Глава 6
Осень, 1925
Толстяк в несвежей белой рубашке сидел, вжавшись спиной в толстые подушки, стоявшие у стены вместо спинки мягкой кушетки, обтянутой материей табачного цвета. Комната была маленькой и почти без мебели, зато на полу валялись какие — то объедки и несколько пустых пинтовых бутылок из — под незаконного виски. Анджело, держа руки в карманах брюк, стоял около открытого окна и разглядывал молодую пару, направлявшуюся в ресторан Чарли Саттона «Ист — Сайд». Пуддж, уперев руки в боки, возвышался над толстяком.
— Я собирался сам отнести вам деньги, — проговорил Ральф Барселли скрежещущим, как большая терка, голосом. — Вы же понимаете, парни, чтобы вам не пришлось ехать сюда.
Барселли в свои сорок лет был распространителем наркотиков самого низкого уровня и столь же мелким агентом — лотерейщиком. Он зарабатывал ровно столько, чтобы кое — как удовлетворять свою тягу к виски, тотализатору и несовершеннолетним девочкам. Если же ему не хватало, он брал в долг под непомерные уличные проценты и давно уже прочно зарекомендовал себя полнейшим тупицей в финансовых делах.
— Но не отнес, — сказал Пуддж. — Ты заставил нас ехать сюда, чтобы забрать их.
— Мне пришлось срочно бежать… мне велел Тони Фазо… — с трудом выговорил Ральф, его нижняя губа мелко дрожала, выдавая страх, который он тщетно пытался скрыть. — Если бы не это, я бы все сделал как надо, я же вам говорю. Но войдите в мое положение: я же не могу быть одновременно в двух местах.
— Мне плевать, куда ты ходил до того, как мы приехали, и мне плевать, куда ты пойдешь, когда мы уедем, — ответил Пуддж. — Что мне сейчас нужно — так это увидеть мои деньги, пока я здесь.
— На этот счет не беспокойтесь, — сказал Ральф, царапая свою седеющую щетину. — Я собрал все деньги и даже завернул их для вас, прямо как подарок в день рождения. Они в задней комнате.
Анджело отвернулся от окна.
— Схожу за ними, — и, опустив голову, вышел в узкий коридор.
— Если вам что — нибудь нужно — я сделаю, только скажите, — пролепетал Ральф. Он нервно моргал, его заспанные карие глаза следили за Анджело, его лысина покрылась крупными каплями пота.
— Заткнись, — приказал Пуддж, — и сиди так, пока мы не разберемся.
Анджело открыл дверь в маленькую комнату и отшатнулся от застарелого запаха мочи и от вида молоденькой девушки или даже девочки, свернувшейся под грязной — когда — то белой — простыней. Рядом с девочкой, в углу измятой постели, лежала коробка из — под обуви, перевязанная шелковым шнурком. Полосы света проходили сквозь грязное оконное стекло и были отчетливо видны благодаря висевшей в воздухе пыли.
Анджело вошел в комнату, шагнул к кровати и сдернул с девочки простыню на пол. Та даже не вздрогнула. Обнаженная, она смотрела на него пустыми глазами, как будто откуда — то издали.
— Как тебя зовут? — спросил Анджело.
— Лайза, — сказала девочка неожиданно сильным голосом.
По мнению Анджело, ей могло быть от четырнадцати до семнадцати лет, но свойственный девочкам ее возраста мягкий блеск чистой кожи стерся под действием времени, которое она провела в гнилых объятиях Ральфа Барселли. У нее были тонкие кости, и ее длинные каштановые волосы свисали на плечи, словно пучки соломы. Ее впалые щеки были пепельно — белыми.
— Сколько тебе лет, Лайза? — спросил Анджело, ненадолго отвлекшись на две пустые пинтовые кружки из — под виски на прикроватной тумбочке.
— А это зависит от того, кто вы такой, — ответила Лайза, опершись на локоть; ее маленькие грудки выпятились.
