Глава 5

Элайджа Микаэльсон был из тех, кто выживает. Мало того что он был непобедим, так вдобавок еще обладал настоящим даром к адаптации – к тому, чтобы уцелеть при любых обстоятельствах.

С тех пор как они с братом и сестрой прибились к грязным берегам наводненного преступниками захолустного городишки, известного как Нувель-Орлеанс, эти таланты отлично ему служили. После того как Клаус перебесился на новом месте, им наконец удалось заключить мир с местными ведьмами и оборотнями. Правда, пришлось поклясться, что они не станут создавать вампиров, но обретение нового дома того стоило. Равновесие было хрупким, но перемирие продержалось почти десяток лет. После того как их несколько столетий гонял по всей Европе собственный жестокий и кровожадный папаша, они наконец-то твердо встали на ноги. Но времена меняются, и для Древних тоже настала пора измениться.

По мере того как Элайджа удалялся от центра, дома, которые прежде тесно жались друг к другу, стояли все свободнее. Его конь трусил вперед, и шум города стихал. Люди ездили верхом, поэтому ему тоже приходилось, но смертные передвигаются так угнетающе медленно!

Короче всего было срезать путь через частное кладбище на окраине, и после недолгих колебаний он направил коня в высокие железные ворота.

Тут было пустынно, как на любом погосте с наступлением вечера, но Элайджа не чувствовал одиночества. На этом кладбище, в отличие от общественных, ощущалась магия давно ушедших ведьм, ибо здесь покоились лишь они. Перед многими замысловатыми, испещренными надписями могильными камнями курился ладан, а свет оплывающих свечей наполнял пространство причудливыми тенями. Без сомнения, это место частенько навещали.

Конь Элайджи шарахнулся и встал на дыбы, очевидно, ему тут нравилось не больше, чем его хозяину. Однако из-за изгиба протоки путь не через кладбище был бы на несколько миль длиннее. Это словно проверка решимости потенциальных посетителей Изабель: хватит ли у них отваги ступить на проклятую землю? Или они, потакая своей трусости, предпочтут потерять час и выберут длинный путь? Или (и возможно, она сама избрала бы именно этот вариант) смертные вообще не потревожат ее, держась подальше от ведьмы, которая живет на дальнем краю кладбища, и шепотом рассказывая о ней друг другу страшные сказки?

Эта обитель магии вдруг властно напомнила Элайдже о другой ведьме, которая тоже окружала себя красивыми ритуалами подобного сорта. Его мать Эстер. Тысячу лет назад он считал ее самой могущественной, самой совершенной и элегантной женщиной на свете. А потом она прокляла его в отчаянной попытке защитить свою семью от неистовства оборотней, так и не признавшись, что у нее куда больше общего с нападающими, чем можно предположить.

Своими чарами она сделала мужа Микаэля и детей бессмертными, неуязвимыми и грозными убийцами, которые тысячекратно опаснее любых врагов. Она сделала то, что считала наилучшим, но потом горько об этом пожалела и умерла, пребывая в убеждении, что все ее дети от Микаэля (Ребекка, Финн, Кол и сам Элайджа), а также прижитый от оборотня Никлаус – мерзкие выродки. Умерла, веря, что лучше было бы, если бы оборотни убили их всех.

Отец, первый охотник на вампиров, посвятил себя истреблению этого зла – детей Эстер. Элайджа и его брат с сестрой бегали от него веками и пересекли океан, чтобы скрыться от отцовского гнева. Всякий раз, когда к Элайдже подкрадывались мысли о матери, его до глубины души пронзала боль от знания, что родители никогда не любили его и желали ему смерти.

А сейчас ничего не оставалось, кроме как сделать ставку на ведьму, что оказалась под рукой. Конечно, Изабель Далленкур не была и вполовину так сильна в ведовстве, как Эстер, но в нынешних обстоятельствах сгодится и она. Изабель была известна своими амбициями: жажда власти, присущая этой женщине, сильно превосходила ее природные способности к магии и лидерству. Возможно, в обмен на поддержку и благодарность она согласится оказать любезность другому могущественному созданию, а у Элайджи как раз возникла нужда в сравнительно простой услуге.

Договоренность с ведьмами не только лишила Микаэльсонов возможности обращать новых вампиров: вскоре Древние обнаружили, что их попытки купить или выменять землю в черте города заканчиваются ничем. Не действовали ни посулы, ни угрозы. Посыл был ясен: оставаться оставайтесь, но не слишком расслабляйтесь.

