ГЛАВА 1,
в которой герой сперва застревает в трактире, а потом заходит в веселый дом
Пьяными выкриками в кабаке никого не удивишь. Как и натужным весельем. И лежащими на столах нечесаными головами. Если только это не голова гнома. Гнома вообще сложно напоить до такого состояния, чтобы он мордой в салат. Гномы предпочитают не напиваться, а уж если напиваются, то в своей компании, чтобы кто-нибудь до постели доволок. Или нагружаются под своими разлюбезными горно-пещерными сводами. Гномы, в общем…
Не то что я гномов защищаю, но справедливости ради надо отметить, что в людских кабаках гномы и впрямь напиваются редко. Да практически никогда и не напиваются. Так, с полдюжины кружек пива — исключительно для настроения. При их комплекции и устойчивости к воздействию алкоголя — слону дробина. Молодежь гномская после пивка обязательно заваливается в бордель. Старшие же товарищи, степенные семьянины, провожая молодых завистливыми взглядами, остаются на месте и вливают в себя по пол-литра очищенной с соответствующей закуской под неспешный разговор. Пивка для рывка — водочку вдогоночку… Вот это, я понимаю, моральные устои! После процедуры вся компания снимается с места и абсолютно трезвым шагом направляется бай-бай. Строем.
Оставшийся в одиночестве «добирать» гном — ужасная редкость. И должна быть железобетонная причина остаться одному — это раз, «водка пить» — это два, да так пить, чтобы «земля валяться», — это три.
Поэтому вид одинокого гнома, лежащего головой на сомнительной чистоте скатерти в глубине зала кабака на окраине города Сеславина, что на реке Шакше в окрестностях славной столицы Ярославского княжества города Ярославля, был для меня удивительным, необычным, да пожалуй что и неприятным.
Во-первых, не люблю пьяных. И себя не люблю, когда пьяный, а уж гномов тем более. Я их и трезвых, если честно, так себе перевариваю…
Неприятно, впрочем, было не столько то, что друзей, родичей, партнеров этого гнома нигде не было видно, сколько то, что на беспечного выпивоху уже посматривали. Ладно бы кабатчик — сомневаться в платежеспособности такого клиента он имеет законное право, да и если он начнет вытряхивать карманы у беспамятного гнома прямо на виду у всей честной публики, — слова ему никто поперек не скажет. Хотя в маленьком городке он должен знать всех и вся, а особенно нелюдей.
Другое дело, что на гнома искоса поглядывала небольшая компания пришлых — все как один бритоголовые такие здоровяки в кожаных жилетах на полинялых клетчатых рубахах и с кольтами в кобурах. Четверо их, и кто главный — неясно. И похожи, как близнецы. Еды перед ними — как на эскадрон гусар летучих. Икорка, колбаска деловая, котлеты какие-то… И запах от них… Не то чтобы грязью, или потом, или перегаром, или еще чем таким человеческим — обычные запахи меня давно уже не раздражают.
А бывает разве, чтобы не двойня, не тройня, а четверня? И все четверо так и не сняли за столом кожаных кепок с огромным козырьком. Может, оно и ничего, но мне, например, в головном уборе кушать воспитание не позволяет, хотя это снимало бы немало проблем. С другой стороны, может, у них лысинка мерзнет…
Если бы молодчики комментировали эту странную ситуацию, тыкали в гнома пальцами, смеялись или передразнивали выводящего носом рулады гнома, это-то как раз было бы нормально. А они сидят, как будто так и надо, только глазами — зырк-зырк. А не похоже, что учебник по правилам хорошего тона в юности конспектировали. Да и не «Книгу о вкусной и здоровой пище»: скорее, руководство по сборке-разборке огнестрельного.
Гном во сне раскрыл варежку, и кабак огласился могучим храпом, начисто перекрывающим все разговоры, бары и растабары в этом заведении. Заинтересовавшая меня компания даже не вздрогнула.
А я решил не оставлять дела на самотек. Повод тем более вполне себе железобетонный. Встав во весь рост, нет, так не получится, встав на стул и вытянувшись во весь рост, я заорал как можно пронзительней:
— Эй, хозяин, долго нам слушать эти завывания?!
Честно говоря, выкрик мой прозвучал не очень убедительно. Вот если бы за моей спиной, то есть за моим столом, сидели мои сильно-могучие спутники, каких нет и в помине, поддержавшие меня воплями могучих глоток, то хозяин отреагировал бы. А так он меня, похоже, не услышал. Или не захотел услышать. Ладно, не привыкать, мне несложно, подойду к стойке. Компания из четырех мордоворотов уставилась мне в спину как по команде. Недобро так, аж мурашки по коже. Пока шел к стойке, расположившейся рядом с входной дверью, окинул взглядом низкое помещеньице кабака. Хотя это питейное заведение гордо именовалось «Трактир-ресторан „Розовый какаду“», что, собственно, и предопределило мое решение зайти сюда, если не считать, конечно, понятного всем разумным значка — перечеркнутой красным курительной трубки, — внутри все было как-то обшарпано, как в каком-нибудь второразрядном кабаке в Старых княжествах. Хотя цены здесь раза в полтора выше, чем в обычных кабаках для курящей публики. Странно, почему ресторан — и где-то на окраине. Впрочем, что считать окраиной? Вторая линия домов от широкой набережной, хоть и довольно далеко от пристани.
Так, армирцы за двумя сдвинутыми столами — они-то что здесь делают? Тоже табак нюх отшибает? Хотя, кажется, в винной карте здесь неплохой выбор белого — есть и их любимые ледяные сорта. Эти мне в любом случае не помощники. Не любят… Еще компания — один пришлый, старичок совсем, два светловолосых аборигена, аборигенская же девушка с соломенными волосами и острым носиком — это хорошо, может, перед девушкой захотят повыделываться, помогут. Оружия у них не видно вроде бы. И компания, которую я с гномом оставил сзади. Так и пялятся, демоны проклятые.
Кабатчик, пришлый с близко посаженными глазами и руками карточного шулера — так они все время подергивались, живя какой-то своей жизнью, — занимался излюбленным занятием кабатчиков всех времен и народов — полировал сравнительно чистым полотенцем стеклянные бокалы. А хрусталь у него есть для дорогих гостей? Похоже…
Вру, бейте меня, братцы, излюбленное занятие всех кабатчиков — напустить как можно больше пены в пивную кружку! Впрочем, могу быть необъективным: я кабатчиков, как и гномов, не очень люблю.
Ага, за стойкой дверь на кухню, и видны три лоханки — одна с мыльной водой, другая с горячей, судя по поднимающемуся пару, третья — с холодной. Процесс прост и понятен. В одну, другую, третью — готово к употреблению. Велика сила традиции… А в аборигенских городах и одним корытом обходятся. Хорошо, что только сейчас заметил, а то бы еда в глотку не полезла.
— Хозяин, долго мне слушать эти вопли? — обратился я все с тем же вопросом к кабатчику, простите, ресторатору.
— Пойди да разбуди, — совершенно спокойно ответил мне кабатчик, не удивившийся ни моей реакции, ни моему русскому языку. Ах да, я же заказ по-русски делал.
— Не хочу скандала, — в тон ему ответил я и подвигал сперва одним ухом, потом другим.
Это же болотному импу понятно, что если похмельный гном увидит мои эльфийские уши и поймет, что это я его разбудил, то реакция будет… Вряд ли кто усомнится, что сломанный нос и два бланша под глазами на второе — самые оптимальные последствия этого не вполне разумного поступка.
— И что предлагаешь? — вроде как удивился кабатчик. — Выкинуть клиента на улицу? Разбудить и предложить выйти?
— Разбудить и предложить не засыпать. — Мой ответ мне самому казался образцом формальной логики, но кабатчик только покрутил носом и продолжал полировать бокал.
Беспомощно оглянувшись на гнома, я отметил, что ребятки в клетчатом решили действовать. Двое из них уже кантовали гнома с негромкими и, как мне показалось, насквозь фальшивыми восклицаниями: «Ну что же ты, Глоин! Как можно так напиваться! А еще хвастал, что всех перепьешь…» Почему когда врут, то как будто горелой яичницей пахнет? Или это из кухни запах? Вроде нет, когда я сюда заходил, из кухни пахло вполне пристойно… Главное, чтобы из кухни пахло едой, а не помоями, тогда я на названия и не посмотрю. Да назовите вашу забегаловку хоть «Волосатой крысой» — лишь бы нюх вонью не отшибало.
А смотри-ка, еще двое из неприятной четверки быстро собирались, не забывая оглядываться по сторонам.
— А вам не кажется, что для людей, сидевших за другим столиком, эти господа чересчур уж набиваются пьяненькому в друганы? — спросил я у кабатчика.
Не говоря мне дурного слова, кабатчик схватил телефонную трубку. И телефон здесь есть! Точно ресторан, не кабак.
Ага, позвонит прикормленному городовому. Или старшему городовому. Или агенту сыскного отделения, если оно здесь имеется. Не столица все-таки. Если вышибалы нет, а сам ресторатор поражает габаритами унылого носа, а не бицепсов, то значит — что? Точно! Рядом полицейская часть, а там у кабатчика все схвачено. Можно не суетиться. Расчетное время прибытия силовой поддержки — пока клиент с крыльца не спустился. Прогресс. Уважаю. Чем, кстати по поводу прогресса, НТР от НТП отличается? Ну, у нас-то точно пришлые НТР устроили. А вот НТП и в помине не было.
Один из мордоворотов в клеточку не стал даже ждать, когда кабатчик подойдет за расчетом, — подвалил сам, украдкой поглядывая на меня. Отвернувшись от суетящихся людей, я еще раз окинул взглядом «ресторан». Есть еще что в этом заведении общепита от ресторана? Так, пальма искусственная — две штуки, бюстик какой-то — чей бы это? А, Гоголь Николай Васильевич, едрить твою в качель! При чем тут розовый какаду в названии? Это ж Ахматова, кажется, с «ентим птицем» дружила. Притом, наверное, что Гоголь, по утверждению Венички Ерофеева, пил водку из розового бокала. У Аксакова, если не ошибаюсь. Не сложновато ли? Простым людям, нелюдям и всякой «половинке-насередке, штоб не есть ваще селедки и не пить вовеки водки» не понять…
Молодчики с безмятежно храпящим гномом в руках уже почти дошли до двери кабака, когда она резко распахнулась и навстречу им ввалились двое полицейских. Прямо классика какая-то: один молодой, другой постарше, ровесник кабатчику, который постарше — с усами, молодой — гладко выбрит. Хоть фильму снимай.
Обе группы практически столкнулись лбами и уставились друг на друга, выпучив глаза.
Встреча на Эльбе, в натуре.
Если бы лысые и клетчатые не уронили гнома, чисто автоматически опустив грабли на рукоятки пистолетов, никто бы ничего без соответствующих комментариев не заподозрил. А теперь даже вмешиваться не надо.
— Руки от оружия, документы к проверке, — прогудел старший из пары полицейский, тоже опуская ладонь на рукоять служебного кольта, но не доставая его: похоже, был уверен в своей силе и скорости. Равно как и в том, что идиотов нет вооруженное сопротивление оказывать. Усатый, блин, полосатый. По комплекции он не только не уступал молодцам в клеточку, но даже превосходил их, так что голос его звучал уверенно и как-то успокаивающе.
Кабатчик, судя по морде лица, расслабился незамедлительно. А я — наоборот.
Дальше события развивались быстро. Как юные балерины на генеральной репетиции «Лебединого озера», клетчатые почти синхронно отвели ладони от рукояток своих пистолетов. Один из них неторопливо взялся за козырек своей кожаной кепочки, вроде как салютуя, и резким броском отправил ее в лицо усачу-полицейскому. Одновременно в руке второго появился нож, и он без замаха воткнул его в объемистый живот стража порядка. Третий из клетчатых, отшагнув назад и прикрываясь спинами своих приятелей, уже рвал пистолет из кобуры. Моя рука самостоятельно выхватила из кармана небольшую гирьку на кожаном ремешке, шаг вперед — и самодельный кистень ударил стрелка над ухом. Усач, проткнутый ножом, не только не падал, но и сделал лучшее из того, что мог в этой ситуации. Он схватил обеими руками запястья ножевика так, что тот аж скривился, и ударом головы отправил своего противника в нокаут. Кольт свой служебный, правда, уронил. Интересно, он злодея повыше, удар был в переносицу, и голову пришлось сильно наклонять. Видимо, рана в пузе была серьезной, и от резкого движения полицейского повело, но именно это спасло его от пули, выпущенной тем из громил, кто так легко разбрасывался кепочками. Ловкий парень! Зато от моего кистеня его купол прикрывала лишь блестящая загорелая кожа головы. Плоховато прикрыла… Четвертый из парней, стоявший позади всех, был самым умным. Как только раздался выстрел, или еще раньше, этот боец рыбкой сиганул в окно, где, на его счастье, не было решеток. А ставни были открыты — не ночь. Только брызги стеклянные полетели!
