ГЛАВА 3,

Утро. Надо идти на службу. Сейчас я встану и пойду на службу. Сейчас я встану, умоюсь, причешусь и пойду на службу. Демоны с ними — с причесываниями и умываниями, но если я не явлюсь на службу вовремя, мне не поздоровится…

К счастью, я не опоздал. Бежать, правда, пришлось всю дорогу. Хорошо, что вчера не удосужился раздеться, — сегодня точно опоздал бы. Друэгары и норлинги уже стояли у крыльца, Парфенов неодобрительно взирал на мой растерзанный вид, Гуннар Сваарсон упорно смотрел мимо, но Иван Сергеевич на крыльцо еще не вышел. Уф-ф-ф!

Вдох, резкий выдох, еще раз, ну теперь дыхание не такое запаленное, можно поправить кобуру с револьвером, переместить «таран» в более удобное положение и привести в порядок, в конце концов, завязки на рубахе.

За спиной раздался ровный треск мотора, и прямо к крыльцу подъехал «стриж» с брезентовыми дверями и поднятым верхом. За рулем, надев автомобильные очки, восседала моя будущая жена, а справа от нее сидел, чуть нахохлившись и держа в руках СКС-М, папа. Папа! Папа! Сказать, что я был рад его видеть, — означало соврать. Но с другой стороны, пристав был одним из самых информированных людей в городе. И на инструктаже, определяя наши задачи на сегодняшний день, он вполне мог проговориться, что тут уже случилось, а что только намечается. И еще мне придется скрывать от его пронзительного взгляда тот факт, что у меня в гостиничном номере вольготно расположился тот, за кого объявлена неплохая премия и кого считают похитителем смарагдов. И сам я, если честно, не каждому слову этого профессора кислых щей и соленых овощей верю, когда он рассусоливает, какой он белый и пушистый. С черным таким подсознанием, отвечать за которое не берется.

«Стриж», разворачиваясь, сделал круг, из дверцы легко выскочил пристав. Какая досада, что на его дочке очки. Женский взгляд можно описывать часами. Он может быть огненным, бедовым, бездонным, в женских глазах можно утонуть, взгляд может быть лучистым… а чего там Иван Сергеевич, тестюшка будущий, говорит?

— …по старой схеме, и никакой самодеятельности. Особенно, Корнеев, тебя касается. Ясно?

— Мх-хм…

— Не слышу!!!

— Так точно, ясно, Иван Сергеевич!

— Можешь же, когда хочешь.

Пристав с утреца что-то в дурном расположении духа. С одной стороны, приятно, что на «ты» перешел. С другой стороны, он-то со мной перешел, а вот я с ним? И дочка уехала! О! Обратно едет! Точно, удаляющаяся машинка дочки пристава — ничуть не сомневаюсь, что авто именно дочке принадлежит: не будет папаша на «стриже» рассекать, ему «виллис» привычнее, а то и «копейка», — вдруг резко затормозила и, не разворачиваясь, чудом не протаранив забор, поехала обратно — задом. Она подъехала к полицейской части, опасно виляя по не такой уж широкой дороге, ускоряясь и поднимая шлейф пыли. Если я правильно понимаю, езда в городе на скорости более тридцати километров в час запрещена. А «стриж» прет задом едва не на пределе своих возможностей. Иван Сергеевич, взявшийся уже за ручку двери, так и не вошел в дом, а остался на крыльце, я затылком почувствовал, как напрягся пулеметчик в своем укрытии. Вчера-то их два было! А сегодня с утра — один. Спасибо Петру Корнееву за меткую стрельбу. Посчитали, что тварь не так опасна, если ее эльф из револьвера снимает?

Автомобиль дочки пристава рыкнул мотором, въехал через ворота во двор части, резко тормознул, начисто перекрывая пулеметчику сектор, из салона стремительной птицей выпорхнула девушка и бросилась к крыльцу, устанавливая новый рекорд в беге на сверхкороткие дистанции. Все, кто был во дворе и на крыльце, вскинули оружие и начали выдвигаться за Наташин автомобильчик. Кто-то из друэгаров рывком распахнул дверцу, заглянул внутрь. Я не увидел, но почувствовал, как возмущенно дернулась девушка, сдерживаемая железной рукой пристава. Нечего дергаться — разумная мера предосторожности. Норлинги уже обошли автомобиль и приближались к воротам.

