11

Всю рождественскую неделю, в новогодний праздник и почти весь январь Стэнтон занимался немецким. С утра семь раз в неделю. Вторую половину дня он отдавал физподготовке, а вечером ужинал с Маккласки в доме декана или пабе. Иногда к ним присоединялись специалисты по различным сторонам жизни в начале двадцатого века, но чаще всего они трапезничали вдвоем. За едой Маккласки в основном рассуждала о нынешнем плачевном состоянии морали, культуры и окружающей среды.

В феврале уроки немецкого сократились до двух часов в день, и Стэнтон сосредоточился на изучении мировой ситуации весной и летом 1914 года. Ежедневно в дом декана приходили различные специалисты (среди них рыцари Хроноса), которые пичкали Стэнтона всевозможными сведениями о дипломатической, политической, военной и культурной жизни Европы накануне Великой войны. Кроме того, он штудировал бытовые детали: расписания поездов и пароходов, расположение отелей и курсы валют. А также устройство тогдашних автомобилей и даже основы пилотирования допотопных аэропланов, о чем он уже имел кое-какое представление. И конечно, приноравливался к снаряжению, которое предстояло взять с собой: компьютерные программы, оружие и боеприпасы, медицинский набор, удостоверения личности, официальные письма, банкноты разных стран.

Время летело быстро. Зима перешла в удивительно старомодную весну, но в редкие теплые дни студенческий городок выглядел прелестно. Юные студентки расцвели, точно цветы на древних камнях, и порхали в летних платьицах, раздуваемых ветром.

– Наслаждайся зрелищем, – сказала Маккласки, когда однажды утром они со Стэнтоном шли по двору. – Там, куда ты отправишься, не будет коротких юбок. Они появятся лишь в 1926-м. А может, и нет. Ведь именно Великая война раскрепостила женщин, но теперь она не случится.

Через город они зашагали на Уэст-роуд, где располагался исторический факультет.

– Я захватила сэндвичи, – Маккласки похлопала по огромной сумке, – так что у нас с тобой будет рабочий обед.

– Я без конца гадаю, что вы носите в своих сумках. Впечатление, что там поместится кухонная мойка.

Маккласки была из тех женщин, кто никогда не выйдет из дома без объемистой сумки. В ее богатой и разнообразной коллекции встречались поистине антикварные экземпляры.

– Содержимое дамской сумочки есть извечная тайна женского пола. Чтобы ее открыть, сперва придется тебя кастрировать.

– Тогда не надо. Кстати, куда мы идем?

– В оперативный штаб.

– Куда?

– Вообще-то это просто аудитория на истфаке, но один наш препод, отставник спецслужб, который читает курс о разведках, пожелал назвать ее оперативным штабом, и кто мы такие, чтобы спорить? Сегодня мы расследуем убийство. Трагедию в Сараево. Душегубство, испоганившее двадцатый век.

Название «оперативный штаб» вполне подходило новому облику аудитории, превращенной в классический полицейский участок. На стенах висели карты Сараево и Белграда, а также схема гористой местности между этими городами, на которой важные точки и маршруты были обозначены стрелками. Бесчисленные снимки зданий, улиц и оружия, соединенные друг с другом разноцветными полосками. И конечно, фото главных действующих лиц трагедии: из центра подборки сурово смотрели эрцгерцог и герцогиня, всех ближе к ним, как в миг их смерти, убийца Гаврило Принцип. Портрет последнего окружали фотографии болезненных юношей – его напарников в тот судьбоносный день. Снимки военных: на одном краю стены сербские офицеры, на другом – австрийские. Одни подготовили покушение, другие столь бездарно не сумели его предотвратить.

– Все это есть в вашем компьютере, – сказал старик, обладатель гранитного выговора жителя Глазго и огромного крючковатого носа, смахивавшего на ястребиный клюв, способный растерзать падаль. – Но йа-а старой школы, люблю, чтоб все было на виду.

– Коммандер Дэвис, – представила его Маккласки. – В недавнем прошлом сотрудник шотландских спецслужб. Ныне в отставке. Наш главный стратег.

– Счастливой Пасхи. – Стэнтон пожал стратегу руку.

– Откуда ему взяться, счастью? – пробурчал Дэвис. – Страна в дерьме, планета в дерьме, йа-а в дерьме. Давайте сразу к делу, а?

– Всенепременно.

