Раздел 4.
Масоны
Происхождение масонства
Орден франк-масонов, в наши дни известный во всех странах европейской культуры, ведёт родословную от очень скромного по происхождению Лондонского клуба начала XVIII века.
Слово free-mason (свободный каменщик) перешло из английского в другие европейские языки уже после того, как оно потеряло и в Англии свой первоначальный смысл.
До последней четверти прошлого века термин «франк-масон» противополагали обыкновенно краткому термину «масон», как обозначающий не каменщиков-рабочих (или оперативных масонов, как говорили в Англии), а каменщиков-мыслителей (спекулиятивных масонов), по имени только связавших себя с соответствующим ремесленным цехом. В частности в них видели то «рыцарей Храма», скрывавшихся под маской франк-масонов после разгрома их ордена Филиппом Красивым, то группу учёных и философов, вступивших в масонский цех, чтобы скрыть от враждебно настроенного к ним правительства свои гуманитарно-филантропические цели. Знакомство с документами показало, однако, всю ошибочность этих предположений.
Предками современных франк-масонов, носившими это же имя, были несомненно настоящие каменщики, и добавление к названию их ремесла слова «свободный» (free, frank) имело первоначально профессионально-ремесленное, а не социальное значение. Слово free-mason встречается в английских документах начиная с последней четверти XVI века, по наиболее вероятной гипотезе, выдвинутой в 1887 году одним английским архитектором.
Это были известные в Англии в эпоху готического стиля sculptores lapidum liberorum (первое упоминание — в документе начала XIII века) — «каменотёсы свободных камней». «Свободными камнями (Free-stones) в отличие от обыкновенных (rough-stones) назывались в Англии более мягкие каменные породы, вроде мрамора и известняка, употреблявшиеся для более тонкой, барельефной работы. Путём сокращения длинного термина и произошло, по этой гипотезе, английское слово free-mason.
В эпоху готического стиля франк-масонами называлась, во всяком случае, более искусная категория квалифицированных, как сказали бы теперь, строительных рабочих. Позднее, с упадком готического стиля, различие двух категорий каменщиков утратило практическое значение, вследствие чего исчезло представление и о точном смысле обоих терминов: уже в XIV веке цехи каменщиков называются безразлично то просто масонскими, то франк-масонскими.
Но воспоминание о большей почётности данного термина всё же сохранилось: когда старинные братства каменщиков выделились в отдельную от цеха организацию, получившую известную популярность среди высших классов общества (XVII век), она удержала за собой название франк-масонов, представив цеховой организации называться просто масонами (companies of mason); длинное название принял и современный масонский орден, огранизовавшийся в начале XVIII века по типу старинных ремесленных братств.
Связь, которая соединяет современный масонский орден со старыми братствами, носит, в сущности, внешний характер, сводясь лишь к известной преемственности ритуала и терминологии. История старого масонства является не столько главой из истории Ордена, сколько введением к ней.
К тому «доисторическому периоду» можно отнести и идейных предшественников позднейших масонов-алхимиков и утопистов XVII века с их проектами всемирных союзов и планами преобразования человечества: если старые организации каменщиков были номинальными предками масонства, то истинными, духовными, предками его были именно эти представители дореволюционной европейской интеллигенции.
Началом исторического периода масонства следует считать 20-е годы XVIII столетия — эпоху возникновения так называемых «великих лож».
История старых организаций каменщиков тесно связана с общей историей ремесленников гильдий и братств.
Появление первых ремесленных гильдий (crafts, mysteries, compagnies, guilds) относится в Англии к началу XII века, но документальные указания на гильдии каменщиков встречаются не ранее конца XIV века. Лондонские гильдии делились в это время по своей значительности на три разряда: первый посылал в городской совет по 6 представителей каждой гильдии, второй и третий — по четыре и по два; каменщики (free-masons) принадлежали ко второму разряду. В 1411 году произошла «инкорпорация» (включение в число официальных учреждений) их Лондонского цеха, а в 1472 году он получил свой герб.
В XV веке цехи уже господствовали в английских городах: старые торговые гильдии отодвинулись на задний план.
Древнейшие из дошедших до нас документов, рисующие положение английских строительных рабочих, относятся к середине XIV века и началу XV столетия. Это уставы артели, работавшей при церкви св. Петра в Йорке, составленные для неё в 1352, 1370 и 1409 году руководившим её работами церковным капитулом. Из уставов видно, что работы артели производились в крытом помещении, так называемой ложе (lodge), служившей для холостых рабочих и спальней; за порядком работы и за поведением каменщиков следили старший мастер и надзиратели, высший же надзор оставался в руках представителя капитула — супервизора; вступая в артель, рабочие приносили присягу «над книгой» (очевидно уставом), обязуясь подчиняться во всём капитулу и соблюдать изданный им устав. В XV веке ложей называли уже не только мастерскую артели, но и саму артель.
Масонские ложи — братства — лишь постепенно выделились из цехов (crafts) в качестве особого организма. Ещё во 2-й половине XV века оба типа организации, по-видимому, совпадали, и Лондонский цех масонов так, например, и назывался в современных документах «Святой Цех и Братство масонов». Позднее между ними проходит уже заметная грань: цехи ведут чисто ремесленные дела, братство, более сплочённая и дружная часть цеха, хранит традиции морального общения и взаимопомощи; члены цеха могут уже и не быть членами братства, а с другой стороны для поступления в братство не требуется быть непременно цеховым рабочим; принеся в ложе присягу и сделав вступительный взнос, можно получить звание «каменщика» (франк-масона), никогда не брав в руки рабочей кирки.
Древнейший документальный случай принятия в масонскую ложу постороннего цеху лица относится к Эдинбургской ложе: 3 июня 1600 года на собрании её присутствовал, как значится в протоколе, Сэр Джон Бозуэль, лорд Очинлекский. Присутствие знати в шотландских ложах становится с тех пор заурядным фактом: имена виконтов, графов и сэров, принятых в ту или иную ложу, обычно прямо в звании цехового мастера, попадаются в документах XVII века на каждом шагу. Правда, ещё в конце столетия в Шотландии встречались ложи, состоящие сплошь из ремесленников (например, ложа в Глазго), но рядом с ними были ложи вроде Абердинской, где в 1670 году из 49 членов всего 12 были профессиональными каменщиками, а остальные были — дворяне, пасторы, коммерсанты и представители интеллигентных профессий.
Кроме знати, к каменщикам примыкали в отдельных случаях представители интеллигенции и учёного мира, привлекаемые фантастической историей масонства, возбуждавшей их научную любознательность.
По описанию Плота, для приёма в общества новых членов требовалось собрание, по крайней мере 5 или 6 франк-масонов. «Эти собрания, — замечает Плот, — называются в некоторых местах ложами». Вступительные обряды заключались и здесь в сообщении тайных знаков, «посредством которых члены общества узнают друг друга, где бы они ни находились», и сопровождались банкетами по установленному ритуалу. Новички, как и в Шотландии, в день приёма дарили «братьям» перчатки, а взаимные обязанности членов заключались в помощи на случай старости, безработицы и болезни.
Подобно старинным братствам, франк-масонские общества XVII века поддерживали между собой живую связь и составляли фактически единую организацию: принятый в 1646 году в Иоррингтонскую ложу археолог Ашмоль в 1682 году безо всяких добавочных церемоний допускается на заседание Лондонской ложи и даже председательствует на нём в качестве старейшего масона.
Развитие масонства в Англии. «Невидимая философская коллегия». «Сократовское общество»
Описанные общества франк-масонов, всецело пропитанные ещё духом старых ремесленных братств, в идейном отношении мало соприкасаются с позднейшим масонством. Более тесной была его идейная связь с философским и социально-реформаторским движением XVII века — с теми тайными и полутайными кружками учёных и утопистов, которые были так типичны для этой эпохи.
Не всё в них было пустой фантастикой, пережитком далёких эпох: в туманной мистике и загадочных символах, бывших данью культурным особенностям момента, скрывалось здоровое зерно свободной мысли, прокладывавшей себе путь через лес церковной схоластики и фанатизма, обессиленная десятилетиями конфессиональных войн, она была ещё слишком слаба, чтобы доверху открыть перед врагом своё забрало, и глубокими корнями слишком тесно соприкасалась с вековыми воззрениями народа, чтобы сразу облечь себя в современное платье.
Этим стремлением были проникнуты и все утопические романы XVII века.
Уже в самом раннем из них — в «Описании христианской республики» (1619 г.) автора «Химического брака» Андрэ — видную роль играет «Академия естественных наук», а в планах ученика его Комениуса (Амос Комениус — 1592—1671 — известный педагог и вождь современного ему гуманитарного движения. В 1641 году он, по приглашению Долгого Парламента, приезжал для организации протестантских школ и в Англию) «универсальная коллегия» учёных занимает уже центральное место дорога «света» (Via Lucis) идёт к нашему сознанию через 7 ступеней — отказ от брака, общение друзей, публичные празднества, школы, печать, мореплавание и седьмую ступень, возвещающую «всеобщее возрождение»: она осуществляется работой «универсальной коллегии благочестивых и даровитых людей всех стран», орудия её — «универсальные знания» (пансофия, панистория и пандогматика) и «универсальный язык», раз в год она устраивает в пределах Англии общие съезды, «Храм Мудрости», воздвигаемый ею, строится по принципам самого Верховного Строителя (Бога) и открывает свои двери для «всех, рождённых людьми».
