Книга: Крушение
Назад: Глава 31
Дальше: Глава 33

Глава 32

– Тогда мы отправимся в Милле.
– Мы недолго.
– Мне просто нужно собрать вещи Оливера для поездки.
– Нужен водонепроницаемый плащ. Там Озерный край, а не солнечная лужайка.
– Палатку на двоих.
– Носки для похода.
– Матрас.
Мои муж и сын разговаривают со мной. Их челюсти смыкаются и размыкаются, брови двигаются на лицах, сходятся и расходятся, глаза то щурятся, то нет. Но я никак не улавливаю смысл происходящего. Слышу слова, много слов. Они сталкиваются друг с другом и перекатываются, гремя, словно волны, потом сшибаются прямо у меня над головой, словно я лежу под приливом и не могу разобрать, что же это за слова, они так похожи друг на друга… а когда открываю рот, чтобы спросить, о чем они говорят, не могу произнести ни слова. После пары попыток перестаю стараться, позволяю тяжести, накопившейся в теле, взять надо мной верх, придавить к креслу. Голова моя откинута назад, я прислонилась к стене. Смотрю на потолок. Он переливается и пульсирует, я вспоминаю Шарлотту, когда ей было три месяца от роду, она лежала в колыбельке, разглядывала серо-голубые тени от лампы на потолке гостиной, глаза ее светились любопытством.
– Час…
– Ну да, полчаса на одно и полчаса на другое…
– Приедем и заберем тебя. Оливер вернется в университет. Мы поедем на твоей машине.
– Ну вот, ты выглядишь более спокойной и расслабленной.
– Смотри, она улыбается, когда она в последний раз улыбалась?
Я смотрю на них с усилием и едва могу шевелить губами, слова не получаются. Сама себя не слышу, но Брайан и Оливер улыбаются, значит, я что-то сказала все же, что-то, что их приободрило. И они решили оставить меня в покое: целуют в щеку, трясут за плечо, гладят по голове и… уходят!
Без их голосов палата наполняется тишиной. Ушам больно от такой тишины. А потом…
– Бип, бип, бип.
Я различаю, как в углу комнаты пикает монитор, фиксирующий биение сердца. Медицинский метроном, постоянный верный друг Шарлотты, а теперь и мой заодно.
– Тик, тик, тик. Бип, бип, бип. Тик, тик, тик.
…мы в гостиной. Я лежу на диване, Шарлотта сидит на полу. Она собирает пластмассовые кубики, бросает их, ползет за ними, подбирает, снова бросает. На лице у нее написаны счастье и гордость – она научилась бросать и поднимать, теперь ей есть с чем вступить во взрослый мир. Я хочу, чтобы эта сцена стояла перед моими глазами вечно. Хочу переживать ее снова и снова.
Смотрю на дочку, она спит на койке, я протягиваю руку и касаюсь ее волос. Удивлена, когда не чувствую шелк младенческих кудряшек, но продолжаю все равно гладить, ведь это моя Шарлотта, какой бы она ни была…
Я так боялась. Память играет со мной, но картины прошлого растворяются и тают, как только я собираюсь их удержать усилием мысли. Все еще чувствую поцелуй Брайана на щеке, а руку Оливера – на своей руке. У меня почти идеальная жизнь, меня благословили.
Но вот скрипит половица, мои видения прерываются, и я понимаю, что кто-то открыл дверь в палату. А Брайан и Оливер ее не закрыли, когда уходили? Я и не заметила. Вижу мужчину в белом халате, он проходит мимо меня по палате. Встает у окна, боком ко мне, смотрит наружу.
Это доктор.
Я узнаю знакомое слово «доктор» и улыбаюсь. Он должно быть пришел, чтобы сообщить хорошие новости, сказать, что скоро Шарлотта придет в себя, что я смогу забрать ее из этого инкубатора, смогу привезти домой.