Анджело вытащил из кармана жилета нож, со щелчком раскрыл его, держа руку с ножом у бедра. Он присел на край кровати и схватил свободной ладонью Лайзу за подбородок.
— Кем он тебе приходится? — спросил Анджело, кивнув головой на открытую дверь позади него.
— Кого вы имеете в виду? — Взгляд Лайзы перепрыгивал с лица Анджело на шестидюймовый нож в его руке. — Ральфа? Он только друг. Когда мне некуда было податься, он разрешил мне остаться здесь.
— Здесь? — переспросил Анджело.
— Ну, вашим вкусам, я думаю, это место не подходит, но здесь намного лучше, чем там, откуда я пришла, и гораздо лучше, чем на улице.
— У тебя семья какая — нибудь есть? — Анджело убрал руку от лица девочки.
Лайза пожала плечами:
— Я бы их семьей не назвала. А жить с Ральфом — это, конечно, не рай, но и не ад.
— А где может быть твой рай? — спросил Анджело.
Впервые за все время разговора Лайза улыбнулась, тонкие лучи солнца отразились от ее пожелтевших от табака зубов.
— Там, где много красивых гор, — сказала она. Ее пустые глаза глядели мимо Анджело, куда — то в сторону закрытого окна. — Когда я была маленькой, я часто представляла себе это место. Там на свободе бегают лошади и со скал текут холодные ручьи. Я не знаю даже, есть ли где — нибудь такое место, я просто его себе представляла.
Анджело поднял нож, потянулся через кровать и достал коробку. Одним быстрым сильным ударом он разрезал шнур и защелкнул лезвие. Сняв крышку коробки, он вытащил пачку купюр, убрал нож в карман жилета и принялся пересчитывать деньги.
— Иисус Христос! — воскликнула Лайза. Она села на постели и глядела на деньги в руках Анджело. — Никогда не думала, что у Ральфа столько денег.
— У него их нет, — ответил Анджело, продолжая подсчет.
Он сложил купюры в аккуратную пачку, отсчитал триста долларов десятками, а все остальное бросил обратно в коробку.
— Оденься, — сказал он. Он встал, посмотрел сверху вниз на Лайзу и протянул ей пачку десяток. — Собери свои вещи. И возьми эти деньги — купишь билет на поезд. Езжай, ищи свои горы.
— А как быть с Ральфом? — Лайза с трудом выдавила из себя слова: во рту у нее внезапно пересохло.
— Я поговорю с ним, — пообещал Анджело.
Лайза спрыгнула с кровати и повисла на шее Анджело, чуть не сбив его с ног.
— Чем мне вас отблагодарить? — прошептала она ему на ухо.
Анджело взял ее за подбородок и посмотрел в глаза.
— Отблагодаришь, если забудешь о том, что вообще когда — либо здесь была, — сказал он. — Я хочу, чтобы этого даже в памяти не осталось.
— Что это ты так завозился? — спросил Пуддж. Он стоял за спиной Ральфа, положив одну руку ему на плечо. — Зарыл он там эти деньги, что ли?
Анджело подошел к Пудджу и вручил ему обувную коробку.
— У него не хватает трех сотен, — сказал он.
— Да быть того не может! — крикнул Ральф. Он смотрел то на Анджело, то на Пудджа, его бросало в дрожь то от страха, то от ярости. — Пуддж, я не знаю, что там задумал твой приятель, но я своими руками клал деньги в эту коробку! Всю сумму.
Пуддж хлопнул Ральфа коробкой по затылку, взял деньги в правую руку и бросил коробку на пол.
— Всей суммы в моей руке нет, — сказал он. — А отдать мне половину, это все равно что не отдать ничего.
— Парни, не надо из меня совсем уж дурака делать! — умолял Ральф, по его лицу струился пот. — Если вы хотите забрать все мои деньги, то подождите до другого раза, дайте сейчас хоть с долгами расплатиться.
