Анджело и Пуддж ждали в темной проходной каморке с задней стороны склада. Они оба все еще дрожали после долгой поездки через весь город: порывы холодного ветра, налетавшие с того берега реки, без труда пронизывали их толстые зимние пальто. Свой автомобиль они оставили у края пирса, решив, что безлюдье пустынных улиц полностью обезопасит от любого, кто мог бы попытаться выслеживать их.

Анджело слегка прихрамывал на ходу — его правая нога все еще плохо сгибалась в колене из — за того, что в тот злополучный день пуля повредила нерв. Но он не обращал внимания на боль и не отставал от быстро шагавшего Пудджа. Остаток лета и большую часть осени Анджело прожил, оправляясь от ран и потери Изабеллы, в скудно обставленной квартире на верхнем этаже многоквартирного дома в Верхнем Вест — Сайде. Кроме Пудджа, который навещал его каждый день, он не водил компании ни с кем. Он целыми днями сидел в большом кожаном кресле, глядя между таких же доходных домов, как и тот, в котором он жил, на просторы текущего неподалеку Гудзона. Еженедельно он посещал кладбище Сент — Чарльз, на восточной оконечности Лонг — Айленда, где в безмолвии проводил час перед могилой жены. Он настоял на том, чтобы ее похороны прошли сугубо частным образом и на них не было никого, кроме друзей и родственников. Ни Джек Веллс, ни Спайдер Маккензи не соизволили явиться на прощание, а присланные ими цветы были выброшены в мусорный бак. Затем Анджело сообщил всем членам своей команды, что им следует вести свой бизнес как обычно и что любым вторжениям в их сферы влияния со стороны Веллса нужно не сопротивляться, а, напротив, тихо перед ними отступать. Ну а Веллс понемногу развивал свое наступление, откусывая небольшие кусочки от владений Анджело. Но шли месяцы, и Веллс становился все смелее: он решил, что случайное убийство Изабеллы лишило Анджело вкуса к сражениям за контроль над нью — йоркским рэкетом.

— Если бы я знал, что убийство жены так подкосит этого парня, то сделал бы это давным — давно, — сказал Веллс Спайдеру Маккензи, узнав, что его команда отобрала у Анджело еще один кусок лотерейного бизнеса в Манхэттене. — Можно подумать, что он такой же покойник, как и она.

Слайдер кивнул и, как обычно, ничего не ответил. Он продался Веллсу ради увеличения своих доходов и повышения своей роли в банде; теперь же, когда он получил и то, и другое, очень сожалел о своем предательстве. Спай — дер Маккензи не годился в лидеры изменившегося преступного мира. Он не имел ни особого пристрастия к жестокости, ни холодного безразличия, с которым босс банды должен управлять своими людьми, и так и не смог отрешиться от угрызений совести из — за убийства жены своего бывшего друга. Он знал, что такие ошибки в конечном счете погубят его, но, казалось, это его не слишком заботило. Ангус когда — то сказал ему, что цена предательства слишком велика для большинства людей. Приходится каждый свой день проживать с сознанием содеянного, и мало кому по силам вынести такое бремя. Спайдер Маккензи теперь точно знал, что он не из числа тех немногих счастливцев.

Передняя дверь склада распахнулась, и внутрь ворвался свет и вместе с ним облако морозного пара. Спайдер, не глядя, поднял руку и щелкнул выключателем. Зажегся длинный ряд висевших под потолком голых электрических ламп. Потом он, громко хлопнув, закрыл за собой дверь, запер ее на засов и обвел взглядом помещение. Склад был заставлен коробками с виски, недавно доставленным через канадскую границу и предназначенным для распределения по точкам. Маккензи, держа руки в карманах и опустив голову, направился в глубь склада. Анджело и Пуддж стояли, прижавшись спинами к холодной стене, и следили за неторопливо приближавшейся к ним тенью Спайдера. Свернув за угол, Спайдер приостановился и вытащил из кармана брюк большую связку ключей. У металлической двери, ведущей в подвал склада, он нагнулся и вставил ключ в замок. Толстая задвижка с отчетливым щелчком отошла, и Спайдер распахнул дверь. Но едва он успел взглянуть на темную лестницу, ведущую вниз, как все его тело непроизвольно напряглось от прикосновения к затылку холодного дула пистолета.