– Доктор? – Я изо всех сил стараюсь подняться, но происходит все как во сне. Делаю шаг к нему. – С моей девочкой все будет в порядке?
Что-то такое есть в форме головы доктора, что заставляет меня остановиться на месте посреди комнаты. В ярком и лучистом состоянии моего медикаментозного счастья вдруг прорастает черная клякса. Я смотрю на плечи доктора, на его стройную фигуру, он сам становится черным пятном на белом листе дня… пальцы рук и ног колет иглами изнутри, словно я неподвижно сидела часами. Иголки рассыпаются, кажется, по всему телу. Тело пытается очнуться, в то время как мозг спит, и я ощущаю внезапный порыв убежать прочь, но с чего бы это? Я нужна Шарлотте, куда же бежать…
– Доктор? – повторяю я. – Плохие новости? Поэтому вы молчите, да?
Ну да, конечно, я так и знала, что он принесет плохие вести, и теперь я всем своим существом готовлюсь к худшему, стараюсь прогнать морок.
Пару секунд доктор не шевелится. Мне интересно, слышал ли он меня вообще. Потом его плечи приподнимаются, когда он глубоко вздыхает, и вот… вот он оборачивается ко мне. Я не сразу узнаю серо-голубые глаза, большой нос и широкий рот с тонкими губами. Я смотрю на седые волосы, глубокие морщины у рта и густую щетину, которая покрывает его верхнюю губу, подбородок и горло.
– Ну здравствуй, Сьюзи-Сью.
Меня словно разряд электрического тока пронзает с макушки до пяток. Потом он повторяет слова, и я начинаю мелко дрожать. Как будто похолодало градусов на сорок за секунду.
Думала, я готова к этой встрече. Думала, что уже старая, сильная и достаточно устойчивая, чтобы не реагировать на тембр его голоса, но ощущение такое, словно я в машине времени перенеслась в прошлое, и мне снова двадцать три, я прячусь в шкафу, вздрагивая от звука его шагов, когда он идет из комнаты в комнату и выкрикивает мое имя.
Я делаю шаг назад, инстинктивно прижимая руку к животу, чтобы спрятать секрет, которого давно нет. Джеймс замечает мой жест, и равнодушное выражение на его лице сменяется на другое. Губы вытягиваются в нитку, глаза сощуриваются, ноздри раздуваются… но он справляется с приступом ярости. На его лице снова красуется широченная улыбка. Я несколько раз моргаю, не веря своим глазам.
– Миссис Джексон, я полагаю, – он шагает ко мне и протягивает руку, – меня зовут доктор Эванс. Сегодня я присматриваю за Шарлоттой.
Только этого мне не хватало, чтобы выйти из ступора, – не хватало имени моей дочери, произнесенного им вслух. Я кидаюсь к Шарлотте, кладу ей руку на плечо, смотрю в глаза Джеймсу, теперь он играет во врача. Он подходит к изножью ее койки, открепляет больничный журнал и с противным звуком листает его, просматривая. На последней странице кривится и трясет головой.
– Прогноз совсем плохой. Если только я не ошибаюсь, ваша дочка на пороге смерти. Буквально несколько минут, и все.
– Убирайся! – говорю так спокойно, как только могу, указывая ему на дверь. – Пошел вон, или я…
– Нажмешь сюда? – Джеймс оказывается уже с другой стороны кровати и прикрывает аварийную кнопку. Вдавливает ее со всей силы локтем. – Упс! Сломалась, надо же.
– Я буду кричать!
– Давай, ори, – он молча указывает на бейджик, прикрепленный к халату, – посмотрим, кому из нас поверит дежурная медсестра. Тебе – больной невротичке, матери этой… – он смотрит на столик у койки и потом – на меня, играя бровью, намекая на таблетки, которые Брайан принес с собой. – У тебя есть диагноз, а я – уважаемый доктор, профессионал.