— Только аккуратно, — распорядился Иван Сергеевич, запихивая дочь себе за спину. — Парфенов, винтовку эльфу дай… Сам за наблюдателя.

— Пули серебряные, под отчет, — только и пробурчал вахмистр, передавая мне снайперку и расстегивая кобуру со своим служебным кольтом, а заодно вытаскивая бинокль из футляра, висевшего на мощной шее. Пусть бурчит!

Подарок судьбы, СВД-С со стволом гномской работы. Приклад с накладной щекой — жаль, регулировать некогда. Приложился. Ничего, вроде удобно. Подбежал к «стрижу», откинул сошки, установил на капот. Настройки и не буду трогать, они тут на триста выставлены. Моя группа уже обошла «стриж» и выстроилась перед ним, ощетинившись стволами. Гуннар Сваарсон, в шлеме и с двуручником, уставленным острием вертикально вверх, направился прямиком в ворота полицейской части. Слева от него семенил одноглазый норлинг, сжимая рукоять «Молота Тора» обеими руками, справа пристроился племянник, Сигурд Сваарсон, водя перед собой стволом «чекана». Эта троица, похоже, сработалась на отлично… Я же со всей возможной тщательностью обследовал в оптический прицел крыши ближайших домов. Тем же занимался Парфенов через бинокль, да и пулеметчик: все равно створ ворот ему «стриж» закрывал, а сменить позицию начальство не дозволяло — я видел, как пристав коротко распорядился, чтобы пулеметчик не дергался. Сваарсон выскочил на улицу, как пробка из бутылки, мгновенно рядом с ним оказались его родичи, заозирались, но улица была безлюдна. Неужто опять ложная тревога? А как там дочка пристава?

В этот момент вокруг Сваарсона взвихрилась уличная пыль, сам он от удара чудовищной силы отлетел в сторону, так что шлем покатился по земле, сбитыми кеглями в разные стороны разлетелись его родичи, а в появившийся на их месте силуэт человека ударили сразу семь или восемь пуль. Человек???

Человек опрокинулся, издав леденящий душу рев, и откуда-то из глубины здания ему ответил другой, слабый, угасающий, но похожий до последней ноты. К фигуре на земле уже бежали норлинги, стреляя на ходу; поднимался, опираясь на меч, как старик на клюку, Сваарсон, даже одноглазый приподнялся на колене и азартно садил из «Молота Тора» в лежащее тело. Потом норлинги привычно пеленали тварь, ярл Сваарсон помогал подняться своему многострадальному племяннику, а Парфенов подошел ко мне за снайперкой.

— Ни разу не выстрелил, — констатировал я, отдавая винтовку.

— Проверим. — Вахмистр отсоединил магазин, оттянул затвор и оглядел патрон, находившийся в стволе. Не торопясь выщелкал из магазина все патроны, покатал на ладони, присмотрелся к головкам, пересчитал. — Смотри-ка, не спер! Не успел, наверное…

Шутки юмора у вахмистра на шутки и не походили. Скорее на горькую правду жизни. А на правду, как известно, обижаются только дураки. Поэтому я с независимым видом кивнул и спросил Парфенова, нужно ли нам собираться для занятий или мы свою норму на сегодня уже выполнили.

Ответил не вахмистр, а закончивший распоряжаться пристав:

— Парфенов, бери троих из своей группы и присоединяйся к конвою. В комендатуру поедете — пусть второго оборотня на гауптвахту посадят! Я рисковать не буду — у меня стены поломанные и только одна спецкамера. Стенки-то слабоваты, как выяснилось. И если крокодил в обычной камере решетку проломит и зверюшки сольются, нам всем мало не покажется! Надо разъединить их. Я договорился уже, так что дуйте, а я вам пулеметчиков в конвой обеспечу. Остальные пусть подождут пока.