— Ты нам должен. Три сотни, — заметил Анджело.
Ральф встал и ткнул дрожащим пальцем в Анджело.
— Сукин ты сын! — завопил он. — Ты сам знаешь, что деньги были там. И их взял либо ты, либо эта маленькая потаскушка в моей кровати.
— Когда я вошел в комнату, коробка была закрыта, — ответил Анджело, — девчонка к ней и близко не подходила.
— Что вы будете делать, Пуддж? — спросил Ральф, повернувшись спиной к Анджело.
Несколько минут Пуддж пристально смотрел на Анджело, а затем кивнул. Он сложил деньги и запихнул их в боковой карман пиджака.
— Я окажу тебе милость, — сказал он.
— Какую милость?
— Я даю тебе еще неделю, — объяснил Пуддж. — Этого тебе вполне хватит, чтобы собрать те триста долларов, которые ты мне задолжал. Потом мы зайдем за ними.
— И еще. Лайза уйдет вместе со своими шмотками, и прямо сейчас, — добавил Анджело. — Будешь рыпаться — я об этом узнаю и навещу тебя гораздо раньше.
Он посмотрел на Ральфа, которого била неудержимая дрожь.
— Не будь дураком, — сказал он, — и выбери жизнь.
Когда они вышли из вонючей комнаты наркодилера,
Пуддж повернулся к своему другу и партнеру.
— Я не знаю, что там произошло, в задней комнате, — начал он, — но она потратит деньги совсем не так, как ты думаешь.
— Я всего лишь дал девчонке шанс, — ответил Анджело, — а уж как она им воспользуется — ее проблемы.
— Иногда мне становится интересно: достаточно ли ты крут для нашего бизнеса, — продолжал Пуддж. — И еще интересно, если ты настолько чертовски крут, то тебе хоть сколько — нибудь важно мое мнение? Вот о чем я иногда думаю.
Я глубоко вздохнул и улыбнулся Мэри. Рассказывая мне свои истории про молодые годы Анджело, она почти все время смотрела в его сторону, иногда кладя руку на покрывало умирающего. Это выглядело так, будто он говорил со мной ее голосом. Она была его святым вестником и с удовольствием играла эту роль.
— Вы не хотите немного перекусить? — спросил я. — Или, может быть, просто прогуляться. Было бы приятно ненадолго выйти из комнаты..
— Не знаю, насколько это будет разумно, — ответила Мэри, сверкнув глазами. — Анджело всегда говорил, что вы любите незнакомую пишу.
— Ну, для него незнакомая пища — это любое блюдо, не политое красным соусом, — заметил я.
— Он как — то сказал мне, что если кто — нибудь и попробует его отравить, то сам умрет, отведав что — нибудь из любимых блюд Анджело, — сказала Мэри. Она встала, взяла, наклонившись, свое пальто с изножья кровати и небрежно накинула его на плечи.
Я прижал руку к сердцу.
— Обещаю вам, — сказал я, — что еда будет простой. Ничего более экзотического, чем бургеры и кофе. В это время, скорее всего, могут работать только заведения такого рода.
— Звучит достаточно безопасно. — Мэри быстро взглянула на Анджело, глаза и мысли которого оставались закрытыми для окружающего мира, и вывела меня из комнаты.
Пока мы шли с нею рядом — сначала вниз, к выходу, по больничным коридорам, а потом по манхэттенским улицам, — я рассказывал Мэри о незыблемых вкусовых предпочтениях Анджело и его команды. Я считал, что гангстеры любят в первую очередь блюда тех стран, откуда родом они сами. В случае с Анджело это была Италия. Остальная «гангстерская кухня» складывалась в категории, которых не найдешь ни в одной поваренной книге. Так, в тридцатых годах появилась мода на китайские блюда, вернее, даже не мода, а целый ритуал — это когда итальянские банды стали налаживать отношения с триадами. В годы моего детства каждый вечер в пятницу я ел в обществе Анджело, сидя за черным столом в задней комнате его бара в центре города, доставляемую нам на дом в фирменных белых коробках китайскую еду.