Близкими Комениусу идеями было проникнуто и посмертное произведение Бэкона «Новая Атлантида» (изд. в 1638 году). На далёком острове Бензалем живёт неизвестный доселе европейцам христианский народ, он обращён из язычества путём чудесного откровения, через 20 лет после вознесения Христа. Самым замечательным учреждением острова является «Орден Соломонова Храма», или «Коллегия дней творения», стремящегося к духовному обогащению человечества и к усилению его власти над природой, тайные эмиссары коллегии — так называемые «коммерсанты света» — разъезжают в поисках знания по всей земле, их товарищи — «плагиаторы» и «коллекторы» — собирают знания в книгах и в технической практике; «пионеры» занимаются научными экспериментами, «компиляторы» и «эвергеты» систематизируют и классифицируют добытый материал и т. д. — законченная система научной работы, план универсальной академии наук.
Скромное начало практическому осуществлению всех этих планов было положено в 1645 году основателем кружка Лондонских и Оксфордских профессоров, или «невидимой философской коллегии», как называет кружок в своих письмах один из главных основателей его Роберт Бойль. Во время революции кружок пришёл в упадок и возродился лишь в 1662 году в виде «Королевского Общества Естественных Наук».
«Акт о веротерпимости», изданный Парламентом после изгнания Стюартов (1688 год), кроме католиков исключал из числа полноправных граждан и «атеистов», которыми назывались тогда все сомневающиеся в истинности традиционных религий, хотя бы и признающие существование Бога. К числу таких вольнодумцев принадлежалии сторонники «разумной религии» — деисты.
Поколения, выросшие в Англии после революции 1688 года, вообще более решительно, чем предыдущие, порывали со стариной, и в области религиозной критики шли гораздо дальше протестанских филантропов первой половины столетия: молодые философы вроде Шефтсбери (1671—1713) и Толанда (1670—1722) не останавливались перед критикой самых основ христианства, и на место библии выдвигали отвлечённый человеческий разум.
Их было немного: господствующие классы опасались их «разрушительных» идей, народные массы их не понимали.
Вождь деистов Джон Толанд на горьком опыте убедился в невозможности открытой пропаганды своих идей: его «Христианство без тайн» было уничтожено рукой палата, а сам он бегством спасся от неминуемого ареста.
Создавалась почва для новых эзотерических учений и нового поворота к символизму. Последнее, анонимно изданное в 1720 году, сочинение Толанда — «Пантеизм» написано уже туманным символическим языком, и опять выдвигает, известную со времён розенкрейцерства, фикцию тайного общества: «Сократовское общество» пантеистов процветает в Амстердаме, Париже, Риме, Венеции, Лондоне, поддерживая культ «трёх величайших благ мудреца — Здоровья, Свободы и Истины», особый ритуал — «сократовская литургия» — служить прославлению великих мыслителей с Сократом во главе, но и из их памяти уже не делают кумира: идейный прогресс достигается усилиями свободного от всяких оков и авторитетов ума…
Франк-масонский орден — потомок старого масонского братства — возник не раньше второго десятилетия XVIII века, и основателями его были люди, вовсе не задававшиеся широкими реформаторскими и философскими целями.
Первые Великие ложи возникли в Англии в более мирную эпоху, когда огромное большинство людей высшего и среднего класса не помышляло уже ни о чём, кроме отдыха от бесконечных смут и борьбы предшествующих десятилетий. С водворением новой династии жизнь страны входила в мирное русло: всё нужное для её спокойствия казалось достигнутым. От былого увлечения политикой осталась лишь простая склонность к общественности, привычка находиться среди людей. Развилась страсть к разного рода кружкам и клубам.
Одной из таких великосветских и просто светских организаций явился, по-видимому, и орден свободных каменщиков.
Остатки «почётного франк-масонского общества» в начале XVIII столетия сохранились ещё и в Лондоне, и в других английских городах. Ореол старины, окружавший их, и легендарная история масонства привлекли к ним внимание, соблазнили на попытку использовать их для организации интересного клуба.
Андерсен, автор «Новой Книги масонских конституций» во втором издании её, вышедшем в 1738 году, следующим образом рассказывает об основании «Великой Лондонской Ложи»:
«После торжественного въезда в Лондон короля Георга I и усмирения в 1716 году восстания (восстание 1715 года, произведённое „якобитами“, или сторонниками династии Стюартов (от имени Якова II и его сына Якова III) несколько Лондонских лож решили сплотиться вокруг одного Великого Мастера (Гроссмейстера), как центра единения и гармонии. Это были — ложа „Гуся и Противня“, ложа „Короны“, ложа „Яблони“ и ложа „Виноградной Кисти“ (название таверн, в которых они собирались)… Было решено устраивать ежегодные собрания всех четырёх лож и каждые три месяца — собрания Великой Ложи, т. е. всех должностных лиц каждой ложи во главе с великим мастером и великими надзирателями…»
«В ожидании чести увидеть во главе всего общества представителя благородного сословия» Гроссмейстера выбрали пока из своей среды. «В день Св. Иоанна Крестителя» ( в 1717 году) в таверне «Гуся и Противня» состоялся первый общий банкет франк-масонов: «Старший мастер, занимавший председательское кресло, предложил собранию лист кандидатов и большинством голосов были выбраны — дворянин Антон Сойэр великим мастером, а капитан Джордж Элиот и столяр Яков Ламболь — великими надзирателями…»
Раньше других обратили внимание на вновь ожившую масонскую организацию члены Королевского Общества, вероятно заинтересовавшиеся ею и с археологической, и с социальной точки зрения. Первым из них примкнул к масонству доктор прав и придворный принца Уэльского — Теофиль Дезагюльэ, в 1719 году, выбранный третьим по счёту Гроссмейстером Великой Ложи, в 1721 году его примеру последовал доктор Стэкли, — соблазнённый, по его собственному признанию, надеждой открыть в масонстве пережитки античных мистерий, — а вскоре после него ещё один член Королевского Общества, скрывавшийся под псевдонимом Филалет.
«Филалет известен как автор предисловия к вышедшему в 1722 году английскому переводу одного алхимичного трактата (О долговечных людях), предисловия очень характерного как для тогдашнего масонства, так и для успевших создаться вокруг него толков. В масонах видели уже носителей великих тайн — новый вид „розенкрейцерских братьев“, а с другой стороны подозревали атеистов и политически опасных людей. Несмотря на некоторый шум, успевший уже создаться вокруг масонства, в момент вступления в него Стэкли оно представляло собой ещё очень скромную величину — было численно невелико и не привлекало новых членов: по словам Стэкли в его дневнике, приём его в Лондонскую ложу было первым за несколько лет случаем принятия в масонство нового члена, и для выполнения вступительных обрядов в Лондоне не сразу нашлось даже нужное количество посвящённых.
Печать обходила масонство полным молчанием. Но именно в это время уже намечалась перемена: в масонство начали вступать представители знати и весь социальный состав его постоянно менялся. Дезагюльэ и его преемник и предшественник Пэн были последними нетитулованными гроссмейстерами Великой Ложи: за ними следовали уже герцог Монтагю, герцог Уартон, граф Долькес и другие герцоги, графы и лорды, непрерывно следующие друг за другом вплоть до наших дней. После 1723 года и в составе «великих надзирателей» не встречается уже лиц, не носящих по крайней мере звания сквайра (сельского дворянина).
В декабре 1721 года в газетах распространялся слух о предстоящем принятии в масонство наследника престола (принца Уэльского). Известия о масонах вообще всё чаще заполняли теперь страницы Лондонских газет: то такой герцог вступил в масонскую ложу и «возвращался с собрания в белом кожаном фартуке», то масоны праздновали в такой-то день закладку новой церкви и «щедро угощали рабочих». Масонство решительно входило в моду. По выражению упомянутой выше книги Андерсена (1723 г.) «свободорожденные британские нации, вкушая после внешних и внутренних войн сладкие плоды мира и свободы, проявили счастливую склонность к масонству во всех видах, и запустевшие было Лондонские ложи наполнились новой жизнью».
Одним из проявлений этой «новой жизни» было издание кодекса масонских уставов, обычаев и традиций — так называемой «Новой Книги Конституций». Она была составлена в 1721 году пресвитерианским пастором и доктором богословия Андерсеном и посвящалась первому титулованному гроссмейстеру франк-масонов герцогу Монтагю. В 1723 году с одобрения Великой Ложи её издали как официальное «руководство для Лондонских лож и братьев, живущих в Лондоне и его окрестностях».