Молодой полицейский проявил себя, пожалуй, хуже всех. Сначала он дернулся поддержать своего заваливающегося напарника, потом выхватил служебный кольт и стал поочередно наводить его то на того молодца, который упал от моего первого удара, то на того, который свалился от удара головой его более опытного товарища, то на третьего, грохнувшегося на пол от последнего удара моего кистеня. Наконец, давя сапогами осколки стекла, молодой бросился к окну, куда сиганул четвертый злодей, высунулся по пояс, что, конечно, было верхом беспечности, засвистел в свой любимый свисток, вылез обратно и направил пистолет на меня, прокричав:
— Руки в гору, кистень на пол!
Так я и поступил, конечно, только сначала кистень бросил, а потом руки поднял. И сказал при этом очень миролюбиво:
— Вызывай своих, может, поймаете. — А затем, повернувшись к обалдевающему кабатчику: — В госпиталь звони!
— Ага, ага, — закивал кабатчик, накручивая диск. Не так уж он и обалдел, похоже… Стоять под дулом пистолета было довольно неуютно. Молодой страж порядка побарабанил пальцами по круглому амулету, похожему на амулет связи, бросил пистолет в открытую кобуру и, крикнув вскочившим посетителям ресторана, чтобы они оставались на местах, повернулся к своему напарнику, который тяжело привалился к стойке.
— Ты как? Держись давай!
С этими словами он удержал руку усача, который пытался ухватиться за торчащую из пуза рукоятку ножа. И только потом кивнул мне, чтобы я руки-то, значит, быстрее опускал, не сомневался. А молодой-то небезнадежен. Пообтешется — лучше усатого будет. Если сейчас нож вынуть, раненый кровью изойти может. Усач и сам сообразил бы, да, похоже, шок у него. На улице послышались трели полицейских свистков, в кабак ворвались трое в форме и еще двое щеголей в штатском. Быстро они — как ждали. Точно, участок рядом.
Интересная штука эти полицейские амулеты связи. Одно кодовое нажатие — и уже ясно, кто, где, в каком состоянии и имеет ли смысл суетиться. Наверное, в переводе все звучало как: «Стрельба по адресу такому-то. Полицейский ранен, преступник бежал, „скорую помощь“ вызывайте». И еще: «Прошу подмоги». А может, и не так. Но наверняка какой-то числовой код.
Рычание мотора — и в кабак вошли еще двое, с раскладными носилками. Один из вошедших, отстранив молодого, положил руку раненому на брюхо, и от его руки явственно пахнуло магией. Обезболивает?
Целительная магия, на мой вкус, пахнет как йодовая настойка на мелиссе. Ненавижу спиртовые настойки. Водку, впрочем, пью.
Подоспевшие полицейские обезоружили, обыскали и заковали все еще валяющихся без сознания негодяев в наручники. Наконец-то, а то и так весь на нервах. Преступников вздернули на ноги и выволокли из ресторана. Целительной магии на них тратить, естественно, никто не стал. Слегка побледневший колдун уже отчитывался перед неизвестно откуда возникшим аккуратным седоватым господином в синем полицейском мундире и начищенных до зеркального блеска ботинках:
— Рана чистая, яда на клинке нет, раненый транспортабелен. Целились в печень, но на полсантиметра промахнулись. Нож вынем во время операции.
По знаку начальника усача аккуратно уложили на носилки, вид у него был вполне ничего себе. Маг в бригаде «скорой помощи» — это хорошо. Это внушает. И не гордый: сам с носилками прибежал. Лет так через пять — семь, интересно, прибежит с носилками или фельдшеров пошлет? Надо же, яда на клинке нет… Да когда это пришлые нож ядом смазывали? Это скорее аборигены могут. С юга откуда-нибудь, с островов или с востока. Из Хараза — запросто… Ярославское княжество — это же не Казанское ханство, откуда здесь такие вопросы? Или нож зазубренный был, стропорез, как его пришлые называют? Сомнительно…
Перед входом в ресторан застыл непрошибаемый с виду полицейский, а начальник облокотился на стойку, предварительно осмотрев ее придирчиво, и выслушивал сбивчивый рассказ молодого. Скоро за меня примутся. Хорошо, что я на вечер особенных дел никаких не имею. Особенных или никаких? Никаких. Можно, конечно, прогуляться по городу, это я люблю, да и в городке этом первый раз, но только темнеет уже. Какая в темноте прогулка? Темнота — вовсе не друг молодежи, даже в городе, огороженном стенами с колючкой. Темнота — время чудовищ, враждебных не только человеку, но и всем разумным.
Начальник тем временем закончил с молодым и повернулся ко мне со вполне доброжелательной улыбкой.
— Не знал, что эльфы теперь носят кистени в карманах, — заметил он, наклоняясь и подавая мне кистень, так и лежавший под ногами.
— Благодарю, господин полицеймейстер! — Это ж надо, нагнулся и поднял! Не помню такого, сколько живу, чтобы полицейский чин так наклонялся. Вот отчего маг такой негордый: с начальника пример берет. А чего не взять, если пример достойный? За подобное зрелище последнего золотого не жалко. Тем более что в моем кошельке больше ничего и нет… Играть потому что не надо было с малознакомыми офицерами… — Эльф я только наполовину.
— Становой пристав Бороздин Иван Сергеевич. — Представившийся по всей форме полицейский погрозил мне пальцем и тут же поинтересовался: — На какую половину?
— Мама, — ответил я, — но в Пуще не жил.
— Как вас по имени-отчеству? — поинтересовался пристав.
— Петр Андреевич Корнеев, к вашим услугам.
На лице пристава не отразилось ничего, кроме умеренного любопытства, а вот два клоуна в штатском захихикали явственно и уставились на меня во все глаза, впитывая мой внешний вид вполне профессионально: для протокола. Да, я их понимаю…
Сложения я такого, как бы помягче, воздушного, рост почти средний — до метра семидесяти всего трех сантиметров не хватает, уши без мочек и, как у лисы, острые. Волосы тоже как у лисы, только чернобурой, ха-ха. И такой же длины, как меху этого зверя, вполне неплохо себя чувствующего в лесу, в котором, казалось бы, с наступлением темноты начинается пиршество нечисти. Вес мой к пятидесяти килограммам стремится, но опять же около трех недобирает. Глаза зеленые, самые настоящие эльфийские. По морде лица — эльф натуральный, леголас недорезанный, если бы не нос картофаном. И при этом зовут меня Петром Андреевичем Корнеевым.
Ха-ха два раза…
В кармане у меня кистень, как у норлинга с торговой пристани, на поясе кобура со «смит-и-вессоном» двадцать седьмым, которого все «чеканом» кличут, за голенищем невысокого шнурованного сапога — нож, за голенищем второго — еще нож. По одежде я — на сто процентов пришлый. Рыжая замшевая рубаха без пуговиц, на завязках, почти куртка, с длиннющей бахромой по швам, зеленые брюки с многочисленными карманами, полувоенного образца. Головного убора летом, да и весной, вот как сейчас, стараюсь не носить. У эльфов не бывает солнечных ударов. Интересно, мне мой трофей — хоть одну кожаную кепочку, например, с головы ножевика — выдадут или к вещдокам приобщат? Да и не сдалась она мне ни разу, кепочка эта. Козырек смешной — длинный очень и загнут с боков слишком сильно. Не люблю такие…
— Благодарю вас за своевременную помощь при нападении на сотрудника полиции… — Иван Сергеевич изъяснялся официально и при этом искренне на первый взгляд. Талант…
— Мне было даже приятно. Эти, в клеточку, мне сразу не понравились…
Пристав бросил на меня острый взгляд, показывая, что он ценит мою готовность вывалить все как на духу, как будто у меня при таком количестве свидетелей варианты есть…
— Чем же вам они не понравились, эти господа? — продолжил пристав весьма ему привычную игру, а я задумался.
— А что, господин пристав, четверо близнецов — это нормальное явление среди людей?
— Встречаются редко, но встречаются. — Похоже, пристава не мог смутить ни один вопрос. И на все-то он знал ответы. — Это все, чем они вам не понравились?
— Они гнома пьяненького схватили и поволокли, а как мне показалось, не знакомы были ни разу.
Тут мой взгляд обратился на гнома, который, по выражению малоизвестного людского писателя Николая Васильевича Гоголя, чей бюст прямо и между пальмами, как начал храпеть во всю насосную завертку, так и не останавливался. Коротышку только аккуратно отодвинули с прохода, куда его уронили лысые браты-акробаты.
— А вы как на это отреагировали? — вновь спросил пристав, неодобрительно посмотрев на своих подручных в штатском, которые уже едва сдерживались от распирающего их хохота. Эльф гнома от людей защищает. Анекдоты про поручика Ржевского отдыхают.
— Подошел к хозяину, попросил принять меры. — Тут мой палец ткнул в прислушивавшегося к разговору кабатчика.
— Точно-с так, выше высокоблагородие, — ответствовал кабатчик. — Я сразу в участок позвонил и время тянул, пока они расплачивались.
Как же, тянул он время. Жался сдачу ребятам отдавать, хотел на чай побольше выгадать. Те уж рукой махнули, к выходу потопали. Но ни слова не соврал. Правда по-ресторанному, в пикантном соусе.
— Да, про звонок я понял, — задумчиво протянул пристав и вновь поинтересовался: — Вы с гномом оба знакомы?
— Очень смешно, Иван Сергеевич. — Тут уж я уставился на красных от натуги джентльменов в штатском. Кстати, что эти смешливые господа здесь делают? Кто они? Представители Департамента контрразведки из Ярославля? Ополченцы из самого славного города Сеславина, привлеченные в качестве понятых? В костюмах-тройках с галстуками? Ведут себя вольно, да что-то не совсем понятно, кто такие.
— Почему же вы решили, что гнома похищают? — продолжал настаивать пристав. — Может, они хотели вынести его на улицу освежиться…
— Там, откуда я родом, вечером на улицу пьяного выкинуть — это все равно что на блюдечке его тварям поднести: кушайте, пожалуйста! Приравнивается к покушению на убийство.
Пристав вежливо покивал. В городских стенах, может, ничего бы с пьяненьким не случилось, но и здесь пьяных на улицу не принято выкидывать. Сожрать могут. Так что вопросы господин начальник местной полиции задает больше для проформы. А сам, скорее всего, другие дела в башке прокачивает.
В двери влетел молоденький вертлявый полицейский, подбежал к приставу и драматическим шепотом, довольно громким для моих ушей, проскороговорил:
— Господин пристав, догнать не удалось, как в воду канул! На воротах четверых близнецов не помнят. Возможно, доппельгангеры.
Ух ты, слова-то какие. Я ради таких красивых слов готов кистенем махать от обеда до забора. Чтобы их не слышать. Тут главное — так махать, чтобы не до тюремного забора.
Все равно не катит такое объяснение. Доппельгангер не стал бы со своим двойником-человеком за одним столом сидеть: сразу на куски стал бы рвать. И в ворота не должен был пройти — там вроде учет и контроль на уровне. Не доппельгангер, а скорее простой двойник-зеркалка. Здесь уже, в самом городе вызванный. Если их вызывают, а не что-то еще. Не в теме…
Смешно получается. Пришли, допустим, двое, близнецы, значит, пообедать. И вызвали двойников, а то скучно. Потом увидели пьяного в дымину гнома и решили разбавить им свою компанию. Впрочем, чего это я мозги напрягаю? Пусть у кого положено башка болит. А здесь, пожалуй, все кончено.
— Не уходите, Петр Андреевич, надо протокол подписать, да еще пара вопросов к вам есть, — заметил мою попытку тихонько отвалить становой пристав. Да, такого на мякине не проведешь!
— Я за стол сяду, у меня там отбивная недоеденная…
— Остыло все, наверное, — сказал пристав с почти искренним сожалением в голосе. — Я к вам сейчас подсяду, а Николай нам вина бутылочку организует. Очень слабого — я на службе все-таки. И салатик мясной с сельдереем. Сделаешь, Коля? — Это он уже к кабатчику. А смотрел на меня.
— Конечно, Иван Сергеевич. Есть «Кернер», поздний урожай, девять с половиной градусов. Дамское вино — заветная бутылочка осталась.
— Вот и славно, идите, я сейчас…
Что-то упускаю? Должен был на вино прореагировать? Или нормально все? А Коля-то, ресторатор, блин!
Ничего не оставалось, как сесть и дожидаться. Пристав — калач тертый, его, вероятно, эльф больше насторожил, чем мужики с ножиками. Что мужики?! Трое из четверых у него в кармане: либо один расколется, либо двое, либо все трое сразу. А может, и наперегонки. Тому, кто ножиком пырял, — лучшее место на виселице, тому, кто стрелял, — местечко по правую руку, тому, кто ствол достал, — по левую. А тот, кто в окно прыгал, каторжными работами отделается. Скажет, что не в курсе был намерений, и привет… Это если они его зачинщиком и командиром все вместе не объявят. Тогда — тоже на виселицу. Сейчас он, наверное, в какую-то дырку забился и сидит дрожит. Дело его швах — из города до утра не выйти, подельники повязаны: хоть сам иди сдавайся!