Конечно, оказалось, что в сопровождение к оборотню попали я, племянник Сваарсона и одноглазый. Вообще-то разумнее было бы оставить двоих норлингов отдохнуть после того, как оборотень ими пол-улицы подмел, но нет, ярла Сваарсона не остановишь… Сам он остался «командовать» остатком группы, хотя его никто об этом не просил. Все остановиться да за ум взяться никак не может, а должен бы… Особенно после того как его некий полуэльф уел. Или именно поэтому и хорохорится. Вахмистр сел за руль «виллиса», одноглазый уселся рядом, а мы с Сигурдом, как «молодые», оказались на заднем сиденье. Хорошо еще, что пулемет не был установлен на турели. А то кто бы за него встал? Вслед за нами выехала «копейка» с установленной в кузове клеткой. Клетка, конечно, была непростой, прутья заговоренные, везде знаки солнца, руны крепости и посеребренные шипы, направленные внутрь. Меня начал разбирать смех: представил себе, что на крутом повороте в разогнавшейся «копейке» инерция бросает тварюгу прямо на эти самые шипы. Лежащего на полу клетки оборотня было не узнать: опять перекинулся обратно. Казалось, что это не человек, а чучело крокодила, из которого выжали весь воздух. О том, что чудище живо, можно было узнать только по хаотично и беспричинно дергавшимся лапам. На агонию похоже, но если оборотня нашпиговать свинцом, а не серебром, то рано или поздно при смене облика его тело вытолкнет все пули и восстановится. Представляю, трансформируется он опять в комендатуре и начнет канючить: «Помоги, Корнеев, помоги, я больше не буду из гостиницы удирать!» Не то чтобы я верил, что на дочку пристава и полицейский участок так лихо напал именно Виталий, но жизни своей на это не поставил бы. Так что вполне возможно, что на гауптвахте окажутся два пленника взамен одного: оборотень и его пособник-полуэльф. А за оборотнем куча трупов числится…

Следом за «копейкой» ехали целых два «виллиса» с пулеметами, установленными на турелях. Пулемет первого смотрел вперед, второго — назад. И за каждым ПКБ наблюдался сосредоточенный урядник, явно не в первый раз видевший этот аппарат. И помимо пулеметчика в «виллисах» сидели суровые такие ребятки, вооруженные как для ближнего боя, так и для боя на средних дистанциях.

Вообще поведение пристава мне не нравилось все больше и больше. Нас-то зачем придали сильному конвою, который может оказать серьезное сопротивление в рубежах города кому угодно? Да с помощью двух ПКБ урядники тура-ящера за можай загонят. Опять как подсадную утку используют?

Потихоньку осмотрелся: скорость по городу небольшая, все по правилам, спрыгнуть ничто не помешает, в руках опять СВД-С, врученная вахмистром с наказом беречь патроны, потому как он все равно пересчитает. Норлинги к своей миссии с ответственностью относятся. Опять же льстит им, что наша машина в колонне первая, хотя чего тут хорошего?

Мы сворачивали с Центральной, направляясь к пристани, где и располагалась комендатура с гауптвахтой, когда я обратил внимание на то, что сейчас потеряется визуальная связь с последней машиной, и она останется без прикрытия. Плевать, что пулеметчик улицу на прицеле держит: тварь и по крышам лазить умеет. Так что я развернулся, приложил приклад к плечу и начал в оптику рассматривать крыши тех домов, которые уже остались позади.

На самом деле оптика здесь не особо помогает. Мешает только. Да еще Сигурд оказался так шокирован моим поведением, что даже попытался потрясти меня за плечо, указывая вперед, был вполголоса послан по-русски и надулся как индюк.

Тварь поступила весьма умно. Она выпрыгнула из-за высокого забора с противоположной стороны улицы именно в тот момент, когда три машины уже свернули с Центральной на ведущую к пристани Торговую улицу, а последний «виллис» еще оставался на Центральной. Тут же я выстрелил из винтовки, но опоздал, да и тварь была на виду какую-то долю секунды, когда появилась над забором. Мой выстрел привлек внимание всей колонны, Парфенов резко нажал на тормоз, так же поступили все остальные водители. Я уже бежал с винтовкой наперевес к атакованной машине, из предпоследнего автомобиля выскочили два урядника с СКС, пулеметчик разворачивался со своим пулеметом, а вот водитель «копейки» с клеткой начал орать на Парфенова и требовать, чтобы тот газовал. От атакованной машины не раздалось ни одного выстрела, так что, выскакивая вместе с урядниками из-за поворота, я ожидал увидеть ребят с оторванными башками.