— Веллс, похоже, действительно повысил тебя, — сказал Пуддж. Он протянул руку к кобуре, висевшей на поясе Спайдера, и вытащил его пистолет. — Да еще как: доверил тебе ключи от своего тайника.

— У вас, парни, что, виски кончается? — осведомился Спайдер. Он стоял не шевелясь, держа руки с растопыренными пальцами по сторонам. — Могли бы просто сказать, и мы вам с удовольствием продали бы сколько надо.

— Всегда лучше отобрать, чем купить, — отозвался Пуддж.

— Включи свет в подвале, — приказал Анджело, стоявший за спиной у Спайдера, — и спускайся по лестнице.

— Там нет ничего, кроме маленького кабинетика и печки, — сказал Спайдер. — Виски мы держим только на верхнем этаже.

— Мы не собираемся описывать ваше имущество, — сказал Пуддж, больно толкнув Спайдера в затылок стволом пистолета. — Так что делай, что тебе говорит Анджело.

Спайдер кивнул. Анджело и Пуддж следом за ним сошли по лестнице.

— Наши грузовики будут здесь через несколько минут, — сказал Пуддж. — Судя по тому, что я видел, погрузка займет никак не меньше двух часов.

— Я хочу полностью освободить этот склад, — сказал Анджело. — Пускай парни разобьют все, что не войдет в грузовики.

— Кроме одной бутылки, — уточнил Пуддж. — Мы завернем ее в подарочную упаковку и отправим почтой Веллсу. Когда он узнает, что случилось, ему очень захочется выпить.

Анджело вошел в клетушку рядом с еще теплой печью. Его взгляду предстало множество папок и бухгалтерских книг в шкафах, выстроившихся вдоль стен.

— Здесь Веллс держит всю свою документацию, — сообщил Пуддж. — В этих папках все имена, и все даты, и стоимость каждой закупки, и прибыль с нее.

Анджело взял первый попавшийся гроссбух и пролистал страницы.

— Кто навел тебя на это место?

— Один игрочишка задроченный, хозяин «Закусочной Сэма», это в трех кварталах отсюда. Веллс жрал там сандвичи с грудинкой с тех самых пор, как у него впервые завелись деньги в кармане. Но с Сэмом он не связывался, потому что знал, что с него все равно ничего не возьмешь. Ну, а один наш парнишка где — то с год назад подцепил Сэма на игру. Его не пришлось сильно уговаривать делать ставки. Ну, а я на прошлой неделе узнал, что Сэм должен нам около девятисот долларов. Я скостил часть суммы, а взамен он рассказал мне все, что знал об этом месте.

— Здесь, по меньшей мере, на тридцать тысяч виски, — сказал Анджело. — А может быть, и больше. Нехорошо держать такие вещи в тайне от своих партнеров.

— На этом складе началась вся работа Веллса, когда он только — только занялся рэкетом, — сказал Пуддж. — Это было черт — те когда, он, наверно, еще имя Ангуса тогда не слышал. У него большой склад на Ган — Хилл — роуд. О нем нам вроде бы полагается знать. А этот он всю жизнь старался от всех прятать. Считал, что это место приносит ему удачу.

— Удача ему изменила, — сказал Анджело, швырнув одну из бухгалтерских книг на маленький стол, стоявший посреди комнаты. — И больше никогда к нему не вернется.

Печная дверца была открыта, и в комнате клубился белый дым. Анджело сидел на деревянном стуле, повернувшись спиной к лестнице и к Спайдеру, и небрежными Движениями бросал бухгалтерские книги и пухлые папки в огненный зев. Сверху доносились приглушенные голоса и тяжелые шаги мужчин, которые под руководством Пудджа загружали ящики с виски в кузова крытых грузовиков. Лицо Анджело было усеяно бусинками пота, и рубашка местами промокла насквозь, но он упрямо продолжал свое занятие — уничтожал скрупулезно ведущиеся Джеком Веллсом записи о поставках и продаже пива и виски.