«Это американская традиция — заказывать еду у желтозадых вечером в пятницу, — говорил мне Пуддж, которого можно было бы назвать гангстерским эквивалентом Джулии Чайлд. — Так поступают все, вот и мы тоже».
Отношение к кухням других стран являлось частью проблемы национальных отношений в целом. Французская кухня почти полностью исключалась. «Они редко моются. Ну разве можно есть то, что готовят такие люди?» — объяснял Пуддж. Любые восточноевропейские блюда вообще не котировались. «Подумай сам, — говаривал тот же Пуддж, — если они не могут сами себя прокормить, то чем они смогут накормить меня?» Еврейская кухня была гораздо более приемлема, тем более что большинство подельников Анджело и Пудджа были евреями. «Ты никогда не ошибешься, если выберешь рогалики и немного сливочного сыра, — утверждал Пуддж. — Вместе с кофе это идет просто замечательно». К африканской кухне гангстеры относились также спокойно, как и к ведению дел с афроамериканцами. «По правде сказать, как бы они хорошо ни готовили, это могут есть только молодые, — рассуждал Пуддж. — А как состаришься, эта еда воспринимается в желудке все равно как камень. Именно по этой причине большинство черных гангстеров не доживают до старости — не пули их губят, а заворот кишок».
Подстилка была расстелена в тени большого дуба, покрытого листвой. День был ветреный, но солнце припекало, поэтому особо холодно не было. Изабелла подняла крышку большой плетеной корзины и стала аккуратно извлекать ее содержимое. Напротив нее, опираясь на локти, полулежал Анджело с безмятежным выражением на лице. Она поймала его взгляд и ответила на него улыбкой.
— Я сделала жареные перцы и бутерброды с сыром, — сказала она, — а моя тетя приготовила для тебя свой оливковый салат. Она говорит, что его можно есть всю жизнь.
— Она хочет, чтобы я растолстел, — заметил Анджело, глядя, как Изабелла осторожно раскладывает на подстилке еду, тарелки и столовые приборы. — Она говорит, что из упитанных мужчин получаются лучшие мужья.
Изабелла положила два толстых сандвича на тарелку Анджело и отвернулась от яркого луча солнца.
— Из тебя и так выйдет хороший муж, — улыбнулась она, — и неважно, сколько ты весишь.
Когда Анджело заговорил, его голос был тих и серьезен. Он наклонился вперед и взял руку Изабеллы в свою.
— А то, чем я занимаюсь, важно? — спросил он.
Несколько мгновений Изабелла смотрела на него, ее улыбка разгладилась, а затем она кивнула.
— Я знаю только то, что я вижу перед собой, Анджело, — сказала она. — Я вижу хорошего парня, который иногда грустит сильнее, чем надо бы.
— Когда я с тобой, мне никогда не грустно, — ответил Анджело. — Эти несколько месяцев были у меня самыми счастливыми. Вот только не так — то легко мне показать или рассказать тебе, что я чувствую.
— Почему? — Изабелла сидела напротив него, всего в нескольких дюймах, ветер играл ее длинной белой юбкой и забрасывал ее густые волосы на лицо.
— Я вижу тебя, твоего отца, всю твою семью. — Анджело смотрел не на девушку, а куда — то в глубь Центрального парка. — Как вы просто смеетесь, обнимаетесь, целуетесь, даже плачете. Я бы тоже так хотел, но я знаю, что никогда так не смогу. И я боюсь, что тебе этого будет не хватать.
— Для меня ты всегда будешь тем симпатичным мальчиком под дождем, который угостил меня персиками. Это тот Анджело, который тронул мое сердце, и я не хочу, чтобы ты был кем — то другим.
— И ты будешь думать так же, даже если узнаешь больше обо мне? — Анджело находился так близко от Изабеллы, что чувствовал запах ее кожи.