В результате Элайджа и его брат с сестрой провели эти девять лет на постоялых дворах и в пансионах, а в конечном итоге осели в гостинице. Нельзя не признать, что условия, в которых они жили, становились все лучше, ведь город рос и процветал, но даже самый роскошный гостиничный номер не сравнится со своим домом. Его не приобрести в собственность и не обезопасить. И в нем, конечно, не было места для спящих в гробах братьев Кола и Финна, которых Клаус некогда заколол в припадке ярости. Элайджа понимал, что нынче в городе задули ветра перемен, и не собирался упускать возможности, которые они несли с собой. Для Микаэльсонов настало время обзавестись собственным кусочком Нового Орлеана, и, чтобы застолбить его, нужна была всего лишь одна-единственная сговорчивая ведьма.

Запах ладана улетучился, стоило Элайдже выбраться с погоста. Теперь перед ним поднимался лес. Конь слегка заупрямился и прянул в сторону, не желая идти во мрак. Элайджа успокаивающе потрепал его по шее и дал шенкеля, посылая вперед. Острые глаза вампира высматривали за стеной деревьев очертания человеческого жилья. Стоило только ему заметить маленький домик, в окне тут же возник мерцающий свет, и конь опять шарахнулся. Элайджа вздохнул и спешился: пожалуй, он мыслил чересчур оптимистично, когда решил поехать на этом звере. Животные никогда не относились к нему с той же подозрительностью, какую питали к его братьям и сестре, но все равно было ясно, что вампир – вовсе не то существо, с которым они хотели бы иметь дело.

И Элайджа не мог винить их за это.

Привязав поводья к крепкому молодому деревцу, он проделал оставшийся путь пешком. Вокруг не было никого, способного заметить, что он – нечто большее, чем человек, но в силу привычки он просто шел ногами, стараясь выглядеть непримечательно. К тому времени, когда Элайджа добрался до домика, там зажглось еще несколько свечей, и он разглядел в окне силуэт ведьмы. Однако, когда он решительно постучал в дверь, изнутри не донеслось ни единого шороха.

Он снова постучал и подождал. Ничего.

– Мадам Изабель, – позвал он, стараясь, чтобы это прозвучало настолько вежливо, насколько это вообще возможно, когда ты пытаешься докричаться до кого-то через закрытую дверь, – я пришел по делу, которое, наверно, могло бы вас заинтересовать.

– Все незнакомцы приходят сюда по делу, – раздался вдруг за его спиной женский голос, – но эти дела редко меня касаются.

Голос звучал напевно, в нем был какой-то потусторонний ритм, поэтому, обернувшись, Элайджа был очень удивлен. Женщина, стоявшая за ним на беленой террасе, была высока и стройна, на ней было нарядное платье, розовое в полоску, которое вполне могло быть доставлено прямо из Парижа. Ее аккуратно уложенные рыжеватые волосы мягко поблескивали в лунном свете.

Вздрогнув, Элайджа осознал, что уже видел ее прежде: она была на злополучном званом вечере в честь помолвки. Разговоры о нелюдимой, странной отшельнице Изабель Далленкур совершенно не вязались с образом представшей перед ним стильной и даже роскошной женщины. Молодой вдобавок: Вивианн Леше приходилась ей племянницей, но матушка Вивианн, должно быть, значительно старше.

– Мадам, – официально начал Элайджа, когда пришел в себя настолько, что смог вежливо поклониться, – спасибо, что заговорили с незнакомцем.

Полные губы Изабель изогнулись.

– Вампир, – сказала она, – уверена, вы способны понять, почему я не собираюсь приглашать вас в дом.

– Конечно, – сказал Элайджа. – И вы справедливо озаботились целью моего визита – хотя я не имею в виду ничего дурного.

Она улыбнулась.

– А вы и не сделаете мне ничего дурного, – заверила она, потянулась, чтобы взять его за руку, и повлекла прочь от двери. Они прогулочным шагом двинулись от крохотного домика в сторону леса. Ноги Изабель ступали уверенно и вывели их на незамеченную Элайджей тропку, которая привела под развесистые дубы, поросшие испанским мхом.

– Мадам, моя семья живет здесь уже давно, – начал он, когда поляна исчезла у них за спиной, – девять лет. Но мы все еще не стали истинной частью этого города, какой являетесь вы и вся ваша родня.