Самой важной и интересной частью Книги является глава об «Обязанностях франк-масона», отразившая в себе современную культурную и политическую физиономию английского масонства. «Масон по самому положению своему, — гласит первый № „Обязанностей“, — подчиняется законам морали, и не может стать ни бессмысленным атеистом, ни лишённым нравственности нечестивцем. В старые времена масоны поневоле держались в каждой стране её местной религии, какова бы она ни была, но в наше время человек свободно выбирает себе веру, и лишь одна религия действительно обязательна для всех, это — та всеобщая, всех людей объединяющая религия, которая состоит в обязанности каждого из нас быть добрым и верным долгу, быть человеком чести и совести, каким бы именем ни называлось наше вероисповедание и какие бы религиозные догматы ни отличали нас от других людей. Верность этим началам превратит масонство в объединяющий центр, поможет ему связать узами искренней дружбы людей доселе бывших друг другу чужими».
Тем же настроением проникнуты и параграфы о гражданских обязанностях масонства: «Масон является мирным подданным гражданской власти, где бы ни приходилось ему жить и работать. Он не примет участия ни в каких замыслах против мира и блага народа» (№ 2). В ложах запрещались всякие религиозные, национальные и политические споры: «как масоны мы принадлежим лишь к упомянутой выше всеобщей религии и, заключая в своей среде людей всех языков, племён и наречий, объявляем себя врагами всякой политической распри (№ 6). Под „всеми племенами“ тут разумелись, как полагает Бегеман, нации британской империи: никакого иного смысла это выражение в то время иметь, конечно, не могло…
В июне 1722 года к государственному секретарю лорду Таунсгснду явилась депутация лондонских масонов, чтобы уведомить его о предстоящем годичном собрании Великой Ложи и по этому поводу лишний раз засвидетельствовать перед правительством свою безусловную лояльность и преданность престолу. «Его Сиятельство, — рассказывала об этом событии газета (London Journal, 16 июня 1722 года), — отнёсся к депутации благосклонно и заявил, что франк-масоны могут спокойно продолжать свою деятельность, пока в ней нет ничего более опасного, чем старые масонские тайны, носящие, очевидно, самый невинный характер».
Единственной отраслью деятельности масонства, носившей общественный характер, была благотворительность, завещанная новому масонству ещё старыми ремесленными гильдиями, в действительность которых всегда входила забота о нуждающихся в поддержке «братьях».
В одном сочинении о масонах, вышедшем в 1724 году, основные принципы масонства излагались в следующем виде:
«Вопрос. Сколько существует правил, имеющих отношение к франк-масонству?
Ответ. Три — Братство, Верность, Молчание.
Вопрос. Что означают они?
Ответ. Братскую любовь, помощь и верность в среде всех истинных масонов, ибо предписания эти даны были всем масонам при постройке Вавилонской башни и Иерусалимского Храма…»
Эта «масонская троица» неоднократно выступает и в других местах — в рассказах современников о масонах, и в публичных речах и декларациях самих масонов.
Несмотря на столь мирный в общем и чуждый политике характер деятельности, в английском масонстве проявились было и другие тенденции: как раз вместе с титулованной знатью в Лондонские ложи проникла «крамола». Филалет в предисловии к «Долговечным» уже предупреждал масонов против ложных братьев и «святителей раздора, живущих в доме», а Андерсен со свойственной ему осторожностью пытался разрешить затруднение при помощи компромисса: «Если кто-либо из членов ложи окажется в числе мятежников против государства, гласит параграф „о гражданских обязанностях“, он не может, конечно, рассчитывать в своей политической деятельности на поддержку со стороны братьев, которые могут лишь пожалеть его, как человека постигнутого несчастьем. Но, если он не уличён ни в каком ином преступлении, то, хотя в силу своей преданности государству и для избежания неприятностей со стороны правительства, братство обязано заявить о своей несолидарности с ним, он тем не менее не может быть исключён из ложи, так как связь его с нею нерасторжима».
В числе первых «мятежников против государства» оказался вскоре не кто иной, как сам герцог Уартон — тот самый гроссмейстер Великой Ложи.
Избрание его гроссмейстером масонов произошло при не совсем обычных условиях. Андерсен во 2-м издании Книги Конституций (1738 год) рассказывает о нём так «Когда приблизился конец полномочий герцога Монтагю, влиятельнейшие масоны подняли вопрос о продлении их ещё на один год, герцог Уартон самовольно созвал тогда общее собрание под председательством старейшего мастера, которое без соблюдения установленных церемоний объявило его гроссмейстером, не желавшие нарушения устава отказались признать действительность этих выборов, и только после того как сам герцог Монтагю созвал Великую Ложу, и выборы, уже по правилам устава, были произведены вторично, авторитет нового гроссмейстера был признан всеми». В июне 1723 года герцог Уартон стал издавать оппозиционный листок «Истинный британец», направленный против Ганноверской династии и вступил в деятельные сношения с заграничными якобитами; через 2 года он эмигрировал из Англии, принял за границей католичество и стал открытым сторонником Стюартов, в 1731 году он окончил свою жизнь монахом одного испанского монастыря.
Несомненно, что в период 1723—24 гг. в масонство проникли политические разногласия, причём большинство его сохраняло, однако, верность династии и провозглашённым ею принципам либерализма. Вероятно, на этой почве и создалась вражда к масонскому ордену со стороны иезуитов и находившегося под их влиянием римского престола. В 1738 году появилась папская булла, осуждавшая масонов как вредную для апостольской церкви секту.
Почти все проявления антимасонского настроения и в печати, и в обществе, стали особенно часты с начала 40-х годов — в период подготовки последнего покушения на реставрацию Стюартов (1745 г.) Именно в это время на Лондонских улицах появились так называемые «масоны наизнанку» с их шутовскими шествиями, подражавшими шествиям масонов. Чтобы спасти своё достоинство от насмешек толпы, масоны принуждены были не только прекратить всякие уличные процессии, но и отказаться от ношения масонского костюма вне закрытых заседаний ложи. Масонские «тайны» сделались также достоянием всех.
С этих пор масоны с большей осторожностью стали допускать в свою среду чиновников и даже изменили пароли. Эта перемена послужила одним из поводов к «великому расколу» английского масонства.
«Великий раскол»
«Книга Конституций» 1723 года предназначалась «для руководства Лондонских лож и братьев, живущих в городе Лондоне, Вестминстере и окрестностях»: за пределы этого маленького района компетенция Великой Ложи пока не распространялась. Но уже в следующем году наряду с Лондонскими ложами, число которых возросло уже до 20, в организации появились и провинциальные, в 1729 году из 54 лож, примыкавших к Великой Лондонской Ложе, 12 находились в провинции.
За провинциальными ложами появились и заграничные, возникшие большей частью совершенно самостоятельно — безо всякого участия Великой Ложи, — просто в силу потребности англичан повсюду создавать привычную обстановку и среду.
В 1728 году появилась английская ложа в Мадриде, основателем её был тот же герцог Уартон, который, находясь в Англии, так плохо уживался с масонством: за границей он не только забыл о своём отречении от масонства, но и присвоил себе титул «второго депутата Великой Ложи». В 1729 году возникла ложа в Гибралтаре, в 1732—в Париже, за ними — в Гамбурге, Лиссабоне, Лозанне и других городах: в 1749 году общее число примыкавших к Великой Ложе заграничных лож достигло уже 13. Появились английские ложи и вне Европы — в азиатских и американских колониях — в Филадельфии (1730), в Индии (1762), на о. Ямайка (1742), в Канаде (1760) и т. д. По примеру англичан к ложам стали примыкать местные англоманы, а за ними таким образом и чисто местные масонские ложи.
Не все английские ложи признавали авторитет первой Великой Ложи: среди них было немало вновь возникших и старых лож, сохранявших полную независимость или создавших себе новые центры — новые Великие Ложи. Прежде всего возникли великие ложи Ирландии, Шотландии — первая в Дублине (1725), вторая в Эдинбурге (1736). Около трети шотландских лож немедленно примкнуло к Эдинбургской великой Ложе, но это не помешало и Кильвигской Ложе объявить себя Великой (1743)— Гроссмейстером Великой Ложи Шотландии был выбран представитель рода Сэнт-Клэров, претендовавших на наследственное звание «надзирателей и судей масонов»; принимая гроссмейстерское звание, сэр Уильям Сэнт-Клэр торжественно отказался от этих притязаний.
В 1726 году право на звание Великой Ложи предъявила устами «великого надзирателя» доктора Дракэ и Йоркская Ложа. На годичном собрании в день апостола Иоанна 27 декабря Дракэ произнёс большую речь, в которой указал на славное прошлое Йоркской ложи и на роль, которую она играла, по масонским преданиям, во времена короля Эдвина. Ссылаясь на неё, Дракэ считал справедливым называть Йоркскую ложу «Великой Ложей Всей Англии», не оспаривая, впрочем, фактических прав и Лондонской Ложи.