Пристав был спокоен как удав. Присел за столик, посмотрел, как ресторатор-кабатчик Коля откупоривает бутылку белого, и, покивав одобрительно, жестом предложил стул так и не представившемуся пришлому в штатском. Пока тот подходил, сказал задумчиво:
— Как вы их: два удара — все лежат.
— Меня редко воспринимают всерьез, особенно в кабацкой драке. — Я пожал плечами как можно безразличнее. — Думают, наверное, что я буду лук составной доставать, собирать, тетиву натягивать…
— Часто деретесь? — Пристав посмотрел на меня внимательней, а я пожалел о ненужной откровенности. Просто не так часто встречаешь интеллигентного человека. И оказывается, что в его обязанности входит следить за твоими действиями. И пресекать, если что не по вкусу.
— Нет, что вы, сам никогда на рожон не лезу. И никого не провоцирую.
— Но задирают часто… — утвердительно произнес пристав и сделал маленький глоток из бокала.
Ничего не оставалось, как еще раз пожать плечами и последовать его примеру. Вино вполне себе ничего. Три года, похоже, как на этикетке. Белое, впрочем, трудно испортить.
— Как вино? — тотчас осведомился Иван Сергеевич.
— Я бы лучше чаю горячего хлебнул, — сказал я с извиняющейся улыбкой. — Зазнобило что-то…
Прокатило или нет? Или вопрос с алкоголем «на службе» не по поводу мандража? Или я все усложняю опять?
Приставу, впрочем, было не до меня.
— Прошу простить, бегу, Василь Васильич составит вам компанию, — довольно вежливо пробормотал полицейский, поймав взгляд одного из своих помощников, — и легкой рысью заскользил к выходу.
В том смысле, что побежал почти, а на рысь он не очень похож. У рыси кисточки на ушах. А пристав сейчас всех прочих поставит на уши. Что-то, похоже, не срастается у него.
* * *
— Василий Васильевич Каменецкий, — представился молодой пришлый в приличном сером костюме аж с жилетом и в фиолетовом галстуке-бабочке в мелкий, почти незаметный белый горошек. — Старший агент сыскного отдела Департамента безопасности.
Вот помощничек у пристава! Во попал так попал! И что дальше?
Видимо, этот вопрос отразился на моем лице, потому что агент заговорил, улыбаясь во все тридцать два зуба:
— Мне поручено провести расследование преступления, совершенного в этом городе вчера. — И прежде чем я успел издать протестующий возглас, продолжил: — Да-да, мне известно, что вы приехали дилижансом только сегодня. В рамках следственных мероприятий мне докладывают обо всех интересных приезжих… Не хотите узнать, что за преступление?
— Это вчера которое? — уточнил я и в ответ на насмешливый кивок очередной раз пожал плечами. — Расскажите, все равно ждать, пока протокол и все такое…
— Так вот, Петр Андреевич, вчера была похищена партия редких камней — красных изумрудов, наверняка слышали о таких… Очень редкие камни. И специалистов по ним очень мало… Камни похищены из мастерской ювелира Глоина Глаза, которому они были отданы на оценку и освидетельствование… Общая сумма ущерба достигает сорока семи тысяч золотом, что почти полмиллиона на ассигнации… Это формально. На деле найти такие камни за деньги не представляется реально исполнимым. Следов никаких, двое охранников, приставленных к камням, убиты…
Тут он сделал паузу, в которую я и вклинился незамедлительно, — еще бы, имя-то знакомое:
— Постойте, Глоин — имя гномское. Уж не?.. — Я оглянулся на храпящего во всю ивановскую гнома. Вряд ли здесь много гномов живет.
— Он самый, — солидно подтвердил агент. — Пьет вторые сутки, не останавливаясь, кричит, что позора хапнул по маковку. Разругался с представителями своей общины, городским головой, пристава, Ивана Сергеевича, послал по матушке, что уже ни в какие ворота. Еще немного — и он или на каторжные работы отправится, или станет изгоем. Похоже, сам к этому стремится, хотя никаких обвинений ему никто не предъявлял. Да, к слову, мы почти уверены, что камни из города не вывозили. Поэтому вполне вероятно, что вор или воры передали или передадут их кому-нибудь тоже в городе… Кому-нибудь, кто приедет позже и кого невозможно будет связать с преступлением.
— Я, выходит, один из главных подозреваемых, кому передадут… — насколько мог ядовито произнес я. — А скажите, господин особый агент, эти четверо — они городские или как?
— Или как, — засмеялся агент, пропустив мою подначку мимо ушей. — Вы же прекрасно слышали, что мы говорили насчет ворот. Какой смысл спрашивать про ворота, если это местные?..
— Да не слышал я ничего, — пошел я напропалую. Хрен докажут. — Так, значит, эта кодла братьев-доппельгангеров грабит гнома, мочит ваших агентов, берет брюлики, заходит в кабак похавать, а тут — раз! — гном. Но в хлам пьяный уже, ни хрена не соображает, никого не узнаёт. А они застремались все-таки, решили его вывести и по-тихому заколбасить, чтобы он не стуканул. Если бы, значит, не некто Корнеев…
— Да, примерно так мы все и увидели поначалу… — Агент морщился от моего способа изъясняться, как институтка от разговора с торговкой рыбьими потрохами, а ведь я, можно сказать, специально старался. И при этом агент был серьезен как могила, так что до меня не сразу доперло, что когда я ради красного словца назвал убитых охранников изумрудов агентами, то попал не в бровь, а в глаз. — Иван Сергеевич, я видел, готов был вам медаль выписать и премию вручить…
— А большая премия? — вновь перебил я своего собеседника.
Премия в таких делах первым делом назначается. Если все же клетчатые в кепках гнома грабанули, то мне некий процент положен. На половину премии наверняка могу рассчитывать. Вторая половина полиции останется. Кабатчик, интересно, позарится на процент? Может… Все-таки он полицию вызвал…
— Десять процентов, как всегда, плюс гномская община две тысячи золотых дает — о репутации печется, — отмахнулся агент.
Сколько, значит? Четыре семьсот пополам плюс тыща. Три триста пятьдесят золотом при таких раскладах. Неплохо. Или кукиш с мякишем. Это уже не от меня зависит. От подсчетов и дележа шкуры неубитого медведя меня отвлек голос старшего агента:
— При них изумрудов не обнаружено.
— Ну и что? — Азарт захлестнул меня незаметно. — Узнаете у захваченных, где у них нора, придете и под матрасом найдете…
Василий Васильевич посмотрел на меня с преувеличенным вниманием:
— Под матрасом, значит, и как мы не догадались? — Он покачал головой, сохраняя чрезвычайно глубокомысленный вид. — Обязательно отработаем эту версию… А вы бы оставили в гостиничном номере или где там еще изумруды на крупную сумму, да еще и кровью оплаченные? И пошли бы в кабак водку пьянствовать, когда вас все службы по всему княжеству ищут?
Хотелось мне сказать, чтобы не делал умного вида — все равно плохо получается, но сдержался. Не свой брат. Мог и вообще ничего не рассказывать, а посадить в предвариловку до выяснения. Да и премии хочется, аж ладони зудят.
— А может, изумруды сдали, деньги ляжку жгут — пошли отметить?
— Денег при них тоже не обнаружено.
Но я его уже не слушал:
— Четвертый! Четвертый же утек! Потому и утек, что при нем или деньги, или камешки!
— Да, — сказал Василий Васильевич, поглядывая на меня, как побежденный учитель на победителя-ученика. — Мы тоже так думаем. Потому этот четвертый и не вступил в схватку, а бежал. Если это так, то мы его быстро поймаем. В конце концов, его сообщники вряд ли захотят висеть без него. У бандитов, даже родных братьев, родственные чувства вкупе с чувством самопожертвования несколько притуплены… Но если и при нем ничего не обнаружится, то…
Агент сделал такую паузу, что мне пришлось говорить. Ну не молчать же.
— А чего тогда бежал?
Вопрос показался мне оптимальным способом прервать это молчание: ты, Василий Васильич, не делай паузы, а говори, говори, пожалуйста.
— Ну конечно, он понял, что не сможет победить грозного Петра Корнеева, и объявил ретираду по всем фронтам.
Вот зараза, шутки он шутит. Вот кто только не проезжался по поводу моего роста и комплекции. А особенно гномы, хоть они все еще ниже!
— А если серьезно, Петр Андреевич, — улыбаясь, продолжил агент, — мы хотим исключить все варианты. Поэтому всех, кто контактировал с предполагаемыми преступниками, мы попросим все выложить из карманов.
Вот уж дудки! Однако я не успел выразить своего негодования по поводу такого решения: к нашему столу направился второй штатский, которого я уже видел сегодня. Вид у него был не слишком веселый.
— Василий Васильевич, там… — начал он, и старший агент вскочил как подброшенный.
— Не здесь, — бросил он напарнику и, повернувшись ко мне, произнес: — Не прощаемся, Петр Андреевич.
После чего взял с места неплохой старт.
* * *
Если с агентом я мог спорить, то с набежавшими дуболомами-урядниками не мог. У них приказ, и они его выполняют со зверским усердием. Недовыполнят — им по усам. А перевыполнят — почетная грамота. Одного я не понял: что, в полиции поисковых амулетов нет, — обязательно заголяться? Провели бы жезлом с амулетиком вдоль фигуры, и все бы ясно стало.
Что же случилось у Вась-Васи из контрразведки и Ивана Сергеевича, местного начальника?
Урядники с каменными лицами со мной разговаривали на «вы», но чувствовалось, что дается им это с трудом. Не привыкли. Просто видели, наверное, что пристав с агентом «выкали» да вино со мной лакали.
Обыск провели быстро и довольно профессионально.
— Оружие и патронташ на этот стол… Карманы… Сапоги…
— Извиняюсь за запашок от носочков: давно в дороге… — Даже не улыбнулись…
— Поясной ремень… Сумка дорожная, материал — брезент, зеленая. Откройте. В сумке второе дно есть? Нет? Проверим… Чехол откройте… можете убирать, можете одеваться, читайте протокол, в трех местах распишитесь. Что ознакомлены, что согласны, что обратно получили…
По идее должны были еще заставить рот открыть, с лампочкой осмотреть, потом заставить нагнуться… и тоже с лампочкой осмотреть — не прячу ли чего в заднице. Не догадались или решили, что если с эльфом будешь так себя вести, потом от подозрений в нетрадиционной ориентации не отделаешься.
Интересно, кстати, почему многие люди считают, что эльфы предпочитают однополую любовь? Подумаешь, эльфы-воины ходят за ручки держась? А посмотрите на людей-людоедов с Пестейских островов в Южном океане. Эти ужасные мужчины, раскрашенные то как зебры — в полосочку, то как леопарды — в пятнышки, голые и с костями животных в носу — тоже ходят под ручку, а то и в обнимку, но их почему-то считают жестокими воинами, а мужеложцами никто не объявляет. Насколько я понимаю, среди эльфов извращенцев не больше, чем среди людей. Есть, правда, неприятная особенность таких эльфов — все они лезут во власть.
Нормальный, обыкновенный эльф и власть, то есть бюрократическая структура, — две вещи несовместные, как гений и злодейство. Индивидуализм, погруженность в себя, мечтательность, умение не замечать никого и ничего вокруг, да еще какая-то странная вера в предопределенность — вот обычная и справедливая характеристика эльфа.
В начальники у эльфов поэтому попадают уроды, которые никакое нормальное дело в эльфийских пущах освоить не могут. Даже древесную беседу. Зато став архонтами по попустительству своих одноплеменников, резко наглеют и переходят всякие границы. И в борьбе за власть вперед вылезают именно извращенцы. Так вот эльфы и живут, бедолаги. С другой стороны, чего их жалеть? Дали бы окорот таким начальничкам — сразу бы и жить лучше стали, и уважения бы к ним прибавилось. Всякий народ потому что неотделим от своей власти, если, конечно, она не оккупационная. В общем, мозгов нет — считай, калеки…
* * *
Гном оказался в очереди на личный досмотр рядом со мной — понятно, по протоколу мы с ним на пару проходим: по графе «нелюдь». И осматривают нас отдельно от людей, с привлечением дополнительных сил. Если, например, гном заартачится, то, чтобы его успокоить, трех дополнительных урядников надо привлечь. Ну, еще один за мной присмотрит. Одним глазом.
Я засовывал патроны в патронташ, радуясь, что его не стали распарывать, — просто прощупали. Патронташ — плевать, а вот пока пояс прощупывали — несколько не по себе было. Хотя у меня там ничего запрещенного нет. Подумаешь, вдетая стальная струна с кольцами на концах. Может, для прочности. Но если бы вопросы задавать стали — не знаю, что бы ответил.
Рядом сопел гном, перешнуровывая ботинки. Вот ведь интересно: мог нормально в подсобке ресторанной зашнуровать, где обыскивали, — после того, естественно, как обыск закончился. Но, похоже, штаны с рубахой надел, ноги кое-как в башмаки втиснул, остальную справу подхватил — и деру. Вот и я так же. А потому что неприятно, когда обыскивают. И одежду собственную, по швам чужими руками прощупанную, после этого хоть выбрасывай…
Гном явно маялся с похмелья и недосыпу, но, похоже, порывался что-то сказать. Или он выскочил так скоро, потому что ищет повод пообщаться? Проверим…
— Петр Корнеев. Временно безработный, — протягивая ладонь, сказал я максимально дружелюбно.
