Глава 31

Я мчусь от стоянки к двойным дверям больницы, но ветра на лице не чувствую. Не слышу механический голос, который говорит, что двери открываются, когда я вхожу в лифт. Не чувствую запаха антисептика, когда надеваю на руки тонкие перчатки перед тем, как войти в палату. Я толком не вижу, не слышу, не ощущаю и не чувствую ничего. Я в Лимбе, и бегу через свой самый страшный кошмар, догоняя тень моей спящей красавицы-дочки. Она так близко, совсем рядом, я даже могу потрогать ее кончиками пальцев, но вот… – вот она улетает от меня, а я не могу ее удержать.

Она может умереть, пока я доберусь до нее. Я очень четко это знаю. Это понимание у меня, кажется, в костях, в моей плоти. Я бы поставила на это свою жизнь. Отдала бы жизнь, вернее. Джеймс ее у меня не заберет, он меня не сломает. Это я его сломаю, просто не оставлю ему выбора.

Вижу перед собой дверь палаты, она чуть дальше по коридору. В ней кто-то есть, кроме Шарлотты. Из палаты падает свет. Кто-то там, внутри, с моей дочкой. Я перехожу на бег, но бегу как сквозь туман, увязая с каждым шагом, двигаюсь все медленней и медленней.

Я разлучила Джеймса с его ребенком навсегда, потому что знала, что никогда не смогу по-настоящему сбежать, если выношу и рожу его дитя. Да и был бы это ребенок? Это была бы удавка на моей шее, жесткий поводок, за который он мог бы тянуть в любое время, как только ему потребовалось бы. Как только ему захотелось бы надо мной поиздеваться или наказать меня.

На глазах у меня не было слез, внутри не было паники, когда я вошла в больницу. Я приняла таблетку без колебаний, легла на кровать без мысли о чем-либо и обхватила себя за живот, пока шла процедура. Я даже не заплакала, когда по ноге потекла кровь. Потом я пошла в туалет и выкинула из себя то, что носила внутри, смыла прочь. Через полчаса, когда я лежала свернувшись калачиком на кровати, меня погладила по голове медсестра и сказала: «Ты же сильная девушка, да? От боли ты приняла только одну таблетку». И я всхлипнула, словно речь шла о моей смерти.

Сильная? Ха! Скорее совсем слабая. Я годами жила с монстром, который изощренно пытал меня, называя это любовью. Меня унижали, преуменьшали мои достоинства, ругали и постоянно проверяли на каждом шагу. Меня судили за каждую малость, критиковали и отказывали в человеческом отношении. Я сама по доброй воле отрешилась от друзей, от семьи, потеряла работу, лишилась мечты всей жизни – и все ради того, чтобы остаться с Джеймсом. И я не могла от него уйти. Я несколько раз пыталась, но была слаба, воля моя была слаба. Он всегда возвращался в мою жизнь, в мое сердце. Никакой силы не было в том, чтобы лежать на больничной койке, сделав аборт, но в этом была… свобода. Буть я сильной, я бы с гордо поднятой головой вышла из клуба в Камдене три года и двести семьдесят дней тому назад, когда… когда Джеймс в шутку назвал меня «шлюшкой». Будь я сильной, я бы отказалась снова с ним видеться, после того как он отказался спать в моей постели, потому что другие мужчины в ней спали. Будь я сильной, я заявила бы на него в полицию сразу после того, как он меня изнасиловал. Будь я сильной, я бы прервала эту череду кошмаров, и он больше не принес бы несчастья ни одной женщине…

Я не плакала о ребенке, от которого избавилась этим вечером, но все время помнила об этом, сколько бы лет ни прошло. Каждый год на годовщину аборта я плакала, да. Потому что он не заслужил того, чтобы потерять жизнь, потому что я была зла на Джеймса, вынудившего меня поступить именно так. Иногда я сожалела о содеянном и размышляла, что могла бы родить и взять ребеночка с собой в Грецию, родись у меня мальчик или девочка. Я бы преподавала английский и была мамой…

Часто мне приходила в голову мысль о том, что меня непременно накажут за то, что я сотворила. Думала, что больше никогда не рожу, но появилась Шарлотта, наш с Брайаном чудесный ребенок. Она родилась ровно через год после моего замужества. И я почувствовала, что меня благословили, простили, словно в жизни, как в большой книге, началась новая глава, и теперь я была по-настоящему свободна. Когда я захотела подарить ей сестренку или братика, у меня ничего не получилось, – лишь четыре выкидыша, один за другим. За три года.