Влияние на масонские ложи великосветского элемента проявилось между прочим в усложнении первоначального ритуала — в появлении парадных костюмов, пышных церемоний, театральных процессий. Создалась особая должность церемониймейстеров и даже церемониймейстерская ложа (с 1735 г.) Но главное изменение ритуала состояло в появлении новых масонских степеней, или званий. От старого масонства были унаследованы степени ученика и рабочего, или мастера. Эти две степени были приняты и в первом издании «Книги Конституций». Однако звание мастера стали вскоре отделять от звания рабочего, и таким образом создалась система трёх степеней со специальным для каждой из них обрядом посвящения; во втором издании «Книги Конституций» она считается уже общепризнанной.
Переход к системе трёх степеней тем более противоречил первоначальной демократичности масонской организации, что посвящение в звание мастера сделалось привилегией лишь нескольких, так называемых «мастерских лож». Процесс не остановился и на этом: за званием мастера появились другие — «утверждённый мастер», «выдающийся мастер» и т. д. и прежде всего звание «Мастера Королевской Арки». Возникла эта степень, как утверждают некоторые современные авторы, в Йорке, и первое документальное упоминание о ней относится к 1740 году. В 1765 году при Лондонской Великой Ложе был организован особый «Капитул мастеров Королевской Арки», превратившийся впоследствии в «Верховный Капитул масонов Королевской Арки», председатель которого получил титул «Великого Заровавеля».
Стремились создать для масонства и более «благородную» генеалогию — сблизить масонский Орден то с пресловутым братством Розового Креста, то со средневековыми орденами рыцарей-крестоносцев: «Стыдясь за своё действительное происхождение, — писала в 1730 году „Ежедневная газета“, — франк-масоны заимствовали у иностранного общества Розового Креста церемонии и обряды и стараются уверить всех, будто от этого общества происходит и их собственный орден».
Андерсен, в поисках «благородной» генеалогии масонства шёл ещё дальше: «Духовные и светские рыцари, — писал он в 1-м издании „Книги Конституций“, — много обычаев заимствовали у франк-масонов, орден которых является самым древним из существующих на земле, быть может, они были даже его членами».
В 1731 году в Дублине вышла анонимная брошюра «Письмо Гроссмейстерши франк-масонов», в которой намечалась уже в общих чертах теория христианско-рыцарского масонства: «Преобразователями языческого и еврейского масонства в современное христианское были Мальтийские рыцари и рыцари Иоанна Иерусалимского; все шотландские короли, начиная с Фергуса (VIII век) были после этого преемственными гроссмейстерами франк-масонов».
В 1737 году в публичной речи перед собранием Парижских якобитов шотландского дворянина Михаила Рамзэ теория получила уже вполне законченный вид: «Масонский Орден, — говорил Рамзэ, — возник в Палестине в эпоху Крестовых походов, когда под сводами Иерусалимского храма были найдены тайные символы древней священной науки; рыцари Иоанна Иерусалимского вступили в масонские ложи и передали им своё имя („Ложи св. Иоанна“): так и евреи, строители 2-го Храма в одной руке держали лопатку и известь, а в другой руке — меч и щит»; из Палестины масонство перешло в эпоху крестовых походов в Германию, Италию, Испанию, Францию, а из Франции в Шотландию, где первая, Кильвингская, ложа была основана в 1286 году под управлением лорда — правителя Шотландии Джемса…
В дальнейшем развитии легенды место рыцарей Иоанна Иерусалимского заняли уже рыцари Храма, самое название которых как бы наталкивало на догадку о близости их к физическим строителям храмов: после уничтожения во Франции Ордена Тамплиеров тайный преемник их последнего Гроссмейстера, Жака де Молэ, Пьер д’Омонт укрылся с несколькими рыцарями в Шотландии, где они примкнули для безопасности к масонскому цеху и приняли название франк-масонов, так сохранили они для потомства свои великие тайны и свой старинный символический ритуал.
В 1745 году поход новых крестоносцев осуществился. Последний Стюарт, воспитанный в Риме, внук Иакова II — Карл Эдуард (Карл III), высадился на севере Великобритании, овладел Шотландским престолом и немедленно объявил себя гроссмейстером шотлапдеткого масонства, но через год его сторонники были разбиты войсками Георга II, и он принуждён был бежать обратно на материк. Трудно сказать, действительно ли этот последний Стюарт был активным масоном, но молва сделала его «Верховным Гроссмейстером всех Шотландских, Французских и Немецких Лож» и отважным заговорщиком, посещавшим тайные масонские общества в самой столице короля Георга; в рассказах барона фон Хунда он фигурирует в качестве таинственного «рыцаря с красным плюмажем», посвящавшего его в Париже в «рыцари Храма».
Мы видели уже, что Великая Лондонская Ложа не объединяла английского масонства, что кроме лож, признававших её авторитет, существовали ложи, совершенно от неё независимые, не говоря уже об ирландских и шотландских ложах, создававших себе свои собственные центры.
Процесс объединения масонства совершался в Англии довольно медленно и не без труда, тем более, что и серьёзных стимулов для объединения пока не существовало.
В начале 50-х годов процесс усложнился благодаря появлению нового масонского центра — «Великой Английской Ложи Старых Уставов». Попытки организации новых «великих лож» делались в Англии и раньше, но все они заканчивались неудачей: действительно опасный конкурент явился у Великой Лондонской Ложи только теперь. Основанная в июне 1751 года в составе пяти лорадоиских лож «Великая Ложа Старинных Уставов» уже через три года имела в своём ведении 28 лож, в 1760 году — 83, в 1800 — 167.
Период после её основания известен в истории масонства под именем периода «великого раскола». В действительности раскола тут не было, так как большинство примкнувших к новому центру лож авторитета старого центра не признавали и раньше: это было, таким образом, лишь независимое и параллельное развитие двух организаций.
В начале отношения между «старым» и «новым» масонством носили мирный характер: не было ни разных столкновений, ни взаимных нападок. Но когда быстрые успехи новой организации слишком затронули и самолюбие, и интересы Великой Ложи, её сторонники обрушились на «старых» с обвинениями в расколе и самозванстве, на что те отвечали не менее резкими нападками на «новых». На несколько лет загорелся ожесточённый спор, руководимый двумя «великими секретарями» — Уильямом Престоном со стороны «новых масонов» и Лорентом Дермотом со стороны «старых».
Разногласия между «старым» и «новым» масонством носили почти исключительно ритуальный характер. Что касается более глубоких различий, то если они и существовали, их можно было заметить лишь при начале «раскола», когда социальный и национальный состав двух масонств не успел ещё стать однородным. В «старом» масонстве преобладает первоначально ирландский, и отчасти шотландский элемент, в социальном же отношении оно было представлено более демократическими классами до ремесленников и мелких буржуа включительно; сам Дермот, ирландец по происхождению, вышел из простой рабочей семьи и сам был вначале рабочим. В 1758 году «Великая Ложа Старых Масонов» заключила тесный союз с «Великой Ложей Ирландии», а позднее своего рода личная уния соединила её и с «Великой Ложей Шотландии», в течение 10 лет (с 1771 до 1781 г.) её гроссмейстерами были гроссмейстеры шотландского масонства герцоги Атольские, организованные в конце 30-х годов военные ложи «старых» масонов получили название «Атольских» и «походных Ирландских» лож.
С течением времени состав обоих английских масонств становился всё более и более однородным — в обоих решительно преобладал великосветский и титулованный элемент. Старые споры забывались, ритуальные различия сглаживались. В конце XVIII века очень многие масоны были одновременно членами и «новых», и «старых» лож. Объединение организаций стало вопросом времени.
Первое предложение об объединении было сделано в 1797 году «старыми» масонами, но переговоры протянулись целых 16 лет, и только в 1813 году, когда гроссмейстерами «старого» и «нового» масонства стали два брата короля, герцоги Кентский и Суссекский, оно наконец осуществилось. На общем собрании обеих великих лож по предложению гроссмейстера «старых масонов» герцога Кентского герцог Суссекский был выбран единогласно «Гроссмейстером великой Соединённой Ложи Старых Масонов Англии». Как видно из этого титула, объединение явилось фактически победой «старых».
В объединительном акте 1813 года было объявлено, что «чистое старое масонство» состоит лишь из трёх степеней — ученика, рабочего и мастера, но и «высокий Орден Священной Королевской Арки» признавался наряду с ними, как добавочный и не для всех обязательный институт. На таких же основаниях допускался в масонстве и ритуал рыцарских степеней.
В 1815 году появилось новое издание «Книги Конституций». Боевой пункт о религии и Боге был сформулирован в ней так: «Та или иная религия и способ поклонений божеству не может быть поводом к исключению кого бы то ни было из Общества франк-масонов, лишь бы он веровал в славного Архитектора неба и земли и практиковал священные обязанности морали». Формулировка эта представляла компромисс между сторонниками полной свободы совести и масонами, желавшими видеть в своей среде одних христиан.
Французское масонство
Французское франк-масонство — побочное дитя английского.
