НИКИТА СИМОНЯН
Никита Павлович Симонян — пример беззаветного служения футболу. Он был замечательным нападающим, стал прекрасным тренером. Несмотря на свой преклонный возраст, Никита Павлович продолжает трудиться в Российском футбольном союзе на должности первого вице-президента. И сухие слова — «чиновник и функционер» никак не вяжутся с образом этого очень обаятельного и энергичного человека. Симонян всегда активен, бодр, и кажется, что время не властно над ним. Он всегда остается молодым.
Сухуми
Никита Симонян родился 12 октября 1926 года в городе Армавир, что в Краснодарском крае. «Мой день рождения несложно запомнить — 12 октября Колумб открыл Америку», — любит шутить Никита Павлович. Родители будущего футболиста — Погос Мкртычевич и Варсеник Акоповна были беженцами из Турции. В 1915 году они перебрались в Россию, спасаясь от геноцида армян.
Старший сын Погоса Симоняна при рождении получил имя Мкртыч, что по-армянски значит «креститель». В честь дедушки. Никитой Симонян стал уже в Сухуми, куда многочисленное семейство (туда входили и родственники по линии матери) переехало в 1930 году. Столица Советской Абхазии была городом интернациональным, и для многих ребят имя с пятью согласными было слишком тяжелым. Переделали в «Микишку», потом в «Микиту», а там и до Никиты недалеко. «Микишка, бей! Микишка, давай!» — кричали друзья во время дворовых футбольных баталий.
Погос Мкртычевич, которого соседи переименовали в Павла Никитича, увлечения сына футболом не разделял. Более того, частенько ругал Никиту за разбитую обувь, которую тут же и чинил. Отец будущего нападающего был сапожником и, возможно, хотел, чтобы и сын продолжил его ремесло, очень уважаемое в ту пору. Но Никита выбрал иной путь. Уже позже, став знаменитым футболистом, он привез отца на матч сборной СССР. Наши футболисты выиграли 2:0, и оба мяча забил Симонян. Павла Никитича поразило, как совершенно незнакомые люди здороваются с ним, восхищенно говорят: «Это отец Никиты Симоняна». Пожилой человек был растроган. «Сына моего, оказывается, очень уважают в Москве», — говорил он, вернувшись домой.
Никита мог стать и музыкантом. Незадолго до начала Великой Отечественной войны он записался в духовой оркестр. Учитель пения, дядя Карлуша, добрый пожилой человек, разглядел у мальчика немалые способности к игре на трубе. Школьный оркестр выступал на первомайских демонстрациях, участвовал в торжественных мероприятиях и похоронах. Юные музыканты зарабатывали копеечку, а сам организатор кружка не препятствовал подобной подработке. Однако после смерти дяди Карлуши оркестр прекратил свое существование.
И всё же спорт был на первом месте для Никиты. Ребята из сухумских дворов играли в баскетбол, волейбол. Но футбол был вне конкуренции. Играли улица на улицу, район на район. Мяч гоняли на пыльных пустырях. А как хотелось сыграть на настоящем поле!
«Кто-то доложил, что в Гульрипши, местечке километрах в двенадцати от Сухуми, есть потрясающая площадка, почти как настоящее футбольное поле, и мы — Шурка Седов, Альберт Вартанов, Миша Датебов, Павел и я — устремились туда.
Электрички в ту пору по Черноморскому побережью не ходили, поезда были редки, и мы назубок выучили их расписание. Уговаривали какого-нибудь проводника подвезти нас, набивались в тамбур. Ездили и на товарняках.
Соперников не надо было специально оповещать о нашем прибытии — их всегда можно было найти на поле, в крайнем случае на пляже. Играли мы без судей, но строго придерживались мальчишеского кодекса чести — сзади не бить.
И еще: на поле всё должно забываться во имя команды. Никто из нас не тянул одеяло на себя. На похвалы были скупы, славой не считались — победа общая. Помнится, я больше всего не любил задиристых, зазнаек. И по сей день не терплю пренебрежительного отношения к людям, высокомерного тона.
Часов, естественно, ни у кого не было, да и не хотели мы ограничивать себя во времени — играли до полного изнеможения. Когда ноги уже не держали, вспоминали о доме и о предстоящем двенадцатикилометровом пути.
Возвращались всегда пешком, нередко уже при луне. Давал знать о себе голод — гоняя мяч, не думали о еде, — и мы заворачивали в чьи-то сады, набивали за пазухи груши, персики. Вряд ли это можно назвать воровством — мы не наносили особого ущерба хозяевам», — вспоминает Никита Павлович в своей книге «Футбол. Только ли игра?».
Но в 1941 году началась война и футбол отошел на второй план. В жизни появились более серьезные вещи. И хотя враг не дошел до Абхазии, ее жителям пришлось испытать налеты авиации. Во время одного из них был ранен отец Погос Мкртычевич. Немало знакомых Никиты ушло на фронт и не вернулось. В том числе погиб двоюродный брат Акоп.
