Трагедия Рамзина

Декабрь 1930 года. Всех взволновал процесс «Промпартии», первый из серии судебных процессов над «врагами народа». Прошло почти 60 лет. Мало кто знает о причинах возникновения неправого судилища над «членами» мифической организации. В литературе, энциклопедиях суть процесса искажена, давалось фальсифицированное его описание.

Страна жила напряженно. В 1929 году с новой экономической политикой покончили. Прекратилась частная торговля, закрылись кустарно-промышленные производства, были национализированы последние частные фабричонки, даже церковное имущество. В том же 1929 году началась массовая – сплошная, как тогда писали, – коллективизация деревни. Она осуществлялась быстро, с применением репрессивных мер не только к зажиточным хозяевам, но и к середняку.

Начатые работы по плану первой пятилетки были плохо подготовлены: на строительных площадках не хватало материалов, отсутствовали грузовые автомашины, бульдозеры, бетономешалки… Не хватало инженеров, техников и рабочей силы. Тогда для работ на стройках провели мобилизацию городских коммунистов и комсомольцев. Были приглашены иностранные специалисты из фирм, поставлявших оборудование.

Часть старых отечественных инженеров и специалистов, которые работали у фабрикантов, относилась к новым условиям строящей социализм страны без энтузиазма, плохо и даже озлобленно. Поэтому и многие трудящиеся – рабочие, служащие, особенно молодежь – относились к специалистам как к классовому врагу. Более того, в 1928 году началась кампания по запрещению ношения форменной одежды (пальто, костюм, брюки и фуражка) со значками – кокарды и петлицы, – отражающими техническую специальность инженеров и техников, а также профессоров, преподавателей и студентов, обучающихся в институтах и техникумах. В высших и средних учебных заведениях провели кампанию на благонадежность профессорско-преподавательского состава.

Партией был выдвинут лозунг: «Лицом к технике, к техническим знаниям». Однако сложности в стране все нарастали и нарастали. Среди населения было много обиженных. Потерялось чувство доверия друг к другу. В народе нарастали сомнения в правильности политики столь поспешной ломки, начали открыто говорить и о неправильном курсе Сталина.

И тогда Сталин совместно с преданными ему сотрудниками аппарата ЦК ВКП(б) решил организовать показательный судебный процесс. В качестве подсудимых привлекли лиц из круга инженерно-технической интеллигенции. Эти специалисты работали на ответственных постах. Но якобы без надлежащего контроля со стороны партии…

Судебный процесс должен был показать народу, что трудности возникли по вине «вредителей», которые якобы объединились в подпольную организацию. Осуществление неслыханного процесса позволило бы, по замыслу авторов, отвлечь внимание людей от реальных, серьезных трудностей в стране; и одновременно суд будет устрашением для специалистов, будто бы мечтавших о реставрации капитализма в России.

И вот начались аресты инженерно-технических работников, других специалистов, работающих в разных ведомствах, на заводах и стройках. В конце 1930 года начался процесс некоей «промпартии». Как дружно сообщили газеты, бдительными органами ОГ-ПУ, наследником ЧК, была «раскрыта» подпольная контрреволюционная шпионско-диверсионная организация, действовавшая в СССР с 1926 по 1930 год. Цель – свержение Советской власти и реставрация капитализма в России при помощи иностранной военной интервенции.

Руководителем «промпартии» объявили профессора Леонида Константиновича Рамзина. Известие о раскрытие «промпартии» всколыхнуло всю партийную и советскую общественность: так это они, вредители, создали трудности в нашей стране! Они, только они, в тяжелой промышленности, на транспорте, на стройках исхитрились создать диспропорцию между отраслями народного хозяйства, стремились омертвить капиталы, сорвать индустриализацию страны!.. Вредительские группы готовили диверсии на фабриках, заводах и на транспорте!.. Читатели, участники митингов верили, верили…

Кто же такой он, профессор Рамзин? Из сохранившейся автобиографии узнаем, что Леонид Константинович родился в селе Сосновке Тамбовской губернии, русский, отец и мать были учителями там же, в Сосновке под Моршанском. Окончил Тамбовскую гимназию с золотой медалью, а в 1914 году также с отличием окончил МВТУ, был оставлен аспирантом на кафедре теплотехники, вел работы в лаборатории паровых турбин. В общем, стал выдающемся специалистом. А в 1920 году его избрали (!) профессором. Он был и членом комиссии ГОЭРЛО, и членом Госплана СССР, а с 1927 года – член ВСНХ СССР.