Шарлотта, моя чудесная девочка.

Я открываю дверь в палату к ней…

Шарлотта лежит, раскинувшись, на больничной койке. На ней нет одеяла, чистая пластиковая трубка торчит изо рта, на груди мозаика из разноцветных электродов. Монитор, фиксирующий биение сердца пикает в углу комнаты. Он отсчитывает время не хуже метронома – я закрываю глаза, хочется спать.

– Сью? – Кто-то кладет мне руку на плечо, рука тяжелая. – Хочешь чашку чаю?

– Брайан? – я несколько раз моргаю.

– Сью? – Он смотрит на меня и хмурит брови, но я не могу разобрать, чем он недоволен, о чем он думает. – Сью, ты в порядке?

– Ты в порядке, мама? – Я реагирую на слово «мама», но его произносит не Шарлотта. Это Оливер, он сидит у ее кровати. У него стопка журналов «Нэшнл джеографик» на коленях, а в руках – мои лучшие ножницы для стрижки. На столике у кровати Шарлотты высится куча вырезок.

– Мам? – снова говорит Оливер.

Не припомню, когда он в последний раз называл меня мамой.

– Я… – Я смотрю сначала на него, потом на Брайана, потом снова на Оливера. Что они здесь делают? У меня чувство, что из кошмара я попала в монохромный, обычный мир. Почему они пьют чай? Они что, не осознают, в какой опасности Шарлотта? Я смотрю на Брайана, и в глазах моих немой вопрос.

Он в ответ улыбается, все еще держит руку у меня на плече.

– Оливер заскочил забрать свои журналы и сказал, что хочет навестить сестру, прежде чем снова уедет учиться в университет. Мы приехали на его машине.

– Так вот что, ты приехал на его машине…

– Ага, а моя дома, она не заводилась, какая-то проблема с зажиганием. Я так думаю. Чем быстрее я куплю себе электрокар, тем лучше. – Брайан трясет меня за плечо. – Мы ждали тебя, ждали, когда вернешься с побережья, чтобы ты могла поехать с нами, но ты сказала, что хочешь побыть в одиночестве. И я подумал, что… – он замолкает. – Я бы оставил тебе записку, но я просто забыл, закопавшись со сборами.

Оливер смеется.

– Вроде ты не из забывчивых, пап.

Я смотрю на них обоих. Они смеются и радуются, но у меня в машине на пассажирском сиденье два окровавленных детских носочка и открытка с прямыми угрозами нашей дочери.

– Ты какая-то бледная, – Брайан усаживает меня в пустующее кресло слева от Шарлотты, а сам садится на корточки возле.

Все мы молчим несколько минут, но Брайан глубоко вздыхает. Он готовится сказать что-то очень важное.

– Я вот что нашел, – из кармана брюк он достает пакетик с тремя белыми таблетками. – Я решил прибраться. Мне показалось, что тебе это будет приятно после всего, что случилось, но… – он смотрит на таблетки в ладони, словно это какие-то диковинные сокровища. – Я думаю, что ты можешь мне сказать, Сью. А?