— Подумал бы ты о том, что делаешь, Анджело, — произнес Спайдер усталым хриплым голосом. — Как только Джек узнает об этом, сразу начнется новая война, вот увидишь.

— А мы и старую еще не закончили, — отозвался Анджело. Он бросил в огонь очередную папку и шагнул к лестнице, где связанный Спайдер лежал головой на нижней ступеньке. — И сегодня возобновим ее.

— И для этого ты сжег его документы и украл виски? — спросил Спайдер. — Это не самый верный способ, чтобы прищемить хвост Веллсу.

— Спайдер, теперь ты у него самый приближенный человек, — сказал Анджело, наклонившись и глядя в глаза своему прежнему другу. — Он прислушивается к тебе. Обращается к тебе за советами. Такое положение означает немалую силу, причем такую силу, которой боссу банды не хотелось бы лишиться. Вот и получается, что если мы убьем тебя, то наверняка прищемим Веллсу хвост, верно? И не просто прищемим, а сильно и больно, так ведь?

Маккензи поднял глаза на Анджело, на его лице было смешанное выражение печали и облегчения.

— Ты окажешь мне большую услугу, — сказал он. — Не следовало мне искать больше того, что я имел у Ангуса. Мое место было там.

Анджело выпрямился и несколько мгновений всматривался в лицо Спайдера Маккензи. От раскаленной печурки обоим было страшно жарко, через раскрытую дверцу огонь заполнял комнату жуткими пляшущими тенями. Анджело стиснул рукоятку пистолета и поднял оружие к бедру. Затем бесшумно вздохнул и, не поколебавшись и на долю секунды, выпустил три пули в середину груди Спайдера. После этого Анджело убрал оружие в кобуру, отвернулся от убитого и возвратился к печке, чтобы сжечь остатки документации.

Гангстер всегда должен быть готов убить своего друга. Это одна из тех многочисленных тайн профессии, о которых знает весь мир; ее суть и смысл заключаются в том, что такой поступок — самое серьезное испытание способности гангстера управлять, а также важный шаг к уважению со стороны своей команды. Чтобы устранить заклятого врага, нужно совсем немного — возможность, удача и готовность нажать на спуск. А вот чтобы оборвать жизнь человека, которого когда — то относил к числу своих близких, независимо от совершенных им предательств, требуется решительность. А ею обладает не так уж много народу. «Мы с Анжем никогда не говорили о такой возможности, — однажды объяснил мне Пуддж. — Наверно, нам с ним просто не хотелось думать об этом. Мы любили друг друга, как родные братья, нет, даже сильнее. Но если бы это потребовалось для бизнеса… Я ни на секунду не сомневаюсь, что он поднял бы оружие на меня, ну а я, так же несомненно, выстрелил бы в него. Я не говорю, что мы были бы счастливы после этого или тот, кто уцелел, не стал бы оплакивать погибшего, но мы это пережили бы. Я просто не представляю себе никакого иного выбора. И ни один гангстер не сможет представить».

Я знал, что они были убийцами, но никогда не ощущал ни малейшей опасности, когда находился в их обществе. Ребенком я слушал их рассказы и был зачарован таинственностью событий и их насыщенностью приключениями. Став взрослым, я никогда не позволял себе роскоши судить их, но иногда задумывался над тем, что нисколько не страшился их готовности в любое мгновение положить конец чьей угодно жизни. Нелегко любить таких людей. Дети Анджело, например, узнав правду о своем отце, слишком перепугались и даже подумать не могли о том, чтобы поближе взглянуть на отцовскую жизнь. Эту дверь они наотрез отказались открывать. Со мной все было иначе. Я вырос в реальной жизни и хорошо знал ее беспощадные правила. Воспринимать ее по — иному означало бы повернуться спиной к этим двоим мужчинам, которых я любил больше, чем кого — либо другого.