«Мы понимали, какое это горе, но детство есть детство. И война не могла отнять у мальчишек тяги к играм, к своим компаниям, к общению. Мы по-прежнему гоняли мяч на площадке у нашей седьмой школы и на пустыре в центре города.
Однажды на пустыре появился Шота Ломинадзе. Стоит, смотрит внимательно на нашу игру.
Шоту мы знали: он был игроком местной команды „Динамо“, полузащитником. Маленького роста, рыжеватый, шустрый, быстрый, неутомимый. На общественных началах ему поручили собрать ребят в спортшколу, создать команду. И Шота присматривался к нам. Мы еще не знали, что это наш будущий, наш первый тренер.
Спортшколы в нынешнем понимании не было. Просто мы собирались на стадионе „Динамо“, где нас ждал Шота, на тренировку. Но все мы были уже в динамовской форме. Сразу же после знакомства тренер отвел нас на склад, в маленькое темное помещение, где нам выдали синие трусы, желтые майки, гетры и бутсы размера на три больше, чем надо — других не имелось. До сих пор футбол был для нас только упоительной игрой. Теперь мы начинали постигать его с другой стороны — дисциплина, тренировки, самоотдача.
Шота, несмотря на свою стремительность, „моторность“ на поле, был человеком спокойным, мягким. Никогда мы не слышали от него ни окриков, ни оскорблений. Он быстро разглядел среди нас и защитников, и нападающих, и вратаря. Старался научить нас всему, что умел сам. Шота не стеснял нас обязательной программой, обязательными упражнениями. Не подавлял индивидуальности, каждому давал возможность проявиться. Нас не нужно было заставлять что-то делать. Не было случая, чтобы после тренировки мы всей командой дружно ушли в раздевалку. Нет, мы еще долго показывали друг другу, что умеем, осваивали новые приемы. Шота вынужден был просто-напросто разгонять нас по домам.
Я был рад, что тренер увидел во мне нападающего, и часами отрабатывал удары по воротам. Бил, бил… Ноги уже гудят, а я опять к мячу. И дома не переставая лупил по калитке, по обеим сторонам которой, как штанги, стояли кипарисы».
Как видим, несмотря на войну, футбол жил и помогал людям выжить. Огромное впечатление произвело на Никиту известие о матче в блокадном Ленинграде. В этот момент он понял, что футбол — не только игра, а нечто большее.
В войне наметился перелом. На Черноморское побережье стали приезжать воссозданные футбольные команды — московское и ленинградское «Динамо», ЦДКА. Каждый товарищеский матч становился настоящим праздником для сухумцев. «Нам обычно разрешали располагаться за воротами, и мы с жадностью смотрели на чудо, происходящее на поле. Да-да, мы считали это чудом, я не преувеличиваю. Всё, что делали мастера, нам казалось недосягаемым и чуть ли не сверхъестественным. Меня, конечно, больше всего захватывали сражения защитников и форвардов, особенно жадно следил за действиями последних. Потому что чувствовал, и Шота утвердил меня во мнении: самая подходящая для меня роль на футбольном поле — роль нападающего. Я смотрю во все глаза и пытаюсь понять, каким образом удается нападающим вскрыть ворота соперника. Хитроумный финт, дриблинг, обводка, игра в стенку, наконец, хлесткий точный удар… Отмечал приемы, удары, но в целом сложнейшая грамота пока не постигалась. Я заметил, что многие выгодные моменты для взятия ворот создаются умелым маневрированием форвардов без мяча. Увидеть уязвимое место на половине поля соперника, ринуться в эту точку и предложить тут себя товарищу по команде, который владеет мячом. Это легко заметить, а сделать самому… Я понимал уже, что в игре нужны не только быстрые ноги и ловкость, но и хорошая голова, спортивная хитрость.
Всё, что приводило меня в восторг, я потом не раз перебирал в памяти и ночью долго не мог уснуть, всё вспоминал и вспоминал, мысленно готовясь изобразить завтра то, что видел. Интересно, удастся ли? А воображение — оно почему-то всегда разыгрывается перед сном — уже несло меня дальше, и я видел себя рядом с Федотовым, Бобровым на одном поле. Взлетев таким образом, одергивал себя: ну куда мне до них! Не дорос! И дорасту ли?.. Отрезвленный, засыпал, а назавтра на тренировке все-таки пытался повторить то, что делали „академики“».
Сам Никита Симонян вместе со своим другом, вратарем Владимиром Маргания, выступал за юношескую команду и вместе с ней стал чемпионом Абхазии. Предстояло первенство Грузии, в состав которой тогда входила Абхазия. Команда Никиты Симоняна дошла до финала и в решающем матче со счетом 1:0 обыграла тбилисцев, считавшихся фаворитами.
