Это было бурное время.

Двадцатичетырехлетний биржевой маклер Хуан Терри Трипп бросил работу и вместе со своим другом Джоном Хэмблтоном создал службу воздушного такси, получившую название «Пан — Американ уорлд эруэйз». В Сан — Франциско открылся первый в стране супермаркет, а Фрэнк К. Марс, кондитер из Миннесоты, заработал за неполный год 72 800 долларов на продаже нового шоколадного батончика, который он назвал «Млечный Путь». Вышел в свет первый выпуск «Тайм», на дороги выехало более тринадцати миллионов автомобилей. В Европе Адольф Гитлер и Бенито Муссолини начали свой прорыв к власти. В США рабочие и служащие стали отдавать изрядную долю своих доходов правительству в виде федерального подоходного налога; пример нации подал Джон Д. Рокфеллер — младший, выплативший 7,4 миллиона долларов.

А в Нью — Йорке гангстеры становились все богаче.

Это был период потрясений и быстрого роста бизнеса, причем все происходившее работало на руку гангстерам. Ни один закон не принес им больше возможностей для личной выгоды, чем постановление, называвшееся сначала «сухим законом», а потом получившее нейтральное название «акта Уолстеда», согласно которому продажа алкогольных напитков на всей территории Соединенных Штатов становилась преступлением. Закон, утвержденный 20 октября 1920 года, сыграл роль повивальной бабки, способствовавшей рождению организованной преступности двадцатого столетия. Он открыл перед предприимчивыми гангстерами широчайшие возможности для доставки спиртного, его распределения, а также устройства ночных клубов, служивших исключительно стремлению добропорядочных граждан выпить на никель пива.

Как только обнаруживалась возможность сделать деньги, гангстеры первыми использовали ее.

Когда в 1919 году двадцать шесть городов сотрясли расовые волнения, после которых чернокожие жители городов оказались еще сильнее зажаты в тисках бедности, Ангус Маккуин и ему подобные сумели воспользоваться и этим. Они утроили количество букмекерских заведений в беднейших районах; там принимали ставки даже по одному пенни на все, что только может случиться. Вскоре доходы банд с «играющих ниггеров» перевалили за десять тысяч долларов в неделю.

Чудовищный по бесстыдству фальсификации судебный процесс над Николо Сакко и Бартоломео Ванцетти, казненных за ограбление и убийство двоих служащих обувной фабрики, везших зарплату рабочим, — преступления, к которым они были нисколько не причастны, убедил итальянских иммигрантов в том, что им на новой родине бессмысленно надеяться на правосудие. А это намного облегчило работу в их среде вербовщиков из числа гангстеров — соплеменников. Иммигранты стремились работать, но в стране уже было три с половиной миллиона безработных американцев, ежегодно разорялось двадцать тысяч предприятий, и можно было смело утверждать, что в дальнейшем эти цифры будут только увеличиваться. Гангстеры снова быстрее всех разобрались в обстановке и увидели новые перспективы обогащения: они предлагали безработным свободные от налогообложения (и весьма приличные) деньги за то, что те убивали и грабили по их приказам.

В 1922 году нью — йоркская «Дэйли миррор», наряду с новорожденной нью — йоркской «Дэйли ньюс» и другими таблоидами, начала публикации подробных повествований об известных бандюгах, делая из них настоящих знаменитостей и создавая в общественном мнении романтический и привлекательный образ гангстера.

«Я не могу даже придумать, какое еще время в истории лучше подошло бы для того, чтобы мы могли развернуться так, как нам это удалось, — сказал мне однажды Пуддж. — Все выглядело так, будто люди мечтали, чтобы мы пришли, расположились поудобнее и подчинили все себе. Куда ни кинь, все работало на нас. „Сухой закон“, депрессия, неприятности в Европе… Поминутно случалось что — то паршивое, а мы находили все новые и новые способы извлечения денег из страданий. Мы ложились спать бедными, а просыпались богатыми. В те времена никто не мог ни в чем обогнать нашего брата, бандита».

Анджело Вестьери и Пуддж Николз шли плечом к плечу по Вест — Сайд — стрит и жевали сандвичи с ростбифом.

