Подруга моя рассказывает:

— Однажды у моего мужа появилась поклонница. Есть такие женщины, которые принимают обычное хорошее отношение за ухаживание. То есть вот появляется на их горизонте мужчина, воспитанный, приятный, милый, улыбчивый, ну и — к чему скрывать — мужчина, который любит понравиться всем. Ну и зачем ему букой держаться, все люди ему приятны, его мама хорошо воспитала. А у женщины этой в знакомых раньше мало кто вот такой был, обходительный, вежливый. В основном или приставали, или посылали. Что греха таить, есть в мире и такие отношения. Есть. И вот у нее в зобу дыханье перехватывает, и она начинает мечтать. И с каждым днем все больше и больше, подробней и подробней она мечтает. И уже в следующий раз, когда она его случайно встречает, — в ее мечтах у него и у нее уже все было!

И она даже капризничать начинает и предъявляет претензии. А он растерян, он же вообще не в курсе ее мечт, но у нее-то уже все решено. И она пишет ему эсэмэску: «Я — женщина сильная». Он уже просто пугается, боится, думает: во попал. Улыбнулся пару раз, поклонился приветливо при встрече, а тут такое. Сильная она женщина. А вдруг это угроза. Еще поймает и побьет. Она названивает. Потому что ей надо. То просто поговорить, то посоветоваться, то пожаловаться. В конце концов, ей одиноко же… У них же — отношения же, ну?! Мы же в ответе за тех, кого…

Звонит и звонит, бедная.

А я как раз дома с маленьким ребенком.

Дома. В декретном отпуске. А она звонит. И муж мне: слушай, умоляю, поговори с ней сама, пожалуйста. Вот мужчины всегда так — сначала распустят хвост, а потом — иди, жена, собери мои перья.

А я ему:

— Уж нет, сам ее пригрел, сам и разговаривай. Я — мать кормящая. Мне нервничать нельзя.

А он норовит куда-то спрятаться, говорит, больше не могу. Она меня мучает. Я ее боюсь. Умоляю, ответь ей.

Звонит. Я ее спрашиваю, мол, девушка милая, а как вас зовут?

А она:

— Меня зовут Алена. Аленушка. Потому что у меня папа русский был, и в маму мою влюбился, и решил жениться, и они в Россию поехали с родственниками знакомиться, а там столы накрыли, и баян играл, и стали праздновать, что он девушку привез, а он сильно запил, и маме сказали, ты домой едь сама, а он, как отойдет, так сразу следом за тобой приедет, и уже там будете жениться, жить да поживать, добра наживать. А он так и не приехал, еще не отошел, наверное, но мама назвала меня в честь его — Аленушкой.

— Как это? Его что — Алён зовут? Ален?

— Его звали Иван.

— А?

— Ну он из России, и это русское имя, а он…

И я ей аккуратно:

— Хватит. Я все поняла. — И потом вкрадчиво: — Алена, а вы не хотите знать, как меня зовут?

— Не, — отвечает, — потом ведь надо сказать «очень приятно», а мне ж не очень приятно. Че ж приятного-то?

Я ей:

— Алена, а ничего, что мужчина, которому вы постоянно звоните, женат и не очень хочет с вами разговаривать.

И она, искренняя, молодец, отвечает:

— Ну, конечно, плохо! — и тут же начинает всхлипывать и трубку бросила.

Через день она пришла. Вот просто пришла по-свойски к нам домой. Рыжая и в мелких химических кудряшках. Стихи свои приволокла. Это вот ужас сразу — мало что кудряшки, а тут еще стихи — просто дикий ужас! Что-то такое вроде: «Я тут чужая… Чужая совсем. Чужая навек…» И опять рыдать. Ну наказанье божье. Я ее утешаю, в личико ей заглядываю, чай несу, спрашиваю — чтобы разговор поддержать, чтобы от горьких мыслей отвлечь, она ведь сидит, плачет и не уходит:

— А где вы работаете, Аленушка?