– Но ты никакой не доктор! – рядом с Джеймсом на столике лежит стопка журналов, он их так и не забрал, а поверх них… мои ножницы. Если я смогу быстро проскочить мимо Шарлотты, то мне удастся их схватить, но Джеймс, скорее всего, окажется быстрее меня. – Медсестра тут же поймет, что ты притворяешься…
– Поймет, говоришь? – Он смотрит на свой бейджик и проводит пальцем по фотографии. – Да с чего бы. Я так похож на себя. Никто не почует подвоха. Кто скажет, что я не врач? В больнице так много посторонних в наши дни. Медсестра привыкла к незнакомым лицам. Кстати, о незнакомцах, – он осматривает меня сверху вниз, и ухмылка возвращается на его лицо, – годы тебя не берегли, Сью. Ты всегда была полноватой, но сейчас просто разжирела.
Я не отвожу взгляд от него. Стоит мне на секунду отвлечься, и Шарлотта окажется в смертельно опасности.
– Ты из-за беременности такая стала? – он смотрит на мою дочь, а я подавляю в себе желание прыгнуть на него и выдавить ему глаза. – Что, вынашивание этого уродца в течение девяти месяцев – это превратило тебя в жирного монстра или ты без остановки жрала кексы и масло?
Джеймс смеется, но я рада, что он перешел к словесной атаке. Я бы действительно удивилась, если бы он был вежлив и предупредителен, если бы не был собой. Я не отвечаю ему. Надеюсь, что из коридора донесется звук шагов или чьи-нибудь голоса и я смогу позвать на помощь, но почему-то в больничном крыле необычно тихо. Даже тележку не провезут и дверь не скрипнет.
– Она не такая огромная, как ты, Сью, но это только вопрос времени. – Он смотрит на Шарлотту. – Меня до сих пор передергивает, когда я вспоминаю твои жировые складки, рукоятки любви на твоем теле, твой огромный живот, твою вульву… как ты вообще умудрилась кого-то найти, кто с тобой лег, я не знаю… загадка!
– А об изнасиловании ты давно ничего не слышал, а?
– Изнасиловании? – Мертвенный взгляд перемещается на меня. – Изнасилование подразумевает, что ты забираешь что-то девственное от кого-то невинного, но ты никогда не была невинной, Сьюзи-Сью. Ты всегда была грязной шлюхой, которая с годами не изменилась.
– Нет, не была. Я была нормальной двадцати с небольшим лет девушкой, у которой было полно бойфрендов и отношений на одну ночь. Я не была девушкой легкого поведения, дикаркой, необычной или грязной, или потасканной, или чем-то еще, с чем ты меня сравнивал.
– Правда ранит, Сьюзи-Сью.
– Но это ложь, а не правда. – Слова лились из меня, я не могла их остановить. Двадцать лет я думала об этом, мысли бродили во мне, умирая невысказанными. Я старалась блокировать их, но чем больше я сопротивлялась, тем сильнее они становились. Неудивительно, что они просочились в мои сны. – Ничто из сказанного тобой не было правдой, Джеймс. Ты старался заставить меня стыдиться себя. Сожалеть о жизни, которой я жила, потому что не мог принять тот факт, что я жила до тебя. Но к двадцати годам почти никто не бывает чистым листком, ты не знал? Как бы тебе ни хотелось, но к двадцати у всех уже есть прошлое.
Он качает головой.
– Все еще гордишься тем, что ты шлюха, понятно. Двадцать лет прошло, а ты так и не переучилась.
– Ты меня вообще любил, Джеймс?
Он вздрагивает, словно вопрос его обезоружил, потом медленно моргает и приходит в себя.
– Конечно. Ты была любовью всей моей жизни…
– Нет, Джеймс. – Я потихоньку открываю ящик столика у кровати, пытаюсь нащупать пальцами нож для бумаг, что-нибудь острое, что могла бы использовать в качестве оружия, но все, что мне удается найти, это новая упаковка платочков. А еще что-то гладкое, квадратное и кожаное. – Я не была любовью всей твоей жизни. Если бы ты по-настоящему меня любил, то принял бы меня с прошлым, но вместо этого ты заставил меня страдать, потому что я не соответствовала идеальному образу, который ты себе создал.