В одном из судебных заседаний подсудимый Рамзин обрисовал «свою» организацию как весьма конспиративную. Тут и система обособленных связей по цепочке, никто ничего не знал друг о друге: контакт только через верховные звенья. Но и в одной и той же цепочке высшее звено не имело контакта со звеньями периферии… Центр «промпартии» состоял из пятидесяти человек, непосредственно к центру примыкали еще пятьсот человек… Скажете, бред? Но тогда все сошло за чистую монету…

7 декабря 1930 года Верховный суд СССР приговорил участников по делу «промпартии» к различным срокам заключения, а профессора Рамзина, а также Ларичева, Калинникова, Федотова, Чарновского – к расстрелу. Однако 9 февраля расстрел заменили десятилетним сроком тюремного заключения.

После объявленного приговора по стране начались митинги трудящихся. За раскрытие вредительской организации благодарили работников ОГПУ, клеймили позором преступную банду, обещали быть бдительными на своих местах. И еще лучше работать на благо Родины, не считаясь с трудностями жизни…

Я в 1930 году работал на строительстве Челябинского тракторного завода – на четвертом промучастке и на себе испытал тяжелые условия того времени. Но я был комсомольцем и верил, что в газетах писали правду, что трудности вызывали враги, которые жили вместе с нами, но умели маскировать свое грязное дело. А приговор Верховного суда СССР по делу «промпартии» только усилил мою веру в правильность моих убеждений. И все же помню, что у многих моих товарищей, в том числе и у меня, возникали непрошенные вопросы: как так случилось, что в ответственных учреждениях страны оказались главари вредительства, да еще в лице таких талантливых специалистов? И какими такими путями удавалось им, крупным знатокам науки и техники, осуществлять скрытую деятельность своей вредной партии с 1926 по 1930 год? И она никем не была замечена – ни руководителями или сотрудниками Госплана, ВСНХ? Ни даже органами ОГПУ? Хотя вредители работали под наблюдением всех этих организаций?.. А почему же не привлекли к судебной ответственности работников ОГПУ за недосмотр?..

Как показывает фальсифицированная история тех времен, провокационный судебный процесс над членами «промпартии» будто бы сыграл положительную роль. Он якобы мобилизовал энтузиазм трудящихся, народ перестал высказывать недовольство и отныне терпимо относился к имеющимся недостаткам; процесс помог привлечь к трудовой деятельности старую техническую интеллигенцию…

В обвинительном акте по делу «промпартии» отмечалось, что к ней тяготели около двух тысяч инженеров страны. Органам ОГПУ и прокуратуре пришлось с ними познакомиться… Была проведена большая «воспитательная работа», и все они перестроились, уже не думали о реставрации старого режима в России… Как показывает та же история, опыт с процессом над «промпартией» вдохновил Сталина на проведение новых судилищ в стране, организация которых теперь уже не согласовывалась даже с членами Политбюро.

Позднее – после окончания института – я работал в лаборатории №2 Энергетического института имени Г. М. Кржижановского Академии наук СССР. Туда же поступил на работу и профессор Рамзин, где я с ним познакомился. Для меня встреча была неожиданной. Я буду работать в одном коллективе с человеком, осужденным на десять лет тюремного заключения!.. А как же срок, который, очевидно, еще продолжается? Леонид Константинович появился в лаборатории без охраны, он был хорошо одет, активный в движениях, общительный с нами, работниками лаборатории. Но мне не было известно, что профессор еще в феврале 1936 года был амнистирован, а в тюрьме он вообще не сидел и работал в особом заведении, в режимных условиях.

Рамзин был человеком среднего роста, седой, энергичный, общительный, но как бы с маской на лице. По выражению его лица невозможно было понять его внутренние переживания: радость или печаль, недовольство или безразличие к собеседнику… Очевидно, сказалось на характере и то, что он дал согласие «возглавить» несуществующую партию. Сломанная жизнь – это трагедия личности… Он освоился в лаборатории, принимал участие в обобщении экспериментального материала, давал квалифицированные советы.

В июне 1941 года началась война, наш институт был эвакуирован в Казань. В лаборатории выполнялась работа, связанная с нуждами фронта. Мне приходилось встречаться по работе с разными специалистами. Некоторые из них, как они рассказывали, в свое время привлекались по делу «промпартии». Обычно разговор на эту тему начинался с имени Рамзина.