— На бойне, — отвечает тихонько, всхлипывает, вытирая предложенным платком глаза и нос.

Я ее кулаки осмотрела, мускулы. Мысленно прорепетировала, как схвачу ребенка и куда удирать буду, если что, и переспрашиваю робко:

— На… на бойне?

— Ага, — вздыхает тяжело. — На бойне.

— За-за… Забойщиком?

— Та неее, — отвечает, — медсестрой в медпункте. Я не с мясом работаю. Я — с людьми. Только работы нету совсем. Они ж все здоррровые как эти. Морды во такие! Румяные все. Водку ведрами жрут.

— К-к-кто?

— Бойщики эти. Наши. На бойне.

— А-а-а-а, — протянула я, разглядывая девушку.

— Ну да… — Она опять вздохнула и тяжело замолчала, иногда кивая головой своим мыслям, глядя в пол, комкая листочки со своими стихами толстыми, крепкими, уверенными пальцами.

— Алена, так вы… Это… Вы… Зачем… Вы… Вы меня простите, а вы зачем пришли? Вы чего хотите?

— А! Вот! — спохватилась Алена. — Вчера я ехала в автобусе вечером и разговаривала с Богом…

— С кем?!

— С Богом. А с кем же еще?

— В автобусе? С Богом?..

— Ну? Я ему, мол, что за жизнь, Господи, у меня?! И он непонятное сказал мне. И я думаю, а ничего-ничего, надо спросить у твоего… у мужа твоего… твоего пока… Посоветоваться, что мне делать, если я не понимаю. А? — Может, вам, Алена, лучше к священнику?

Она засопела и опять, опустив голову, замолчала.

— А… А что он вам сказал?

— Хто?

— Ну… Бог.

— А! Он сказал: «Таня, прекрати! А то будешь наказана!»

— Какая Таня? Вы же Алена!

— Хто?

— Вы! Вы же Алена, а не Таня.

— Ну?

— Так, может, это он не вам сказал?

— Как это не мне? А кому?

— Тане.

— Какой Тане?

— Ну мало ли… Там, в автобусе же, еще были люди? И какая-нибудь Таня могла быть.

— Откуда?

— Что?

— Откуда там могла быть Таня? Таня же дежурная была в тот день! Ты ж не знаешь, че лезешь!

Я замолчала. Вскипело раздражение. Причем не против этой толстенькой с кудряхами, а не знаю, против ее судьбы, что ли. Вот-вот должна была проснуться маленькая дочь, а я так и не успела отдохнуть. В то время у малышки резались зубы, и я почти не спала. Надо было каким-то образом выпроваживать незваную гостью.

Алена вопросительно смотрела на меня, но я завозилась, засуетилась, она еще помолчала и, помешкав, кивая головой, вытянув шею в другие комнаты, где мог прятаться предмет ее страсти, коварный мой пока муж, медленно и печально ушла. Нелепая такая. С этими ее девичьими локонами, крепкими сильными руками и детскими веснушками на носу.

Потом она еще пару раз звонила, спрашивала моего мужа, ругалась со мной, что я его позвать не хочу. Мол, что, когда начальство звонит, он небось есть дома, а когда Алена звонит, его нема. И что это означает? Что он не хочет с Аленой поговорить? И не хватало духу сказать, да, он не хочет. Она даже писала ему письма, на конвертах рисовала пронзенные сердца. А потом вдруг исчезла на какое-то время. Я волновалась. А через год мы с облегчением узнали, что она вышла замуж, перестала разговаривать с Богом в автобусе и муж ее оказался забойщик на той же бойне. И они ходят по городу, дружные, толстые, румяные, вцепившись друг в друга, громко регочут и объясняют всем, что они здоровые и крепкие, потому что работают на свежем воздухе.

Вот и все… Вся история про Алену…

Я записала и подруге показываю. Она прочитала и говорит:

— У тебя даже лучше получилось. Смешнее. Не так страшно…