Ранняя история его тесно связана с наплывом во Францию английской знати после революций XVII века. «Достославная революция» 1688 года низвергла окончательно династию Стюартов и заставила её представителя Иакова II с кучкой верных приверженцев искать убежища у христианского Короля-Солнца Франции Людовика XIV. С этих нор устанавливается непрерывная тяга на континент во Францию той части английской знати, которая осталась верна королю-изгнаннику, надеялась на его возвращение и готова была содействовать этому даже с оружием в руках, за что и. получила характерное название «сторонников Иакова» — «якобитов». Наиболее скомпрометированные якобиты вынуждены были окончательно расстаться с родиной. Эти эмигранты и сочувствовавшие им поклонники английских общественных порядков и были первыми основателями масонских лож во Франции.
Уже в тридцатых годах XVIII века в Париже числилось 5 лож Первая ложа, известная под разными наименованиями, основана была будто бы в 1725 году, но лишь в 1732 году получила свою конституцию от великой ложи Англии. В основании этой ложи среди других англичан принимал деятельное участие Чарльз Рэдклифф, граф Дервентуотер, убеждённый якобит, сложивший впоследствии свою голову на плахе в Англии. Смутные сведения масонских летописцев и историков ставят его на почётное место предполагаемого 1-го великого мастера (гроссмейстера) Франции с 1736 года. После него будто бы был выбран 4 или б ложами, в качестве великого мастера, граф Гарнуестер, предполагаемый 2-й гроссмейстер Франции.
Рядом с якобитским дворянством организуют ложи во Франции и представители английской знати, сохранившей верность новому Ганноверскому дому. Английские газеты рассказывают неоднократно о заседаниях парижских лож, учреждённых родовитыми английскими аристократами, на которых присутствует, между прочим, и знаменитый Монтескьё.
Масонство быстро начинает распространяться, и уже в 1732 году находим мы «английскую ложу» в Бордо. Вскоре, заметим, появляются ложи в других больших городах Франции: Лионе, Руане, Кане, Монпелье, Авиньоне, Нанте, Тулузе. Наконец, молодой герцог д’Антэн, становится во главе парижских лож: это 3-й, если следовать масонской традиции, но на самом деле первый французский Великий Мастер.
Слабое развитие общественного самосознания привело к усвоению лишь внешней формы английского масонства.
Времяпрепровождение братьев-масонов, собиравшихся в ресторанах и кабачках, не отличалось строгостью нравов: роскошные обеды и карточная игра, по-видимому, их главное занятие. Между тем таинственность, с одной стороны, и шумность собраний — с другой, скоро привлекли к масонам особенное внимание полиции, не прекращавшей за масонами зоркого наблюдения с тех пор, как движение это вышло за пределы английских колоний. 10 сентября 1737 года полицейский обход застиг в полном разгаре собрание масонов у виноторговца Шапло. Уже на улице было, заметно громадное скопление кабриолетов, лакеев знатных господ и любопытных. Несмотря на энергичный протест случившегося здесь великого мастера — герцога д’Антэна, полицейский комиссар настоял на закрытии собрания, причём содержатель гостиницы поплатился большим штрафом. Но полицейские гонения не помешали дальнейшему распространению масонства в самом Париже и заседаниям у популярных «гостинщиков».
Особенно же свободно развивались ложи за пределами Парижа, в провинциях, куда не досягал зоркий глаз парижской полиции. Так, в Люневилле масоны устроили 17 февраля 1738 года большой пир, на котором присутствовали лица обоих полов и братья-масоны, притом со всеми своими знаками отличия. Торжество началось концертом. В полночь открылся бал под звуки великолепного оркестра. В двух смежных комнатах шла оживлённая игра в карты. Собравшиеся были так уверены в своей безнаказанности, что ожидали даже прибытия высокопоставленного гостя, короля Станислава Лещинского (наместника Лотарингии и тестя Людовика XV).
Очевидно, такое времяпрепровождение не было исключением в практике масонских лож Так, в одной из французских газет 1736 года находим известие такого рода: «Столь старое, как и знаменитое в Англии общество, делается модным. Кто хочет вступить в него, должен внести 10 луидоров и в придачу сказать много добрых слов. Недавно было принято 10 новых сочленов и церемония закончилась обедом, при котором присутствовали люди новых чинов, причём герцог, прежде чем садиться за стол, выиграл у одного английского лорда 700 луидоров в пикет». При таких условиях старания полиции разузнать масонские тайны увенчались успехом: при помощи подкупленной певички удалось получить масонский ритуал, который тотчас и был подвергнут осмеянию публики. Танцовщицы исполняли в театре «масонский танец». Ученики иезуитской коллегии высмеивали в пантомиме принятие в масоны. Даже в театре марионетки выступал франк-масон — петрушка. Посыпалась масса ядовитых памфлетов, но масонство вместе с тем стало вопросом дня, — оно сделалось модным и ему открылся широкий путь в ряды третьего сословия.
Правда, гонения обрушились на масонов во всех углах Европы и достигли своего апогея в выступлении римской курии. Папа Климент XII особой буллой от 7 апреля 1738 года обвинял свободных каменщиков в лицемерии, притворстве, ереси и извращениях. В особую вину им ставилась таинственность и скрытность. Виновным в принадлежности к масонству грозило отлучение.
Набеги полиции, злостные нападения официальных газет вызвали попытку самозащиты. Прокоп, доктор и видный член масонских лож, попытался защитить масонство и нарисовал в стихах любопытный портрет франк-масона 40-х годов.
«Позвольте мне вам сообщить, кто настоящий франк-масон. Люди нашего ордена всегда выигрывают от близкого знакомства с ними, и я надеюсь своей речью внушить желание вступить в орден. Что же такое представляет настоящий франк-масон? Вот его портрет. Это добрый гражданин, усердный подданный, верный своему государю и государству, и кроме того, — совершенный друг. У нас царит свобода, но всегда приличная. Мы вкушаем наслаждение, не оскорбляя небес. Цель наших стремлений — возродить Астрею и воссоздать людей такими, какими они были во времена Реи. Мы идём не проторённой стезёю. Стараемся созидать, и наши здания — темницы для пороков, или храмы для добродетелей…»
Скончался герцог д’Антэн, оставляя французское масонство без определённого центра, без внутренней связи.
Через два дня после его смерти 11 декабря 1743 года собрание 16 парижских мастеров выбрало пожизненным великим мастером принца королевской крови Людовика Бурбона, графа Клермон. С этих выборов ведёт своё начало и «великая английская ложа Франции».
Собрание парижских мастеров, избравшее нового гроссмейстера, приняло затем и новый устав, представлявший переработку английских Андерсеновских конституций применительно к французским порядкам.
Следуя английскому образцу, устав признаёт лишь 3 символических степени и сурово отклоняет всякие притязания на особые преимущества и привилегии так называемых «шотландских мастеров».
Хаотическое распространение франк-масонства в провинциях, стремление мало осведомлённых братьев познавать основы масонской легенды, кривотолкования доморощенных мастеров привело к оригинальной эволюции самой легенды масонов. Рядом с Хирамом становится Адонирам, заведовавший работами в Соломоновом храме. Бок о бок с хирамической легендой, таким образом, развивается адонирамическая. Целью работы в ложе является построение храма человеческого счастья. Мало того, проскальзывают и пантеистические и даже материалистические элементы.
К этому присоединились интриги якобитов, подготовлявших экспедицию в Шотландию отчаянного авантюриста королевской крови Карла-Эдуарда Стюарта, иначе «Молодого претендента». Экспедиция кончилась полным поражением якобитов и бегством претендента во Францию. Но ловкие памфлетисты сумели связать этот новый крестовый поход с ветхим средневековьем и найти параллели между целями крестоносных орденов и франк-масонских лож. После этого нетрудно для них оказалось открыть хронологические звенья и даже родство масонов с рыцарями Св. Иоанна Иерусалимского, а после протеста мальтийских рыцарей установить близость масонства к тамплиерам — рыцарям храма и отыскать в Шотландии, мнимую прародину масонства. Так подготовлена была почва для появления таинственной степени «шотландского мастера». Постройка храма Соломонова, наименование рыцарей храмовиков, поход в Шотландию — всё это сплелось в полную неразбериху, дающую полный простор для любителей филологических толкований и «корнесловии».
Немудрёно, что на этот благодарный материал накинулись с жадностью всякого рода авантюристы: иные, задававшиеся благими целями вывести масонство на торную дорогу, другие, не имевшие ничего в виду, кроме честолюбивых эгоистических целей, третьи, мечтавшие сделать свои помыслы орудием политических интриг.
Типичным представителем оных является первый, кто попытается установить связь между масонством и крестоносными орденами, Михаил Андрей Рамзэ, — личность тёмная и загадочная, связанная явно с якобитами, но в то же время получающая свободный пропуск в Англию; гувернёр в знатном герцогском доме Бульонов, он мечтал о масонской космополитической республике и в то же время отрекался перед французским министром-кардиналом Флери от всякого участия в масонских ложах. Шпион Стюартов, а может быть, и Ганноверской династии — человек с двойственным лицом, он в своей знаменитой речи ловко формулировал связь масонства с орденами крестоносцев и дал толчок пышному расцвету разных систем и высших степеней. По следам его пошли и другие — и особенно много сделал для обработки степени «шотландского мастера» более поздний деятель 60-х годов барон Генрих Чуди, такая же перелётная птица, как и Рамзэ. Потомок известной швейцарской фамилии, заброшенный в Метц, сын советника парламента, рьяный памфлетист, актёр французской труппы при дворе Елизаветы Петровны, частный секретарь И. И. Шувалова, он в то же время и лучший идеолог шотландской системы, связанной с легендами о храмовниках и борьбой Стюартов за утраченный престол.