Я решил сам познакомиться с гномом, причем не удержался и представился прямо по гномьему этикету. Гномы обычно представляются по имени и профессии. А безработных гномов не бывает. Как и гномов-лентяев. Так что ему со мной после такого представления ручкаться — как с болотным импом целоваться.
Гном закуксился, подумал-подумал, подумал-подумал, решительно схватил мою руку своей лопатообразной лапищей, сжал как кузнечными клещами, дернул так, что чуть плечо из суставной сумки не выбил, открыл пасть и захохотал. Я старался не морщиться. И руке больновато, и перегаром от него несет ужасно…
Гном наконец отсмеялся. Смахнув слезу с уголка глаза, он тоже представился — вежливый какой!
— Глоин Глаз, ювелир, в скором времени безработный навсегда…
Такой вот гном неожиданный попался. С юмором. Что-то меня все собеседники сегодня — как котенка, одной левой делают.
— А почему Глазом прозвали — зрение хорошее? — Поинтересоваться гномьим прозвищем надо было опять из соображений этикета.
— На зрение не жалуюсь, — солидно ответил гном, — но прозвали так потому, что стоит мне на камень посмотреть — сразу и вижу, что с ним так, а что не так. И размер скажу без всяких замеров до тысячной карата, и как обработать — тоже вижу, и где смотреться будет — в кулоне али на перстне, а то и на колье пойдет… Но главное — на глаз определяю, можно его для магических нужд использовать или нет. Талант такой у меня.
Откровенно. Да и талант из редких. Считается, что все драгоценные и большинство полудрагоценных камней можно использовать как аккумуляторы магической энергии или, как ее с большой буквы называют, Силы. Как бы не так. Понятно, почему изумруды к этому чудику попали.
— Выпьешь, Петя? — Гном решительно потянул меня к трактирной стойке. — Поблагодарить тебя хочу. Говорят, помог ты мне… — Гном с откровенным сомнением осмотрел мою фигуру, неодобрительно покрутил носом и попытался посмотреть на меня сверху вниз.
Я выпрямился и расправил плечи как мог широко. Ничего не забыл? Ага! Встал на цыпочки и щеки надул.
— Смешной ты, Петя… — пробухтел гном и потребовал у материализовавшегося трактирщика Николая пинту темного пива. — Пива не пьешь небось?
— Пью, кстати, темное уважаю… — разрушил я его представления об эльфах. — Но Николай мне вина нальет — вот какое мы с Иваном Сергеевичем пили.
Гном только кивнул — как это хорошо, когда все становится на свои места…
* * *
Подлечившегося гнома потянуло на поговорить.
— Заметил, без амулетов обыскивали? — начал он, выпив пинту и заказав вторую. — Это потому что красные изумруды, или, если их правильно называть, кровавые смарагды, магией не засечешь. Вот ты — знаешь ли ты, почему они кровавыми называются?
А мне так уже и интересно стало.
— Цвет такой, видимо, — осторожно ответил я. — Хотя, как я слышал, изумруды зелеными должны быть. Ну в крайнем случае — желтоватыми. И по прозрачности там какая-то градация…
Гном замахал руками как ветряная мельница. Вся его коренастая фигура выражала превосходство над дилетантом и готовность поучать.
— Кровавые — не от цвета. Самое главное — что если их в свою кровь обмакнуть, то камень никого, кроме тебя, слушаться не будет… Я ведь ювелир не из последних, — гном приканчивал уже вторую пинту, — а всех свойств этих камней не знаю. Вижу только, что в них не только можно Силу заливать. В них можно и сливать.
— Что значит — сливать? — осторожно спросил я у Глоина. И чуть ехидно продолжил: — У кого-то Сила через край — сливать приходится?
— Сливать можно не Силу, а заклятия и проклятия. Как вроде улавливать. Если на тебя какое дурное заклятие действовать начало, то смарагд, поддерживающий связь с твоей энергетикой через твою же кровь, его откачивает. А когда заклятия и проклятия накапливаются, то их можно использовать в обратную сторону… Как-то не так я объясняю… ну, ты понял — против того, кто на тебя накладывал.
— Только против того, кто использовал магию против тебя, или против кого угодно?
— Не-э, тут закон отражения — только против источника заклятия. Ну и заливать в камни можно. И не только Силу, но и готовые заклятия, даже очень мощные. И не по одному, а по несколько одновременно. Даже портальные заклинания.
Вот это да! Порталы требуют много Силы. И умений нерядовых. И камни, которые могут портальное заклинание впитать, не так часто встречаются. А если есть «маяк», и если предположить, что портальное заклинание было закачано хоть в один из камней, то похититель или похитители уже далеко. И премия моя накрылась.
— А самое главное, — продолжал гном, увлекшись, — использовать кровавый смарагд можно многократно. Раза два подряд точно.
Вот так камешки! Имея даже один, можно считать, что у тебя личный колдун имеется. Который не предаст, платы не потребует, не откажет, не запьет, не устанет, не заснет, не закапризничает, пить-есть опять же не просит, места много не занимает.
Да за такое любой правитель любого из Старых княжеств себе левую руку отрежет. Ничего не пожалеет. Жизнь одного полуэльфа на таких весах пушинку не перевесит.
Что я вру? Такой камешек стоит целого штата магов, включая мага-телохранителя, мага-целителя, боевого мага, мага-невидимку, да они и все — невидимки, потому что не излучают, и… даже представить себе не могу, кого еще. Какие сорок семь тысяч? Что за бред? Тут миллионы…
Видимо, выражение лица у меня было обалдевшее, потому что гном гнусно захихикал.
— Чего смеешься? Припрятал камешки — теперь на ярославский престол метишь?
Не успел я захихикать в свою очередь, как ручища гнома схватила меня за грудки рубахи. Широкое лицо с бешеными глазами приблизилось на минимальное расстояние, в нос шибануло перегаром, потом и яростью, но затем рука разжалась, лицо отодвинулось, а сам гном издал громкий и протяжный вздох:
— Уши бы тебе оборвать за такие шуточки…
Оправившись и пошевелив сохраненными ушами, я с достоинством произнес:
— Руки коротки! Прямо уж пошутить нельзя. Неужели так достали?
Гном только покачал головой:
— Ты не представляешь, как достали… Со всеми разругался, хорошо хоть не прибил никого — профессия ювелира учит терпеливости…
— Выпьем! — тут уж поспешил я продолжить разговор на занимающую меня тему. — Выпьем за то, чтобы все быстрее закончилось, а ты рассказывай теперь, сколько камней было, да чего не так с этими камнями. — Хихиканье гнома наводило на мысль, что в этой бочке меда есть немаленькая ложка дегтя. С половник ведерный, не меньше. Недаром цена за камешки такая небольшая объявлена.
— Выпьем, — согласился гном. И, чокнувшись глиняной кружкой с моим бокалом, залил в себя остатки пива. — Камней всего три штуки. Самый большой — четырнадцать карат, самый маленький — девять с половиной. А скажи — ты природный изумруд размером больше двух карат видел? Да где тебе… Так вот, он же весь в трещинах. Большого природного изумруда, смарагда то есть, без трещин не бывает. А ты знаешь, что такое трещины или дефекты для камней, пригодных для магических действий?
Это ребенок знает. Если камень дефектный, заклинание не пройдет. Или пройдет так, что рад не будешь. Закачал, к примеру, огненный дождь, применяешь, а вместо огня на врага просто дождик польет. Тепленький. Грибной, можно сказать.
Так я гному и ответил.
— Во-во, — согласился гном. — С кровавым смарагдом то же самое. Как ни извертись, а против природы не попрешь.
— Все равно вещь ценная… — протянул я. — Хоть в крепости где установить — заклятия улавливать. Ну хоть какие. — Это я про трещинки вспомнил.
— Крепости нынче не магией берутся, — весомо заметил гном, опрокидывая в пасть третью, кажется, пинту пива. — На это четырехдюймовки есть.
* * *
— Как же они вынесли камни — тебя что, в мастерской не было?
— Да не было, конечно, я с рудокопами ругаться побежал… — Гном скривился, ему явно не хотелось распространяться на эту тему. — Сначала по телефону ругался полчаса, потом еще и побежал — доругиваться. Веришь — нет, терпеть не могу отношения выяснять, а приходится…
Я ему, конечно, посочувствовал, тем более что гномы ругаются обычно не от вредности, а от привычных этому племени въедливости и стремления все сделать наилучшим образом.
Допивая вино, я посматривал на выход, где все так же стоял крепкий урядник, опираясь спиной на стойку, но не присаживаясь на стоящий рядом высокий стул, выполненный из темного лакированного дерева и снабженный чрезмерно маленькой спинкой, а заодно и неудобным упором для ног. Краем глаза он контролировал зал ресторанчика, но смотрел вроде бы не на посетителей, а на дверь. И короткий помповик, равно как и рукоятку пистолета в открытой кобуре, наглаживал кончиками пальцев. Что-то у доблестной полиции действительно идет из рук вон… Интересно, нам отсюда можно уже уходить или лучше не рыпаться? Все остальные, смотрю, сидят на местах и имеют вид унылый и тревожный одновременно.
Неожиданно начавшаяся где-то рядом стрельба резанула по нервам так, что, выхватив револьвер из кобуры, я чуть было не сбил прыгнувшего к окну Глоина, в руках которого появился странный агрегат, больше похожий на обрез двуствольной вертикалки, чем на пистолет. Гном даже покачнулся. Я, правда, отлетел метра на два.
— Назад, назад! — Бешенству урядника не было предела, но он не стал выбегать из кабака — приказа, видимо, такого не было. — От окон! От окон все отошли! — И прибавил пару непечатных выражений для понятности.
Ну и ладно, ну и отойдем, раз полиция о нашем здоровье так беспокоится. А стрельба-то приближается — это ежу понятно, даже армирцы хмурятся, хотя этот народ славится своим легкомыслием. Кабатчик Николай достал откуда-то из-под стойки что-то древнее — системы Бердана, кажется, с длиннющим стволом и деревянным прикладом. Надо проследить, чтобы на меня не направлял, — неизвестно, как на него паника подействует. Стрельба усилилась, чуть затихла, стала удаляться — кажется, в сторону пристани.
Я подошел к окну — Глоин как стоял возле него, так и стоял, — разве что на шаг, не больше, отошел.
— Что там?
— Да не видно ничего, заборы же кругом… Ага, Иван Сергеевич поспешает. Сейчас новости узнаем.
В наступившей тишине мы особенно отчетливо услышали тяжелые шаги большой компании людей на крыльце ресторана, и вскоре в кабак ввалилась целая толпа полицейских, все с длинностволом, а один так вообще с «льюисом». Ого! Ото всех входящих воняло сгоревшим порохом, злобой, недоумением и страхом.
— Видел? — Иван Сергеевич и не собирался беседовать с «гражданскими». Его вопрос был обращен исключительно к уряднику, стоявшему у входа. — Тут все в порядке? — Пристав обвел колючим взглядом помещение ресторана, но вроде не заметил никакого особого беспорядка.
— Откуда? Заборы сплошняком… — Полицейский почти дословно повторил слова Глоина.
— Те трое, которых здесь взяли, в камере обратились в каких-то тварей. Очень сильных. Слились в одну, стенку проломили… проломила. Тварь быстрая, чешуйчатая. Быстро бегает, прыгает. Сначала сюда поскакала, потом, после обстрела, ушла в сторону пристани — и в воду… Обстрел видимого успеха не принес.
— Что?
— Повторить? Подробности потом. Остаешься с Ярославом, — тут пристав кинул на пулеметчика. — Никого не выпускать. Мы ввели чрезвычайное положение…
Слова пристава прервал свистящий звук: гарнизонная пушка выпустила свистелку — снаряд, издающий пронзительный свист, из-за того, кажется, что болванка, которой стреляют, прорезана какими-то загогулистыми дырками. Впрочем, может, и не дырками, но свистит так, что зубы ломит. И сразу после этого в небо взвились две красных ракеты. Вот, значит, как в Сеславине чрезвычайное положение вводят…
* * *
Иван Сергеевич с командой усвистали, а мы опять остались в кабаке. Пулеметчик занял позицию у окна, отогнав наконец Глоина, хотя в окно уже не было видно ничегошеньки, так что полагались мы исключительно на слух. Минут через пять заработала артиллерийская батарея гарнизона, но после четырех выстрелов замолчала. Попали? Не попали? Прошло еще два часа. Совсем стемнело. Хорошо, что лето на дворе, — хоть что-то видно, если к стеклу носом прилепиться. Все устали сидеть, в глотку ничего не лезло, даже Николай-трактирщик имел вид выцветший и недовольный.