Его рот кривится в гримасе отвращения.
– Ты обманула меня, Сьюзи, заставила поверить в то, что ты не такая, как все. Что ты красивый ангел, но ты им не была. Ты была, как все, – грязной шлюхой, лондонской потаскухой. Ты была недостаточно особенной для меня.
Он приближается к Шарлотте, проводит указательным пальцем по ее скуле, потом дотрагивается до ее головы, гладит рукой по волосам, потом – еще раз. Его взгляд напряжен, он глубоко и тяжело дышит носом.
– Мама тебе внушила? – добавляю я, когда он придавливает Шарлотте веко пальцем. – Внушила, что такому особенному мальчику нужна совершенно особенная девочка? И бог пошлет Джейми ангела, который будет беречь себя специально для него, да?
– Я же берег себя для тебя, – он перестает трогать Шарлотту и тянется ко мне через кровать. Я отшатываюсь назад, как только понимаю, что он тянется к моей шее. Если я не могу позвать никого на помощь, то должна как можно дольше отвлекать его от Шарлотты. Я должна стать для него приманкой.
– Нет, ты не берег, Джеймс. Ты девственность потерял с проституткой.
– И ты думаешь, я этим горд? То, что должно было достаться особенной женщине, стать знаком единения душ, стало грязным половым актом со шлюхой.
– Но в том не было моей вины.
– Нет, – Джеймс начинает плакать и берет Шарлотту за руку, прижимает руку к губам, склоняет голову. – Не было твоей вины, – слеза пробегает по его щеке. – Прости меня, Сьюзи, я так виноват перед тобой за все. Ты не потаскуха и не шлюха. Ты красивая, добрая и сердечная женщина. Я никогда тебя не заслуживал. Поэтому я и был так жесток с тобой. Я хотел, чтобы ты не вынесла и ушла.
Я смотрю на него потрясенная. Он плачет, слеза бежит за слезой, мы смотрим друг на друга, никто из нас не готов говорить дальше, но вдруг… вдруг тишину разрывает далекий разговор двух женщин в коридоре. Я смотрю на дверь, кричу ли я? Бегу ли? Но если побегу, то Шарлотта останется с ним один на один, а это слишком опасно. Тогда только кричать. Я открываю рот и…
Хрясь! Звук такой, будто ломают куриную кость, словно собака ее перегрызает. И я оборачиваюсь на звук. Джеймс держит Шарлотту за правую руку, за запястье. Ее мизинец отогнут под неестественным углом, под девяносто градусов. Палец зашел за ладонь, так его вывернули.
– Приветик, мамочка, – Джеймс говорит детским голосом, машет мне изуродованной рукой дочери, сломанный палец хлопает, как крыло. – Посмотри, я сломала пальчик.
– Отстань от нее, ты, урод! – я кидаюсь к ним, падаю на койку, упираюсь коленом, пытаюсь наброситься на Джеймса, оттолкнуть его от дочери, но он слишком быстр и ловок. Он отталкивает меня, и я заваливаюсь на Шарлотту.
Я борюсь, чтобы встать, но Джеймс хватает за правый локоть и выкручивает так, что давит им на горло Шарлотте, на трубку, которая соединяет маску на ее лице и кислородный аппарат. Трубка выпадает… из груди Шарлотты вырывается какой-то страшный звук, она… дышит…
– Если только заикнешься, чтобы позвать на помощь, – говорит Джеймс, впиваясь пальцами в мою руку, его лицо – в нескольких миллиметрах от моего, щекой он меня прижал к койке, – я ей все пальцы переломаю, один за другим, а ты будешь смотреть. А потом я сверну ей шею, поняла?
Я киваю.
– Давай, вставай.