Таким образом, уже с 40-х годов памфлеты знакомят нас с различными новыми степенями — «архитектора» — «избранника», «Кадош», — которые выросли на почве развившейся легенды о мести за убитого Адонирама, о мести за гибель тамплиеров. Но чаще всего встречается окружённое особым ореолом звание «шотландского мастера»: от него ждут реформы и наставления.
Устав 1743 года с его запретом не мог положить преграду появлению высших степеней и новых систем. Уже в 1747 году кавалер Бошэн основал «орден дровосеков», который, уступая настойчивому стремлению знатных дам, вводил их в ложу, как равноправных членов. В 1754 году кавалер Бонневиль основал капитул высших степеней в Париже и в честь гроссмейстера дал ему имя Клермонтского. Но скоро этот капитул был поглощён новыми системами.
Погоня за усложнением степеней и пышный расцвет многостепенных систем, очевидно, основывались на крупном социальном факте. Таковым и была борьба между дворянством и буржуазией, а в среде самого дворянства — между старым судейским и пожалованным. Если буржуа жаждал отличий, то не менее его жаждал их и дворянин, ревниво следивший за сохранением чести своих предков: он привык к феодальной иерархии и старался использовать в этом смысле масонскую легенду. Добивались места в ложе и знатная дама, и жена богатого буржуа, которые завоевали уже себе долю политического и общественного влияния: создали салоны.
Таким образом, все стремления к «естественному порядку» разбивались о классовые и групповые перегородки.
Понятно тогда, почему Великая Английская Ложа Франции, издавая новый статут, в конце концов уступила общему течению и предоставила в 1755 году шотландским мастерам особые привилегии в ложах, поручила им наблюдение и увещание.
Масонство решительно становилось на путь полного приспособления к французским порядкам.
Но близость его к высшему духовенству не спасла масонство от новых громов церкви: папа Бенедикт XIV возобновил осуждение, высказанное Климентом XII.
Между тем число лож непрерывно возрастало — и патентами на открытие, печатями, удостоверениями, знаками отличия открыто торговали, запрашивая дорого и уступая по своей цене.
Среди этой неурядицы умер граф Клермонтский (1771 г.) и кучка энергичных парижских масонов вновь задумала провести реформу. Враждовавшие в Великой Ложе группы примирились, и в особом собрании, в котором участвовали вместе с парижскими мастерами и делегаты от провинциальных лож, был выбран новый гроссмейстер, герцог Шартрский, впоследствии Орлеанский, будущий Филиип-Эгалитэ, и его заместитель, герцог Монморанси-Люксембург.
Это знаменитое собрание делегатов от лож продолжалось несколько месяцев в 1772…73 г. и получило название «Национального».
22 октября 1773 года состоялось торжественное вступление в должность нового гроссмейстера, в признании которого объединились все капитулы, советы и шотландские ложи Франции. С этого времени новая Великая Национальная Ложа именует себя Великим Востоком Франции. Старая ложа, не уступая сопернице, принимает тоже титул «Одного и Единственного Великого Востока Франции».
Во главе Великого Востока становятся зажиточные титулованные дворяне, что и отражается на высоких взносах, которыми облагаются главные сановники Великого Востока, не только на содержание своей ложи, но и на содержание центрального органа — не менее 150 ливров в год.
Аристократические тенденции заправил Великого Востока сказываются и в образовании особых лож, членами которых была исключительно знать. Так герцог Шартрский основал в 1775 году ложу «Чистоты», в которую вошли отборные представители знати: герцог Шуазель, маркиз Лафайет, маркиз Сен-Жермен, принц Гессе, принц Нассау, маркиз Спинола и др. Особая ложа составляла даже фамильное достояние знатного рода герцогов Бульонов — Великий Восток Бульонов. Положен был предел и притоку членов из мелкой буржуазии: в ложи принимались лишь мастера в искусствах и ремёслах и вовсе закрыт был доступ для актёров.
Ложи окончательно приспособились к существовавшему общественному и политическому строю и деятельность их свелась почти исключительно к делам благотворительности: помощи бедным, воспитанию сирот и подкидышей, поддержке инвалидов. Оставалось объединиться и организоваться.
В это время Орден Старого Послушания отправил эмиссаров, которые основали три новых провинции во Франции: в Лионе, Бордо и Страсбурге. Тогда Бакон де ла Шевали внёс предложение Великому Востоку соединиться с директориями новых провинций Старого Послушания. В 1776 году был заключён договор, по которому ложи Старого Послушания получали представительство в Великом Востоке и сохраняли в то же время полную свободу действий.
Искание тайного смысла — благодатная почва для авантюристов
Европейское общество было охвачено могучим стремлением познать тайны духа и физического мира. Преклонение пред ищущим разумом достигло высшего напряжения и разрешилось мистическим порывом, который захватил со страшной силой даже учёных. Эммануэль Сведенборг — знаменитый шведский учёный математик и естественник, попытавшийся в своих громадных фолиантах подвести итог, объединить всё добытое наукой его времени, превращается в духовидца, разговаривающего с духами умерших; по их рассказам и собственным наблюдениям описывает тайны неба и земли с точностью и грубой реальностью рационалиста-естествоиспытателя. Учение его, представляющее странную смесь элементов рационализма, пережитков мистицизма и бредовых фантазий, переводится на французский язык врачом Шастанье.
Ищущие премудрости обращаются к теософии. Изучается каббала, изощряется аллегорическое толкование символов. Растёт стремление переделывать людей; воспитывать новое нравственное чувство; отыскать точную форму непостижимого Божества. В пылком энтузиазме искатели задавались целью приподнять завесу, скрывающую мировые загадки, уловить тайну жизни, творчества, смерти.
Наступила благодатная пора для самозванных мудрецов и целителей, которых считали обладателями алхимической мудрости — философского камня и жизненного эликсира.
Одно из видных мест среди этих авантюристов занимает граф Сен-Жермен. Он последовательно является почти во всех европейских государствах во второй половине XVIII века под самыми разнообразными именами: графа Зароги, князя Ракочи, генерала Салтыкова, маркиза Монферата, графа Беллами, графа Вельдона, графа Сен-Жермена. Всё в нём. таинственно и необычайно для глаз легковерного общества: и происхождение, и сама жизнь, и смерть. Португалец ли он, испанец, еврей, француз или русский — никто не мог сказать с уверенностью. Ему дают несколько отцов и одну мать: вдову Карла II испанского, королеву Марию. Сам он уверял принца Карла Гессенского, что родился от первой жены венгерского принца Ракочи.
Всегда изысканно одетый, ни в чём не нуждавшийся, с благородной осанкой, он был хорошо принят при французском дворе, пользовался благоволением Людовика XV, считался большим вольнодумцем и чародеем. Знаток истории, он хорошо умел использовать впечатление, которое создавалось у его знакомых, слушавших его точные описания жизни и мыслей давно умерших исторических деятелей. Немудрёно, что легковерные считали его пятисотлетним стариком, в то время, как ему не было и восьмидесяти лет.
Несколько удачных советов медицинского характера создали ему славу лекаря, которую он искусно поддерживал, продавая особый целебный чай Сен-Жермен. Прекрасный знаток драгоценных камней, он однажды предложил Людовику XV улучшить качество одного из принадлежавших королю бриллиантов, вернул обратно камень большой ценности и тем снискал себе славу обладателя философского камня. Ловкий шарлатан подсмеивался над легковерными, но не мешал сплетням, создавшим ему ореол чудотворца. Принятый в члены Ордена Старого Послушания, он был убеждённым атеистом. Вечный скиталец но Европе, едва ли не тайный шпион французского двора, он скончался на руках принца Гессенского, сумев до самой смерти поддерживать в своём сиятельном гостеприимном хозяине чувство почтительной доверчивости и благоговейного преклонения.
Не менее его обращал на себя внимание выступивший позже в Париже чародей, называвший себя графом Калиостро. Непостижимая смесь обмана и самоуверенности, образованности и невежества, красноречивый авантюрист и шарлатан-мистик неутомимо менял арену своих действий и своё имя. Здесь граф Феникс, там граф Пеллегрини, он производил неотразимое впечатление на доверчивых простаков. В его Парижском салоне, убранном с восточной пышностью, стоял бюст Гиппократа и висела в особой рамке странная кощунственная молитва:
«Отче Вселенной, Ты, которому все народы поклоняются под именем Иеговы, Юпитера и Господа, Верховная и первая причина, скрывающая Твою сущность от моих глаз и показывающая мне только моё неведение и Твою благость, дай мне в этом состоянии слепоты отличить добро от зла и оставлять человеческой свободе её права, не посягая на Твои святые заповеди. Научи меня бояться пуще ада того, что мне запрещает моя совесть и предпочитать самому небу то, что оно мне велит…»
Во Франции он положил основание ложам египетского ритуала, имевшего целью физическое и духовное возрождение. Сам он, под именем Великого Кофты, стоял во главе своей системы, которая была доступна для обоих полов. Высокопоставленные люди вроде герцога Монморанси-Люксембурга и кардинала де Рогана покровительствовали ему, даже учёные поддались его шарлатанству. Духовидец и вызыватель умерших, возродитель юности — он долго дурачил легковерное парижское общество, пока не был запутан вместе со своим учеником кардиналом де Роганом в процессе но поводу похищения ожерелья. Освобождённый, он, однако, вынужден был оставить Францию, вскоре попал (проездом через Италию) в руки святейшей инквизиции и умер, осуждённый на пожизненное заключение в тюрьме.