– Полковник Драгутин Дмитриевич. – Дэвис направил лазерную указку на центральный снимок в сербской части экспозиции. – Жестокая скотина, какой свет не видел. Тогда и сейчас известен под прозвищем Апис. Это он организовал убийство, развязавшее Великую войну. Что-нибудь о нем знаете?

– Он был главой сербской разведки, – сказал Стэнтон.

– Верно, и притом, как заведено у шпионов, ее главным врагом. Пламенный сербский националист, редкая птица. В собственном ведомстве создал тайную террористическую организацию «Объединение или смерть», больше известную как «Черная рука».

Дэвис произнес названия с этаким наслаждением, точно древний лэрд, проклинающий соперников.

– «Черная рука»! Какая прелесть! – Маккласки хлопнула себя по ляжке. – Если уж набираешь банду убийц, так и название должно быть кровожадным, верно? Думаю, сейчас ее назвали бы «Оперативный комитет по нейтрализации».

Стэнтон разглядывал фотографию с пометкой «Апис». Черная форма, белые перчатки. Сабля. Грудь в орденах, золотые эполеты, феска с плюмажем. Кайзеровские усы, плотно сжатые губы. Холодный надменный взгляд убийцы. Хью повидал людей такого типа. Как ни печально, даже среди однополчан.

– Вы хотите, чтобы я его убил и тем самым предотвратил покушение? – спросил Стэнтон. – То есть в игре «Что, если бы» ваша цель – он?

– Все карты были у него на руках. И он, конечно, заслужил пулю. Кошмарный, кошмарррный человек. Меррррзавец. – Дэвис как будто смаковал каждое слово, с извращенным наслаждением прокатывая «р». – В темном переулке с таким лучше не встречаться. Ни тогда, ни сейчас. Свихнувшийся фанатичный ублюдок. Наш приятель Дмитриевич обладал жесткостью истинного дикаря. Вы в курсе, как он получил должность начальника сербской разведки?

– Вообще-то нет, – ответил Стэнтон.

– Он организовал и пер-р-рсонально возглавил зверское убийство своего короля! Никому такое в голову не придет. Наш друг Апис решил, что монарх, которому он служит, слишком мягок к австрийцам, и потому надумал его убить и возвести на трон короля по своему вкусу. Йа-а говорю «убить», но более точное слово – «растерзать». В 1903 году он и шайка его дружков – все, заметьте, офицеры, присягавшие на верность, – с боем ворвались в королевский дворец. Вынудили охрану указать место, где скрывалась венценосная чета, после чего выпустили тридцать пуль в короля Александра и восемнадцать – в королеву Драгу. Затем догола раздели изрешеченные трупы, изрубили саблями и выбросили в окно.

– Да уж, тогда не церемонились, – вставила Маккласки.

– Именно так, профессор. Ничуть не церемонились. Столь оголтелого шпиона днем с огнем не сыщешь. И, заметьте, такого хладнокровного. Уже на другой день Апис возводит на престол нового короля, а себя назначает шефом разведки. За последующее десятилетие он создал в Центральной Европе наиболее развитую шпионскую сеть, убийство в Сараево – кульминация его деятельности. Йа-а не преувеличу, сказав, что в июне 1914-го он был самым опасным человеком в мире. Вопрос: мы должны его убить?

– Само собой. – Маккласки полезла в сумку за сэндвичем с тунцом и майонезом.

– Йа-а спрашиваю не вас, профессор. Вашего протеже. Целую минуту Стэнтон молча разглядывал фотографию Аписа.

– Одно из двух, – наконец сказал он. – В попытке его ликвидировать мы либо напортачим, либо преуспеем.

Маккласки громко фыркнула, словно ожидала ответа умнее, но Дэвис кивнул:

– Продолжайте.

– Если напортачим, что вероятнее, мы его спугнем.

– С какой радости мы напортачим? – с набитым ртом спросила Маккласки. – Похоже, ты себя недооцениваешь. Не забывай, ведь ты Кремень Стэнтон!

– Профессор, в 1903-м этот малый штурмовал дворец и лично убил короля и королеву. После чего еще десять с лишним лет оставался кукловодом, обитая в том самом дворце. Вообразите, каким нужно быть ловкачом, чтобы уцелеть. А ведь полковник Апис был самой соблазнительной мишенью на всем континенте. Всякий шпион мечтал вывести его из игры. И никому это не удалось. Драгутин Дмитриевич еще до завтрака чуял покушение. Не будем совершать ошибку – мол, раз мы из будущего и чуть лучше вооружены, Апис мгновенно превратится в легкую мишень.