Всё чаще Никита стал привлекаться во взрослую команду сухумского «Динамо», которая проводила матчи не только с местными футболистами, но и именитыми гостями. Дебют Симоняна пришелся на игру со вторым составом московского «Динамо». Противостоял Никите уже опытный центральный защитник, с которым во время игры довелось обменяться репликами. Аркадий Иванович Чернышев, а это был как раз будущий выдающийся футбольный и хоккейный тренер, отметил, что «Никита — парень шустрый, но еще сырой». Сам Симонян не помнил, как сыграл с москвичами, но после того матча тренер сухумцев Михаил Григорьевич Туркия перевел Никиту во взрослую команду.
Москва
Зимой 1945 года в Сухуми приехала московская команда «Крылья Советов». Крепкий коллектив, чемпион столицы, укомплектованный сильными футболистами, поигравшими в довоенных первенствах страны. Москвичи провели две встречи с сухумцами и в обеих потерпели поражения 1:3 и 0:1. Все мячи забил Симонян. Как оказалось, эти голы открыли Никите Павловичу дорогу в большой футбол.
«В один из дней ко мне подошел футболист из „Крылышек“ и сказал, что тренеры команды просили меня зайти к ним в гостиницу „Абхазия“. Зачем? Я и не задумывался над этим. Приглашают — значит, нужен. Отыскал в гостинице названный номер… Вошел. У окна стоял Владимир Иванович Горохов, один из тренеров.
— А, Никита! Заходи! Знаешь, зачем тебя позвали? — Владимир Иванович пристально смотрел на меня, пряча в уголках губ улыбку. — Не знаешь? Поехали к нам, в Москву. Будешь играть за нашу команду.
Всего ожидал, но только не такого. Меня — в Москву, в команду, выступающую в первенстве страны? Может, Горохов шутит?
— Нет, нет, не шучу я, — словно угадал мои мысли тренер. — Я из тебя второго Боброва сделаю!
Я молчал. Я опешил. Из меня — „второго Боброва“? Того самого Боброва, который месяц назад блистательно выступал на стадионах Англии в составе московского „Динамо“, который в последнем чемпионате страны забил двадцать четыре мяча?
Посмотрел на Владимира Ивановича — он улыбался, и я улыбнулся, пожал плечами, не зная, что ответить.
— Не тушуйся, я тебе серьезно говорю, поехали в Москву. Ну а насчет Боброва — там видно будет. Многое зависит от тебя самого.
„А он и впрямь не шутит, — подумал я. — Он и в самом деле предлагает мне перейти в ‘Крылья Советов’. Вот что касается Боброва, то тут он явно перегнул. Мне до Боброва как до луны“.
Подумал, но опять ничего не ответил.
— Что молчишь?
— А что отвечать? Без родителей ничего не решишь.
— Это наши заботы. Поговорим с родителями, убедим.
— Не так-то легко…»
Вечером к Симонянам пришли Горохов и старший тренер «Крыльев» Абрам Христофорович Дангулов. Разговор выдался долгим и непростым. Погос Мкртычевич не хотел отпускать сына в столицу, тем более играть в футбол, казавшийся ему занятием несерьезным. Но Дангулов и Горохов всё же смогли убедить отца. Симонян-старший дал добро. «Жди, Никита, за тобой приедут», — сказали на прощание тренеры. И молодой человек стал ждать.
Дни ожидания тянулись долго. Иногда Никите казалось, что про него забыли. Но однажды на пороге квартиры появилась молодая женщина — чемпионка СССР по гребле Елена Николаевна Лукатина. Ей Владимир Иванович Горохов и поручил привезти сухумского юношу в Москву.
В столице Никита поселился у тренера — Владимира Горохова. Владимир Иванович жил со своей семьей — женой и двумя маленькими детьми — в центре Москвы, во Вспольном переулке. Квартирка была маленькой и темной, располагалась в полуподвальном помещении. Было тесно, но Никите нашлось место. Несколько лет юноша прожил в семье тренера.
«В темном чулане на большом сундуке устроили постель.
— Будь как дома, Никита, — сказала при знакомстве Клавдия Михайловна.
Так я себя и чувствовал у Гороховых — как дома, хотя был очень застенчив. Раскрепощало доброе отношение. И со временем мне не раз приходилось убеждаться в том, что истинная доброта проверяется вот таким умением делиться последним.
Еще не отменили карточек. Хлеб в булочных развешивали, буханки разрезали на куски, кусочки, довески. Клавдии Михайловне непросто было всех накормить. А мой вклад в семейный бюджет, как сейчас понимаю, был невелик».
«Крылья Советов» не принадлежал к числу успешных и популярных клубов. Тем не менее в команде было несколько сильных игроков. Один Петр Дементьев чего стоил. «Маленького, пожилого, по моим тогдашним понятиям, человека с мальчишеской челкой видел впервые. Когда мне назвали его имя — Петр Тимофеевич Дементьев, — оробел: знаменитый Пека!
