем Вест-Сайде я могу четырнадцатого. Это студия, и очень маленькая, но она на двадцать третьем этаже, и мне немного виден Центральный парк.

«Моя свадьба запланирована на пятнадцатое. Я попрощаюсь с Маттео четырнадцатого, провожу его в Нью-Йорк, а на следующий день выйду за Оливера».

Кэт показалось, что ничего из этого она не в состоянии сделать.

Протянув руку, он поправил прядь ее волос. Ладонь Маттео задержалась на щеке Кэт, на подбородке. Затем он нагнулся к ней, чтобы поцеловать, но Кэт отгородилась рукой.

– Я не могу.

– Не можешь сейчас. Но вероятно, сможешь в ближайшем будущем. А может, и нет.

– Это было испытание?

Он покачал головой.

– Я действовал под влиянием импульса. Я так долго хотел поцеловать тебя, Кэт. Но сейчас это было просто сильнее меня.

– Я тоже хочу, но не могу. – Кэт встала с дивана. – Спасибо за ленч. Мне нужно идти, Маттео.

В мгновение ока она оказалась на улице и бежала, пока не задохнулась.

Вернувшись в гостиницу, Кэт прямиком прошла на кухню. Классический яблочный пирог для матери. Большие рассыпчатые печенья с шоколадом для Чарли. Несколько часов у плиты, умиротворение, приносимое готовкой по рецепту – сделать это, потом то, наверняка поможет прийти в норму, разгонит туман в голове. Но Кэт пересластила тесто для печенья. Затем забыла, положила или нет ваниль.

Что-то тревожило ее, не давало покоя. Не Оливер. Не Маттео. Харрисон. Мужчина по имени Харрисон, которого пятнадцать лет назад прогнали из ошибочных побуждений.

Кэт сняла фартук и вымыла липкие руки, затем направилась в комнату матери, пока не передумала. Или не задумалась. Она осторожно открыла дверь, заглянула внутрь. Лолли спала.

«Отлично».

Дневная сиделка читала журнал «Пипл» и улыбнулась Кэт. Кэт улыбнулась в ответ и показала на фотоальбом, лежащий на прикроватном столике, затем тихонько взяла его.

С альбомом в руках Кэт вернулась на кухню и, сев за стол, мысленно скрестила пальцы, чтобы найти то, что искала. Этим альбомом Лолли дорожила больше всего, он был заполнен ее любимыми семейными фото за многие годы. Лолли любила подписывать снимки на обороте. Например: «Элли и Изабел, 1993 год: Иззи проткнули уши. Папа и Кэт, 1995 год: Кэт на двухколесном велосипеде».

Кэт перевернула каждую фотографию и наконец на последней странице за фотографией Лолли – она стоит перед деревом в темно-синем пуховике, на ее волосах падающий снег («Я, декабрь 1996 года: первый снег»), с выражением удивления, радости и тайны – Кэт нашла то, что искала: «Харрисон Ферри, сентябрь 1997 года: 10-й причал».

Харрисон Ферри.

«Придется сделать то, что кажется верным, потому что опереться я могу только на доверие к себе».

Кэт поднялась в свою комнату и включила ноутбук. Найти Харрисона Ферри оказалось легко. Один запрос в Гугле, и вот он – известный преподаватель астрономии в Бодуэн-колледже в Брансуике. Сорок пять минут езды. Кэт быстро нашла его электронный адрес в колледже, нажала «Написать письмо» и в строке темы напечатала: Лолли Уэллер.

Уважаемый мистер Ферри!

Лет пятнадцать назад вы знали мою мать, Лолли Уэллер. Моя мать умирает от рака. Недавно она рассказала мне, что когда-то любила и потеряла одного человека, любовь, об отказе от которой по очень непростым причинам она глубоко сожалеет. Я не знаю, сколько ей осталось жить, но знаю, что некоторые вещи не должны усложняться. Думаю, у моей матери станет легче на сердце, если она еще раз увидит вас, подержит за руку или просто посмотрит вам в глаза и скажет о своих сожалениях. Мне кажется, для нее это будет означать очень много.