Я стараюсь встать, но Джеймс хватает меня за волосы. Он тащит меня и привязывает к изножью койки, так, чтобы я оказалась четко напротив него. По мне пробегает волна страха, потом он еще сильнее хватается за мои волосы, я падаю на колени.
Несколько секунд, кажется, ничего не происходит. Единственные звуки в комнате – это бибиканье аппарата в углу и дыхание Шарлотты. Я закрываю глаза и готовлюсь к удару, к тому, что со мной произойдет что-то страшное. Но раздается скрип ножки стула по линолеуму. Джеймс садится и начинает говорить.
– У меня разбилось сердце, когда я понял, что ты ушла, – он говорит спокойно и медленно, шепчет, и я боюсь на него посмотреть через спутанные волосы. Он сидит на стуле возле Шарлотты, уронив голову на руки. – Я пошел к флористу в перерыве на обед и купил тебе цветы. А по пути домой зашел в магазин детской одежды на Хай-стрит, я его раньше вообще не замечал. Витрина так и манила, и я не смог устоять. Знаешь, что я купил там?
Я не шевелюсь.
– Знаешь, что я купил, Сьюзи-Сью?
Я качаю головой.
– Платье. Я купил красивое красное платье с белыми кружевами по юбке. Оно было крошечным, Сьюзи. Для ребенка от нуля до трех лет. Я никогда в жизни не видел ничего столь совершенного, Сьюзи, и не мог дождаться момента, когда покажу его тебе… – Джеймс закашлялся от избытка эмоций. – Я же тебе говорил, что всегда хотел иметь дочку, да?
Я киваю.
– Я был на седьмом небе от счастья, когда ты сказала, что беременна.
Я прикусываю губу. Джеймс совсем не был рад, когда я сказала, что беременна. Он обвинил меня в измене и три часа орал на кухне, требуя, чтобы я сказала, чьего ребенка ношу, пока я корчилась на полу и рыдала в собственные колени.
– Это была самая чудесная новость на свете, то, что ты носишь моего красивого ребеночка, невинное дитя, – я чувствовал, что меня распирает от гордости. Наконец-то я бы смог полюбить кого-то без колебаний, не боясь, что меня предадут. Я бы любил, и меня бы любили в ответ. Навсегда.
Шарлотта дышит, я слышу это. Но ее дыхание нестабильно, вот появились свистящие звуки. Надо надеть на нее маску как можно скорее. Без достаточного притока кислорода ее мозг… я закрываю глаза и произношу про себя быструю молитву, второй раз с тех пор, как произошел несчастный случай. Не уверена, что и в первый раз меня услышали.
– Итак, я вернулся домой, исполненный любви, счастья и надежды, с огромным букетом цветов и красивым платьем, а тебя нигде не было, – в голосе Джеймса появляется скрипучая нота. Я напрягаюсь. – Я никак не мог сообразить, куда же ты делась, особенно учитывая, что я запер дверь, когда уходил. Я был потерян, Сьюзи-Сью, так ужасно и бесповоротно потерян без тебя. А потом разозлился, что ты посмела испортить мой же сюрприз. Потому что ты эгоистичная и гадкая, а какая же еще?
Под койкой у Шарлотты достаточно места, чтобы спрятаться. Если прямо сейчас упасть на пол, я, возможно, смогу туда заползти, а оттуда – к двери. Джеймс отойдет от Шарлотты и попытается достать меня, но я стану кричать, может, кто-то успеет прийти, пока не стало слишком поздно.
– Ты думала, что умная, да? Сбежала и оставила меня с носом, так? Даже в щечку не поцеловала на прощание. И это после всего, что мы вместе пережили! Но я был умнее тебя, Сьюзи.
Я касаюсь рукой линолеума и заваливаюсь направо. Мне надо действовать очень быстро, иначе Джеймс ухватит меня за лодыжку и не даст упасть.