Начались тренировки. С первых дней ощутил всю тяжесть спортивной дисциплины. Это тебе не сухумские занятия, где всё делалось в охотку: устал — отдохни. Можешь опоздать на тренировку, можешь вообще не явиться. Там я и чувствовал себя по-другому, пользовался авторитетом. А здесь кто я? Мальчишка, новичок. Хорошо, что отношения в команде были доброжелательными. Даже сам Петр Тимофеевич, человек в общем-то нелюдимый, подойдет, посмотрит, скажет скороговоркой:
— У тебя всё есть… Способности есть. Учиться надо. Учиться… Делай вот так…
Понимал, что надо учиться, да моих сухумских накоплений для учебы, для нового скачка явно не хватало. Чувствовал, что из школы сразу перескочил в академию, не имея для этого достаточных знаний. Для меня начинался другой футбол. Раньше знал одно: лететь к воротам, закладывать финты, обводить соперника, прорываться. Но мои соперники теперь футболисты высокого класса. И, ощутив в первых же матчах жесткость опеки, понял, что надо научиться укрощать мяч в доли секунды и в доли секунды принимать решения. Не освою этого — дальше не двинусь.
— Делай вот так… — подходил Петр Тимофеевич. — Смотри… Данные есть… Так ты давай! Уверенней!
Петр Тимофеевич Дементьев замкнут. Говорил мало. Нелегко находил общий язык с людьми.
Когда впервые увидел Пеку на поле, был потрясен его умением обращаться с мячом. Думаю, даже сегодня, при возросшей технике, он поражал бы и мастеров, и болельщиков.
Уже тогда бытовало такое выражение: „Мяч привязан к ноге“. Сейчас это избитые слова. Но про Петра Тимофеевича иначе не скажешь».
Так уж вышло, что первый матч за «Крылья Советов» в чемпионате СССР Симоняну предстояло сыграть в Сухуми. В Союзе существовала практика проведения первых туров в южных городах. Так и в первенстве 1946 года московские «Крылья» открывали сезон в столице Абхазии игрой с минскими динамовцами. Но в день игры Никита получил тревожное известие. Ночью в доме прошел обыск, был арестован отец.
Тот матч москвичи выиграли, и Симонян забил единственный мяч. Но настроение было ужасным. Никите сообщили, что и самому ему следует ждать ареста. Спортивные власти Грузии не хотели отпускать молодого талантливого нападающего в Москву и решили таким способом склонить его к переходу в тбилисское «Динамо».
Пришлось ехать в Тбилиси. На вокзале Никиту встретил Борис Пайчадзе, известный в ту пору футболист тбилисского «Динамо», который и препроводил молодого человека в МВД Грузии. Там один руководящий работник долго убеждал Никиту, что грузины и армяне должны держаться вместе, подальше от русских, сулил златые горы в тбилисском «Динамо», предлагал сменить фамилию на Симонишвили, но всё тщетно. Никита Симонян не мог предать Владимира Горохова и своих друзей по «Крыльям Советов». Те же в свою очередь сумели добиться освобождения Симоняна-старшего.
«Спартак»
В «Крыльях Советов» молодой Никита Симонян стал заметным игроком. Вот только сама команда играла всё хуже и хуже. Сказывался уход ведущих футболистов — Петра Дементьева, ведущего защитника Агустина Гомеса. Закончили играть другие ветераны, и по итогам чемпионата 1948 года «Крылья» заняли последнее место. Было принято решение о расформировании коллектива. Тренеры Дангулов и Горохов отправились в «Спартак», а игроков стали распределять по разным профсоюзным командам. Никиту Симоняна очень хотели видеть в столичном «Торпедо». Руководство мечтало о дуэте форвардов Александр Пономарев — Никита Симонян. Хотел играть с молодым товарищем и сам Александр Семенович Пономарев. Он лично убеждал Никиту стать торпедовцем. Но сам Никита выбрал «Спартак», тем более что там уже были хорошо знакомые ему тренеры. Симонян был готов присоединиться к «красно-белым», как вдруг его вызвал к себе сам директор ЗИСа Иван Алексеевич Лихачев, души не чаявший в своей заводской команде.
Вот как вспоминает эту историю сам Никита Павлович:
«Команда „Крылья Советов“ была расформирована решением секретариата ВЦСПС, и тренеры Дангулов и Горохов перешли в „Спартак“. А Владимир Иванович Горохов это для меня второй отец. „Спартак“ за мной долго следил, пока я был игроком „Крыльев“. Как мне сказал покойный Морозов Николай Петрович, администратор команды: „Мы за тобой следили, мы за тобой смотрели“. Потому что „Крылья Советов“, значит, перед игрой готовились в санатории Челюскинском, Челюскинская станция, а рядом Тарасовка, и Тарасовка нам давала поле для тренировок. И они, видимо, за мной наблюдали — и это тоже. Ну и, наконец, реально все-таки претендовать на место в составе, побороться в „Спартаке“ я имел больше шансов, чем в „Торпедо“.