Профессор М. В. Кирпичев, которого много позднее избрали академиком, рассказал мне, что он был арестован и судим по делу «промпартии», а обвинили его в том, что он под руководством Рамзина выполнял контрреволюционные задания по свержению Советской власти, руководил «группой вредителей» в промышленности. Он рассказал: «Я сын профессора, и наша семья никогда не была реакционно настроена к Советской власти. В нашей семье никто не думал о политической карьере. После учебы я работал только в области науки и техники. На следствии я все обвинения категорически отклонил и говорил, что это клевета; может быть, вкралась ошибка и перепутали мою фамилию. Я просил и требовал устроить мне очную ставку с Рамзиным. Очная ставка была прокурором разрешена. Перед встречей на очной ставке с Рамзиным я много думал (волновался и переживал) над вопросами, какие я должен задать Рамзину, чтобы доказать мою невиновность и неучастие в „промпартии“. Сильно волнуясь, я сразу задал Рамзину несколько вопросов: „Встречались ли мы наедине? Бывали ли мы дома друг у друга? Знакомы ли мы семьями? Мы знакомы по опубликованным трудам и докладам, а встречались на совещаниях и конференциях…“

Встал Рамзин, опрятно одетый, в белой рубашке, с красивым галстуком, спокойно сказал следующее: «Я подтверждаю, что мы не встречались наедине, я у вас на квартире никогда не был, и Вы не были знакомы с членами наших семейств. Да, мы встречались на совещаниях и конференциях, знаем друг друга по опубликованным трудам в технических журналах и книгах».

Второй мой вопрос Рамзину: «Меня арестовали по вашим клеветническим показаниям, что я состою членом „промпартии“ и активно выполняю ваши задания по контрреволюционной работе, по вредительству. Это же клевета! Я не состоял в этой партии и ваше руководство мною по вредительству категорически отвергаю».

Рамзин встал и спокойно сказал: «Да, я был главным в „промпартии“ и был активным руководителем ее деятельности. Вы являетесь членом этой партии. Вы принимали активное участие в работе по моему заданию. В этой работе нам лично встречаться не нужно, так как из-за условий конспирации работа в нашей партии была организована по группам – тройки, пятерки, семерки. Вы состоите в одной из пятерок, и я ею руководил, давал Вам задания вредительского характера. Да, наша партия разоблачена органами ОГПУ, и Вы должны признаться в содеянном, это поможет смягчить вашу участь в приговоре суда».

Далее Кирпичев сказал: «От этой неправдоподобной и наглой лжи мне стало плохо, я не смог даже выругаться… Вот, дорогой Георгий Никитич, на этом и закончилась моя очная ставка. Я оказался „вредителем“ и был судим, получил шесть лет тюремного заключения. Советую вам быть осторожным и не работать с ним. Он способен любого человека оклеветать. Уйдите от беды».

В мае 1942 года дирекция командировала меня в одно из управлений ВМФ СССР для согласования плана научно-исследовательских работ лаборатории, связанных с тематикой этого наркомата. Управление предлагало расширить работы и включить в план новую тематику. Я выступил и сказал, что не уполномочен решать такие вопросы. Желательно вызвать в Москву профессора Рамзина. Услышав эту фамилию, председательствующий оживился, спросил: «Это какой Рамзин работает у вас в институте, не тот ли провокатор и клеветник из „промпартии“?» Я ответил: «Да, это он».

Председатель совещания Уваров сказал: «Я с Рамзиным не был знаком (при этом он перекрестился), никогда с ним не встречался, но я был арестован, у меня отняли партбилет из-за клеветнического показания Рамзина. Я многое пережил, находясь в тюрьме, на допросах у следователей в течение восьми месяцев. В конце концов меня выпустили из тюрьмы, вернули мне партбилет. А вот моего начальника по службе, старого члена партии, участника революции по клевете Рамзина арестовали. Он энергично протестовал против ложных обвинений и от сильного волнения в процессе допросов на следствии умер».

По доносу Рамзина был арестован М. А. Михеев – после войны он был избран членкором Академии наук СССР, позднее и академиком. Он подвергался допросу девять месяцев. Все обвинения, которые предъявляли следователи к нему, были ложными, клеветническими. Его отпустили… Многие специалисты, узнав, что я работаю вместе с Рамзиным, искали случая встретиться со мной. Таких встреч было много. Все меня предупреждали, чтобы я не работал вместе с ним, что рано или поздно он со мной расправится, что он очень опасный человек, имеет поддержку спецорганов… Я встречался со специалистами, которые вызывались на допрос к следователям. Все они говорили, что процесс «промпартии» был придуман и сценарий этого процесса составлен органами и прокуратурой по указанию Сталина.

В конце мая 1943 года я вернулся с фронта из части Первой воздушной армии в Москву, и мне передали телеграмму от Г. М. Кржижановского: «Организуй вызов Рамзина в Москву».

