ОХОТНИК
В мой шестнадцатый день рождения Селия взвесила и измерила меня. И обрила мне голову.
Середина утра, а я уже в клетке, сижу в оковах. Наверное, Селия считает, что это придает ее работе более добросовестный вид.
На дороге появляется джип. После нескольких лет тишины его шум кажется до смешного громким. А он все нарастает и нарастает. Наконец шум стихает, и они выходят из машины.
Предводитель Совета приехать не соизволила, и та, другая женщина, тоже. Зато здесь Сол О’Брайен, дядя Анны-Лизы, а с ним еще двое мужчин. Один моложавый, темноволосый, в новых прогулочных ботинках, джинсах и блестящей кожаной куртке с иголочки. Он до того бледен, словно сроду на улице не бывал. Другой, наоборот, выглядит так, словно много лет не заходил в дом. Волосы у него светлые, с сединой. Сам он высокий, мускулистый, и весь в черном, что и подсказывает мне, кто он. С ними вообще все ясно. Эти на всех глядят сверху вниз, даже на советников.
Селия выходит им навстречу. Интересно, она просто поздоровается или пожмет им руки? Ни то ни другое.
Они подходят поглядеть на меня. Как я сижу в клетке. У Охотника глаза бледно-голубые, даже больше бледные, чем голубые, столько в них серебряных блесток.
Они сначала глядят на меня, потом поворачиваются ко мне спиной и оглядывают окрестности, а потом заходят в дом.
Затем все идет как всегда при Освидетельствовании. Я жду.
За мной приходит Селия. Она молча отпирает клетку и поворачивает назад, к дому. У входной двери она останавливается. Когда я прохожу мимо нее и вхожу внутрь, я жду, что она шепнет мне «Удачи», но она не так уж сильно нервничает.
Гости сидят за кухонным столом, все трое. Я, разумеется, стою. Снаружи, за окном, меряет шагами двор Селия.
Все вопросы задает дядюшка Анны-Лизы, он же записывает ответы. Спрашивает он все о том же, о чем месяцы подряд спрашивала меня Селия. Он ерзает, когда я начинаю читать, в остальное время его лицо сохраняет выражение скуки. Однако он не торопится, и тесты на проверку интеллекта мы проделываем все до одного.
Он говорит:
— У меня все.
Обращается он не ко мне, а к Охотнику. Тот не говорит ни слова. Ни ему, ни мне.
Охотник встает и обходит меня кругом, оглядывая с головы до ног. Он ненамного выше меня, но плотнее. Грудь у него вдвое шире моей, а шея в три обхвата.
Он встает у меня за спиной и тихо говорит, щекоча своим дыханием мою шею:
— Сними рубаху.
Я делаю, что он говорит. Медленно, но делаю.
Третий гость, темноволосый, встает и обходит меня кругом — поглядеть на мою спину. Он берет меня за руку, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не отдернуть ее. Пальцы у него слабые, мокрые. Он поворачивает мою руку ладонью вверх, рассматривает шрамы на моих запястьях.
— Ты хорошо заживляешься. И быстро?
Я не знаю, что сказать.
— Сейчас мы выйдем отсюда и посмотрим, — говорит Охотник. И опять я чувствую его дыхание на своей шее.
Охотник что-то говорит Селии. Она кивает и идет туда, где мы обычно занимаемся самозащитой.
— Покажи мне, что он умеет, — говорит Охотник.
Мы с Селией устраиваем небольшой поединок.
Охотник командует перестать и подзывает к себе Селию, которой что-то коротко шепчет на ухо.
Селия возвращается ко мне, и мы схватываемся не на шутку. Мы деремся по-настоящему. Она побеждает — я подпустил ее слишком близко. У меня расквашен нос, под глазом синяк.
Теперь подзывают меня. Темноволосый хочет посмотреть, как я заживляю раны. Я делаю это не спеша.
Я думаю, что на этом все кончится, но Охотник опять говорит с Селией, потом поворачивается ко мне и командует:
— Беги большой круг.
Я бегу, не очень быстро. Что за нужда надрываться.
Когда я возвращаюсь, Охотник снова велит нам с Селией драться. Только на этот раз у нее в руке нож. Она побеждает снова. У меня на руке порез. Я должен залечить его для того, темноволосого.
— Снова беги большой. — Теперь темноволосый уже сам командует.
Я делаю, что велят. Из кожи вон не лезу, так как уверен, что, когда пробежка закончится, меня снова будут бить.
Точно. И Селия снова выигрывает. Видимо, ей сказали не сдерживаться. Я получаю удар ножом в мякоть бедра. Глубокий порез. Тут уж я бешусь. Заживляюсь и…
— Еще раз большой.
Я бегу, но думаю не о беге, а о том темноволосом, об ухмылке на его роже.