В „Торпедо“ блистал Пономарев Александр, а здесь, значит, фактически был один Борис Чучелов, с которым можно было конкурировать. Много лет спустя Пономарев мне сказал: „Ты зря пошел в ‘Спартак’“. — Я говорю: „Почему, Саша?“ — „Ну, мы с тобой бы, знаешь, создали бы сдвоенный центр, мы бы рвали всех“. Я говорю: „Саша, ну ты понимаешь, ты блистал тогда, я еще, так сказать, только-только, в общем… поэтому… значит“. И вот рано утром, а я жил у Горохова во Вспольном переулке в подвальном помещении, спал я на сундуке в темном чулане, и проспал там три года, три сезона, приезжает машина и везут меня в „ЗИС“ к самому Лихачеву. И, если бы вот записать его, так сказать, тирады, ну это знаете…
„Ты за кого хочешь играть, за этих тряпичников, надо играть за индустрию. Да если бы я поговорил с твоим отцом, тебе он надавал бы по заднице“ и так далее.
Я говорю: „Да нет, знаете, Иван Алексеевич, все-таки я в ‘Спартак’, там проще“.
„Ну, ладно, в конце концов, отвечай, куда ты хочешь идти?“
Я говорю: „В ‘Спартак’, Иван Алексеевич, в ‘Спартак’“.
Заключение было таково: „Значит так, иди в свой ‘Спартак’, но запомни, что обратной дороги тебе в ‘Торпедо’ в жизни никогда не будет, если даже у тебя на заду вырастут пять звезд“».
Так Никита Симонян стал спартаковцем. «Давно не играю в „Спартаке“, давно не тренирую эту команду, но вот для многих так и остался спартаковцем. Мне это приятно, потому что и сам себя таковым считаю. Я спартаковец. Как футболист, да и как человек я окончательно сложился в „Спартаке“, и многое, что здесь понял, усвоил, ценно для меня и поныне».
В «Спартаке» всё было иначе, нежели в «Крыльях». Никите бросилось в глаза, как относятся «красно-белые» к тренировкам — серьезно, творчески. Все спартаковцы знали, что тренировка — подготовка к игре. Ни один актер или музыкант не выйдет на сцену без репетиций, на которых отрабатывались каждое слово, каждая нота. Так и в футболе нельзя обойтись без тяжелой работы и поиска новых идей. Кроме того, спартаковцы были очень дружны и вне поля. Отличные отношения сложились и между супругами футболистов.
В своем первом спартаковском сезоне Симонян забил 26 мячей, намного больше, чем за три года в «Крыльях». «Спартак» занял третье место в чемпионате и дошел до полуфинала Кубка СССР. Через год Никита Павлович забил 34 мяча в чемпионате, и этот рекорд продержался 45 лет. В нашем футболе появилась новая сила, способная положить конец сложившемуся после войны двоевластию ЦДКА и «Динамо».
Сталин
Но в это время в нашем футболе возникала еще одна команда. Обожавший спорт Василий Сталин уже сделал команду ВВС сильнейшей в хоккее. Сын вождя решил создать и сильный футбольный коллектив. Так в футбольной команде военных летчиков появились Всеволод Бобров и знаменитый вратарь Анатолий Акимов. Конечно, Василий Иосифович использовал, говоря современным языком, административный ресурс, но многие игроки шли в ВВС добровольно. Например, Всеволод Бобров был знакомцем Василия Сталина, а Анатолию Акимову Василий Иосифович помог в лечении туберкулеза, которым тот страдал. Покровитель ВВС мечтал видеть в своей любимой команде и Никиту Симоняна. Вот как вспоминал эти дни Никита Павлович:
«Это был 51-й год, вот после сезона мы отдыхали в Кисловодске в санатории Орджоникидзе, значит, Анатолий Ильин и я. Были мы там, по-моему, неделю; не помню сколько, не знаю. Ну и вдруг говорят: „Симонян, на выход“. Ну, на выход — на выход. Я вышел, там два адъютанта Сталина. Был такой Миша Степанян и второй Сергей Капелькин, кстати, бывший игрок ЦСКА, ЦДКА тогда. Они повезли меня на дачу, дача была рядом, и стали уговаривать меня, значит, перейти в ВВС. Я говорю: „Да никуда я не пойду“. Вот тогда, значит, он прислал самолет генеральский за мной. Короче говоря, они меня напоили там, и так, и эдак там: „Вы с Бобровым создадите…“ Бобров тогда в ВВС был тоже, сдвоенный центр, там прочее, туда-сюда. Я говорю: „Да никуда я не пойду!“ А они: „Ну, представляешь, он прислал военно-транспортный самолет, шесть летчиков, двоих адъютантов, нас, и мы приедем, не выполнив задание, — что он с нами сделает? Давай поедем. Ну, ты отказываешься — откажись у него“.