Столица в это время находилась на чрезвычайном положении, для въезда в нее нужен был специальный пропуск. Мне посоветовали обратиться к уполномоченному ГКО Кафтанову. Он принял меня, а сам ушел в соседнюю комнату, очевидно, согласовать вопрос по телефону. Через десять минут вернулся и сказал:

– Пошлите от себя телеграмму Кржижановскому: «По не зависящим от меня причинам вызов Рамзина не состоится».

Я пошел на телеграф. Через десять дней получил вторую телеграмму от Кржижановского: «Встречай Рамзина сегодня выехал Москву»… Я встретил профессора Рамзина на сортировочной станции Казанского вокзала. Специальный вагон, в котором он ехал, не был подан на платформу вокзала. Он мне сообщил, что приехал в Москву по телеграмме ЦК партии, подписанной Маленковым, а завтра мы едем в ЦК ВКП(б).

На следующий день пошли к Маленкову: мне выдали разовый пропуск, а Рамзину на десять дней. В приемной Маленкова нас встретил его секретарь и сказал, что по указанию товарища Сталина Леонида Константиновича вызвали в Москву по служебным делам…

Через несколько дней я прочитал в газетах постановление Совнаркома СССР о том, что профессору Рамзину присуждена Сталинская премия первой степени. Вне очереди. Указом Президиума Верховного Совета СССР Рамзин был также награжден орденом Ленина. После этих наград ВАК утвердил Л. К. Рамзину без защиты диссертации ученую степень доктора технических наук.

Осенью 1943 года институт вернулся в Москву. По указанию Сталина Совет Министров СССР выделил для Рамзина штатную единицу на ученое звание члена-корреспондента АН СССР. Большому вниманию к нему со стороны Сталина Леонид Константинович был рад и взволнован настолько, что после всего этого заболел. А Глеб Максимилианович Кржижановский вызвал меня к себе в кабинет и просил срочно оформить документы «личного дела Рамзина» для баллотирования на выборах его в члены-корреспонденты АН СССР.

До нашего личного знакомства я Рамзина знал мало, но в своей инженерной работе часто пользовался его трудами при расчете процессов сушки материалов и горения топлива для конструирования промышленных топок. По газетным статьям я знал его как врага нашего народа. Сотрудники лаборатории ЭНИНа чувствовали в лице Рамзина талантливого научного руководителя. Он обладал уникальной памятью, обширными знаниями, особенно в области теплоэнергетики. С ним работать было легко и плодотворно, как при проведении опытов, так и при обобщении экспериментальных данных. Он своим тактом, знаниями и энергией умел мобилизовать коллектив сотрудников.

В 1943 году профессор Рамзин занял должность заведующего лабораторией, а я стал его заместителем. Он был доволен моей работой, мне доверял. Я часто по делам службы бывал у него дома и был знаком с его женой, старшей его сестрой и дочкой. Я познакомился с материалами личного дела Рамзина и был удивлен и восхищен его деятельностью. Он своим трудом как специалист и общественный деятель внес большой вклад в индустриализацию нашей страны. Когда я получил от него материалы личного дела и уже собирался уехать в президиум АН СССР для передачи документов, он попросил меня задержаться, решил поговорить со мной. Он был в хорошем настроении, но больной. Его жена, Эра Багдасаровна, накрыла стол и подала кофе. Мы продолжали непринужденный разговор о работе. Он был рад, что будет баллотироваться в членкоры. Затем сказал, имея в виду Сталина: «Хозяин помнит обо мне. Я благодарен ему за высокую оценку моей деятельности…» Задумался и еще сказал: «С выборами меня в членкоры не должно быть затруднений. Хотя все может случиться при тайном голосовании…»

Я внезапно и впервые спросил его: «Ваш большой вклад в советскую технику и науку хорошо известен. Но не помешает ли ваше участие в „промпартии“?» Он нервно передернулся, повернулся в мою сторону и, смотря на меня в упор, сказал: «Это был сценарий Лубянки, и Хозяин это знает»…

Я поблагодарил Эру Багдасаровну за угощение, пожелал Леониду Константиновичу быстрейшего выздоровления и попрощался.

Через несколько месяцев в Академии наук состоялись довыборы. Голосование тайное. В голосовании принимали участие двадцать пять академиков и членкоров Академии наук СССР. За кандидатуру Рамзина проголосовали: за – 1, против – 24. Таким образом ученые наказали Рамзина. Сталину не удалось внедрить Рамзина в Академию наук СССР.

Умер профессор Рамзин в 1948 году. Судьба страшная и поучительная.