— Может быть, сначала зайдем куда — нибудь выпить кофе? — спросил Пуддж. — Времени хватит.

Анджело отрицательно покачал головой:

— Давай сначала закончим.

Семнадцатилетний Анджело за время работы на Ангуса Маккуина превратился в высокого угловатого юношу. На его смуглом лице с выдающимися скулами прежде всего привлекали внимание горящие темным пламенем глаза. Густые волосы он тщательно зачесывал назад, но на лоб всегда свисали два одинаковых завитка. Он редко улыбался и прятал свой взрывной характер за отработанной маской безразличия. Чтобы скрыть излишне стройную фигуру, он носил рубашки и свитеры на пару размеров больше, чем нужно. Это действительно делало его крупнее, но в то же время придавало ему немного неопрятный вид.

У Пудцжа, которому уже перевалило за двадцать, лицо все еще выглядело полудетским. Он всегда был готов и улыбнуться, и вспылить. Правда, веснушки, покрывавшие его лицо, теперь сменились быстро растущей жесткой щетиной. Он имел могучий торс и руки, достойные Попая, и по заслугам носил звание звезды армрестлинга. Ему нравилось носить толстые свитера или тонкие футболки — в зависимости от погоды, — и он редко надевал головные уборы, предпочитая давать ветру возможность играть его вьющимися белокурыми волосами. Он шел уверенной целеустремленной походкой уличного головореза — выпятив грудь и слегка согнув руки в локтях.

— Что ты знаешь об этом парне? — спросил Анджело, положив в рот последний кусок сандвича.

— Только то, что сказал Ангус, — ответил Пуддж. — Ну и кое — что удалось узнать на улице. Его зовут Гэвин Рэйни, но он откликается на Гэппера, по крайней мере на пирсе, который держит. И еще говорят, что он страшен, как смертный грех, и такой же буйный.

— Я уже слышал это имя, — сказал Анджело. — У него небольшая команда барахольщиков.

— Во — во, — согласился Пуддж. — Барахольщики и есть. Трясут поставщиков, грабят по мелочи, имеют долю с уличных разносчиков и все такое.

— Но вломиться в наш клуб — это уже не мелочь, — заметил Анджело.

— Чтобы решиться на налет на бар солидного хозяина, нужно рассчитывать на хороший улов, — сказал Пуддж. Он перешел через улицу и потащил с собой Анджело, не обращая особого внимания на приближающиеся машины.

— С чем же они ушли?

— Пять сотен наличными, несколько пальто и пиджаков, — сказал Пуддж и, словно недоумевая, пожал плечами. — Да еще прихватили кое — что из бара. Я думаю, что им больше хотелось подгадить Ангусу, чем тряхнуть заведение.

— Единственный недавно открытый клуб — всего три недели назад, — задумчиво произнес Анджело. — Еще не успел раскрутиться.

— Может, потому этот дурак и выбрал его. Наскочил, рассчитывая прихватить хоть что — то, и надеется, что мы не обратим на это внимания.

Анджело резко остановился и повернулся к Пудджу.

— Зря он на это надеется, — сказал Анджело.

Через час у тротуара остановился темный «Форд», за рулем которого сидел Слайдер Маккензи. Он посмотрел на Анджело и Пудцжа, надел шляпу — федору и вышел из автомобиля.

— Где ты был? Ездил в Джерси за мясом для бифштексов? — спросил Пуддж, раздраженный долгим ожиданием.

— Пробки, — односложно ответил Маккензи.

Тимоти «Слайдеру» Маккензи было около тридцати лет. Он хорошо одевался, отличался хорошими манерами и был безоглядно предан Ангусу Маккуину. Он никогда не разговаривал без крайней необходимости; можно было подумать, что для него ворочать языком — самая тяжкая работа на свете. Он был рядом с Маккуином еще с давних, «гоферовских» дней и, начав с уличного разносчика, достиг за неполные десять лет положения телохранителя и шофера. Он также являлся главным «бойцом» банды и, одинаково ловко владея дубинкой, кастетом и пистолетом, мог без шума убрать любого.

— Ты думаешь, он там один? — спросил Пуддж.