А бойцы с последнего «виллиса» выбежали навстречу нам, держа под руки истекающего кровью урядника, матерясь и едва удерживаясь от стрельбы.

— Назад, назад! Рвануть может! — орали они наперебой. Их «виллис» был практически разбит, турель свернута могучим ударом, на землю тонкой струйкой тек бензин, но все были живы, хотя и озлоблены до последней степени. Я так понял, что тварь наметила цель и ударила конкретно по ней, то есть по пулемету, а заодно и пулеметчику досталось.

Все повернули обратно, но в этот момент старший урядник с «копейки» проорал что-то совсем грубое в адрес Парфенова, и тот, с красной рожей, нажал на газ, вырываясь на своем «виллисе» вперед. О-па! А я? Меня подождут или как? Сразу впритык к «виллису» Парфенова, едва не подталкивая ее бампером, двинулась «копейка». Полицейский чин все-таки додавил Парфенова, будучи официальным начальником конвоя. Я заскочил в покинутый урядниками «виллис», где оставались водитель и пулеметчик, и скомандовал:

— Давай за ними!

Водила не стал качать права. Хотя по всем понятиям он был важнее какого-то ополченца, да еще и на «платной основе». Он только стиснул зубы и попытался пристроиться вслед «копейке». Разумное решение. Но мы не успели. Тварь снова выплеснула свое чешуйчатое тело из-за забора, прыгнула прямо на крышу клетки «копейки» и ударом лапы вскрыла эту клетку, как ржавую консервную банку. А пулемет-то наш развернут от «копейки» в противоположную сторону! Сразу две лапы похожего на крокодила чудовища отогнули прорванную крышу клетки, но я успел выстрелить от бедра и попал ей в левое плечо. Тварь взвыла, плечо ее стало на глазах оплывать, как свеча на огне, я выстрелил повторно, уже приложив приклад к плечу, крокодил дрогнул и завалился вперед, прямо на отогнутый край клетки.

Очнувшийся — как вовремя-то! — и попытавшийся вылезти через верх клетки крокодил номер два вдруг завизжал как резаный и прильнул к упавшей сверху туше.

И произошло страшное, по крайней мере, для меня, хотя не думаю, что урядники такое каждый день наблюдают.

Оплывающая черно-зеленой слизью масса, которой еще недавно был нападавший оборотень, стекала прямо на «арестованного» крокодильчика, тот открыл немаленькую пасть и стал заглатывать остатки своего двойника. Меня чуть не стошнило от такого «братоедения». А тело заключенного в клетке крокодила, в несколько мгновений сожравшего большую часть своего неудачливого «спасателя», само стало дрожать и расплываться. В следующее мгновение крокодил бросился на шипы клетки, так, что «копейка» вздрогнула и «присела» на задние колеса.

В полном обалдении мы смотрели на это странное самоубийство, точку в котором поставил близкий взрыв. Последний «виллис» все-таки не выдержал — взорвался.

Пожар довольно ловко затушили набежавшие местные жители с ведрами и огнетушителями, урядники проверили тот дом, из-за высокого забора которого выскочила тварь. Оказалось, что его жители на месте, но глуховатая бабка и подслеповатый дедок больше горевали по растерзанному бобику, отважно забрехавшему на оборотня, чем о том, что какая-то тварь воспользовалась их двором как плацдармом для нападения на конвой.

В минусе у нас оказались — тяжело раненный урядник, разбитый и покореженный взрывом до состояния металлолома «виллис», вскрытая спецклетка, порванная собачонка, обруганный Парфенов да расход горючего и боеприпасов. Я сколько патронов с серебром потратил! Целых четыре штуки!

В плюсе — все видели, что двух тварей больше нет. Только та и осталась, которая у Ивана Сергеевича в участке сидит.

Еще из компахи четверых двойников остался Виталя, сидящий у меня в гостиничном номере, но по внешности его сложно будет опознать: ищут здоровенного мужика ростом метр девяносто, а Виталя росточком сейчас поменьше. Потому что луна на убыль пошла. Главное — не слишком долго задерживаться в этом городе, а то опять к полнолунию вырастет.

Парфенов нарисовался незамедлительно.