Совпадение произношения двух английских слов «работа» и «таинство» словно толкало масона в ряды тех, кто отдался всей душой этому горячечно-мистическому настроению 1770—1790 годов.
В речах видных масонов постоянно встречаются ссылки на древние мистерии. Естественно, что возродившаяся алхимия, изыскания розенкрейцеров встречают горячий отклик во французском масонстве, и так называемая наука «Гермеса трижды Великого» — «герметическая мудрость» — находит рьяных последователей. В 1770 году аббат Пернетти основал в Авиньоне «герметическое» общество, преобразовавшееся скоро в Великую шотландскую ложу.
Притягивало ищущих премудрости и учение о духовном возрождении, облечённое в самые разнообразные формы. Ещё в 1754 году Мартинец Паскали, человек очень тёмного происхождения, постоянно скитавшийся по свету, создал систему «избранных Коэнов» (священнослужителей). В своём трактате о возрождении он проповедовал своеобразный мистический пантеизм с примесью гностицизма. Вначале все существа заключались в лоне Божием. Созданный Богом человек пал, но стремился вернуть своё прежнее состояние и для этого должен отождествлять свою волю с волей Бога и, следовательно, слиться с Богом. Но для этого необходимо вмешательство промежуточных духов, при помощи которых человек постепенно восходит к Богу посредством таинственных обрядов.
Паскали установил 9 степеней, разделённых на три класса: 1) ученик, подмастерье, мастер, великий избранник и ученик Коэн; 2) подмастерье Коэн, мастер Коэн, великий архитектор и рыцарь командор. Наконец, 3-й класс: рыцарь золотого и розового креста — несомненная анаграмматическая переделка розенкрейцера. Возрождающийся вдохновляется дыханием Божьим и может познать все сокровенные тайны природы и все науки, в том числе и каббалу. В 1765 году Великая ложа Франции отвергла учение Паскали и отказалась признать его ложи, но он нашёл отклик в сердцах светских людей, учёных, философов (Гольбах), священников (убеждённый визионер аббат Фурнье), но особенно прославился «мартинезизм», превратившись в «мартинизм» в обработке ученика Мартинец Паскали, маркиза Сен-Мартэна.
Отставной военный, с мягкой и кроткой душой, он делил своё время между размышлениями, филантропией, музыкой, открывая свою душу в интимных беседах с друзьями. В 1773 году выходит его книга «О заблуждениях и истине. Сочинение неизвестного философа». Под маской таинственности автор делал нападение на религии и на саму власть. Религии осуждены уже самим их разнообразием. Правительство ложно в своей основе вследствие того же различия и неразумных столкновений. Гражданский и уголовный кодексы блуждают во тьме и, пропуская виновного, обрушиваются на главу невинных. Мрачной картине упадка противопоставляется живое изображение естественного состояния всеобщего равенства, которое продолжалось до чех пор, пока человек не употребил во зло своей свободной воли. Единственное спасение для павшего человека — подчинение принципу любви — деятельной и разумной причины. Только тому, кто возвышается своим желанием сделать людей счастливыми и способностью любить, и должна принадлежать власть и даже диктатура, пока не вернётся естественное равенство.
Сен-Мартэн имел немало верных последователей, но мартинисты не вышли за пределы внутреннего самоусовершенствования, погружаясь в переживания своего «я» — учитель недаром говорил: «тень и молчание — любимые убежища истины».
Если Сен-Мартэн нашёл свою «деятельную и разумную причину» для того, чтобы внести единство в мир нравственный, то магнетизёр Месмер предлагал обществу единый принцип мира физического — всемирную жидкость, через посредство которой существа оказывают друг на друга влияние, которое они называют животным магнетизмом и которому приписывал целебную силу от всех болезней. В залы магнетических сеансов стекалось многочисленное и разнообразное общество. Пациенты толпились вокруг большого чана с сернистой водой. Длинные верёвки выходили из деревянной крышки. Больные обвивали её вокруг себя и, чтобы легче циркулировала магнетическая сила, прикасались друг к другу, кроме того, они держались за железные прутья, выходившие из той же крышки. В воздухе слышалась таинственная музыка. Со многими пациентами, особенно женщинами, делались нервные припадки и их уносили в «зал кризисов». Среди этой стонущей, дремлющей, кричащей массы пациентов прогуливался с важностью сам чародей, прикасаясь к больным своим жезлом или рукой.
Напрасны были усилия Академии разоблачить шарлатанские приёмы Месмера. Популярность его возрастала. Образовалось Общество Гармонии для материальной поддержки животного магнетизма. За Месмером последовали его ученики, демонстрируя и эксплуатируя сомнамбулизм и ясновидение. Общество жаждало веры и верило. Недаром ученик Месмера Пюисегюр говорил скептикам: «Верьте — хотите».
«И обновишь лице земли…»
Преследования со стороны светских властей давно уже улеглись. Великий Восток открыто снимал помещение в Париже, равно как и маленькие ложи в провинциальных городах. Отношения с духовенством не оставляли желать ничего лучшего. Обыкновенно ложи заказывали обедню в день своего годового праздника, заупокойные службы по случаю кончины какого-нибудь сочлена, и время заседаний старались распределять так, чтобы не помешать братьям посещать богослужения. Масса духовных лиц вступала в ложи и нередко достигала там высокого положения. Столь же тёплые отношения установились и с королевской властью. Заболевает Людовик XV, ложи молятся об его выздоровлении, заказывают молебен по поводу благополучного окончания семилетней войны. Рождается у Людовика XVI наследник престоля, ложи спешат ознаменовать это событие и торжественными молебнами и делами благотворительности.
Некоторые ложи приближаются к типу учёного общества, собирают в своих недрах выдающихся представителей наук и искусств.
Такова ложа «Наук», основанная Лаландом в 1769 году и переименованная в ложу «9-ти сестёр». Лаланд имел в виду сгруппировать масонов, специально занятых научными исследованиями. В списках этой ложи значились Вольтер, Франклин, Кондорсэ, Лаланд, Дюпати, Эли де Бомон, Курт де Гебелин, Дантон, Бриссо, Камилл Демулен, Сиейс, Бальи, Ромм, Тара, Пасторэ, Форстер, Кабанис, Парни, Ласепед, Шамфор, Франсуа де Нешато, Дедиль, Флориант, Грёз, Берне, Гудон, Монгольфьеры и другие: здесь и будущие крупные политические деятели, и литераторы, и художники и учёные.
Такова же была ложа «Энциклопедическая» в Тулузе, открытая почти накануне революции в 1789 году. Едва открывшись, ложа уже подписывается на ряд научных изданий, покупает энциклопедию. Не прошло ещё и года, как в ней не менее 120 членов, большинство ремесленников.
Близится революция. Какую роль сыграло масонство в этом движении? Когда революционная буря пронеслась, не один писатель приписывал её происхождение масонам. В 1797 году Джон Робинсон доказывал существование заговора франк-масонов и иллюминатов против всех религий и правительств Европы, причём утверждал, что во французских ложах развился зародыш пагубных начал, разрушивших религию и нравы. В том же году иезуит Августин Баррюэль издал знаменитые «Мемуары к истории якобинизма». Он доказывал, что ложи распространялись по городам, сёлам и местечкам Франции и по приказу Центрального комитета готовы были начать восстания, превращаясь в якобинские клубы.
Несомненно, возможно указать принадлежность многих крупных революционных деятелей к масонским ложам — и Робеспьера, и Дантона, и Мирабо, и Бриссо, и др., но самый характер деятельности масона, как указано выше, исключал возможность политической оппозиции.
Общий взгляд на списки лож и регистры их заседаний, опубликованные даже таким пристрастным историком, как Борд, доказывает, что деятельность лож постепенно прекращается к 91 году. Жизнь уходит из лож: они погружаются в оцепенение, засыпают. Некоторые обращаются с приветственными адресами к национальному собранию, но большинство безмолвствует. Политическая и социальная борьба ворвалась в тихий приют безмятежного жития масонов. Многие эмигрировали, другие ушли в политические клубы. Немногие ложи нашли силы продолжать свои прежние занятия в это бурное время и реагировать на события дня.