Повезли меня в аэропорт в Минеральные Воды, накрыли меня там унтами, мехами, там я отоспался в полете. И привезли в аэропорт, ну где ныне метро „Аэропорт“… Встречал меня полковник Соколов, начальник спортроты, и повезли, значит. Привели, сидим, ждем. Тут заходит Сталин Василий: „Садись“. На диван сел, ну я рядом с ним. „Я поклялся прахом своей матери, что ты будешь в моей команде. Ты сам понимаешь, что такие клятвы я нечасто даю“. Не понимаю, что сказать, может, согласиться?..
„Я хочу остаться в ‘Спартаке’“. — „Ну что ж, — говорит, — иди“. И вышел. Опять бегут адъютанты: „Командующий тебя просит“. Тогда ведь секретарями были: областного комитета Хрущев, а городского — Румянцев Иван Иванович. Они напрямую курировали команду, поскольку команда „Спартак“ чисто московская. Ну вот опять: „Садись“. Я опять сел, Сталин говорит: „Я слышал, ты боишься препятствий со стороны Хрущева и Румянцева. Ты не беспокойся, я решу этот вопрос“. Я говорю: „Василий Иосифович, да я знаю, что, если я дам согласие, через пять минут я буду в вашей команде… Но, Василий Иосифович, вы же знаете, что вот все-таки именно в ‘Спартаке’, благодаря тренерам, благодаря партнерам, я вроде состоялся как игрок“. И вот тут мне показалось, что я надавил на правильную пружину. И добавляю: „Василий Иосифович, разрешите все-таки мне остаться в ‘Спартаке’“. И тут он, значит, посмотрел на всех подчиненных своих: „Вот, слышите, — говорит, — человек сказал мне правду. И спасибо тебе за правду, правда лучше всех неправд на свете. Иди и играй за свой ‘Спартак’. Но запомни, в любое время по всем вопросам я тебя приму с распростертыми объятиями. Спасибо за правду“. И я тихо вышел».
Первые роли
В начале пятидесятых «Динамо» и ЦДКА в силу разных причин — смена поколений, оргвыводы после неудачи на Олимпиаде — сдали свои позиции. И «Спартак» вышел на первые роли в нашем футболе. В 1952 и 1953 годах «красно-белые» становились чемпионами СССР, а Симонян стал форвардом номер один в Союзе. В 1954 году была воссоздана сборная СССР. Дебют Никиты Павловича пришелся на матч со шведами. Сильные скандинавы были разгромлены со счетом 7:0. Никита Павлович отправил два мяча в ворота соперника.
Советская команда на равных играла с сильнейшими сборными мира в товарищеских матчах, а в 1956 году одержала первую в истории нашего футбола победу на Олимпиаде. Олимпийский турнир Мельбурна складывался непросто для советской сборной. Трудный стартовый матч с немцами, затем тяжелейшие игры с командой Индонезии — понадобилась переигровка. Изнурительный полуфинал с болгарами, завершившийся победой сборной СССР 2:1.
«Сколько же пережили за эти два часа мы, сидевшие на трибуне! — вспоминал этот полуфинал Никита Павлович. — Уверен, легче самому играть. В азарте игры разряжаешься, даешь выход эмоциям. Когда сосредоточен на действиях, не до переживаний. А тут ничего не можешь — только ждешь. Потом уже, став тренером, закалился. А тогда, после финального свистка, мы кинулись к ребятам на поле. Я не мог с собой справиться, бросился на грудь Эдика Стрельцова и разрыдался. „Да что ты, что ты…“ — успокаивал он, мальчишка, тридцатилетнего мужчину. „Вы же не представляете, что вы сегодня сделали!“ — твердил я, не в силах успокоиться. А впереди предстоял финальный матч — с командой Югославии».
Нужно сказать, что на Играх в Мельбурне Никита Симонян сыграл только в финале. Замены тогда были запрещены, а главный тренер Гавриил Качалин предпочитал перешагнувшему тридцатилетний рубеж Симоняну юного торпедовца Эдуарда Стрельцова. Но в финальной встрече Качалин выпустил Симоняна, ибо посчитал, что Стрельцов переутомился от выпавшей на его плечи нагрузки. Выход Никиты с первых минут стал сюрпризом и для югославов. Кроме того, старший тренер предположил, что сыгранность спартаковцев, составлявших основу команды, станет одним из козырей советской сборной. В стартовом составе оказалось восемь спартаковцев.
Сборная СССР вышла вперед в начале второго тайма. Анатолий Ильин подправил мяч после удара Анатолия Исаева. Впереди оставался почти целый тайм. Но сыгранные и понимавшие друг друга без слов советские олимпийцы лишили соперника мяча и довели матч до победы.
«Сразу же после матча состоялось награждение. Но меня грызло ощущение какой-то несправедливости, хотя и произошла она не по моей вине. В то время Олимпийский комитет вручал золотые медали лишь тем игрокам, которые участвовали в финале. А ведь до этого самоотверженно „работали“ на победу и Рыжкин, и Иванов, и Стрельцов, не раз вызывавший восторженный гул трибун. И они остались без наград. Я был уверен, что Эдик, сыгравший три игры, даже четыре, если считать повторный матч с индонезийцами, больше заслуживает золота, чем я, выступавший только в одном матче.