— Чего стрелял? — поинтересовался он сварливо, отбирая у меня СВД. — Как отчитываться теперь? И без тебя бы завалили, теперь вот ни пленных, ни машины, ни серебра. Сколько выстрелил?

Не дожидаясь ответа, он проделал ту же операцию, что и перед полицейской частью.

— Четыре, значит? — спросил вахмистр в который раз, катая на широкой ладони шесть патронов с серебряными головками. — Гильзы где?

— Вам надо, вы и ищите! — ответил я… про себя. — Да на земле где-то! — Моему искреннему изумлению не было предела, как и моему благоразумию, да и ведь не предупреждал никто, что гильзы надо собирать… что и было высказано «начальству» с подобающими ужимками.

— Теперь предупреждаю… — Парфенов скривился: явно не проработал моментик, да и кто подумать мог, что я снайперкой вообще воспользуюсь? Не стрелял же я тогда, возле участка. Он и понадеялся…

Как я понял, вахмистр не стал развивать тему дальше только из-за урядников, и так смотрящих на него искоса. У них ведь простой закон: кто урядника тронул — должен быть наказан. Жестоко и необязательно адекватно. Смерть двух оборотней за ранения двух полицейских, если усатого считать, что в «Розовом какаду» перо в пузо получил, — вполне нормально. К ним бы третьего и четвертого — вообще бы зашибись. Поэтому Парфенов скоро съехал с больной для него темы.

Возвращались мы в угрюмом молчании, ожидая нагоняя и головомойки. Все-таки мы как-то плохо сработали. Да и урядники — даром что подготовленные люди, а тоже опростоволосились.

Иван Сергеевич обретался на крыльце, сам двор был под контролем людей Сваарсона и друэгаров, дочка начальника бесследно исчезла.

Выслушав доклад старшего урядника — того самого, который все полномочия с вахмистром не мог разделить, — пристав поманил Парфенова за собой, а мы остались на крыльце, где и просидели до момента, когда выскочивший Парфенов повел всех в известный трактир Собакина селедочки откушать да морсика испить. После обеда мы простояли до восьми вечера на стене, а в городе, как я понимаю, продолжалась операция по обходу домов и проверке населения на предмет укрывательства беглого оборотня, убийцы и похитителя изумрудов. Тем более что для полиции это был единственный шанс отыскать изумруды — содержащийся в спецкамере полицейского участка ящер откинул копыта примерно в тот момент, когда покончил с собой его двойник, напавший на конвой.

Когда Парфенов отпустил нас все-таки по домам, я невольно перешел на бег — так не терпелось выяснить, как Виталя отбоярился, если урядники к нему заходили, да как он там, в гостинице, не сдох еще от бескормицы?

Оказалось, не сдох. В размерах подуменьшился, из лежачих больных перешел в ходячие, захапал мой шерстяной свитер, ставший для него водолазкой, безбожно растянув его, подкормился в местном трактире, приказав занести расходы на мой счет, о чем мне радостно и сообщил гостиничник. Нет сил называть этого длиннобородого и длинноволосого старика с очками в стальной оправе портье, хоть убейте. И еще этот нетипичный представитель прислуги поджимал губешки так, что я сразу понял — что-то нехорошее случилось. Виталя, выглядящий вполне свежо, просветил меня, что, во-первых, полицейские, заходившие проверить, все ли в порядке, наверняка посчитали нас извращенцами и приверженцами «эльфийской любви», раз мы в одном номере оказались. А он, Виталя, значит, так испугался, что не стал этого опровергать. Вот спасибо, вот удружил. Тут бьешься, бьешься, а тебе нож в спину. Хотелось пнуть этого мерзавца между ног пыром, да не стал — еще сбегутся на скандал.

И еще Виталя выходил в город. На мое злобное шипение он ответил, что в моем свитере его все равно никто не узнает, с голоду подыхать ему никакого резону не было, шмотки свои из гостиницы «Шакшинской» он забрал, там же пришлось распрощаться с последними деньгами. Так что, во-вторых, теперь он целиком и полностью зависит от моего милосердия.

— Вот спасибо, не знаю, что и делал бы без такого подарка, — проворчал я, но гнать Виталю не стал: пойти ему все равно некуда. И были у меня насчет него некоторые подозрения, что без его помощи назначенной премии за украденные изумруды не видать мне, как своих ушей.