— Он пьет по — черному, — объяснил Спайдер. — Я думаю, что он сейчас просто дрыхнет.

Анджело направился к дому, стоявшему на противоположной стороне улицы.

— Неважно, один он там или с кодлой. В любом случае надо идти.

Пуддж смотрел вслед удалявшемуся Анджело. За годы, прошедшие с тех пор, как Ида Гусыня насильно создала их союз, они стали неразделимы. Все это время Анджело воспринимал и усваивал уроки своих учителей, готовивших его к гангстерской жизни. Он уже обладал многими качествами, необходимыми для успеха, — был бесстрашен, никогда не уклонялся от поручений и был готов к сбою, который может произойти даже в самом продуманном плане. Схваток он тоже не избегал, хотя всегда мог отказаться от излишнего насилия. Анджело обладал прирожденной способностью превращать противника в друга либо вовремя сказанной фразой, либо предложением справедливой доли из нового дела. Именно эта черта, более чем прочие его свойства, помогла ему прожить дольше, чем большинству гангстеров. Пуддж всегда считал, что чем раньше нажмешь на спусковой крючок, тем лучше. Но Анджело в конце концов понял, что это неправильно. Выживание гангстера зависело не от того, насколько энергично он уничтожал врагов, а от того, насколько успешно он создавал союзы. Способность добиваться делового процветания обеспечивала в конечном счете успех гангстера. В этом отношении Анджело Вестьери не требовались ничьи уроки.

Гэвин Рэйни сидел, выпрямившись, на жестком стуле с деревянной спинкой и ждал смерти.

Он был высоким мужчиной; длинные пряди волос падали на веснушчатое лицо. Его лоб был покрыт густым по — том, стекавшим в глаза. Выглядел он на десять, если не на двадцать лет моложе, чем представляли его себе Анджело и Пуддж, и его облик и поведение никак не соответствовали уличной репутации. Вся бравада слетела с него, как только он увидел троих мужчин, вошедших в подъезд плохонького многоквартирного дома, где не было даже горячей воды. Без единого слова Спайдер Маккензи схватил Рэйни обеими руками, протащил на два пролета вверх по лестнице и втолкнул в двухкомнатную квартиру.

— Вы же можете вытащить меня, — канючил Рэйни. — Всего — то делов — передать Маккуину, что я ему задолжал.

— Не так важно, что ты взял и как ты это сделал, — наставительно произнес Пуддж. — Важно, чтобы все знали, что тебе это просто так не сошло с рук.

Спайдер Маккензи вынул револьвер из внутреннего кармана пиджака, шагнул вперед и приставил дуло к виску Рэйни. Потом он взвел курок и вопросительно взглянул на Анджело и Пудджа, ожидая сигнала.

— Я отдам Маккуину половину моих еженедельных доходов, — сказал Рэйни. Пот стекал по его лицу уже не каплями, а струями. — Тогда никто не сможет подумать, что я его не уважаю.

— Сколько ты имеешь? — спросил Анджело.

— Около семи сотен в неделю. Это после дележки с ребятами.

— Если будешь приносить Маккуину семь штук в неделю, у тебя в голове не прибавится свинца, — сказал Анджело.

— Все? — спросил Рэйни, уставившись на Анджело. — Чтоб я остался без дохода!

— Парень вот — вот получит пулю в башку и все — таки торгуется. — Пуддж покачал головой. — Да ты нахал.

— Ангус велел убрать его, — напомнил Спайдер, ощутимо ткнув Гэппера пистолетом в висок, — а не делать партнером.

— С мертвого навару не получишь, — возразил Анд — жело. Он стоял в дальнем углу комнаты спиной к открытому окну, засунув руки в карманы брюк, и пристально рассматривал Гэппера. — Ну что?

Гэппер с трудом сглотнул и несколько раз моргнул, пытаясь стряхнуть едкий пот с век.

— Я же останусь на нулях, — пробормотал он и, скосив глаза на Маккензи, увидел, что тому не терпится нажать на спуск.

— На нулях, зато живой, — сказал Анджело.

— И не вздумай впредь трогать наши точки, — добавил Пуддж. — Барахольничай где — нибудь в других местах.