Наконец зазвонил телефон, и урядник, взявший трубку, скомандовал на выход — под контролем патруля из военных, весьма недовольных тем, что им приходится выступать в качестве эскорта, да еще на казенном транспорте. Приказ им был, как я понял, проводить или довезти каждого до дверей дома. Посетителей стали выпускать, но не успел я, подхватив дорожную сумку, подойти к дверям, как полицейский остановил меня простым в общем-то вопросом:
— В какую гостиницу?..
А хороший вопрос. Я что, знаю в какую? Я вообще в городе Сеславине впервые. Осмотрев внутренности бумажника и обнаружив там все тот же золотой, одна штука, я сказал со вздохом:
— Мне бы в какую подешевле — есть варианты?
Подошедший гном не дал ответить уряднику, а с размаху хлопнул ладонью по трактирной стойке, разбудив гулким звуком задремавшего ресторатора Николая.
— Пойдем со мной, Петя, у меня переночуешь. И экономия, и если я тебя в гости не зазову, спасителя своего, едрена вошь, родичи не поймут. Да и служивым не туда-сюда мотаться, а до одного места довезти.
Про родичей он чего-то не того нагородил. Они скорее не поймут, если он эльфа домой притащит. Назло, что ли? Осторожные вопросы выявили истину — Глоин жил один, мастерскую его опечатали, и он панически боялся сорваться — то есть плюнуть на заклятия, сигналки и печати, засесть за работу — и лишиться лицензии. Я, то есть должен его отвлекать от мыслей о любимой работе. Развлекать, так сказать.
С другой стороны, у меня к Глоину еще есть вопросики. И сэкономить не помешает.
Повеселевший патруль в два счета загрузил нас с Глоином в служебный «виллис» и доставил к широкому, приземистому дому — не деревянному, но сложенному из искусно подобранных по размеру валунов, дому, всем видом говорившему: здесь живет гном.
* * *
— Заходи… — пробурчал гном. — Дверь видишь? Ни ногой. Там мастерская. И до этого заклинаниями опутана была. Теперь вообще ужас что творится… Все приложились… Сам не захожу — боюсь, да и опечатана… — Непрошибаемая с виду дверь была в трех местах заклеена широкими полосами бумаги, на которой синели какие-то печати и колдовские руны. — Тут гостевая у меня. Видишь кровать? Белье чистое в шкафу, душ во дворе — заметил кабинку? Та вон дверь — в туалет. Захочешь жрать — в столовую выйдешь, в буфете что-то еще должно было оставаться. С позавчера… — Тут гном с сомнением покрутил головой. — Спокойной ночи, Петя.
Все-таки Глоин выпил достаточно, чтобы его не нужно было развлекать. Его теперь подушка с одеяльцем развлекать будут.
Глоин давно ушел, а я все оглядывал гостевую. Капитально. Кресло — из огромного пня, сиденье продолблено, пожалуй: тут не пилой делали. Табурет. Хм, у меня журнальный столик в казенной квартире был как этот табурет. Если я калачиком свернусь, то на этом табурете улягусь запросто. А кровать! На такой кровати в одиночку и спать-то страшно. Захочешь ночью до ветру выйти, и пока до края доберешься, уже не надо будет. О печке я не говорю. Такое ощущение, что мебель какая-то противовандальная. Чтобы, значит, как ее ни ломай, сломать невозможно было. Ладно, надо устраиваться.
Бросив дорожную сумку на пол, я расстегнул ее и вытащил кожаный футляр, клацнул защелкой. На свет появился помповый «таран» двенадцатого калибра со складным прикладом и рукояткой управления огня. Пусть рядом полежит.
Да, денег у меня вечно не хватает. Но не этим вызвано то, что у меня нет чехла с винтовкой. Со скользящим затвором, например. Нет-с, помповик. Помповик дешевле на треть и неприхотливее к уходу. И позволяет менять тип зарядов. А патроны с бездымным порохом мне не всегда продают. Вот уши увидят — и не продают. Самозарядку, кстати, у меня реквизировали давно. А хорошая нижегородская винтовка была. Некие чины на тверской границе решили, что эльф с самозарядной нарезной винтовкой — прямая угроза существующему миропорядку. Еще тогда тверичи опять что-то с эльфами Закатной пущи не поделили. Хорошо, что не шлепнули по запарке: непривычное для эльфов имя помогло. Все. Самозарядок больше не покупаю. Прямой расход. Хотя неплохо было бы иметь гладкоствольную, например, системы Браунинга…
В душ — и баиньки…
* * *
Проснулся я оттого, что кто-то вошел в комнату. Не разлепляя век, схватил «таран», потом открыл один глаз. Глаз. Один. Да и так понятно, что это Глоин пришел: запашок-с характерный.
— Ты, Петя, опасаешься чего? — страшно дохнув перегаром, спросил гном, увидев, что я держу помповик.
— Ага, опасаюсь, ты же слышал про чешуйчатую — вдруг рассчитаться заявится, — возразил я и, отставив оружие, вперил в гнома вопросительный взгляд: — Чего пришел-то под утро?
— Хотел, Петя, тебя об услуге одной попросить, но светает уже, проспал я. — Гном кивнул на занимающийся в окошке рассвет. — Да и идейка, прямо скажем, не фонтан… Я ведь тебя не просто так зазвал…
— Да? С корыстной целью?
Гном хохотнул:
— Ты, Петя, как сказанешь, так прямо не в бровь, а в глаз… Или серпом по яйцам… Как ты вообще до своего возраста дожил? Всяко раньше убить должны были… Именно с корыстной целью… — Прокашлявшись, гном продолжил: — Видишь, Петя, дверь в мастерскую? Вчера по пьяни подумалось, что если бы ты ее открыл, да сигналку сорвал с печатями, вроде как в туалет собрался, но дверь перепутал, то я бы смог нужный инструментишко вынести да заказик один доделать. А то совсем невмоготу сложа руки сидеть… Для того и зазвал тебя, прости уж…
— Да ладно, чего там… — Я задумчиво посмотрел на Глоина: — Протокола не писали, что ли, перед тем как дверь опечатать?
— Писали, конечно, — вздохнул Глоин, — я же говорю: по пьяни придумалось. Все равно заново писать бы стали, сверили бы протокольчики да и недосчитались бы кое-чего, повязали бы тебя, потом меня…
По пьяни, не по пьяни, но гном смотрел на меня выжидательно, надеясь, видимо, что я прямо сейчас придумаю, как войти в опечатанную комнату. Пришлось его разочаровать:
— Забудь — и считай, что у тебя отпуск. — Я как можно тверже посмотрел гному в глаза: — Пока тварь не добудут да изумруды не найдут, ничего не выйдет…
— Отпуск, отпуск… — немедленно забухтел недовольный гном. — И кто только слово такое поганое выдумал? У казад никогда не было отпусков. И не будет, пока мир этот окончательно не сойдет с ума. Вот вроде эльф, а туда же, нахватался людских словечек — отпуск ему, понимаешь!
Хоть плачь, хоть смейся — гном эльфа людскими понятиями попрекает.
А ведь что-то в этой ситуации не так. Точно! Не так то, что неясно, как изумруды с четверкой братьев связаны. Братья-то, скорее всего, колдуны. И оборотни. Как колдунам, им эти изумрудики ой как нужны для их гнусных целей. А каких целей, кстати, — непонятно. А нужны ли изумруды оборотням — не знаю. А может, нужны. Может, коллекционируют.
А доппельгангерам изумруды тоже нужны. И братьям-близнецам или двойникам. Стоп, стоп, стоп!
— Глоин, — позвал я вполголоса ругающегося гнома. — А охотники в городе есть? Чтобы тварь завалить, одного Ивана Сергеевича не хватит!
— Охотник был, Коля Веретено, но погиб месяца два как… А с чего ты взял, что Иван Сергеевич напрягаться будет? У него знаешь сколько народу под началом? И все стрелки.
— Народу, может, и много, а толку с них чуть… — решил я просветить гнома о положении дел в городе, где сам находился неполные сутки. — Пойду наймусь охотником к Ивану Сергеевичу. Попробую тварь изловить. Может, премию получу — деньги нужны…
— Не ходи к Ивану Сергеевичу, Петя, — вздохнул Глоин, — сегодня, по крайней мере. Ты ж спал как сурок. Даже не представлял себе, что эльфы так дрыхнуть могут… Ночью стрельба была. А у нас городок тихий. И Дурное болото от нас далеко… Этот, из контрразведки, Ивана Сергеевича, наверное, во все дырки имеет, прости Отец Гор душу мою грешную… Так что настроение у Ивана Сергеевича с утра очень приятственное будет.
— Ну, раз оно такое приятное будет, так мы подпортим, за нами не заржавеет!
С такими оптимистическими словами я скатился с кровати и побежал во двор: душ с утра в нормальной душевой — это не ведро ледяной воды у колодца в аборигенских городах и весях.
* * *
Гномский завтрак — испытание для нормального желудка, но кофе по-турецки Глоин сварил неплохой. Правда, сразу сахар положил. Хорошо еще, что тростниковый, а не свекольный. К кофе у Глоина были бутерброды. Гномский бутерброд — это такой огромный ломоть хлеба и многоэтажная конструкция из зелени, ветчины, сыра, помидоров, огурцов и майонеза. Особым шиком среди гномов считалось составить бутерик так, чтобы он напоминал родовую гору в разрезе. Ветчина символизировала базальт, сыр — гранит… Или помидоры — гранит? А что, гномы шутники еще те… Короче, каждый продукт, вплоть до текучих вроде майонеза, что-то символизировал. Гостеприимные гномы, и такие тоже встречаются, могут настругать правильный бутерброд за минуту, а затем с простительной гордостью предложить его гостю. Глоин провозился не дольше. Затем он, особо не напрягаясь, в одиночку вынес кухонный стол во дворик, накрыл стираной, но неглаженой скатертью (чего с холостяка взять!), сверху водрузил блюдо с бутербродами и что-то вроде мангала, очевидно самодельной конструкции. На конструкцию водружался металлический поддон с песком, а уж на него — турка невероятных размеров.
Печенья и пирожных к кофе не было, так что кофе с сахаром пошел на ура. Кто больше всего любит сладкое? Школьники, солдаты, заключенные и… нелюдь, конечно.
А Глоин мне местные реалии раскрыл — оказывается, во время чрезвычайного положения передвижения по городу пешком в одиночку запрещены. Так что Глоину придется меня подвозить к участку. И обратно отвозить — пусть за водителя поработает, развлечется да от пьянства отойдет.
* * *
У гнома был багги, которым он, похоже, гордился. И ему явно доставляло удовольствие наблюдать за работой установленного в открытую мощного мотора. А уж дополнительных фар на этой небольшой, в общем, машинке было до фига. Такой люстрой всю дорогу до Ярославля осветить можно. Мы выехали на центральную улицу Сеславина, которая так и называлась, без особых изысков, Центральной, и уже почти приблизились к участку, как из перпендикулярно расположенного переулка выскочил камуфлированный «виллис» с тремя военными. На борту номер и герб Ярославского княжества, пулемет на турели. Выехал и перегородил нам дорогу, затормозив прямо перед нашим носом. Я бы точно вляпался, на тормоз бы нажал — и въехал бы прямо в борт идиотам, даже сомнений никаких, но Глоин, коротко выругавшись, лишь даванул на газ и, вывернув руль, заложил крутой вираж, пронесясь в каких-то миллиметрах от военного внедорожника. Мастер-гонщик, блин! Гномы вообще хорошо в технике разбираются, водители первостатейные, а тут, конечно, высший пилотаж — газ вместо тормоза!
— Кто вас ездить учил, придурки! — Ярости Глоина не было границ. Он встопорщил бороду и прожигал взглядом военных из «виллиса». Их было трое — все молодые парни, даже унтер-офицер казался мальчиком лет семнадцати. Вообще говорят, что в таких маленьких гарнизонах, в тихих городках, можно прикупить чин — не офицерский, конечно.
Можно за пятьсот-семьсот золотых прямо из «учебки» прыгнуть на сержанта. А если учесть, что жалованье военным выплачивается неплохое, да то, что сержант имеет власть не меньшую, а в каких-то делах и большую, чем офицер, то такая покупка — ужасно выгодное вложение денег. Молодой унтер, значит, и два его прихлебателя — или ошибаюсь?
Солдатики своим положением не смутились, пулеметчик за турелью направил прямо мне в грудь ствол ПКБ — вот зачем он это?
Сержант, явно красуясь, крикнул задорным юношеским баритоном, указывая на меня пальцем:
— Что, Глоин, не дотерпел до сорока четырех?
Оба рядовых дружно захохотали. Начинается. Как увидят меня, так и начинается. Может, у военных у самих что-то не в порядке — всегда об одном и том же? А ведь «у кого чего болит, тот о том и говорит». И в драку с ними не полезешь — пристрелят, ссылаясь на чрезвычайное положение.
Я в таких случаях пользуюсь именно такими вот детскими присказками — «у кого чего болит…», «кто как обзывается…»… Действует хорошо, заводит. А иногда и молчу — особенно когда на меня ствол пулемета направлен.