Она заглянула глубоко в его глаза и улыбнулась, как маленькая девочка.
— Ничто не заставит меня думать по — другому, даже если ты съешь весь тетушкин салат и растолстеешь.
Анджело улыбнулся и коротко засмеялся.
— Тогда давай будем есть, — сказал он.
Садящееся солнце ласково грело их своими лучами.
Ида Гусыня стояла спиной к Анджело и Пудджу, одной ногой упираясь в чурбак и держа в правой руке топор. Опускавшееся за горы солнце заливало и лесистую долину внизу, и домик Иды наверху своими последними лучами. Анджело и Пуддж несли каждый по бутылке пива в одной руке и по бутылке шотландского виски — в другой. Свой седан они оставили под горой и пешком поднялись по крутому склону до домика Иды. Был уже почти конец субботнего дня, дорога в Роско заняла много времени. Анджело наслаждался красотой и безмятежностью окружающей природы с той же силой, с какой предавался ощущению свободы, сидя за рулем. Пуддж большую часть поездки проспал, он больше любил ходить по бетонным тротуарам, чем путешествовать по пыльным дорогам. С тех пор как Ида шесть месяцев назад переехала в сельскую местность, они навещали ее три раза и каждый раз заставали ее такой счастливой и безмятежной, какой раньше никогда не видели.
— Не понимаю, — сказал Пуддж Анджело, глядя на проносящиеся мимо деревья. — Я думал, у Иды чердак съедет от такой жизни в лесах. Да здесь нужно ждать, когда дождь пройдет, чтоб было о чем потом поговорить.
— А мне здесь нравится, — ответил Анджело. — Здесь тихо.
— На кладбищах тоже тихо, — возразил Пуддж. — А я не хочу лежать ни на каком кладбище, по крайней мере в ближайшее время.
Когда Анджело и Пуддж подошли поближе, Ида Гусыня закурила сигарету. Она запрокинула голову и выпустила дым в чистое небо.
— Мальчики, охотники из вас получились бы просто никудышные. — Ида обернулась и посмотрела в их сторону. — Если, конечно, вы не нарочно старались, чтобы вас видели и слышали за десять миль.
— Мы могли бы и подползти, — ответил Пуддж, — да боялись пиво разлить.
Ида растоптала сигарету носком изношенного ботинка и пошла вверх по склону в сторону домика.
— У меня там тушится говядина, — похвасталась она, — и сосед дал мне свежего кукурузного хлеба. А с тем пивом, которое вы привезли, получится вполне приличный обед.
— А мне все равно, что у тебя есть, а чего нет, — сказал Пуддж, топая следом за Идой. — Я так устал и проголодался, что сожру и скунса.
Анджело слегка задержался позади, наслаждаясь свежим воздухом и красивым — как с открытки — пейзажем. Хотя он очень соскучился по обществу Иды и по ее мудрым советам, он оценил ее стремление к покою и был рад, что она нашла его здесь, далеко — далеко от опасностей и суматохи гангстерской жизни. Он думал, продержится ли он в бизнесе достаточно долго, чтобы начать искать и найти свой собственный спокойный уголок.
Они набросились на еду с чисто крестьянским аппетитом — каждый расправился с большой миской тушеного мяса и с полудюжиной ломтей кукурузного хлеба, обильно намазанных маслом. Ели молча, не стесняясь друг друга, полностью отдавшись процессу. Пуддж залил в себя вторую кружку пива, а Ида сунула в рот новую сигарету, когда Анджело произнес свои первые с тех пор, как они сели за маленький стол, слова.
— Я думаю жениться, — объявил он.
Пуддж и Ида посмотрели друг на друга, а потом на Анджело.
— У тебя кто — то есть или это мысли вслух? — спросила Ида.
— Ее зовут Изабелла, — сказал Анджело.
— Дочь того мясника, мимо которого ты каждый день ходишь с работы? — недоверчиво спросил Пуддж.