По мере того, как замирала жизнь в отдельных ложах, засыпали и центральные органы. Если ещё в 1791 году Великий Восток открывал новые ложи, то уже в декабре 1792 года герцог Орлеанский, принявший имя Луи-Филиппа-Жозефа Эгалитэ, сложил с себя звание гроссмейстера, доведя об этом до всеобщего сведения путём печати. «Я вступил в масонство, — гласило его заявление, — которое является некоторым подобием равенства, в ту эпоху, когда ещё никто не мог предвидеть нашей революции, точно так же, как примкнуть к парламентам, которые являлись подобием свободы. Но я покинул затем призрак ради действительно. Не зная, каким образом составлен Великий Восток, и полагая, что республика, особенно в начале своего учреждения, не должна допускать никакой тайны, никакого Великого Востока, так и собраний франк-масонов».
Одно лишь вливает на время некоторое оживление в тусклое прозябание уцелевших лож сборы пожертвований на обмундирование волонтёров.
Место их заняли народные общества, демократические по составу, открытые для всех и связанные с активным центром — Якобинским клубом в Париже.
Быть может, единственным опытом слияния франк-масонских идеалов с революционной практикой явился Социальный Кружок, основанный аббатом Фоше. Он задался целью учредить всеобщее братство человеческое во имя правды и любви к ближнему. В евангельском учении Христа старался указать пламенный аббат начала равенства и братства. Ему удалось при содействии Николая Бонневиля, Кондорсэ собрать до 10 000 сочленов на всех собраниях-лекциях. Но скоро основатели клуба разошлись, сам Фоше занял место конституционного епископа и «социальный кружок» распался. Основатель его погиб в октябре 1793 года на гильотине.
Сумрачный покров террора окутывает французское общество. Гибнет на эшафоте бывший гроссмейстер, Филипп Орлеанский, гибнет часть членов Великого Востока. Лишь три ложи в Париже поддерживали свою деятельность: Центр Друзей, Друзья Свободы и Святого Людовика Мартиники. Кончается террор, просыпаются ложи: в 1795 году энергичный Реттье де Монтало вызывает к жизни новый Великий Восток и способствует его примирению с остатками старой ложи (1799 г.) Но прежний дух деятелей филантропии отлетел от масонства. Религиозное течение, одушевлявшее его, обособляется в официально признанную и покровительствуемую правительством Директории секту теофилантропов. Ложи покорно живут старыми традиционными формами. Умножается число банкетов патриотического содержания и прокладывается путь для того парадного сервилизма, который охватывает ложи во время первой империи.
«И обновишь лице земли!» — гласил гордый девиз Великого Востока… Но само масонство было лишь струйкой в том могучем идейном потоке XVIII века, который закончился Великой французской революцией.
Немецкое масонство
В Германии стремление к таинственному и сверхчувствительному знанию было очень распространено в столетие «просвещения» и, несмотря на все успехи естественных наук и точного знания в XVI, XVII и XVIII вв., едва ли не большинство членов немецкого общества ещё совершенно не было ими затронуто и предпочитало оккультные знания и мистические грёзы.
В кругу этих мистических настроений и поисков таинственного знания возникло и немецкое масонство. Его история даёт нам самые яркие страницы из истории немецкого оккультизма, чародейства, а иногда и прямого шарлатанства.
Первоначальное масонство пришло в Германию из Англии. В то время влияние Англии на Германию было довольно сильно.
Всё английское было тогда в большой моде в Германии и всюду находило для себя множество почитателей.
Первым немецким масоном был владетельный граф Шаумбург-Липпе (Альбрехт-Вольфганг), который в самом начале 20-х годов XVIII века был принят в одну масонскую ложу в Лондоне. С тех пор число масонов в Германии стало довольно быстро расти, но до 30-х гг. в Германии ещё не было своих лож, и немецкие масоны должны были ездить на заседания английских лож через Ла-Манш. Только в 1733 году английское высшее начальство масонов разрешило открыть в Гамбурге «одиннадцати немецким господам и добрым братьям» постоянную ложу.
Лишь уже в 1737 году масонская ложа в Гамбурге проявляет свою деятельность, сначала эта ложа не носит никакого имени, а в 1741 году принимает название «Absalom» (Авесалом). Самым крупным успехом этой ложи на первых порах было приобретение в члены прусского кронпринца, позднее короля Фридриха II. Это произошло в 1738 году, когда кронпринц сопровождал своего отца, короля Фридриха-Вильгельма I в его поездке по Голландии. Во время этого путешествия в одном замке (Loo) за столом зашла речь и о масонстве. Прусский король, который не терпел никаких тайных обществ, резко отозвался об этом ордене, но присутствовавший здесь граф Шаумбург-Липпе стал горячо и красноречиво защищать масонов, и эта смелая защита произвела на кронпринца настолько сильное впечатление, что он тут же решил вступить в число масонов, и меньше чем через месяц после этого (14 августа 1738 года) был действительно принят в орден.
Первое время Фридрих показал себя очень деятельным масоном и немедленно по возвращении на родину основал при своём замке в Рейнсбурге масонскую ложу. Когда вскоре после этого Фридрих вступил на королевский трон, он продолжал покровительствовать масонам, и принял даже звание гроссмейстера незадолго до того основанной берлинской ложи «Aux trois Globes», которая с 1744 года приняла титул-Великой Ложи. Позднее Фридрих охладел к масонству, но в сороковых годах его принадлежность к ордену имела для немецкого масонства огромное значение. Его примеру один за другим стали следовать и другие немецкие государи и знатные люди.
Немецкое масонство уже тогда получило вполне определённый аристократический отпечаток. Можно сказать даже более: во многих немецких государствах оно благодаря своим связям с княжескими домами приобретало даже придворный характер, и его члены надевали на себя придворную ливрею. Из влиятельных немецких государей, ставших в то время масонами, надо прежде всего отметить Франца I, сначала герцога Лотарингского, а позднее германского императора. Ещё в 1731 году, до появления в Германии масонских лож, он был посвящён в Гааге в ученики и товарищи, а несколько позднее в Лондоне был принят и в мастера. Действительным членом масонского ордена стал и владетельный маркграф Байрёйтский, тоже основавший в 1741 году масонскую ложу.
Не менее деятельное участие принимал в масонстве и герцог Гольштейн-Бекский, который имел звание вице-гроссмейстера Великой Берлинской Ложи и руководил ею с тех пор, как Фридрих II стал охладевать к масонству. Следом за этими владетельными князьями Германии в масонство потянулись и другие немецкие государи, — и крупные, и мелкие, — а также и принадлежавшие к их дворам камергеры, бароны и генералы. Со времени Семилетней войны в высших кругах немецкого общества принадлежность к масонству считалась даже признаком хорошего тона. Масонство становилось забавой придворных кругов и титулованной знати того времени. Если иногда в масонские ложи и принимались бюргеры, то они принадлежали по большей части к богатым семьям и почти никогда не задавали тона в масонстве.
В 30-х и 40-х годах в Германии было основано довольно много лож — в Ганновере, Дрездене, Лейпциге, Франкфурте-на-Майне, Брауншвейге, Магдебурге, Гёттингене, несколько позднее — в Вене, Марбурге, Нюрнберге и др. более или менее крупных центрах Германии. В короткое время вся Германия была покрыта сетью таких масонских лож, и к ним стали тянуться в Германию все те, кто имел претензию на знатность и родовитость.
Принадлежность к масонским ложам с самого начала требовала довольно больших денежных средств, без них нельзя было принимать участия в дорого стоивших братских трапезах и щедрой раздаче милостыни, которые были в ходу среди масонов, но одних денег не было достаточно тогда, чтобы с честью носить звание масона. Нужно было уметь быть щедрым по-барски, с тем размахом, который воспитывался многовековой, наследственной привычкой не знать счёта деньгам. Нужен был светский лоск, без которого легко было растеряться среди торжественной обрядности ордена, среди напыщенных приветствий и речей, с которыми обращались члены ордена друг к другу. Не нужно забывать, что масонство было орденом, и как орден оно усвоило себе многие специфически дворянские и католическо-христианские понятия средневековых рыцарских орденов.
Одной из самых характерных особенностей первоначального немецкого масонства было то, что первые ложи в Германии носили французские названия и работы их производились на французском языке. Этого нельзя также не поставить в связь с аристократическим характером масонства того времени. Писатели, удовлетворявшие средним кругам немецкого общества, создатели сентиментальной и бюргерской поэзии XVIII века от Галлера до Клопштока, писали на родном немецком языке, учёная литература, творцами которой были по большей части тоже люди из бюргерской среды, писалась тогда по преимуществу на латинском языке. Но высшие слои немецкого общества, дворянская аристократия, предпочитали говорить по-французски. И немецкое масонство также довольно быстро подверглось французскому влиянию, — и притом не только внешнему влиянию в отношении языка и терминологии, но и влиянию внутреннему, усвоив в очень короткий срок главнейшие особенности и своеобразные черты французских масонских лож.
Англия дала в сущности только внешний толчок немецкому масонству, хотя в основу первых немецких лож была положена английская «Книга конституций», составленная Андерсеном, и ритуал Прихарда.