– Да, у меня есть что сказать, – неожиданно для себя самой я выпрямляюсь. Брайан отшатывается от меня, удивленный. – Шарлота в опасности. Меня выследил Джеймс. Я не выдумываю на сей раз, Брайан. У меня есть улики. В машине. Окровавленные носочки. Он знает о том, что я сделала аборт, и теперь хочет отомстить, убив Шарлотту. Он шантажировал ее, вот почему она в коме, вот почему шагнула под автобус в тот субботний день. Но ему этого мало, он хочет ее убить, – я беру Брайана за руку, – он хочет ее смерти. Он ее убьет.

Я смотрю в лицо мужу, чтобы увидеть его реакцию. Его гнев хотя бы, но реакции нет, только быстрый тихий взгляд в сторону Оливера.

– Брайан? – Я сильнее сжимаю его руку. – Ты ведь веришь мне? Посмотри на мои руки, они… – Но на руках у меня нет ни следа крови. – …чистые. Но это потому, что я их вымыла перед тем, как войти сюда. Пойдем к моей машине, я покажу тебе носочки и… – Я стараюсь встать, но Брайан усаживает меня обратно в кресло. – Брайан, прошу тебя! Почему ты так странно смотришь?

Брайан смотрит на Оливера, потом кивает ему. Через пару секунд Оливер подходит ко мне, у него в руках пластиковый стаканчик.

– Сью, – Брайан высвобождает руку из моей ладони, – прими, пожалуйста, эти таблетки.

– Нет! – Я умоляющим взглядом смотрю на Оливера, но он отводит глаза. – Со мной все в порядке! Я пошла ко врачам только потому, что ошиблась, обвинив учителя Шарлотты, но на этот раз у меня есть настоящее доказательство, понимаешь? Настоящее! Больше я не ошибусь. Прошу! Просто давай дойдем до моей машины, и я тебе его покажу.

– Сью, – Брайан кладет таблетки мне в рот. Они липнут к нижней губе. – Сначала прими лекарство, потом поговорим.

– Нет! – Я пытаюсь встать, но Брайан придавливает меня рукой и не дает выпрямиться. Давит он мягко, но давит. И он меня не отпустит.

– Прошу, мам, – Оливер шагает ко мне, протягивая пластиковый стаканчик, словно это не стаканчик, а святыня какая-то. – Сделай глоток, проглоти таблетки.

– Оливер, не надо…

– Это лишь вода…

– Мне все равно, что это. Я не буду…

– Мама, прошу! Мы так о тебе беспокоились, столько времени с ума сходили. Ты… – он отворачивается, не в силах смотреть мне в глаза, – ты сама не своя с тех пор, как Шарлотта попала под автобус. Вся эта возня с Кейшей, разговоры, кто кому был лучший друг, расспросы Дэнни, вызнавание у него номера и адреса Кейши… ну, я решил, что это странно, но ничего не говорил до тех пор, пока отец не нашел твои таблетки в щели между подушек…

Туман, в котором я была входя в палату, вдруг рассеялся, и я увидела мужа и пасынка словно впервые. Они думают, у меня помрачение рассудка. Вижу это по их сдвинутым бровям, по их осанке, по их шепоту чувствую. Они все сопоставили и решили, что я того. И что бы я теперь ни делала, о чем бы ни говорила, я их не смогу переубедить. И что я могу сказать? Что в последнее время с друзьями Шарлотты провела больше времени, чем со своей дочерью? Что ездила в ночной лондонский клуб и сидела в машине агента известного футболиста? Что заглядывала в чужие окна через занавески? Они ни единому моему слову не поверят! Хуже того: они решат, что все это – часть моих галлюцинаций. И, разумеется, у меня именно галлюцинации, я же не принимала таблетки, так?

Я могла бы показать им свои сокровища на пассажирском сиденье, но они решат, что я сама их подбросила. Чтобы добиться внимания или потому что была разочарована. Брайану хватит одного взгляда на окровавленные носочки, и он тут же позвонит в клинику. В психиатрическую клинику! Мне остается только одно. Одно.

Смотрю на таблетки в руке у Брайана.

– Если я их приму, – говорю я уверенно, – ты меня выслушаешь?

Он едва улыбается.

– Конечно, дорогая.