Глоин, конечно, молчать не собирался. Он высказался сперва на двергском — неплохо для начала, видно, что ругаться умеет, а затем перешел на русский. Унтер и солдатики много нового узнали о себе и своих отношениях с уставным обмундированием в пределах казармы…
Вот это Глоин зря: у пулеметчика аж зубы скрипнули — так он за свою честь обиделся. А начинать не надо было! Молоденький унтер сделал морду кирпичом и подтянул к себе стоящий в специальном гнезде карабин, демонстративно щелкая предохранителем. Нет-нет да и косившийся на командира пулеметчик крепче приложил приклад пулемета к плечу…
Но не успели сеславинские вояки начать сеанс закошмаривания мирной и беззащитной нелюди, как прямо через наши головы с крыши стоящего за нашей спиной сарая в «виллис» прыгнуло невысокое, но плотное и гибкое чешуйчатое тело, очень длинное — метров до трех точно. Пулеметчик вмиг оказался без головы — вместо нее в воздух ударил невысокий фонтанчик крови, унтер открыл рот, но не успел ничего крикнуть: мощный шипастый хвост похожего на крокодила чудовища, только очень прыгучего и обладающего тремя парами конечностей, изогнувшись, ударил его в середину груди. Водитель «виллиса» попытался выпрыгнуть из машины, но он оказался пристегнут на совесть и его рывок был остановлен страховочным ремнем. Короткое движение одной из лап с жуткими на вид когтями — и водитель обессиленно повис все на том же ремне безопасности. При этом чудище повернулось к нам и напружинилось для прыжка.
У нас с Глоином были разные навыки, да и как им быть одинаковыми: я выхватил «чекан» из кобуры, а Глоин дал по газам. Взревевший мотор багги выстрелил коротким телом машины в переулок, а вот мой выстрел, конечно, прошел мимо головы чудища. Дальше я и не пытался стрелять — так меня мотало из стороны в сторону, когда Глоин бросал машину из одного поворота в другой. Это, кажется, называется «контролируемый занос», но я бы на такое не решился никогда. С другой стороны, у меня и багги никогда не было.
Глоин вел машину по пустому городу, практически не убирая руки с кнопки пронзительно визжащего сигнала, я тщетно пытался понять, настигает нас чудище или нет, и через некоторое время — это сколько секунд, сорок-пятьдесят? — сообразил, что зигзаги, выписываемые Глоином, складываются в некое подобие круга: он ведет машину к изначальной цели нашей поездки — к полицейскому участку. Вот мы вновь выскочили на Центральную улицу, но уже с другой стороны от участка, вот перед нами мелькнуло обложенное мешками с песком крыльцо с расположившимися на нем двумя пулеметчиками, вот проскочили еще два «виллиса», тоже с пулеметами на турелях, и только тогда Глоин остановил вильнувший задницей багги. Пылищи налетело — как будто весь день по степи скакали, а времени прошло всего чуть — около полутора минут по моим внутренним часам — с того момента, как патруль порвали. Глоин открыл рот, чтобы что-то сказать, но только закашлялся, показывая рукой в ту сторону, откуда мы прилетели. Твари не было. Отстала или решила не нарываться на четыре пулемета — только мелкая пыль стояла в воздухе столбом. К нам уже бежали…
Пока выяснялось, кто мы и по какому делу, Глоин узнал, что ночная стрельба была вызвана как раз той самой тварью, умудрившейся вынырнуть где-то возле пристани, прорваться в город, а по пути почти полностью порвать военный патруль, прикрепленный к Василию Васильевичу из контрразведки. Сам Василий Васильевич был ранен и теперь лежит в местном госпитале без сознания. Его вот жалко — приятный же собеседник, хотя и наглый. Так что пристава Ивана Сергеевича никто ни в какие дыры не того… Все впереди, в двойном объеме. И настроение у него, надо полагать, отличное. И будет еще лучше, когда ему сообщат о гибели второго патруля.
* * *
Иван Сергеевич осунулся, но по-прежнему стрелки на его форменных брюках были безупречно отглажены, а височки взбиты в аккуратную прическу а-ля Денис Давыдов.
— Ну подумайте, Петр Андреевич, зачем вам это? Какой из вас охотник? Тут ведь знания нужны, навыки, да и оружие… У вас же ничего этого нет. Стрелять, предположим, вы умеете, но ведь меткость — это скорее присущая всем эльфам способность, чем ваша заслуга. Деретесь вы неплохо, особенно когда противник не готов к вашей атаке. Но тварюшку эту вам «на слабо» не пробить, она с вами в трактире балакать не будет. А пули в нее и без вас есть кому всаживать…
— Что-то результата не вижу, Иван Сергеевич. И где эти герои, которые пули всаживают? Не вижу пока…
— Петр Андреевич! — Пристав повысил голос, глаза засверкали. — Вы кого угодно из равновесия выведите! Как бы я к вам хорошо ни относился!
— Это ваше хорошее отношение в том выразилось, что меня подвергли унизительной процедуре обыска?!
Иван Сергеевич возвел очи горе и тихонько вздохнул. Как я понимаю, у этого господина три способа выражения гнева — он кричит, потом вздыхает, потом вызывает расстрельную команду. Последнего не нужно, лишним будет.
— Подождите, Иван Сергеевич, тварюшка ведь эта, как вы изволите называть, не тварюшка вовсе, а колдун-оборотень, размножившийся, или колдуны-оборотни. Или двойники колдуна-оборотня. А вот их «на слабо» я возьму так, как вы никогда не сможете!
Ага, задумался! Точно додавлю сейчас…
— Чтобы колдуна «на слабо» взять, надо, чтобы он из крокодила опять в человека превратился… Это вы как планируете?
— Ну, не знаю еще, но обязательно придумаю! — Что-то мне такой поворот беседы не нравится…
— А вот как придумаете, так и приходите… До свидания, Петр Андреевич!
— Да посмотрите, для вас ведь лучше будет, — зачастил я, кураж, кураж! — Вы лицензию дадите, деятельность ваша документально зафиксирована будет — глядишь, мне удача улыбнется! И обоим нам выгода! А не дадите лицензии — все равно на охоту выйду, не удержите.
Пристав смотрел на меня уже спокойно, по-деловому:
— А незаконную деятельность я могу и пресечь… И шансы ваши невелики очень, Петр Андреевич… Да нахальство — второе счастье. И удача вам в чем-то улыбнулась, это точно. Тут на вас из Департамента безопасности прелюбопытный документик пришел по телеграфу, по моему запросу, точнее, еще Василь Васильич распорядился. О том, как вы с должности преподавателя Тверской академии вылетели без выходного пособия. С должности, кстати, дающей право на классный чин. После драки в местном борделе с неким профессором, доктором магических искусств… Так что тут я вам верю — колдунов из себя выводить вы умеете…
Пристав позволил себе ехидную улыбку. И еще одну. Представил, наверное, как я от толчка, с оконной рамой на плечах, со второго этажа вылетел. Но выгнали все равно меня, а вовсе не того колдуна, который ко мне магию применил.
— И еще в справке сказано было, что, кроме вздорного характера и привычки выступать там, где не просят, вы ни в чем дурном вроде не замечены. Вообще эта справка вам здорово жизнь упростила: без сведений о вашем прошлом я нанять вас все равно бы не смог. А тут, как на грех… поднимите поэтому правую руку и повторяйте…
Я послушно повторил, особо не вникая, все эти словеса о том, как обязуюсь и не допущу, после чего Иван Сергеевич вручил мне гербовую бумагу, к магическим печатям которой мы оба приложили большой палец правой руки и в которой было изложено, что ввиду чрезвычайных обстоятельств со мной, Петром Андреевичем Корнеевым, полуэльфом, заключается договор на предмет того, что я вхожу на платной основе в специальную группу по найму городского ополчения города Сеславина сроком до уничтожения или пленения неизвестной доселе твари или же сроком на две недели, буде такая тварь не может быть поймана и уничтожена.
— Что??? В ополчение? Я думал, охотником! — взвыл я дурниной. Осмыслить содержание бумаженции почему-то получилось только после того, как палец был приложен, а магическая печать несильно полыхнула фиолетовым светом, закрепляя сделку.
— В ополчение, в ополчение, дорогой Петр Андреевич. Да в группу по найму, то есть с наемниками — не с горожанами. Но, Петр Андреевич, обратите внимание — на платной основе, это раз, командир специальной группы — ваш покорный слуга! — это два. Вот где у меня будете!.. — Пристав, торжествуя, показал мне сжатый кулак.
— Помилуйте, Иван Сергеевич, да от меня в группе одни проблемы будут… Там ведь я представляю, кого вы набрали — норлингов с пристани! Мне что, с каждым драться, доказывая, что я не верблюд? Когда прикажете тварюшку ловить?
Пристав улыбался как Чеширский кот, нажравшийся сметаны.
— Вот оттого все беды, что невнимательны вы, Петр Андреевич, очень невнимательны… И самомнение ваше за горизонт зашкаливает… Как, впрочем, у любого среднестатистического эльфа.
Тут он меня уел. Конкретно так уел. Но и расхлебывать ситуацию «эльф в команде норлингов» тоже ему. Так что он и себя уел.
— Я вас, Петр Андреевич, в команде не буду использовать — от вас там толку как от козла молока. Источник конфликтов, больше ничего. Я вас как подсадную утку использовать буду. Поэтому оружие вам получать не надо — вашего помповичка хватит. Патроны компенсируем… С завтрашнего утра начнем. Но деньги можете получить сегодня! На неделю вперед… Вексель в канцелярии получите — скажете, я распорядился. Считайте это жестом доброй воли! Идите уже, Петр Андреевич, завтра в восемь — здесь…
В отделении Ярославского банка — через дорогу от участка — вексель приняли мгновенно. А я стал богаче на двадцать золотых. Целых двадцать золотых. Огромные деньги в стране дураков… Вот пролетел так пролетел! Но, с другой стороны, если тварь сегодня пристрелят — то это Иван Сергеевич пролетел. А деньги обратного хода иметь не будут. А если завтра тварь пристрелят — опять пристав пролетел. А послезавтра? А вот дальше — не знаю. Дальше, похоже, я пролетел. Куда, кстати, нормальные наемники делись, что меня пристав нанимает? Биржи тут нет, что ли?
С таким вопросом я отправился обратно к Глоину, который возился со своей машинкой прямо на стоянке возле участка.
Биржи в городе не было. В городе вообще было мало войск — половина гарнизона, да еще два сторожевика, контролирующих стратегически важный пункт слияния двух рек — Шакши и Великой, — отправились поближе к Тверскому княжеству: там разгоралась война с эльфами Закатной пущи и какими-то бунтовщиками, вроде даже неплохо вооруженными. И все это вблизи от границы с Ярославским княжеством. Понятно, что все должностные лица рыли носом землю, надеясь на награды и чины. Решение присоединить к городскому ополчению группу наемников было нестандартным, судя по всему. И, похоже, Иван Сергеевич не очень жаждет, чтобы из Ярославля набежала толпа начальников.
Быстро, кстати, они мою историю пробили. Плевать на самом деле. Теперь посмотрим, что мы из этой гербовой бумажки выудить сможем. «Без бумажки ты»… сам знаешь кто, а с бумажкой — ого-го!
Бляхи урядника или охотника мне, конечно, не выдали, а жаль: в нее заклинание постоянного действия против морока и ментального доминирования вшито. Но их только тем, кто на постоянной основе, выдают. Ополченцам тоже, кажется, не выдают ничего.
* * *
— Ко мне, Петя, сегодня родня приезжает… — Глоин, забежавший на почту, кряхтел, мял бланк телеграммы и прятал глаза. — Ну, ты понимаешь, я их должен как-то в доме разместить, а мастерская под заклятиями и опечатана…
Высморкавшись, Глоин продолжил, еще более засмущавшись:
— В гостиницу их не поселишь — обида смертельная! Они меня вроде как поддержать приезжают: напели им что-то про мое душевное здоровье… А гостевая у меня одна…
— Не волнуйся, Глоин, я сегодня ведь съезжаю. И так загостился!
Глоин поднял на меня глаза, подозрительно быстро наливающиеся бешенством, — покладистостью характера гном не отличался, даром что ювелир.
— Я тебя не гоню, Петя, не дергайся! Решу я это как-нибудь!
— Глоин, я правда сегодня съезжать от тебя собрался. — Тут я решительным жестом не дал Глоину прервать себя — В любом случае сегодня я ночевать у тебя не буду. Видишь ли, есть такое дело…
— Дело? — Глоин посмотрел на меня с интересом. — Да какое дело у тебя может быть? Ты же подрядился тварь пристрелить! Ночью, что ли, на охоту пойдешь? Последнего ума решился?
— Что ты, Глоин, — я замахал руками в притворном испуге, — тварь подождет до утра. Ночью у меня другое дело будет.
— Да какое дело ночью? — Глоин был в полном недоумении.
Сейчас я его огорошу:
— Понимаешь, Глоин, в аборигенских городах в Старых княжествах расслабиться сложно — как в бордель пойду, так в драку влезу… А в городах у пришлых — лепота!
— Чего?
— Красота в смысле! Законность, порядок, высокое качество обслуживания, сортир теплый и душ с горячей водой.