– Я пошел к тебе в швейную комнату, нашел клочок бумаги на полу. Это была страница из «Желтых страниц», – он трясет головой, – Я знал, что ты на многое способна, Сьюзан, но не подозревал, что ты… – голос его срывается, – что ты пойдешь на детоубийство.
Я кричу от боли, потому что он тянет меня за волосы и вырывает клочок, который падает на пол палаты. И вот Джеймс уже верхом на мне, зажимает мой рот, душит.
– Вставай давай, ты, сука-детоубийца!
Он вздергивает меня и рывком ставит на ноги, притесняет к кровати Шарлотты. Бедром я упираюсь в металлический край койки, и, когда пытаюсь заслониться правой рукой, Джеймс хватает ее и тянет к носу и рту Шарлотты.
– Любишь ее, да? – шепчет он мне в ухо. – Думаешь, она красивая, чистая и невинная, да?
– Прошу тебя, – бормочу я сквозь его мертвую хватку, – не делай этого. Она не совершила ничего плохого.
– Но она не невинна, Сьюзи-Сью, ты знаешь, да? Она маленькая шлюшка, как и ее мамочка. Я слышал, как она мычала, словно свинья, когда тот парень трахал ее, поставив на колени, как грязную потаскуху, и я хочу, чтобы ты смотрела, как она будет умирать.
– Нет! – Я стараюсь оттолкнуть его, оторвать свою руку от лица дочери, но Джеймс держит меня очень крепко. Ладонью я чувствую, как Шарлотта дышит, как ей трудно, и странный звук вдруг появляется в комнате.
– Ты украла у меня кое-что очень драгоценное и дорогое, Сью. Ты убила моего ребенка, а теперь я убью твоего.
Он всем весом давит на мою руку, нос Шарлотты издает страшный хруст, и я понимаю, что он только что сломался. Бибиканье монитора, фиксирующего сердцебиение, стало громче и интенсивнее. Волна, которая на мониторе раньше была волной, вытянулась в линию, кровь отлила от лица дочери, а глазные яблоки фактурно обозначились под веками.
– Ну вот, совсем немного осталось, – шепчет Джеймс в ухо, пока тело Шарлотты бьет судорога и руки ее дергаются. Джеймс смотрит на монитор и тянется к кнопке выключения. – Мы же не хотим, чтобы сюда примчалась вся королевская рать, когда она отключится, нет?
– Нет! – Я отчаянно извиваюсь, пока он тащит меня на другую сторону комнаты. Рука не слушается меня, когда я хочу ударить его по голове. Я стукаюсь ей о край кровати, и две вещи случаются одновременно: кровать толкает стопку журналов на столике, и мне в руку соскальзывают ножницы. Я взмахиваю рукой с оружием, вложив в этот жест всю свою силу, и всаживаю его глубоко в бедро Джеймсу. Он падает, хватаясь за ногу.
– Помогите! Кто-нибудь, помогите! – кричу я изо всех сил, нависаю над Шарлоттой. У нее посинели губы, она едва дышит. – Помогите же!..
Я пытаюсь вытолкнуть койку из комнаты, но колеса заблокированы, и мне не справиться.
– Кто-нибудь! Прошу! – слова вылетают из меня, а сама я закрываю Шарлотту своим телом, голова повернута направо, руками я держусь за голову. Я вижу Джеймса под собой, в его правой руке окровавленные ножницы, а глаза потемнели от ярости. Я закрываю глаза, когда он заносит ножницы, и молю только об одном: даже если уже слишком поздно для меня, может, хоть кто-нибудь все же услышит мой крик и спасет Шарлотту, прежде чем он и ее убьет…
– Нет!
Кровать резко вздрагивает, я чувствую вес чьих-то рук на плечах, слышу шум, словно тела падают на пол. Слышу, как кто-то дерется, скребет по металлу металлом. Стараюсь встать, чтобы освободить Шарлотту от веса собственного тела, но в правой руке сильная боль, а потом все закручивает в черную дыру…
Назад: Глава 31
Дальше: Глава 33