– И чья же в том вина? – ехидно спросила Изабель, подбирая юбки, чтобы перешагнуть через выступающий из земли корень. – По прибытии ваша семья занялась охотой на оборотней и даже после заключения перемирия все еще остается угрозой для таких, как я. Я не могу вам доверять, хоть в этом и нет вашей вины, – задумчиво продолжала она. – Вы живете убийством и ничего не можете с этим поделать, ведь такова ваша природа.

Элайджа сжал зубы, но появившаяся с опытом сдержанность позволила ему по-прежнему мягко ответить:

– Моя семья живет очень замкнуто, и мы научились держать себя в руках, – он сделал паузу, – что, я полагаю, вполне устраивает остальных горожан. Но, мадам, по воле вашей семьи нам негде и головы преклонить, и мы остаемся бездомными в городе, который уже около девяти лет является местом нашего обитания.

Он ощутил, как Изабель, державшая его под руку, сильнее сжала пальцы.

– Это не мое решение, – недолго поколебавшись, ответила она. Значит ли это, что она с ним согласна?

– Мы хотели бы приобрести тут землю, – гнул свое Элайджа, не смея поднять на нее глаза, – и подумали, что, возможно, вы сумеете повлиять на своих сородичей…

– Я не имею влияния, – резко оборвала Изабель, – и уж, конечно, не стала бы употреблять его на то, что вы имеете в виду.

– Мадам, все, что я слышал о вас, – это похвалы вашей мудрости и рассудительности, – это была ложь, но не совсем уж вопиющая, потому что противоположных суждений он тоже не слышал, – и полагаю, что вы не отказались бы от нашей вечной признательности. От признательности, которая однажды могла бы на многое повлиять. Это был бы далеко не первый раз, когда Микаэльсоны проявили заинтересованность в местной политике.

Изабель издала смешок:

– Вы полагаете, что благосклонность вампиров даст мне реальную возможность влиять на городские дела? И все, что вам нужно, – это кое-какие исконно наши земли?

Элайджа не отвечал, и Изабель повлекла его дальше по ухабистой тропке.

– А важнее всего то, – продолжила она, – что я согласна с моим кланом. Раз уж на то пошло, я не думаю, что мудро попустительствовать всякой гадости вроде вашей семьи. Нам, конечно же, не стоит вас поощрять, особенно сейчас…

– …из-за ситуации с оборотнями, – придя в негодование, закончил за нее Элайджа. Вот и еще одна ведьма обозвала его и отказала в приюте. Он устал быть вечно отвергнутым почитателями магии, той самой магии, что и создала эту «гадость» – его.

– О, так вы осведомлены, что мы сейчас находимся в процессе заключения союза с вашими врагами? Я думала, вы забыли об этом, раз обращаетесь с подобной просьбой. Если я выступлю перед ведьмами и стану убеждать их послужить и вашим и нашим, притом что вас всего трое, а вервольфов легион, меня просто засмеют.

Они оказались на той же поляне, которую оставили недавно, только с другой стороны от дома Изабель. Элайджа даже не заметил, что тропка изгибалась. Возможно, ведьма просто ее заколдовала.

– И будут неправы, – сказал он, хоть и знал, что это ничего не изменит. – Враждовать с оборотнями я желаю не больше, чем ссориться с ведьмами, но если до этого дойдет, нам троим не понадобятся ни многочисленные союзники, ни даже тот небольшой участок земли, который я надеялся заполучить, чтобы встретиться с ними на равных.

– Будь это правдой, – парировала Изабель, отпуская руку своего спутника и грациозно ступая на нижнюю ступеньку крыльца, – вы не пришли бы сюда нынче вечером.

Несмотря на свое разочарование, Элайджа вдруг обнаружил, что улыбается. Ему понравилась эта ведьма-отшельница, и он подозревал, что она вела переговоры с ним вовсе не так неохотно, как изображала.

– Я вернусь, – импульсивно сказал он. – Найду способ доказать, что вам выгодно нам помочь, и вернусь.

Легонько взявшись за дверную ручку, Изабель обернулась и улыбнулась так широко, что Элайджа понял: ход его мыслей верен.

– Вы знаете, где меня найти, – ответила она, – но я сомневаюсь, что в ближайшее время снова вас увижу.

«Увидите», – поклялся он, но не произнес этого вслух. Они оба знали, что Клаус бросил Изабель вызов, и знали, что она его приняла.