Хвастливая такая, приставучая Уткина. Город маленький, встречаю ее часто. Она видит хорошо, а у меня близорукость. Она видит меня издалека. А я на нее натыкаюсь, не успеваю увернуться.

Бежит, несется Уткина навстречу или, того хуже, догоняет:

— Марууууусинькааа… А от щас тебе что-то скажу. Ох, тебе расскажу. Так я к чему веду разговор… — Так всегда она начинает.

А как же, я — хороший слушатель. Другие просто видят хорошо. Как только Уткина на горизонте, они — ходу! Я стою, слушаю. Зимой мерзну, летом плавлюсь, но слушаю, киваю. Она мне: ты вдумайся! Я вдумываюсь. Мне мама говорит:

— А ты отключись.

А я не могу, у меня синдром отличницы, я слушаю, вникаю и, самое страшное, за-поми-на-ю! Госсподи! И ведь запоминаю совершенно бесполезную информацию, кто кому кто, кто где живет и кто откуда, кто кому что сказал и кто с кем не разговаривает. Зачем мне это? Очень редко бывает, но меня спросят: а вот Суренков Василий Энэргович Уткиной кто? И я, как на экзамене, бойко, четко: «Муж двоюродной сестры ее свекрови. Выпивает, но умеренно. Живет на Челюскинцев в оранжевом доме на седьмом этаже. На пенсии, но подрабатывает в охране фабрики «Сыр в масле». Ворует, но по чуть-чуть, аккуратно. Сыр выносит в бейсболке. На голове».

И на меня люди с ужасом: — Откуууда ты все это знаешь?

И это ведь еще я Суренкова никогда в глаза не видела!

Словом, когда я испугалась, что все мои гигабайты памяти забьются информацией о знакомых и родственниках Уткиной, я посоветовалась с психологом. Тот покачал головой и научил, мол, думай о своем, бормочи в ответ свое, тихо так бормочи, отвлекай сама себя, найди повод для ссоры в конце концов.

А тут ее дочь вдруг удачно замуж вышла. Ну просто очень удачно, потому что три предыдущих зятя не выдержали. Дело в том, что Уткина немедленно после свадьбы брала у молодых ключ от квартиры и практически туда переселялась. И все время говорила. Говорилаговорила-говорила… Взор зятьев затуманивался, они закатывали глаза и теряли сначала ориентацию, потом сознание. И со временем исчезали.

Словом, вышла опять дочь Уткиной Настя замуж. И Уткина, как всегда, хвать меня за пуговицу на животе, я пячусь, она наступает, меленько так идет на меня, пуговицу не отпускает, лицо держит близко-близко, как будто сейчас искусственное дыхание мне будет делать. А мне, между прочим, вот-вот и надо будет!

Отключиться не получается. Она говорит и говорит. А мне жарко. У меня в руке тяжелый пакет с наполнителем для котов. Коты ждут. Тоже терпят. Я тут. Слушаю про Уткину дочку и про ее зятя. Силы воли не хватает оторвать организм с кофтой от пуговицы и уйти не попрощавшись. А Уткина заливается соловьем:

— …такой дисциплинированный. С работы в шесть пятнадцать, слышь. Убирает, слышь.

Пыль вытирает, картошку носит, слышь. Стиральную машину загружает, брюки сам гладит, не пьет, ест — всё…

— …к лотку приучен… — бормочу я сама себе, перекладывая тяжелый пакет с наполнителем из одной руки в другую. Вроде тихо бормочу, отвлекаю себя, как психолог велел, чтобы память, значит, не забивать. Но получилось громко.

Уткина замолкла, выпучила глаза, как будто ушам не поверила. Но, видимо, все же поверила. Громко сглотнула, гневно отутюжила меня всю сверху вниз, снизу вверх горячим, пылающим взглядом и, резко развернувшись, пошла. Теперь она от меня бегает.