Мэри долго сидела молча, не сводя глаз с Анджело, переживая в мыслях все те события, которые ее память извлекала на свет на протяжении долгой ночи, что мы провели рядом с нею у его постели. В окне за моей спиной восходящее солнце возвращало город к жизни, из — за двери доносились голоса медицинских сестер, менявших друг дружку на дежурстве.

— Он очень боялся сближения с кем бы то ни было, — сказала она наконец, подняв на меня свой взгляд. — Все, с кем у него возникала близость, погибали.

— Но ведь он был близок вам, — возразил я. — По крайней мере, так мне кажется, судя по тому, что и как вы о нем рассказываете. А вы все еще живы.

— Умереть можно множеством разных способов, — ответила Мэри. — Иной раз слова могут причинить куда больше боли, чем любая пуля. Анджело хорошо понимал это.

— Так он поступил с вами?

— И с вами, — сказала она.

— В таком случае почему мы сидим здесь? — спросил я. — Почему нас все еще заботят его жизнь и смерть?

— Возможно, он не сумел истребить всю ту любовь, которую мы испытывали к нему, — сказала Мэри; на ее красивом лице вдруг появилась гримаса боли.

— Но почему? — Я сам удивился, услышав в своем голосе отзвук гнева. — Если он был настолько жесток, настолько безжалостен, почему же он не смог заставить нас возненавидеть себя настолько, чтобы мы могли желать ему смерти?

Мэри поднялась, аккуратно отставила стул рукой и медленно направилась к большой двери в углу палаты. Она шла, понурив голову, руки неподвижно висели вдоль туловища, и все же походка каким — то образом оставалась гордой и независимой.

— Может быть, все очень просто, — сказала она, не оборачиваясь ко мне. — Возможно, дело лишь в том, что он не хотел этого.

С этими словами она вышла в коридор. Тяжелая дверь медленно закрылась за ее спиной, и я вновь остался наедине с Анджело в тяжелом спокойствии, окружавшем смертное ложе.

Совершенно белый волкодав стиснул своими огромными челюстями мускулистую шею питбуля. Мужчины, столпившиеся вокруг большой ямы, восторженно вопили, и в большую коробку, рядом с которой стоял Джек Веллс, сыпалось все больше и больше долларов.

— Удвой — ка мою ставку, Большой Джек! — выкрикнул рослый бородатый мужчина в комбинезоне и охотничьей куртке. — А теперь внимательно смотри, как сдохнет твой любимый питбуль.

— С удовольствием возьму твои деньги! — крикнул в ответ Веллс. — Ну а если мой старый Гровер не одолеет этого альбиноса, значит, ему и жить незачем.

Небольшой сарай был переполнен людьми. Табачный дым был настолько густ, что, казалось, мог поднять крышу. Шестьдесят мужчин стояли тесным кругом вокруг ограждения из щербатых неструганых досок, глядя на то, как в специально вырытой для этого яме не на жизнь, а на смерть дрались собаки. На исход поединков заключались пари. Один раз в месяц, независимо ни от времени года, ни от любых событий своей жизни, Джек Веллс отправлялся на заброшенную с виду ферму неподалеку от Йонкерса, где устраивал несколько боев самых жестоких собак, каких только удавалось отыскать. Вдоль стен стояли бочонки с пивом и пустые глиняные кружки, а виски в запечатанных бутылках продавалось по сниженной цене, так как пари, которые здесь заключались самым примитивным способом — зрители выкрикивали свои ставки, — порой достигали пяти тысяч долларов за одну только схватку.