— Маккуину это не понравится, — сказал Спайдер, посмотрев по очереди на Анджело и Пудджа.

— Понравится, когда начнет поступать новый еженедельный взнос, — возразил Анджело.

— Ну так как же? — спросил Пуддж, взглянув на Рэйни. — Договорились? Или заказывать цветы для похорон?

Рэйни закрыл глаза и тяжело вздохнул. Его рубашка была покрыта пятнами проступившего пота, густые волосы прилипли ко лбу. Он открыл глаза и кивнул.

— Знаете, парни, вы просто грабители, — сказал он. — Я без обиды — просто хочу, чтобы вы это знали.

— Спасибо, — отозвался Анджело.

Ида Гусыня стояла за стойкой «Кафе Мэриленд». Она налила до краев в стакан виски и понюхала. Потом посмотрела на Анджело, который сидел напротив нее и расправлялся с большим толстым куском вишневого пирога.

— Хочешь, налью тебе кофе? — спросила она.

— Пожалуй, лучше молока, — ответил Анджело с набитым ртом.

Ида нырнула под прилавок и появилась, держа в одной руке бутылку с молоком и пустой стакан в другой. Вылив содержимое бутылки в стакан, она подвинула его Анджело.

— Все гангстеры, которых я знаю, поначалу пьют молоко, потому что оно им нравится, — сказала Ида и, улыбнувшись, указала на стакан. — А когда становятся старше, им приходится пить это, потому что у них нет выбора.

— Почему? — искренне удивился Анджело.

— Проблемы с желудком, — объяснила Ида. — Они обязательно возникают, потому что приходится годами держать все свои чувства при себе, никогда не показывать, что ты испытываешь на самом деле, и вести себя так, будто ты ничего не боишься. А на самом — то деле всем нам больше всего хочется удрать и спрятаться где — нибудь в тихом месте, пока стрельба не кончится.

— Ангус говорит, что всегда можно узнать гангстера, который отсидел в тюрьме, — сказал Анджело, — потому что он все, что ест и пьет, запивает молоком. Ублажает язву, заработанную во время отсидки.

— Это не самая здоровая профессия, что и говорить, — со смешком кивнула Ида. — Потому — то я и думаю, что для меня сейчас самое время завязать.

— И чем же ты будешь заниматься? — изумился Анджело. — Это место и эти люди — ты же знаешь это лучше всего на свете. И ты обо всех заботишься. Включая меня.

— К нашему бизнесу нужно иметь особое чутье, — объяснила Ида. — Нужно хорошо понимать, когда делать ставки, а когда выходить из игры. Так вот, для меня время выхода наступило.

— И что ты будешь делать? — спросил Анджело.

— Я заработала здесь много денег, — она окинула зал гордым хозяйским взглядом. — И сумела кое — что сэкономить. Сейчас далеко не худшее время для того, чтобы заставить эти деньги работать.

— Знаешь, у меня ведь нет даже портрета моей матери, — сказал Анджело. — Можно подумать, что ее никогда не было на свете. Жозефина… но она умерла, когда я был еще ребенком. Так что ты для меня больше мать, чем кто — либо другой.

Ида Гусыня посмотрела в свой стакан со скотчем и улыбнулась.

— Я могу оставаться ею и дальше, — отозвалась она почти шепотом. — Только это будет не здесь. Где — нибудь за городом, где можно вдохнуть воздуху и выдохнуть тоже воздух, а не дым.

— Ты уже и место выбрала? — спросил Анджело.

Ида подняла взгляд от стакана и кивнула.

— Роско, штат Нью — Йорк, — сказала она. — Около ста пятидесяти миль отсюда. Несколько лет назад умер мой дед и оставил мне маленький домик и пять акров рощи. Так что теперь мне нужно только купить автомобиль, кое — что из мебели и перевести оставшиеся деньги в местный банк.

— А что будет с кафе? — поинтересовался Анджело. — Ты продашь его или просто закроешь?

— Ничего подобного, — ответила Ида. — Я решила передать его тебе и Пудджу. Если поддерживать бизнес, оно будет приносить верных две сотни в неделю. Будете высылать мне полсотни, а остальное оставляйте себе.