– Так в том-то и соль, Хью! – возразила Маккласки. – Мы обладаем ретроспективным взглядом. Из исторических документов мы знаем обо всех его перемещениях, что дает нам громадное преимущество.

– Бесспорно. А если я в него стреляю, но по той или иной причине он остается жив? Что он решит? Что путешествующий во времени убийца выследил его по учебникам истории? Нет. Он решит, что в его организацию просочился лазутчик и потому все его планы рассекречены. Апис на время прикроет и подвергнет кардинальной чистке «Черную руку». Вне всяких сомнений, он отменит сараевскую операцию, велит Принципу со товарищи залечь на дно и ждать подходящего случая, чтобы все начать заново.

Дэвис одобрительно хрюкнул.

– Стэнтон абсолютно прав, – сказал он. – Неудавшееся покушение станет катастрофой.

– От случайностей никто никогда не застрахован, – проворчала Маккласки. – А если все пройдет удачно?

– Хорошо. Допустим, нашему агенту сопутствует успех, – продолжил Стэнтон. – Он переносится в прошлое и всаживает пулю в сердце самому искушенному европейскому шпиону. Чем это аукнется? «Черная рука», конечно, не развалится. Лидеры-мученики всегда в чести. Останутся товарищи Аписа, его кровные братья, не менее жестокие и фанатично преданные сербскому делу. Вот они… – Стэнтон повернулся к зернистым фотографиям на стене, окружавшим снимок Аписа, – Антич… Дулич… Маринкович и Попович.

Зеленые матерчатые полоски соединяли друг с другом портреты людей с тяжелым застывшим взглядом, свойственным убийцам и полицейским. Мужчины с фотографий подвизались в обеих ипостасях.

– Что они предпримут после гибели вожака? Уж точно не сдадутся. Напротив, воспылают желанием отомстить. Кого они обвинят? Сомнительно, что наемника из будущего. Они обвинят своего смертельного врага – австро-венгерскую тайную полицию – и ударят туда, где больнее. Убьют кого-нибудь из королевской семьи. Скажем, эрцгерцога Франца Фердинанда. Значит, ликвидацией Аписа мы нисколько не отводим угрозу от эрцгерцога, но лишь передаем бразды правления другим людям. Тем, чьи планы нам не известны. По сути, убийство Аписа ничем не лучше неудачного покушения, потому что лишает нас единственного козыря. Мы знаем, что он сделал. Мы знаем, что 28 июня 1914 года он убил эрцгерцога, и знаем, как это произошло. Если дата изменится, мы будем в полном неведении, как все тогдашние австрийцы. Единственный способ предотвратить убийство Франца Фердинанда – не дать фактическому убийце нажать собачку, причем сделать это в самый последний момент.

Впервые за все время на жестком морщинистом лице Дэвиса появилось подобие улыбки, этакий надрез на заплесневелом лимоне.

– Вы, профессор, выбрали верного парня, – сказал он.

– Я же говорила, он хорош. – Маккласки надменно вздернула подбородок. – А вы мне не поверили.

Легчайшая тень улыбки исчезла с ястребиного лика Дэвиса.

– Истинная пр-р-р-равда. Если честно, дор-р-рогой капитан Стэнтон…

– Бывший капитан, – поправил Хью. – Мне дали пинка под зад.

– Вот-вот. Прошлой весной на заседании разведкомитета Хроноса меня не прельстила идея доверить будущее европейской цивилизации тому, кто променял многообещающую военную карьеру на медийную популярность.

– Это не совсем так…

– Но глупец тот, кто не признает своих ошибок. И мне нравится твой стиль, сынок, ей-богу, нравится. Маккласки была права – ты справишься с делом. Первая часть задания – через два месяца попасть в Сараево и нейтрализовать убийцу эрцгерцога.

– Гаврило Принципа, – уточнил Стэнтон.

– Да. Принципа. Того, кто сделал первый выстрел на Великой войне.

– Дурак, безмозглый дурак, – горестно пробурчала Маккласки.

Все трое повернулись к фотографии на стене. Со снимка, в прошлом веке разошедшегося миллионными тиражами, на них смотрел девятнадцатилетний парень, выглядевший нелепым, слегка растерянным мальчишкой. Глубоко посаженные глаза, взгляд печальный и немного романтичный.

Неужели через восемь недель Стэнтон заглянет в эти живые глаза? Он уже почти верил, что такое возможно.