— В бордель собрался, Петя? — Гном посмотрел на меня ошалелыми глазами, потом открыл пасть, и я в очередной раз услышал его громовой хохот. — Вам же, эльфам, раз в год нужно!
— И этот раз наступил…
Глоин ржал не переставая. Несколько раз ему не хватало дыхания, он широко разевал рот, прижимая ладони к солнечному сплетению, тяжело переводил дух, но потом вновь разражался таким гомерическим хохотом, что вздрагивали урядники за баррикадой у полицейской части.
Отсмеявшись, Глоин заметил совершенно серьезно:
— Давно так не веселился… Но, ты знаешь, в борделе деньги нужны. Там бесплатно не обслуживают!
Деньги у меня были, о чем я Глоину и сказал. И даже показал. И сказал, что раз деньги получил, то, во-первых, все равно в гостинице бы поселился, а во-вторых, приглашаю его в кабак — отмечать мой первый рабочий день в качестве городского ополченца с правом умереть первым. Глоин только крутил пальцем у виска и говорил, что мне точно в бордель надо, чтобы перед смертью, когда вся жизнь перед глазами проносится, не было «стыдно за бесцельно прожитые годы».
* * *
— Не по адресу пришел, ушастый, здесь мальчики не работают!
Огромный пузатый, в одной кожаной безрукавке на голое тело, весь расписанный татуировками по зеленоватой коже орк поигрывал деревянной дубинкой, постукивая ею по грязной ладони. А еще своей тушей он занимал все крыльцо веселого дома.
— Прекрасно, маленькая моя, я как раз люблю девочек!
— Чего-о-о?
— Ты же здесь работаешь?
— А-а-а?.. — Орк потерялся — он явно не знал, что говорить. Он чувствовал, что его как-то опустили, но пока не понял как. Надо ему помочь.
— Раз мальчики здесь не работают, значит, ты — девочка! — С этими словами я издал чмокательно-поцелуйный звук — облобызал воздух, так сказать.
Этого орк уже потерпеть не мог. Он взревел, дубинка взлетела в богатырском замахе, но когда она опускалась, со свистом разрезая воздух, я быстро шагнул в сторону и вперед, проскакивая под нею, втыкая ублюдку в глаза напряженные пальцы. Орк издал хлюпающий звук, выронил дубинку и рухнул на колени, зажимая лицо руками. Еще бы — сам, всей своей тушей, напоролся. Сколько там килограммов? Да еще скорости сложились — движения навстречу шли. Нельзя быть таким предсказуемым в реакциях. Я знал, что он будет делать, еще до того как он замахнулся. Да и любой бы догадался. Орки все же слишком эмоциональны для серьезной схватки и ловятся на простых подначках, как дети. Хотя ребята жестокие и выносливые. И в затяжной бой с ними лучше не вступать. О-па, а это кто? Едва успел заметить, что в мою сторону устремились еще два орка — видимо, вышибалы из соседнего кабака или дома терпимости. Семейный подряд, что ли? Два разъяренных орка — это серьезно. Смываться надо. Эти ребята разговоров разговаривать не будут. Я добавил с ноги подвывающему орку куда-то по затылку и встал так, чтобы поверженный противник лежал между мной и орками. Перед корешами повыделываться захотел — мол, смотрите, как я проклятого эльфа уделаю, — теперь будешь мне складкой рельефа. Как подбегут, оттолкнусь от лежащего орка, как от ступеньки, и в прыжке засвечу ногой первому в физию. Дальше по обстоятельствам.
Орки стремительно приближались. Я стоял на месте и ждал. Ровно бегут, кто же первым будет? Один из орков, не добегая примерно пяти шагов до меня, вдруг резко затормозил, так что искры из-под набоек на каблуках брызнули, и схватил своего приятеля за плечо. Тот зарычал, обнажая клыки, но остановился.
Полицейский патруль из четырех человек, вывернувший из-за угла, неторопливо направился к нам. А то я их не чуял.
— Что происходит, господа? — Безразличный тон старшего урядника мог обмануть кого угодно, но мне не верилось, что патруль оказался за углом случайно. Как же! Совершенно случайно усиленный патруль выворачивает из-за угла, когда я выхожу из гостиницы, случайно тащится за мной три квартала, случайно останавливается, чтобы не мешать моим разборкам с одним орком, а также совершенно случайно появляется в поле зрения, когда исход сражения легко предсказуем. С их точки зрения. Ивану Сергеевичу неохота терять свою подсадную утку?
Орки бросили на меня ненавидящие взгляды и подошли поднимать своего приятеля.
— Упал неудачно, наверное… споткнулся? — озвучил я свою версию, с недоумением глядя на полицейских и разочарованно на орков. Их, конечно, отпустят. А жаль, мне было бы приятнее, если бы им по почкам в участке насовали.
— Первый раз такого нахала вижу… — Недоумение урядника было на порядок искреннее, чем мое. — Арестовать бы тебя, ну хоть за хождение в одиночку, да в холодную… — Урядник сплюнул под ноги и осуждающе уставился на меня: — Иди уж, куда шел, Ивану Сергеевичу спасибо сказать не забудь…
Это уже оркам намек, чтобы не лезли: проклятый эльф под защитой важной шишки. Имя-отчество в городе известно всем.
«Куда идем мы с Пятачком…» — конечно же в бордель. Особенно если он в удачном месте расположен… И зашел в сени.
Интересно, как здесь расценки — вероятно, пятачка хватит, если золотом.
Встретили меня со всем уважением. Клиенту, уделавшему вышибалу, должны оказывать всемерное уважение, раз он такой сильный, пока не осознают, как в том анекдоте, что он — легкий.
Мадам этого заведения под вывеской «Принцесса Греза» была не слишком старой и совсем не противной, не старше тридцати пяти, в крайнем случае — тридцати семи лет. Полноватое, но не лишенное приятности лицо, прекрасные густые и толстенные на вид волосы цвета спелой ржи — люблю такие. Невысокая, но фигуристая, изрядного обхвата что в груди, что пониже, — Глоину бы понравилась. Ухоженная. Аборигенка. Смотрит чуть настороженно, но с любопытством. Еще бы: не часто в Сеславин эльфы забредают. Но вот если забрели, то насколько часто они в местные дома разврата заходят?
— Прекрасно выглядите! — Дежурный комплимент даже старой шлюхе — вот они, издержки воспитания. — Волосы у вас превосходные, — а это уже от чистого сердца. Протягиваю руку, чтобы погладить. Надо же, отстранилась. От меня, Лучшего Дон-Жуана всех времен и народов! Пойду поплачу в уголке.
— Девушки в зале, господин… Я всего лишь встречаю гостей. — Что ее улыбка означает, кто бы сказал? Издевается?
— Если они хоть чуть-чуть похожи на вас, то я пришел не напрасно.
Не ожидала? Интересно, комплименты ей часто говорят? А двусмысленные комплименты?
Прохожу в зал — ничего так интерьерчик, только с красным бархатом переборщили. Комнаты — на галерее, антресолями называются. Вдоль стенок на стульях сидят унылые жрицы любви — одна зевает, другая в носу ковыряется, третья рожки накладные перед зеркалом поправляет. Все равно до тифлинга-женщины недотягивает. Одна в черную кожу затянута — и фуражка с высокой тульей, и ботфорты, и даже бич поролоновый — классика. А вот еще одна в коротком коричневом платьице, белом фартучке с кружавчиками и в очечках — вроде школьница-малолетка. Так, кажется, те актуальные, что в ящериц-крокодилиц одеты и морды разукрасили, — старые какие-то. Краской морщины замазывают, да не совсем здорово получается… Как они тут руку на пульсе держат — поразительно даже. Появилась крокодилица на улице — зайди в бордель и оттянись с ней по полной!
Вот и попал я в гнездо порока. Видимо, только очень пьяный или обдолбанный человек может посчитать этот порок привлекательным. Девицы, в общем, как девицы, есть и молодые, и даже довольно симпатичные, но у всех какой-то нездорово-усталый вид. Серенькие они какие-то, невзирая на румяна и прочие женские штучки. И от этого одинаковые: как печать на всех. Не выспались, что ли? И ведь в каждом борделе так.
Ломается что-то в женщине, которая в веселом доме оказалась. И интерес такие женщины могут вызвать только у тех мужчин, которые нормальных женщин не видели. Как у ребенка, который не видел игрушек, интерес вызывает пучок соломы, завернутый в мешковину, с нарисованными углем глазками.
Так, надо выбирать. Я же эльф — и не надо выходить из образа. Полногрудые и пышнозадые, так называемые «шикарные» — то есть полная противоположность эльфийкам — вот что будет правильным выбором. Единство противоположностей, как говорил классик немецкой философии. Повернувшись к сопровождающей меня мадам, я царственно-скучающим голосом сообщил ей, энергично размахивая руками, что хотел бы познакомиться со скромной девицей — ну и руками показал, какие объемы груди, какой зад, какой рост. И чтобы глаза голубые-голубые… Рук в локтях, кстати, я не сгибал.
Мадам смотрела на меня как ребенок на карусель, открыв рот и едва не пуская пузыри. Взрослая тетка, а ума ни на грош. Да и нужен ли ей ум в таком месте? Ум и хватка деловая — разные вещи в общем-то.
Подумав чуть-чуть, я доверительно сообщил мадам, что рост — не самое главное в женщине, и как мог выразительно посмотрел ей в голубые-голубые глаза. Покраснела? Показалось, наверное.
Девицы оживились, защебетали. Мадам подозвала коротким движением руки какую-то крашеную рыжеволосую девку гренадерского роста, с огромной грудью, почти полностью выпяченной в огромном же декольте, шнобелем, как у астраханского морского линкора, и синими глазами размером с блюдце.
Я королевским жестом протянул мадам оговоренную плату — и стал подниматься по лестнице за монументальным символом здорового питания при отсутствии воспитания, который топал передо мной, очевидно сдерживаясь, чтобы не шагать через две ступеньки, потому что девице-с неприлично-с! А торговать собой, как селедкой на базаре, стало быть, прилично.
Дошли. Комнатка маленькая, кровать большая. Уборная, впрочем, ничего, чистенькая. На деревянной спинке кровати — тряпичная кукла с голубыми-голубыми… Тьфу! Платьице на кукле довольно захватанное — до сих пор, что ли, играет? Приходилось встречать девиц легкого поведения, которые и в куколки играли, и над стихами о том, как крокодил наше солнце проглотил, рыдали. А стихов о таинственном жирафе не понимали… Я по молодости много глупостей делал. Стихи в борделях читал…
Я читаю стихи проституткам
И с бандитами жарю спирт…
Тьфу ты, пропасть! И ради этого я с орком дрался?
Совсем затосковав, я сел на кровать. Ладно, сейчас я на разведке, но дальше-то что? Эльфийка за меня замуж не пойдет, скорее всего, человеческая женщина — тоже вряд ли. Переспать ради интереса, чтобы перед подругами похвастаться, — это пожалуйста, был такой у меня печальный опыт. И не один раз. А дальше — ни-ни. Ни дома, ни денег, ни занятия серьезного. И с детьми непонятно что — смогу я детей иметь или нет? Надо, наверно, полуэльфийку искать, такую же, как я, да закрыв глаза жениться.
Ночная бабочка-гренадер стояла посреди комнаты, замерев, как на часах, и внимательно смотрела на меня. Чисто автоматически похлопав по кровати рукой, я мгновенно оказался в неустойчивом равновесии — под девицей кровать прогнулась довольно сильно. Центнер живого веса, не меньше. И, кстати, никакого удивления визитом симпатичной нелюди… А о чем это говорит?
— Зовут тебя как?
— Зефира! — ответила девица звонким, почти металлическим голосом.
— Да не здесь, а по-настоящему.
— Ардальей мамка звала, да вам на что, господин хороший…
— Ну ты же знаешь, как мое имя звучит, вот и я захотел твое узнать. Справедливость люблю. Кто, кстати, меня назвал? — Взять на пушку несчастную девицу даже как-то совестно.
Ардалья захихикала, шмыгнула носом, отчего на окнах вздрогнули занавески, и не без удовольствия рассказала, что обо мне все уже в городе знают, потому что городок маленький, а я, пользуясь такой известностью, мог бы скидку выторговать у мадам — я ей рекламу ведь своим визитом делаю. И орк, Шырк, специально драться полез, а на самом деле он быстрый и дубинкой владеет мастерски. Вот как, значит. Надо было нож ублюдку под ребра загнать, пока время было.
Но на Ардалью я впечатление явно произвел — ей понравилось, что я от двух других орков не побежал. Смелый такой. Оказывается, всю эту сцену они из окна наблюдали. Всем женским коллективом. То-то я подумал, что слишком много девиц в гостиной прохлаждается. Выбор у меня был какой-то нереальный — городскому голове такой, наверное, предоставляют. По праздникам. Должны ведь по идее в комнатах сидеть, вызова ожидать, как мадам распорядится. А они, оказывается, на шоу бесплатное собрались.
— Глоин заходит? Который Глаз? Будь я на его месте, такую красавицу бы не пропустил.