На этот раз, когда я прибегаю, Охотник тоже ухмыляется.
У меня возникает дурное предчувствие.
Мне опять приходится драться с Селией. За сегодняшний день я уже пробежал три больших круга и проиграл три поединка. Я очень стараюсь не подпускать Селию близко, один раз мне даже удается нанести ей удар ногой, но, стоит мне повернуться к Охотнику спиной, как он толкает меня прямо на Селию, и тут уж наступает конец. Я оказываюсь на земле. Охотник подходит и сильно ударяет меня ногой в ребра. Раз. Потом другой. Ботинки у него как из железобетона.
— Вставай. Беги внешний круг.
Я знаю, что два-три ребра он мне поломал. Он, думаю, тоже знает.
Я заживляю их и медленно встаю.
Он тут же наносит мне удар и сбивает с ног. Потом пинает. Снова ломает мне ребра. Я лежу.
— Я сказал, вставай, беги внешний круг.
Я могу заживиться опять, но плохо. На сегодня моя способность к заживлению исчерпана. Я медленно встаю. Медленно начинаю бежать.
На бегу я говорю себе расслабиться. Забыть о них. Притвориться, как будто их нет на свете. Я пробегаю круг и едва успеваю заживиться к его окончанию.
Темноволосый подходит ко мне и разглядывает мою грудь. Синяков нет.
Тут подходит Охотник, в руках у него что-то вроде дубинки. Я гляжу на Селию, но она смотрит в землю.
Когда он заканчивает, я остаюсь лежать. Дубинка была странная. Кажется, у меня ничего не сломано, но самочувствие странное.
Темноволосый подходит и встает надо мной.
— Заживиться можешь? — спрашивает он. — Встать можешь?
Да, встать я могу. Я встаю на колени, но тут у меня все начинает кружиться перед глазами, и я ложусь опять — лежать так хорошо.
Когда я открываю глаза снова, передо мной сидит на корточках Селия.
Я спрашиваю ее:
— Уехали?
— Да.
— Я полежу здесь.
— Да.
День близится к вечеру, и я полностью исцелился. Я получаю добавочную порцию рагу и хлеба. Селия молча смотрит, как я ем.
Я говорю:
— Типичные Белые Ведьмы. Добрые, нежные, сострадательные натуры.
Селия не отвечает.
— Я бы не возражал, но ведь я на них даже не плюнул.
Селия все молчит, и я захожу с другого боку.
— Вряд ли это так важно; Предводитель Совета приехать не потрудилась.
— А ты знаешь, кто был тот блондин?
Я пожимаю плечами.
— Это Сол О’Брайен. Его недавно назначили исполняющим обязанности Предводителя Совета.
Я киваю. Интересно, значит, дядюшка Анны-Лизы попер в гору.
— А кто был тот Охотник?
Селия коротко усмехается. Я даже перестаю есть, чтобы взглянуть на нее.
— Я думала, ты знаешь. Это был Клей.
— А! — Значит, меня приезжал проверять главный Охотник. — А другой, темноволосый? Он кто?
— Сказал, что его зовут мистер Уолленд. Я его раньше не видела.
Я приканчиваю рагу и досуха вытираю миску остатками хлеба. Потом отодвигаю ее и говорю:
— Я решил дать вам выиграть все поединки, чтобы вы не позорились.
— Очень заботливо с твоей стороны.
— Только едва ли их это впечатлило. Мои проигрыши. Если уж я не могу побить даже вас, куда мне тягаться с Маркусом.
— Возможно.
— И я даже не пытался ударить Клея.
— Мудрое решение.
Я тоже так думаю, хотя, знай я тогда, что это он…
— Что? — спрашивает Селия.
Не знаю… я не знаю, что думать о Клее, и поэтому говорю:
— Он убил Сабу — мать Маркуса.
Селия кивает:
— Да, а Саба убила его мать.
Я киваю.
— Твоя мать… — Селия произносит эти слова и умолкает. Я даже не смотрю на нее, чтобы не спугнуть: она явно балансирует на грани какого-то признания, как акробат на туго натянутом канате. — Твоя мать спасла однажды Клею жизнь. Его сильно ранил кто-то из Черных, яд разъедал ему плечо. Твоя мать была единственной, кто мог его спасти. Без ее помощи он бы умер.
Я по-прежнему не смотрю на Селию. Да и что я могу ей сказать?
— У твоей матери был исключительный целительский Дар. По-настоящему исключительный.
— Бабушка говорила. — Хотя эту историю она мне никогда не рассказывала.
— Их интересует твоя способность к самоисцелению.
— И? — Теперь я смотрю на Селию в упор.
— Теперь, я думаю, ты исцелился достаточно для того, чтобы помыть посуду.
