Эпилог
Много-много дней спустя…
Уазик бодро катил по припорошенному свежим снежком шоссе. Зубастые покрышки печатали ленты белых шоколадных плиток. С утра мороза не было, всего около минус пяти, и в машине жарко, и пахнет бензином и нагретым маслом. По обе стороны от трассы вырублены деревья на полсотни метров, видна спираль проволоки. Да, конечно, ездить в одиночку, и еще и на открытой машине, не самое безопасное… но… Даша мимоходом коснулась автомата – патрон в стволе, предохранитель снят… Не страшно! Да и кого бояться? Бандитов в этом краю извели, надо полагать, окончательно, а все остальное… После Хеллоуина было много нападений морфов на трассе, усиливали блокпосты, ходили патрули и передвигались только колоннами. Еще и через месяц последние незамерзшие хищники атаковали, пытаясь урвать столь необходимое и им питание… Многие из них рвались, такое впечатление, потеряв свой мертвый разум, прямо по целине, путаясь в колючей проволоке и заграждениях, прямо на пули. Но уже второй месяц стояли морозы – все мертвое застыло, и работы у чистильщиков было невпроворот. Забросили даже мародерку, кроме необходимого прямо сейчас, – все старательно, до первых оттепелей, уменьшали численность некрофауны. Работа дурная, иногда опасная… и не самая прибыльная.
Вот и Лисий Нос – знакомый лейтенант-башкир на башне бронемашины, улыбается в тридцать три зуба и машет рукавицей – проезжай! Знают, не впервой. По дамбе, еще один блок, тут проверили и пластик личного удостоверения, и машину посмотрели, ну и правильно…
– Куда следуете?
– В госпиталь, – ответила Даша.
Мимо Отстойника и Базара, совсем немного по городу. Так… ага, вот тут можно запарковаться. Машину на ключ, с собой автомат и нетяжелая, но объемистая сумка.
Естественно, началось все с бумаг – что бы ни было, какое бы вокруг ни творилось светопреставление, а чуть успокоится – и без бумажки нигде и никуда.
– Фамилия, имя?
– Вот, возьмите пластик, спишите.
– Ага, спасибо. Из Кронштадта?
– Нет.
– Родные?
– Нет.
– Ясно… Отец?
– Нет.
– Неизвестен?
– Известен.
– Извините… Давно?
– Два месяца назад.
– Хеллоуин? Морф?
– Эстонская. Ивангород.
– А-а-а-а… Ясно. Бронегруппа? Их у нас собирали спешно, помню…
– Десант.
– А, слышал… сочувствую… ну пойдемте. Так, автомат придется сдать, правила…
– Ну… ладно. А…
– Нет, нет, что вы! Приказ от июня действует! Так что – обязательное ношение, потому пистолет оставьте и проверьте, что заряжен.
– Всегда. По-другому никак и невозможно.
– Ну и отлично.
…Очень это странное помещение, если посмотреть разумно, подумала Даша. Вроде все и привычно, но на окнах мощные решетки, и стекла выглядят несколько необычно…
И люди не очень обычные. На врачей похожи. Но только какие-то… Вот пожилая седая женщина, а глаза у нее какие-то глубокие, яркие. А вот помощник ее – молодой паренек. Только глаза такие, какие бывают у стариков-долгожителей. Тускло-выцветшие, как небо в летний полдень. И кисти у него нет, правой. Вместо нее – обтянутый перчаткой зажим.
Но и левой он управляется неплохо. Вот вытащил небольшой пистолет, одной рукой зарядил и загнал патрон в ствол. Такие теперь врачи. Вон у тетушки тоже под халатом, похоже, кобура. А иначе и нельзя.
Все тут странное какое-то. Это правда, если только смотреть разумно, по-старому. По-новому – все вполне правильно.
– Ну что? Начинаем, – говорит тетушка, и паренек кивает.
Что ж, начинаем…
…Когда это случилось, он даже не успел приготовиться. Старая жизнь оборвалась как-то внезапно… А ведь все было так хорошо! Так мирно и уютно! Даже последние беды прошли, и Она успокоилась… Опять наступила гармония и счастье… И Она, пережив горе, с каждым днем все больше радовалась, все больше и больше любила его… И вдруг… Все оборвалось. Несколько часов мучительного сопротивления, неумолимого приближения конца…
И вдруг… вдруг… когда уже все надежды ушли… произошло…
ЭТО.
Он не умер.
Это оказалось совсем не смертью. Он открыл глаза… А это кто? Нет, я их не знаю… хотя… нет. Знаю! Вот Она, самый родной человек в этом мире. Как же все в нем ярко, неприятно-раздражающе… и так… увлекательно и интересно! Тут что-то ударило сзади, причинив совершенно непередаваемую боль и обиду. И от возмущения, а заодно от удивления и от радости, он набрал полные легкие такого обжигающе-непривычного еще воздуха и громко закричал:
– Уа-а-а-а-а-а-а-а-а!
– Ну вот. – Паренек с глазами старика улыбнулся. – Еще один. День прошел не зря.
– Да, – ответила ему пожилая женщина с молодыми глазами, – не зря. Еще один.
И, помолчав, глядя сквозь зарешеченное окно на оранжево-сизую полоску раннего зимнего заката, чуть слышно прошептала:
– Еще один человек.
notes