Прошу простить за беспокойство, мистер Ферри. Я пойму, если вы не сможете ответить.

С искренним уважением, Кэт Уэллер.

Со слезами на глазах Кэт нажала «Отправить», не зная, получит ли ответ. Но абсолютно уверенная, что правильно сделала, попросив его приехать.

Иногда попросить – это все, что ты можешь сделать.

– Кэт, я выброшу твой телефон в окно, – пригрозил Оливер, сердито глядя на нее.

На кухне, куда Кэт пришла приготовить пряную горчицу для сандвичей с острой копченой говядиной, она стояла с айфоном в руке, как и последние четыре дня. Был вечер пятницы, но Лолли стало так плохо, что они перенесли киновечер на неопределенное время.

Кэт ждала ответа от Харрисона Ферри. И, можно сказать, как одержимая проверяла свою почту.

– Может, он умер, – предположила вчера Джун, когда Кэт упомянула, что он до сих пор не ответил. – Это, к сожалению, бывает.

– Всегда было, – шепотом добавила Изабел.

Короткий обмен репликами после того, как Кэт потушила свет и девушки улеглись поудобнее, поверг ее в уныние. Какое-нибудь сообщение о смерти должно было появиться, когда она искала его в Сети. А там не было на этот счет никаких намеков.

– Я просто жду известий от одного человека, – пояснила Кэт, засовывая телефон в карман и хватая горчицу.

– От кого? От Маттео? – Он скрестил руки на груди.

– Оливер.

– Ну?

– Нет. Не от него. Я…

Ей не хотелось говорить. Она ничего ему об этом не рассказывала. О признании Лолли о романе и его последствиях. Она и сама не понимала почему Может, потому что это могло навести Оливера на ненужные мысли о ее ненужных мыслях. О Маттео.

– Ты постоянно проверяешь свой телефон, Кэт.

– Оливер, давай просто поедим, пока говядина не остыла.

– Она и холодная хороша. Сейчас я предпочитаю поговорить.

У Кэт пропал аппетит.

– А я не хочу. Пожалуйста, не настаивай.

– Нет, Кэт. Я хочу знать, от кого ты ждешь ответа.

– Это касается Лолли, и больше я ничего не скажу, понятно?

– А что с Лолли?

– Ничего.

– Значит, у нас уже есть секреты друг от друга, Кэт?

– Оливер, опомнись. Ты просто…

– Что? Смешон? Слишком много на себя беру?

– Да.

– От кого ты ждешь известий?

«Оставь меня в покое!» – хотелось ей крикнуть Оливеру, но потом Кэт поняла, что на самом деле ему нужно не имя, а ее абсолютное доверие. Ему хотелось знать, что она любит его больше всего на свете. Больше сложностей и секретов. Он хотел быть Ее Человеком. А она в последнее время не позволяла ему этого.

Потому что кузины Изабел и Джун стали Ее Человеком. К ним она обратилась, когда все начало рушиться. С ними она делилась всем. Они нужны были ей сейчас как воздух.

«Оливер, извини, но я просто не хочу тебе говорить, – мысленно попросила прощения Кэт. – Но надо отделаться от тебя, чтобы поужинать».

– Я написала по е-мейлу старому другу Лолли. Она знала его до несчастного случая. Сообщила, что она… очень больна и что если он хочет навестить ее, то, по-моему, ей это будет приятно.

Он уставился на Кэт.

– И ты не могла просто сказать мне об этом раньше? – Шагнув к Кэт, Оливер положил руки ей на плечи.

Она пожала плечами.

– Я в последнее время не в себе, Оливер. Извини.

Они принялись за копченую говядину с пикулями.

Но от маринованных овощей стало кисло в горле.

«Я не позволю этому взять надо мной власть. Не допущу, чтобы ожидание известий от этого человека, с которым даже не уверена, что хочу встретиться, стало самой важной вещью в жизни сейчас».

Но он был важен. Потому что от него зависело спокойствие сердца Лолли.