— Да.
— Ты ее любишь или только думаешь, что любишь? — спросила Ида.
— Все серьезно, — успокоил их обоих Анджело, — было бы понарошку, я и говорить бы об этом не стал.
— Плохо, — заметил на это Пуддж. — А она насчет тебя как думает? Так же?
— Ну, она мало об этом говорит, — признался Анджело, — но я все вижу по ее лицу.
— Еще хуже. — Пуддж налил себе очередную кружку пива.
— И чем ты, по ее мнению, занимаешься? — спросила Ида.
— Я сказал ей, что работаю у одного бизнесмена в центре, но она если и поверила, то ненадолго — она слишком умна для этого. К тому же если она станет моей женой, она должна будет узнать правду.
— Не должна она ничего узнать, — успокоила его Ида, — по крайней мере, не от тебя. Если она так умна, как ты говоришь, она сама все узнает. Если уже этого не сделала.
— А ты уверен, что хочешь жениться? Не рановато? — спросил Пуддж.
— Я не как ты, Пуддж, — сказал Анджело тихим голосом. К пиву он так и не притронулся. — Я не могу скакать от женщины к женщине и забывать их через минуту. Хотел бы, но не могу. Если бы я так мог, мне было бы гораздо легче жить, но так уж я устроен.
— Однажды я чуть не вышла замуж, — сказала Ида и слегка улыбнулась, вспоминая. — Я тогда совсем молодая была, это было задолго до того, как я влилась в рэкет. Мы обменялись кольцами и даже стали присматривать местечки, где могли бы поселиться.
— Ты его любила? — спросил Анджело.
— Я была достаточно молодой, чтобы так думать, и достаточно взрослой, чтобы кое — что соображать.
— Значит, ты его послала? — задал вопрос Пуддж,
отставив в сторону свою пустую кружку и хватая кружку Анджело.
— Нет, не я его, а он меня, — покачала головой Ида. — Он бросил меня, причем совсем не так, как я это себе представляла. Просто пошел и женился на другой. И ушел из моей жизни так же быстро, как и вошел в нее.
— А потом ты его видела? — спросил Пуддж.
— Было разок. Несколько лет уже прошло, и он случайно заглянул в кафе, — ответила Ида. — Его брак к тому времени распался. Он, конечно, изменился, я тоже, но мы друг друга узнали. Мы ничего друг другу не стали говорить, он заказал выпивку и ушел. Я думаю, так все и должно было быть.
— Ну как тебе история? — спросил Пуддж у Анджело. — Ты воодушевился?
— Я не знаю, что ей сказать, — протянул Анджело, его глаза медленно перемещались с Пудджа на Иду. — Я никогда никому не признавался в любви. Немногие люди, которых я действительно люблю, знают об этом и без всяких моих слов.
— Это срабатывает только с людьми вроде нас, — объяснила ему Ида, — а юная девушка должна услышать эти слова, даже если ей очень хочется поверить в намерения мужчины.
— Если все действительно так скверно, — сказал Пуддж, — то не бойся, это на самом деле очень легко. Даже для людей вроде тебя, которые болтать не любят.
— Повезло девочке, — сказал Ида, подняв стакан виски за Анджело, в ее голосе была легкая печаль.
Анджело откинулся в кресле и кивнул:
— Я надеюсь, что всегда будет так.
Эти трое оставались вместе, пока пиво не закончилось и не опустели бутылки с виски. Когда они распрощались, в небе уже висела ясная луна. Ида осталась на крыльце, а Анджело и Пуддж пошли вниз по склону к машине и уехали из лесной тишины — обратно к опасностям ночного Нью — Йорка.
Устроившись на круглом табурете, Мэри смотрела, как пожилой человек за прилавком записывает ее заказ.
— Неплохо, — сказала она и улыбнулась.
Я положил меню обратно — между бутылочкой кетчупа и подставкой с салфетками.