Поражение собаки в бою означало ее смерть. И сейчас Гровер, питбуль Джека Веллса, названный в честь его любимого американского президента, Гровера Кливленда, и два года не знавший поражений, похоже, должен был расстаться с жизнью, в которой он пока что знал — в самом буквальном смысле — лишь теплую кровь победы. В перерывах между боями собаку кормили самой высокосортной парной говядиной. Ежедневно его купали в ванне из смеси отбеливателя, дорогого мыла и сухого льда, чтобы сделать его кожу грубой и менее чувствительной к повреждениям. Также ежедневно ему подтачивали передние резцы. Гровер не знал, что такое чувство привязанности, смысл его существования составляло убийство других собак на дне глубокой ямы. В те дни, когда не нужно было сражаться, он сидел взаперти в большой клетке позади сарая, а приставленные к нему служители, чтобы он не терял злости, время от времени покалывали его длинными острыми штырями. Каждый вечер, перед ужином, на шею Гровера надевали длинный кожаный поводок и выпускали в огороженный загон, где он ловил и убивал кроликов, которых ежедневно приносили туда по десятку. Жестокое обращение с псом давало свой толк. Гровер был самой сильной из всех собак, выходивших на эту арену, и владельцы других бойцовых псов боялись рисковать стравливать с ним своих зверей. «Если бы парни из моей команды имели крутизны хотя бы в половину против этого пса, — хвастливо говорил Веллс, — я владел бы не жалким куском одного города, а половиной всей этой проклятой страны».

Веллс только поднес к концу сигары зажженную спичку, не отрывая взгляда от того, что происходило на дне ямы, как Гровер вырвался из хватки волкодава и сразу же сомкнул мощные челюсти на задней лапе белого. Даже сквозь крики возбужденных зрителей было слышно, как с треском сломалась кость. Веллс погасил спичку, помахав ею в воздухе, выпустил толстую струю белого дыма и довольно ухмыльнулся, вновь почувствовав себя победителем, не знающим конкуренции. Повернувшись направо, он увидел перекошенное лицо владельца волкодава.

— Позаботься о своей шавке, — громко крикнул он, — пристрели его, пока мой Гровер не разорвал его на части. Еще несколько минут, и тебе будет даже нечего продать изготовителям собачьих консервов.

Мужчина в костюме — тройке и котелке кинул на пол горсть денег, выругался и вышел из сарая. Толпа еще тесней сплотилась вокруг ограждения ямы и, теперь уже в полном молчании, упивалась зрелищем кровавой расправы, происходившей прямо у них под ногами. Волкодав уже неподвижно лежал на земле, его белый мех был пропитан кровью, а на груди был вырван большой кусок мяса, так что обнажились ребра. Гровер, из пасти которого хлестала пена, как у бешеного, отчаянно терзал давно уже не сопротивлявшегося врага, отрывая мышцы и перекусывая кости.

— Эй, Веллс, схватка закончена! — крикнул один из зрителей с противоположной стороны арены. — Отзови пса, дай несчастной скотине спокойно умереть.

— Схватка закончится, когда я скажу, что все, — огрызнулся Веллс; он казался разъяренным ничуть не меньше своей собаки. — А это будет только тогда, когда перед моей собакой будет лежать труп.

Анджело Вестьери ждал в задних рядах толпы. Прислонившись спиной к тюку свежего сена, он наблюдал за Веллсом, который вел себя как король. Его «двор» представлял собой странную смесь из фермеров, охотников и бандитов. Анджело провел здесь почти весь вечер, благополучно скрываясь за широкими спинами и поднятыми руками мужчин, стремившихся подойти поближе, чтобы насладиться зрелищем убийства и обязательно повысить свою ставку; его легкие горели от густого дыма, которым ему пришлось дышать. Он знал, что эта схватка должна быть последней на сегодня и что толпа вскоре рассеется и люди уйдут, унося оставшиеся деньги и уводя собак, которым посчастливилось не попасть в вожделенную для их хозяев яму. Он также хорошо запомнил то, что несколько лет назад сказала ему Ида Гусыня: Джек Веллс всегда уходит из сарая самым последним.

Уже близился рассвет. Джек Веллс стоял в яме с пропитанным старой и свежей кровью дном и подсчитывал свой выигрыш. Измученный и искусанный Гровер стоял рядом с ним и лакал холодную воду из большой миски, по бокам его пасти все еще свисали клочья плотной, как сало, пены. Веллс сложил банкноты в аккуратную стопку и кивнул последнему из посетителей — немолодому человеку, по виду работнику с фермы, с натугой вытаскивавшему в боковую дверь ротвейлера, обмотанного бинтами. Потом он наклонился, медленно провел рукой по спине Гровера, проверяя, насколько серьезны его раны.