— Заходит по вторникам и субботам, — Ардалья пренебрежительно махнула рукой. — Он тут постоянный гость, только не ко мне — чаще к Лейле.
— Лейла — эта такая, под крокодилицу зеленую?
— Нет, не под крокодилицу: под дракошу — это Таха, а Лейла — под тифлинга, с рожками.
Ишь, какой у нас Глоин выдумщик! Родня к нему приезжает, утешать будут… Знаем мы эту родню — привезут инструменты и материалы, чтобы работать прямо в спальне, пока мастерская опечатана!
А еще родичи заберут три смарагдика, меньший из которых на девять с половиной карат…
Вот сволочь я — Глоин ко мне со всей душой, а я такие мысли про него… Где камни, где камешки? А ведь был в истории прошлых времен короля-солнце такой ювелир галльский, Рене Кардильяк, который за бриллиантовые украшения своей работы своих же клиентов мочил — недостойны-де владеть, вкуса художественного не нагуляли…
— Ладно, Ардалья, ты вот что, слушай внимательно.
Я попытался на пальцах объяснить Ардалье, как она мне нравится, и даже изобразил неожиданный приступ страсти — с неизбежным облапыванием и обхлопыванием по всем упругим местам ее немаленького тела. Даже утомился слегка, производя этот незамысловатый в общем-то массаж. К каждой женщине свой подход нужен, но проститутка — это уже не совсем женщина: ее личностные качества как-то смазываются, уступая место условным рефлексам. И первый условный рефлекс, насколько я понимаю, — клиент должен ее хотеть. Если клиент не хочет, то ночная бабочка ситуации не поймет — и испугается. И что будет дальше — неизвестно. Мне сложности были не нужны, и так жизнь сложная: вон Иван Сергеевич обещался из меня подсадную утку сделать, поэтому я попытался уверить Ардалью, что хочу, вожделею и практически влюблен. А потом попросил о пустяковой услуге. Прекрасно оплаченной к тому же… И подкрепленной бумагой с подписью Ивана Сергеевича, где я почти что должностное лицо — куда круче, чем охотник.
Ардалья в моем обществе чувствовала себя раскованно и весело — почти все женщины так себя со мной чувствуют, угрозы для них, чисто гипотетически, я не представляю… Да и на самом деле это я сам ее чуток побаивался: вот навалится сейчас и задавит грудью — что делать тогда? Поэтому помогать мне в благородном деле спасения города Сеславина от ужасного чудовища Ардалья согласилась с радостью и даже в ответ гордо показала свой «тугамент» — желтый билет то есть, с отметкой полицейского управления и печатью врача, что очередной медосмотр пройден. Вот это да! А я по наивности считал, что желтый билет ограничивает гражданские права женщин. Вот и нет! С этой бумажкой некоторые аборигенские женщины чувствуют себя, оказывается, как чиновник, получивший классный чин и право на дворянский герб.
В качестве конкретного дела Ардалья обещалась не спать и моментально открыла собственным ключом — вот не уверен, что мадам про этот ключик известно, — решетку на окне. Решетка была чугунная, кованая, неплохой работы, да и ухоженная — нигде ни капли прозелени, везде глубокий черный цвет. А вот замок на ней был довольно несерьезным — точно не гномская работа, так, кустарщина. Сэкономили на замке…
Я вылез из окна и, стоя на карнизе, махнул рукой жрице любви, чтобы она вновь закрыла замок. Чешуйчатую, как мне кажется, такая решетка и такой замок не остановят, но я не хочу иметь на своей совести дуру Ардалью, которой помочь ничем не могу…
План мой был прост, если не сказать примитивен: залезть на крышу и осмотреться. И осмотреть райончик аборигенов, рядом с условным центром которого и стоял дом терпимости, куда я сегодня зашел. Если тварь, как я думаю, вовсе не тварь, а оборотень, то, значит, есть в городе некто, кто этому чуду-юду помогает. И этот некто, скорее всего, абориген — помогать колдуну-оборотню пришлые не будут. Или будут? Как-то ведь скрылся после неудавшегося похищения гнома четвертый из братьев-близнецов, сидевших в «Розовом какаду». А «Розовый какаду» — вон он, рядышком совсем. Я этот вертеп порока, притон разврата и женское общежитие имени Принцессы Грезы и Розы Люксембург в одном флаконе еще на подходе к ресторану заметил… А четвертый из злодеев далеко убежать не мог — где-то совсем близко затаился. Где-то сумел отсидеться, у кого-то, кто его приютил. Так как этого типа найти?
Понятно, что Иван Сергеевич зазывает меня назавтра недаром. Сегодня ночью я буду только мешаться — сегодня ночью, надо полагать, будет продолжена «Большая охота» силами полиции, вояк гарнизона и ополченцев. И городской голова уже подписал, скорее всего, вексель рубликов так на пятьсот золотом тому, кто тварь представит. Примерно двести пятьдесят за само чудище, надбавка за опасность, да еще в пределах города…
Днем тварь пытались преследовать, но бросившееся на патруль военных чудовище растворилось без следа в пылевом столбе, вырвавшемся из-под колес багги Глоина. Усиленное патрулирование не дало ничего. Надо было бы, конечно, еще сегодня сплошную зачистку проводить, но полицейские проваландались, похоже, как всегда… Состояние Василия Васильевича из Департамента безопасности неразбериху только усилило… Но и в ночной охоте есть смысл — никто под ногами не мешается, не то что днем, можно обойти все дома и выяснить, все ли в порядке. Днем вряд ли население по домам сидит — не двери же выбивать, чтобы выяснить, где злодей обретается… Теперь вот ночью будет весело. А я посмотрю отсюда — с крыши веселого дома, благо Глоин бинокль одолжил. Только посмотрю, никуда лезть не буду — у меня, как Иван Сергеевич справедливо выразился, шансов маловато.
* * *
Ну прямо факельное шествие! Идут, ханурики!
Плотные группы полицейских и военных под прикрытием внедорожников с пулеметами охватили цепью пространство перед воротами города. Да это даже и не ворота, а целый комплекс зданий — тут и надвратная башня, и укрепления с крупнокалиберными пулеметами, и казармы пехтуры, и, кажется, сама комендатура. А в каких отношениях, кстати, Иван Сергеевич и военный комендант славного города Сеславина? И в каком он чине, этот гипотетический комендант? Толстый такой штабс-капитан с пушистыми усами? Носит саблю под мышкой и вытирает всегда красное лицо всегда мятым носовым платком? Или молодящийся, все еще стройный майор, скрывающий лысину прической «под гребенку», или, как модно говорить, а-ля Александр Третий?
Ага, пошли… Хорошо, что дома в городе построены в относительном порядке — нет скучивания, правила противопожарной безопасности соблюдены. Дома-то деревянные в основном. По плану город строился, по понятному и разумному плану, от старого Сеславина при Переносе, похоже, только название осталось. Часть между воротами и пристанью занята под склады, бордели и кабаки, зачастую совмещенные с гостиницами. Царство аборигенов и тех, кто на них делает деньги. Я вот сейчас сижу на крыше такого вот рая для аборигенов. И кто на мне деньги делает? И кому, кстати, «Принцесса Греза» принадлежит — не симпатичной ведь мадам. Дальше — Рыночная площадь. А за нею — дома «коренных» сеславинцев, пришлых. Площадь как граница получается. В некоторых городах, где пришлые и аборигены вместе проживают, даже стену ставят между частями города. А иногда наоборот — все вперемежку живут… Так, передовые патрули на площадь вышли. Вдоль площади торговые ряды — почти все товары тут, кроме еды. Вот я бы там прятался. Еду, кстати, на другой площади продают — Волжской, это святое. Есть еще Арсенальная площадь, на которую выходит прямо от ворот Центральная улица, по которой мы с Глоином ехали… Идеи вояк были просты и легкоосуществимы: разбить город на части и зачистить. Понятно, что особое внимание именно нашему райончику. Тоже просчитали варианты… Окружают каждый дом, стучат в ворота, входят, выходят… Интересно, сколько мне так сидеть? Как-то формально, на мой взгляд, относятся: по две минуты — и к следующему дому. Так, теперь замереть — проходят мимо дома, на крыше которого я сижу. О чем-то говорят с орком-охранником — интересно, проморгался он? Мимо проходят. Где крокодильчик-то?
Крокодилушка не знает ни заботы, ни труда,
Холодит его чешуйки… там… какая-то вода.
Милых рыбок ждет он в гости в домике из камышей,
Лапки врозь, дугою хвостик и улыбка до ушей.
Как там в боевых наставлениях говорится? «При передвижении снайпера в условиях города необходимо избегать открытых участков местности и легко предсказуемых путей движения. Для этого можно использовать задние дворы домов, имеющие растительность городские аллеи, а также крыши зданий». Колдун-оборотень не снайпер, наверное, но передвигаться скрытно будет. Делаем вывод — нечего смотреть на солдат. На крыши надо смотреть, на крыши. Чем пахнет, кстати? Крыша веселого дома резко качнулась мне навстречу — я пригнулся скорее инстинктивно, чем осознанно. Воздух прямо за моей спиной сгустился, и на печную трубу, за которой я пристроился, упала тень. Страшная такая, нехорошая. Не разгибаясь, я бросился вперед головой и, перекувырнувшись, встал на корточки, а с корточек, разворачиваясь на сто восемьдесят, — на колено. Развернулся я уже с выхваченным и приготовленным к стрельбе «чеканом» и сразу выстрелил. Тень дернулась, метнулась влево, я выстрелил вновь, а затем вынужден был прижаться к черепице — идущие снизу солдатики стали палить на звук. А чего стесняться? Они же знали, что наверху никого из «своих» нет.
Все, теперь точно каюк — если тварь не порвет, так солдаты изрешетят. Улица осветилась ударившими в стены домов лучами фар. В воздух сразу поднялись несколько световых ракет. Рев твари, которую зацепили густо летящие пули, был похож не на вой сирены, а скорее на испорченную ленту магнитофона, используемую для обучения древневиларскому. Такой звук на грани «у» и «а», противный, но не слишком. Нечисть так не кричит, голос нечисти двоится или троится — кажется, что вопят несколько глоток. И по голосу похоже, что дело я имею с оборотнем.
И тут же трассеры прочертили линии к крыше соседнего дома. Перепрыгнула, что ли? И опять выстрелы сместились еще дальше, по направлению к пристани — если он так раненый прыгает, то как же он скачет, когда здоров? Придется Ивану Сергеевичу всех охотников со всего княжества вызывать. А чего врали, что его пули не берут: вон он как дернулся от моей пули.
Нормальные эльфы из револьверов почти не стреляют. Отдача сильнее, чем из пистолета, вес оружия — тоже больше. Хват револьверный, конечно, не для слабаков. Усилие опять же для спускового крючка не каждому нравится. А руки у нас, эльфов, хм-хм, изящные… И патронов в пистолетном магазине больше, и перезаряжать пистолет проще. А из револьвера зато можно стрелять сразу: большим пальцем только курок взведи — и вперед.
Ладно, обход крыши по периметру — и обратно, в окошко к Ардалье… А это кто? Привалившись к трубе, прямо передо мной сидел, прикрыв глаза, невысокий худощавый лысый человек в одежде явно большего, чем ему надо, размера. Вот жилет этот кожаный… «Ба! Знакомые все лица!» Это ж наш здоровяк, который Глоина похищать вздумал. Чего похудел так? С лица опал, не узнать! И рост, как можно рост изменить? Нельзя же! А куда солдатики стреляют? Лысый открыл глаза, дернул кадыком и прошептал:
— Помоги, Корнеев, Гаудеамус игитур, не будь сукой…
* * *
Ого, как заговорил! Гаудеамус игитур — это мое прозвище такое было, месяца два держалось, после того как я на спор спел этот гимн через магический усилитель голоса в четыре утра под окном квартиры ректора, еще когда преподавал в Тверской академии. Маленькая деталь: ректор как раз — в четвертый раз — женился на студенточке-первокурснице, и это была их первая брачная ночь. И вторая деталь — у ректора тогда хватило сообразительности не только не подавать на меня в суд, но и втихую не выгонять с работы…
Здороваться со мной этими словами стало чуть ли не новой традицией академии. Потом, конечно, забылось все и называть меня так перестали. Значит, из наших, из «академиков»?
— А вы?.. — задал я самый насущный вопрос.
— Я — Виталий Стрекалов с биологического… — Слова давались человечку с трудом, если он не притворялся. — Помнишь, ты межфакультетский спецкурс вел?
Вспомнил я его, был у меня давным-давно такой студент. Посещаемость плохая была, но зачет сдал. Середнячок, но среди биологов чуть не гением считался, — вот и остался потом преподавать в Академии, не знаю уж, на какой кафедре…
— Ножом бил, стрелял или в окно прыгал? — Этот вопрос был, пожалуй, еще важнее… И третий вопросик виделся уже — про изумрудики! про смарагдики!
— Помоги, Корне… — Дыхание моего старого знакомца прервалось, и он начал клониться вперед, пока не ткнулся лбом мне в руку. Все, в отключке…
