Той весной Клайда Бэрроу и Бонни Паркер изрешетили пулями, когда они ехали по грунтовой дороге в пятидесяти милях восточнее Шривпорта, в Луизиане, положив тем самым конец их двухлетней карьере вооруженных грабителей, в ходе которой наибольшая их добыча составила 3500 долларов. В том же году, только немного позже, Джон Диллинджер вышел из чикагского кинотеатра, обнимая за талию ту самую женщину, которая выдаст его агентам ФБР и станет виновницей его смерти. На его трупе нашли лишь немного наличных, что называется, на карманные расходы, лежавших в старом бумажнике. Еще чуть позже — летом — армия США передала старинный форт на острове Алькатрас в бухте Сан — Франциско Управлению тюрем, и через некоторое время судьи определили туда на жительство Аль Капоне, Джорджа Келли «Пулемета» и Роберта Страуда «Орнитолога». Всем троим гангстерам, занимавшим первые строки в списке врагов закона и порядка в стране, предстояло умереть через много лет — совершенно сломленными людьми.

Той весной двадцативосьмилетний Анджело Вестьери и Пуддж Николз, которому исполнился тридцать один год, возглавляли самую большую и самую прибыльную из организаций, составлявших преступный мир Нью — Йорка. Они стали знаменитостями, что приносило им не облагаемые налогом доходы, исчислявшиеся миллионами долларов, а также помогло занять два места из девяти в собрании преступных авторитетов, получившем название Национальной комиссии криминалитета. Созыву этой сходки они всеми силами содействовали тремя годами раньше. Они разделили власть в своей державе поровну между собой, доверяя только друг другу и не допуская никого другого в свои частные владения. Они избегали гласности и прилагали все силы, чтобы не попасть на страницы бульварных газет, опасаясь, что такая известность привлечет к ним совершенно излишнее внимание Министерства юстиции. Анджело изучал привычки индустриальных и финансовых магнатов и старался подражать их поведению. Он читал «Уолл — стрит джорнел» и «Нью — Йорк тайме». Он жадно глотал книги по методике деловых и банковских операций, а оставшееся время тратил на изучение биографий мировых лидеров. Пуддж любил работать с цифрами и обладал природным чутьем в области капиталовложений. Оба эти качества он использовал для того, чтобы все быстрее пополнять денежные хранилища банды. Эти гангстеры шагали в ногу со временем и решили управлять своим миром насилия при помощи непобедимого оружия, в котором страх использовался наряду с деньгами.

Искусству «отмывания» денег их учили банкиры и риелторы с Парк — авеню, которым в качестве вознаграждения дозволялось сколь угодно часто и совершенно бесплатно пользоваться услугами проституток из контролируемых бандой публичных домов. Благодаря этим урокам гангстеры быстро создали сложную и безукоризненно работавшую систему, в которой осуществлялось перемещение наличных, представлявших собой незаконные доходы от проституции, азартных игр и торговли контрабандным виски в священные убежища, коими являлись холдинги и недвижимость. «Мы не хотели, чтобы кто — нибудь знал, сколько мы имели и сколько присваивали, — однажды сказал мне Пуддж. — Такие знания пробуждают в людях ревность, а в нашей работе она почти наверняка заканчивается выстрелом. И потому мы следили за тем, как шли дела в финансовом мире, помогали тому или иному банкиру, испытывавшему серьезные финансовые трудности, получали за это часть его банка и складывали в сейфы запечатанную документацию. А в крупнейших из наших холдингов мы фигурировали под псевдонимами. И затем, примерно раз в полтора года, мы перемещали все свои до — кументы в другое место, меняли псевдонимы и так далее. Если бы кто — нибудь все же добрался до наших бумаг, ему потребовались бы месяцы, если не годы, чтобы проследить с начала до конца тот путь, который проделал всего один, любой, из наших бесчисленных долларов. Мы взяли в свои руки управление городом, и никто этого даже не заметил».

Только в личной жизни, как и было с самого начала, Анджело и Пуддж проявляли себя совершенно по — разному. У Пудджа сама мысль о браке вызывала неприкрытое отвращение, но зато он испытывал жадное влечение к женщинам. Свои желания он мог удовлетворять беспрепятственно, ведь к его услугам всегда была любая из четырехсот с лишним «девушек по вызову», работавших на его команду. Он жил в роскошном номере на верхнем этаже отеля «Мэдисон» на Западной 47-й улице и имел множество запасных костюмов и рубашек, бережно хранившихся в отдельных платяных шкафах полудюжины публичных домов в самых разных частях города. Это не только позволяло ему без забот проводить ночи где ему вздумается, но и не давало никому возможности отследить распорядок его жизни.

«Мы оба были одиночками, — не раз говорил мне Пуддж. — Нос одиночеством мы справлялись совершенно по — разному. После войны с Веллсом я научился быть несколько осторожнее. Я сам управлял своим автомобилем и никогда не парковал его на одном и том же месте два раза подряд. И никогда не позволял женщине, независимо от того, насколько она мне нравилась, проводить со мной всю ночь. Меня однажды чуть не пристрелили, когда я валялся в кровати с девкой, и я не собирался допустить повторения такой неприятности. Если на деловой встрече мне предлагали выпить, я не прикасался к напитку, пока не был уверен, что с того же подноса взяли стаканы еще несколько человек. Это вроде бы мелочи, но человеку, управляющему рэкетом, они помогают сохранить жизнь. Если ты можешь вести такой образ жизни и не спятить, значит, у тебя есть немало шансов надолго остаться в своем бизнесе».