— Да, старина, чтобы справиться с таким серьезным парнем, как ты, пары укусов будет маловато, — сказал он собаке, в его мягком голосе слышалось нечто наподобие родительской гордости. — Я позабочусь, чтобы тебя починили, а потом мы вернемся сюда еще разок поработать. А после этого можешь объявить о своей отставке и путаться в свое удовольствие с суками сколько захочешь.

Гровер зарычал, словно в ответ, и снова принялся лакать воду. Пес казался безразличным ко всему на свете. Глаза его были пустыми, ноздри забиты слизью и кровью, он все еще тяжело, запаленно дышал. Вокруг каждой из четырех лап скопились маленькие лужи крови.

— Мне потребовалось немало времени, но наконец — то я тебя понял, — сказал Анджело. Он вышел из темной глубины сарая и теперь стоял в свете свисавших с потолка ламп, глядя на Веллса и собаку. — Ты из тех парней, которые заказывают убийства, а сами никогда не пачкают ручки в крови. Любят, когда за них дерутся другие. Хотя бы собственная собака.

Веллс вскинул голову, услышав голос Анджело. Гровер оскалился, показав полную пасть зубов и глухо пролаял пару раз, но скорее для порядка, нежели угрожая.

— Я и не знал, что ты любитель собачьих боев, — отозвался Веллс. — Надеюсь, что ты не проигрался, ставя против моего мальчика.

— Я не любитель таких боев, — сказал Анджело. — И ничего не ставил.

— С удовольствием предложил бы тебе что — нибудь выпить, — сказал Веллс, пожав плечами, — но с выпивкой у меня в этом месяце не очень хорошо. Не знаю, слышал ты или нет, но один из моих складов в Бронксе только что здорово тряхнули.

— Я не пью, — ответил Анджело. — И не нападаю на своего партнера, если он не даст мне для этого повода.

Джек Веллс пнул подвернувшийся под ногу камешек и шагнул к Анджело. Собака, вся покрытая коркой начинавшей запекаться крови, улеглась рядом с полупустой миской, водянисто — прозрачные глаза пса закрывались; ему было необходимо уснуть, чтобы хоть немного восстановить силы.

— Вот что я тебе скажу, — рявкнул Веллс (в нынешнем разговоре не было и подобия той притворной вежливости, которой отличались их прежние беседы). — Я хочу дать тебе шанс спокойно уйти. Ты, конечно, еще щенок, но, полагаю, успел поднакопить деньжонок. Так что вот тебе шанс уйти не просто живым, но и со своими деньгами. Лучших условий я не предложил бы никогда и никому.

— Мне нравится мое дело, — ответил Анджело. Он говорил спокойным ровным тоном, держа руки в карманах брюк и твердо глядя Веллсу в глаза. — Да и слишком я молод, чтобы уходить на покой.

— Ты слишком молод и для того, чтобы умереть, — огрызнулся Веллс. — Но так же точно, как нет «никеля» без бизона, я увижу твой труп.

Анджело неторопливо обвел взглядом сарай, кипы сена, сложенные по три в ряд, и пустые, тщательно выметенные лошадиные стойла. Потом он повернулся налево и заглянул в яму; с ограждавших ее досок все еще капала не успевшая свернуться кровь, на дне осколки костей, протухшие ошметки собачьего мяса и шкур и кровь, издавна проливавшаяся здесь, смешались в мерзкую бурую массу.

— Так чего же ты ждешь? — спросил он. — Лучшей возможности тебе может и не представиться.

Веллс пригнулся и кинулся на Анджело, который стоял, упершись подошвами черных ботинок в земляной пол и расставив руки. Зарычав, Анджело обхватил Веллса обеими руками и попытался ударить своего малорослого противника коленом в живот. В следующую секунду они вдвоем пробили дверь одного из стойл и рухнули на пол. Веллс оказался сверху и принялся осыпать Анджело тяжелыми ударами по голове и груди. Анджело почувствовал, что не может дышать. Изловчившись, он набрал горсть земли и швырнул ее в глаза Веллсу, на мгновение ослепив его. Воспользовавшись моментом, Анджело сбросил Веллса с себя и вскочил; его грудь раздирала боль, из угла рта стекала струйка крови.