На корабле — мы уплывали сразу же, на следующее утро, — я не выдержал, подошел к Эдику и сказал, что думаю об этом: „Медаль твоя!“ — и попросил ее принять как память об Олимпиаде. Он ответил, что ни за что не возьмет. „Не говори ерунды, ты заслуживаешь ее не меньше меня. И я не хочу ни о чем слушать“. Прошло два дня, и я снова подошел к Стрельцову с тем же — неловко мне было, и ничего не мог с собой поделать. Эдик рассердился: „Если ты еще раз подойдешь, я просто перестану с тобой разговаривать. Тебе тридцать, а мне девятнадцать, у меня еще будут впереди Олимпиады, мне еще играть и играть…“
Об этом случае уже не раз писали, и последние слова почему-то приписывали мне. Я хочу уточнить: они принадлежали именно Эдуарду. Незначительная вроде бы поправка, можно даже счесть меня педантом, но, мне кажется, она важна — вернее отражает мою позицию: я не пытался смягчить несправедливость разницей в возрасте, рассуждением, у кого что впереди, просто считал, что у товарища больше прав на медаль. А благородство… Его, по-моему, проявил Стрельцов».
Гавриил Дмитриевич Качалин решил использовать двух форвардов в паре, и тандем Симонян — Стрельцов должен был «выстрелить» на чемпионате мира 1958 года. Но по известной причине этого не случилось. Никита Симонян выводил нашу сборную с капитанской повязкой (Игорь Нетто был травмирован) и принял участие во всех пяти матчах. В первом матче с англичанами Никита Павлович забил свой десятый и, как оказалось, последний мяч в составе сборной СССР. Ибо 1959 год окажется последним в карьере Симоняна-футболиста.
После победы сборной СССР на Олимпиаде Никита Симонян продолжал блистать в «Спартаке». Особенно успешно сложился для него сезон-58, в котором «красно-белые» сделали дубль — выиграли чемпионат и Кубок страны. Симонян забил десять мячей в первенстве и стал автором победного гола в кубковом финале. А сезон-59 не удался ни «Спартаку», ни Симоняну — шестое место и всего один забитый мяч Никиты Павловича.
Главный тренер
По окончании чемпионата «Спартак», усиленный несколькими футболистами других команд — ростовчанином Виктором Понедельником, киевлянином Юрием Войновым, московским динамовцем Игорем Численко, — отправился в турне по Южной Америке. Там Никита Павлович и получил предложение перейти на тренерскую работу. Причем не просто войти в тренерский штаб или поработать с молодежью, а сразу стать главным тренером первой команды.
«В турне по Южной Америке мы играли в Венесуэле с командой Санта-Фе. И этот матч был одним из лучших в моей карьере. Я забил тогда два мяча. А потом сказал, что заканчиваю. Все-таки мне было 33 года. Николай Петрович Старостин вдруг подошел ко мне и говорит: „Слушай, мы хотим, чтобы ты стал тренером. Мы хотим с Гуляевым расстаться“. Я говорю: „Николай Петрович, ну как, я вчера играл с этими ребятами, завтра буду ими руководить? Ну, сами понимаете…“ А он бросил единственную фразу: „Поможем“, — вот и всё. Вот так я стал тренером».
Никита Симонян стал самым молодым тренером класса «А». Конечно, ему пришлось непросто. Многие игроки — Игорь Нетто, Анатолий Ильин, Анатолий Исаев — были фактически ровесниками наставника и его многолетними партнерами. Как воспримут они то, что их вчерашний товарищ Никита стал Никитой Павловичем и находится в ином измерении? К счастью, игроки приняли молодого наставника и помогали ему, как могли.
«Если хочешь стать тренером — убей в себе игрока. Ни в коем случае нельзя говорить футболистам: ты вот не смог сделать, а я, когда играл, это выполнял четко и легко. Кроме того, тренер бодрствует 24 часа в сутки. И дотошный анализ ведется при любом результате — и при победе, и при поражении. Первая ночь после матча, как правило, для тренера бывает бессонной. Тем не менее на следующее утро надо уже работать с командой.
В силу моего характера, да и спартаковских традиций, мне больше импонировали демократичные отношения с игроками. Многое взял я и у Качалина, и у Дангулова, и у Горохова. Но, пожалуй, большему — педагогике, отношениям с людьми, стремлению анализировать любую ситуацию, взвешивать любое свое решение — учился у Николая Петровича Старостина, очень мудрого человека.
Не руби сплеча, сначала остынь, сто раз отмерь — его правила. Могу сказать: педагогику учил по Старостину. Он, кстати, тоже от меня не открещивался, считал своим воспитанником. Все годы, что работал с ним рядом, были для меня временем постоянной учебы. Николай Петрович был способен найти хорошее, ценное в любом человеке, и я понимал, глядя на него: без этого нельзя руководить, воспитывать.