— Не жмись, Корнеев. — Виталя был в добродушном настроении. — Я приятеля встретил, Игната, ты его вряд ли знаешь — на два курса младше меня был, учился на нашем факультете. Здесь целительствует. Так вот, он мне дал приглашение на бал, завтра вечером. Бал традиционный — черный фрак или пиджак, смокинг тоже можно — это предводитель дворянства, Евгений Васильевич, приглашают… Он всегда дает бал на день рождения жены, да еще повод есть — какой-то Василь Васильич выздоровел. Я для тебя приглашение тоже взял. Знаю ведь тебя: сразу, откуда ни возьмись, отыщутся сердобольные дамы бальзаковского возраста, желающие вылечить тебя от болезни, коей является однополая любовь, а ты, не будь дурак…

Удар кулака бросил Виталю на кровать.

— Ты чего??? — заорал он, не пытаясь подняться, наоборот, запрокидывая голову с ползущей из носа темной струйкой крови. Зубки, впрочем, удлинились нехило. Ну да у меня «чекан» под рукой.

— Мы с тобой никогда ведь не были особыми приятелями, Виталя, — сказал я ядовито, потирая костяшки пальцев, — с чего ты взял, что можешь говорить при мне сальности, да еще после того, как ославил меня гомиком?

— Какой ты ханжа, Корнеев, — печально констатировал Виталя. — Как будто я сам не пострадал. И всего-то хотел тебя развеселить чуть-чуть. Думаешь, мне удобно, что ты на меня деньги тратишь, спасаешь меня и вообще возишься как с писаной торбой… А когда ты в Академии преподавал, знаешь, как на тебя девчонки западали?

Грубая лесть, но все равно приятно.

— Проехали! — выставил я ладонь, и Виталя, ухватившись за нее, был водружен в вертикальное положение. — Балы я люблю, но опоздаю сильно. У меня служба! — предупредил я Виталю, но ему было не до этого. Опять какие-то схемы в записной книжке стал чертить. Вот он настоящий ученый, а я погулять вышел.

На службу я опять не опоздал. Сам себе удивляюсь: никогда такого за мной не водилось. На самом деле, если у кого-то будет желание меня обвинить в том, что я убил важного свидетеля, в смысле крокодильчика, то лишнего повода лучше не давать.

Интересно одно — допрашивали «первого» оборотня до того, как он сдох, или нет? Хотя, что животное скажет? Р-р-р? Или его можно заставить сменить облик, превратиться в человека? И где, ежкин кот, смарагды? Если Виталя не брал, то кто вообще брал?

Ивана Сергеевича подвез к крыльцу какой-то бравый урядник на «виллисе», причем лицо у пристава было растерянным и каким-то расстроенным. А где несравненная Натали? Скучно же без нее.

— Все здесь? — поинтересовался он довольно неприязненно у Парфенова.

— Точно так, Иван Сергеевич! — отрапортовал вахмистр, бросив на меня быстрый взгляд. Я как раз перестал дышать как запаленная лошадь.

— С сего момента группы по найму городского ополчения не существует, — сухо и спокойно проговорил пристав. — Распоряжением агента сыскного отделения Каменецкого. — И продолжил, чуть мягче: — У вас нет причины быть недовольными. В группе нет потерь, двадцать рублей золотом за два дня — вполне нормальная цена за тот риск, которому вы подверглись. Да, надеюсь, вы оценили деликатесный стол у Собакина. Претензий мне прошу не предъявлять, я с сегодняшнего дня в отпуске. Пошли, Парфенов, нам теперь отчеты писать. Свободны! Корнеев, в качестве прощального жеста полтораста за мертвого ящера получи, вексель выписан уже.

Вот так. И засуньте свои вопросы, дорогие ополченцы, себе в… Но от денег кто ж отказывается?

В отпуск, значит, Василь Васильич вас, дорогой пристав, «ушли»? И так понятно, без комментариев. Что там Глоин по поводу отпуска говорил? Ладно, на балу должны же о чем-нибудь люди болтать. А я туда пойду — глядишь, выздоровевшего Вась-Васю встречу… И еще кое-кого!