— Но мы же не умеем управлять кафе, — возразил Анджело.

— Научитесь, — сказала Ида. — Или наймете кого — нибудь, кто понимает в этом. Тогда вам останется только следить, чтобы он не крал из кассы больше положенного.

— И когда ты собираешься уехать? — спросил он, глядя, как она взяла его пустую тарелку и стакан со следами молока и поставила в раковину.

— Примерно через месяц, — ответила она. — А может быть, и раньше. Вещей у меня немного, так что сборы будут недолгими. Ну, а с одним из трех человек, которые что — то значат для меня, я только что попрощалась.

— Я и не понял, что это было прощание, — сознался Анджело.

Ида Гусыня положила руку на лоб Анджело и посмотрела ему в глаза.

— Я старалась сделать для тебя все, что могла, — сказала она. — Я рассказала тебе почти все, что знаю о бизнесе, которым тебе предстоит заниматься, а если что и забыла, значит, это было не так уж важно. Отныне все за — висит от вас самих — от тебя и от Пудджа, так что постарайтесь ошибаться как можно меньше.

Анджело взял Иду за руку, повернул ее ладонью вверх и поцеловал, а потом поднялся, чтобы уйти.

— Спасибо, — негромко сказал он.

— За что? — спросила Ида, пожав плечами и печально улыбнувшись. — За то, что я помогла тебе превратиться в гангстера? Если ты действительно так умен, как я о тебе думаю, когда — нибудь ты возненавидишь меня за это.

— Такого никогда не будет, — отозвался Анджело, повернулся и вышел из кафе. Ида Гусыня проводила его взглядом и налила себе еще скотча.

Анджело сидел за маленьким кухонным столом, на котором стояла миска с чечевицей и сосисками и лежал толстый ломоть итальянского хлеба. Локтем он почти задевал жестяную флягу, доверху наполненную красным вином, которое делал живущий по соседству священник. Он поднял голову, когда в комнату вошел его отец, державший в правой руке потертый коричневый чемодан и на левой, согнутой в локте, тонкую синюю куртку. Паолино поставил чемодан на выщербленный дощатый пол.

— Я ухожу, — сказал он сыну. — Навсегда. Нет никакого смысла нам продолжать жить так, как мы живем.

— Это, наверно, в воздухе что — то, — сказал Анджело. — Все думают о том, как бы уехать из города.

— Это не шутка. Я ухожу и никогда не вернусь.

Анджело сделал большой глоток вина и кивнул.

— Ты хочешь, чтобы я отговорил тебя или уехал вместе с тобой? — спросил он.

— Ни то и ни другое, — ответил Паолино. — Ты больше не часть меня. Ты теперь принадлежишь им. Тем, кто так хорошо научил тебя ненавидеть.

— Они научили меня тому, что я должен был уметь, — сказал Анджело.

— Тебе не было нужды учиться воровать, — сказал Паолино, — или отбирать у других заработанные деньги, заставляя их отдавать то, чего у них и так нет. Ты теперь в одной компании с преступниками, и там отныне твое место.

— А где ты хотел бы видеть мое место, папа? — спросил Анджело, отодвигаясь вместе со стулом от стола. — Рядом с тобой?

— Когда — то это было самым большим моим желанием, — сказал Паолино. — Но оно погибло, как и все остальные мои мечты.

— И что же осталось, папа?

— Только то, что ты видишь перед собой, — ответил Паолино. — А это не то место, где следует находиться моему сыну, будь он гангстер или нет.

Паолино окинул своего сына грустным взглядом, поднял чемодан, повернулся и открыл дверь квартиры. Анджело поднялся из — за стола и, держа флягу с вином в руке, смотрел, как отец уходит из его жизни. Потом Анджело отошел в сторону и прислонился к откосу открытого кухонного окна. Его глаза пробежали по переулкам за домом, по залитым гудроном крышам, по бельевым веревкам, на которых висели свежестираные простыни. Он закрыл лицо рукой и почувствовал, как по пальцам побежали слезы, его тело напряглось от боли, которую он к тому времени так хорошо научился скрывать.

— Addio, папа, — прошептал Анджело. — Addio.