— Не ждите слишком многого, — возразил я. — Я сюда с детства хожу, и еда здесь даже тогда была довольно паршивая.
— Нет, я имела в виду — поесть вместе, — ответила Мэри, — мне всегда хотелось сходить куда — нибудь вместе с вами, но я все никак не могла ничего придумать. Жаль только, что все случилось при таких грустных обстоятельствах.
— А почему именно со мной? — Я смотрел, как продавец передвинул по стойке в нашу сторону два больших стакана колы со льдом.
— Анджело так часто говорил о вас, — сказала она, срывая белую обертку со своей соломинки, — что я захотела лично узнать, что вы за человек.
— Я вас разочаровал?
— Нет, — ответила она, мило улыбнувшись. — Ноу вас еще полно времени.
— И что он про меня рассказывал? — спросил я.
— Только самую общую информацию. Конкретика — не самая сильная сторона Анджело. Но я знаю, что вы женаты и у вас двое детей. Я знаю, что у вас собственный бизнес. А еще я знаю, что вы очень плохой актер, — сказав это, она рассмеялась.
— Не могу поверить, что он вам это рассказывал, — сказал я, покачав головой, — я не могу поверить, что он это помнит — все было так давно.
— Слоны знамениты своей памятью, но по сравнению с памятью Анджело это ничто. — Мэри убрала руки с прилавка, и старик поставил перед нами две тарелки с чизбургерами.
— Мне тогда было примерно шестнадцать, — сказал я, взяв кетчуп. — Летом я подрабатывал, скопил немного
денег и записался в актерский класс в студии «Эйч — Бир» в Вилледж. Просто из любопытства — посмотреть, получится у меня что — нибудь или нет.
— И как?
— Я тогда надеялся, — начал я, — что со временем получу роль в пьесе в каком — нибудь вне — внебродвейском театре, и пришел в такой восторг, что позвал Анджело и Пудджа прийти на меня посмотреть.
Мэри положила свой чизбургер на поднос и прижала салфетку ко рту, пытаясь скрыть смех.
— И что же сказали эти маститые критики? — спросила она.
— Пуддж заявил, что если он найдет автора и режиссера и пристрелит, то всем станет только лучше, — ответил я. — И еще он сказал, что для меня будет лучше, если я попробую какую — нибудь другую работу.
— А Анджело? — Мэри уже открыто смеялась, нисколько не стесняясь этого. — Что сказал он?
— Он сказал, что Ли Дж. Кобб и Джордж К. Скотт были великими актерами, — вспомнив этот момент, я улыбнулся, — и что у них были две вещи, которых нет у меня, — талант и средний инициал между именем и фамилией. А потом он надел шляпу, вышел из театра, и больше мы об этом не говорили.
— И после этого случая вы бросили свои театральные занятия? — спросила Мэри, накрыв мою руку своей.
— Я подумал об этом и пришел к выводу, что Анджело был прав, по крайней мере на пятьдесят процентов. Придумать себе инициал я мог всегда, а вот таланта у меня никогда не было.
— Вы счастливы, что ваша жизнь сложилась именно так, а не иначе? — спросила Мэри.
— У меня двое замечательных детей и доходный бизнес, — сказал я, — у меня есть жена, когда я говорю, она меня слушает, а мой пес мне всегда радуется.
— То есть это все, что вы хотите от жизни? — Ее яркие глаза сияли, как фонари, прямо мне в лицо. Я чувствовал, что она знала, что чувствую я, и могла прочесть любую мысль, что промелькнет в моем мозгу.
— То, чего хочешь от жизни, и то, что получаешь от нее, — две разные вещи, — сказал я. — Анджело первым подтвердил бы вам это. Есть то, с чем ты заканчиваешь какой — то этап жизни, есть то, что ты планируешь на следующий. И к тому времени, как это случится, уже слишком поздно, чтобы сделать что — нибудь еще.
— А что бы вы хотели прожить заново? — спросила
она.
— Последние двадцать лет, — ответил я.