Анджело одиноко жил в принадлежавшей некогда Иде старой квартире у железной дороги, прямо над «Кафе Мэриленд». Стены каждой комнаты были завешаны оправленными в рамки фотографиями, сохранявшими живой облик тех немногих людей, которых он любил. Столовая принадлежала Ангусу, по большей части в котелке и роскошном смокинге, картинно прогуливающемуся по улицам Вест — Сайда, которыми он так долго правил. Гостиная была полностью посвящена Иде, взиравшей со своего привычного места за стойкой «Кафе» в полном расцвете своей редкой красоты. В маленьком кабинете Анджело, находившемся в глубине квартиры, вдоль стен выстроились шкафы с бухгалтерскими книгами, скоросшивателями и папками с деловыми бумагами, но главным в этой комнате было множество портретов улыбающегося Пудджа, который никогда не упускал случая обернуться к фотокамере, как только она оказывалась поблизости.

А в спальне Анджело держал фотографии Изабеллы.

Перед тем как войти туда, он каждый раз немного медлил — утрата Изабеллы до сих пор лежала тяжким бременем на его сердце. В квартире не бывал никто, кроме Пудджа, но и ему не дозволялось заходить в спальню. Как правило, по ночам компанию Анджело составлял только Гровер, питбуль, которого Пуддж спас, когда они расправились с Джеком Веллсом. Анджело и Гровер одинаково ценили молчание. Они обедали вместе, слушая музыку, доносившуюся из расположенного внизу бара сквозь трещины в дощатом полу. Анджело страдал от бессонницы и очень редко спал по ночам. Вместо сна он гулял по темным переулкам неподалеку от «Кафе», и Гровер, чья шкура была покрыта множеством старых шрамов, покорно трусил рядом с ним. Если Анджело все же решал отдохнуть, он устраивался в кожаном кресле — качалке у окна спальни с книгой в руках, устремив взгляд никак не желавших смы — каться сном глаз на улицу, положив на колени оправленную в рамку свадебную фотографию, а Гровер сворачивался возле его ног.

«Он был самым могущественным гангстером в городе, — рассказывал мне Пуддж. — И, несомненно, самым печальным. Что поразительно — я завидовал ему, даже ревновал. Я никогда не знал, что такое быть в кого — то влюбленным. А в жизни Анджело такое было. Да, это продолжалось недолго, и все же это больше, чем достается большинству людей. И те обстоятельства, при которых он лишился Изабеллы, сделали то, что было между ними, еще выше и крепче. Но он никогда не желал говорить об этом. Ему требовалась лишь возможность вечно тосковать по ней. Он знал, что это было тем единственным, чего никто не сможет его лишить. Он никогда не говорил о своей жене, даже не упоминал ее имени, держа все, что было с нею связано, глубоко в себе. Я думаю, что все ночи, которые он проводил в своей комнате один, если не считать той сумасшедшей собаки, которую мы подобрали, он считал проведенными с Изабеллой. Так она оставалась жива, по крайней мере, в его мыслях. Кто знает? Может быть, он и сам не выжил бы без этого».

Анджело опустился на колени перед мраморной надгробной плитой, опираясь теплыми ладонями о камень с выгравированной надписью. Стояло раннее воскресное утро, и солнце только начало согревать своими лучами обширное кладбище, раскинувшееся на вершине холма. Он выехал из города еще затемно и совершил полуторачасовую поездку с одной лишь остановкой — чтобы купить два букета свежесрезанных цветов в круглосуточном магазине. Могила Изабеллы находилась подле большой плакучей ивы, раскидистые ветви которой с одинаковым успехом защищали ее и от солнца, и от дождя. Анджело убрал засохшие цветы и смел пожухлые листья, насыпавшиеся на могилу. Кроме него, на кладбище не было ни одной живой души, и царившую здесь тишину нарушал только неумолчный свист ветра.

Он нежно погладил обеими руками камень и сел на пятки, не думая о том, что может испачкать пальто влажной землей. Свежие цветы он поставил в две вазы перед могилой. Потом сложил руки на груди и склонил голову, но это не было молитвой. Анджело никогда не молился, предпочитая не верить в бога, который оказался настолько жесток, что позволил смерти унести его молодую жену и неродившегося ребенка. Потом он запрокинул голову, подняв лицо к небу, почувствовал тепло от безмолвного присутствия Изабеллы и позволил себе редкую роскошь — улыбку.

Анджело наклонился вперед и, закрыв глаза, поцеловал два имени, высеченных на граните. Первое принадлежало его жене, Изабелле Конфорти Вестьери. Второе — его сыну, Карло Вестьери, которого ему не суждено было увидеть. Потом он сунул руку в карман и извлек большой, круглый персик, очень похожий на тот, которым он угостил Изабеллу при первом знакомстве. Персик он положил в центре надгробного камня, между цветочными вазами.

Потом он вновь склонил голову и поднялся во весь рост. Повернулся и неторопливо пошел к выходу с кладбища, туда, где у подножья холма стоял его автомобиль.

Он был молодым человеком, насильно лишенным любви, к которой ему никогда больше не будет дано прикоснуться.

Он был богачом, ворочавшим миллионами долларов — их немерено было в этой стране, которая, казалось, изо всех сил стремилась избавиться от них, отдав их тем, кто хотел их забрать.

Он был обладателем реальной власти и управлял жизнями и судьбами тысяч людей, большинство из которых никогда не видел и не увидит.

Он был врагом, которого следовало бояться, и другом, который никогда не станет предателем.

Он был проницательным бизнесменом, увидевшим будущие возможности за годы до того, как они начали воплощаться в реальность.

Он был бессердечным убийцей, готовым без малейшего колебания устранить любого врага, который мог бы представлять хоть малейшую угрозу его империи.

Он был Анджело Вестьери.

Гангстером.