— Фраер ты дешевый, не тебе со мной драться! — выкрикнул Веллс срывающимся от одышки голосом. — Щенок и слабак. Если хочешь знать, так баба твоя брюхатая и то лучше дралась бы.

Анджело после этих слов как подбросило; он всем телом налетел на Джека Веллса; тот сильно ударился спиной о деревянный столб, подпиравший потолок. Ну, а Анджело, ослепший от ярости, обрушил на Веллса шквал ударов, он бил его справа и слева по голове и раз за разом всаживал правое колено в пах и в живот своему старому врагу. Избиение продолжалось недолго. Ноги Веллса подогнулись, и он тяжело осел наземь, бессильно свесив голову набок. Но Анджело не остановился, его ботинки раз за разом поочередно взлетали к липу Веллса, и с их носков уже стекали струйки крови. Сам Анджело обливался потом. Костяшки пальцев он успел сбить до мяса, и с них тоже летели капли крови.

Длинная мускулистая рука, протянувшаяся сзади, взяла Анджело за плечо и положила конец избиению.

— Хватит с него, — шепнул в правое ухо Анджело Пуддж, крепко обхвативший друга, так что тот не мог даже рукой пошевелить.

Анджело тяжело дышал, воздух с громким хрипом вырывался из его раскрытого рта, спутанные волосы свисали на раскрасневшееся лицо. Он посмотрел через плечо на Пудджа и кивнул.

— Помоги мне бросить его в яму, — сказал он.

Анджело подхватил Веллса под плечи, Пуддж поднял за ноги, и они вдвоем выволокли его бесчувственное тело из стойла. Перед калиткой в загородке, окружавшей яму, им пришлось остановиться. Пуддж ногой отодвинул пружинную щеколду. Они бросили Джека Веллса вниз, в середину круглой арены собачьих боев, и видели, как он упал на спину и его голова подскочила от удара затылком об истоптанную бесчисленным количеством лап землю. Так он и лежал, все еще не пришедший в себя, необычно смирный, поверх осколков костей, протухших ошметков собачьего мяса и шкур, сцементированных кровью погибших там животных.

Пуддж вынул из — за пояса два револьвера и протянул один Анджело. Они не стали ждать, пока Веллс заговорит.

И сами не говорили ни слова. Ни Анджело, ни Пуддж не видели никакого смысла ни в выслушивании мольбы обреченного, ни в упоении местью. Им было нужно только одно, и потому они остановились на краю ямы, где собаки убивали собак, разрядили свои револьверы в Джека Веллса — оба барабана, все двенадцать пуль. Отстрелявшись, они бросили оружие в яму и отвернулись. Война закончилась.

— В том углу сложены попоны, — сказал Пуддж Анджело. Он стоял над Гровером, а пес лежал в полном изнеможении и стонал от боли; раны все еще продолжали кровоточить.

— Зачем нам собака? — спросил Анджело. Прихрамывая, он прошел мимо сложенного сена и достал из темного угла толстое коричневое одеяло. — Особенно эта. Ведь этот пес, как только малость оклемается, сразу кинется кусаться.

— Лишний друг никогда не лишний, — невразумительно пояснил Пуддж. Он забрал одеяло у Анджело, опустился на колени, осторожно завернул собаку и поднялся. — А когда нас сильно прижмет с деньгами, мы всегда сможем выставить его на бой, чтобы он заработал для нас пару — тройку долларов.

Пуддж зашагал к двустворчатым воротам сарая.

— Отвезем его к тому доктору, который всегда занимался собакой Ангуса. Если кто — нибудь и сможет залатать скотине ее рваную шкуру, так это он.

— Эта собака — убийца, — сказал Анджело. Он шел следом за Пудджем, но сейчас остановился, чтобы бросить на Джека Веллса последний взгляд. — Просто напоминаю тебе — вдруг ты забыл.

— Точно как и мы, — отозвался Пуддж. Он тоже остановился и повернулся к Анджело. — Я тоже хочу напомнить тебе об этом. Если ты забыл.