Почти пятнадцать лет был я игроком команды мастеров. Вроде бы не новичок в футболе. Но какой же трудной оказалась новая роль! От многого, к чему привыкли, приходилось отказываться: футбол шел вперед. И надо было поспевать за ним, заниматься самообразованием.
Как волновался перед матчами! Выйти на поле, оказывается, куда легче, чем остаться на тренерской скамье. Всё проигрываешь вместе с командой — удары по воротам, пасы, передачи, все комбинации. И неизвестно еще, где тратишь больше сил — на поле или у его кромки.
Первые тренерские шаги — постоянные сомнения, раздумья. Закончится тренировка или игра — все садятся в автобус, уезжают. Когда-то и я покидал стадион вместе с ними, после напряжения наступал отдых. Теперь после работы начиналась работа. Один или со Старостиным и своим помощником до бесконечности анализировал только что прошедшую, пережитую игру».
Молодому тренеру пришлось нелегко. В чемпионате 1960 года, проходившем по экспериментальной, двухэтапной формуле, «Спартак» занял только седьмое место. И вчерашнему любимцу спартаковских болельщиков приходилось выслушивать от них нелестные слова. Такова уж специфика тренерского ремесла. Но мудрый Николай Петрович Старостин не стал спешить с выводами, продолжал доверять Симоняну. И в 1961 году «Спартак» поднялся уже на третье место, а в 1962-м одержал блестящую победу в чемпионате. Галимзян Хусаинов, Анатолий Крутиков, Юрий Севидов, Геннадий Логофет — все они появились в «Спартаке» при Симоняне и стали большими игроками.
Были ли у Никиты Павловича конфликты с игроками? Да, были. Например, однажды дали трещину отношения со старым товарищем Игорем Нетто. Тренер и капитан не сошлись во взглядах на игру, и Нетто по старой памяти высказался в резкой форме. Но одно дело, когда капитан отчитывает партнера, и совсем иной поворот, когда игрок перечит тренеру. Встал вопрос об отчислении Нетто.
И тут слово взял Николай Петрович Старостин, который сумел погасить конфликт. Убедил Нетто в том, что он был не прав, и в то же время сохранил для «Спартака» капитана. Эта ссора никак не отразилась на дальнейших отношениях между капитаном и тренером. Симонян всегда поддерживал Нетто, особенно в последние годы жизни Игоря Александровича, когда тот был болен и одинок.
Никита Симонян покинул пост главного тренера «Спартака» в 1965 году. «Красно-белые» не лучшим образом выступили в чемпионатах-64 и -65 — оба раза занимали восьмое место, хотя в 1965-м взяли Кубок. Однако главной причиной ухода Никиты Павловича стала история, приключившаяся с Юрием Севидовым. Молодой и очень талантливый нападающий сбил на машине человека. Тот оказался видным ученым. Дело становилось резонансным, к тому же Юрий в момент аварии был нетрезв. Молодой футболист отправился на несколько лет за решетку, а Симоняна сняли. Дескать, недосмотрел старший тренер. Пришлось покинуть должность начальника команды и Николаю Петровичу.
Но ни у Николая Гуляева, возвращенного на пост наставника «Спартака» в 1966 году, ни у любимца Старостина Сергея Сальникова, заступившего на вахту в 1967-м, толком не получилось. Игра команды заметно поблекла. И летом на свои посты вернулись и Старостин, и Симонян.
Никита Павлович довольно быстро отстроил новый «Спартак». В 1968 году москвичи вернулись на второе место, уступив только киевскому «Динамо». А в 1969-м стали чемпионами страны, прервав трехлетнюю гегемонию киевлян. Тот «Спартак»-69 болельщики «красно-белых» со стажем называют едва ли не командой мечты.
«Неплохо складывалась моя тренерская судьба. В 1969 году „Спартак“ снова выиграл звание чемпиона. Сезон не был для нас столь драматичным, как в 1962 году. Команда выступала намного ровнее. Мы на очко отставали от киевского „Динамо“, и всё должен был решить поединок с киевлянами.
День в Киеве выдался хуже не представить. Дождь со снегом, раскисшее поле. А игроки выступали против нас отменные — Рудаков, Сабо, Мунтян… Запомнился тот матч сольным проходом Осянина, который обыграл трех защитников и великолепно послал мяч в нижний угол ворот. Иосиф Сабо гневно кричал своим партнерам: „Какие же вы защитники! Он одного за другим вас обыгрывал, а вы до штрафной площадки врезать ему не могли, остановить!“ Это мне потом мои ребята рассказывали.
Во второй половине началась страшная двадцатиминутная осада наших ворот. То, что творилось на поле, трудно передать. Наш Анзор Кавазашвили творил чудеса, все мячи брал намертво.
Назначен штрафной. Подошел к мячу Виктор Серебряников, мастер штрафных ударов, и закрутил его в нижний угол ворот. Анзор накрыл мяч в самый последний момент. Мы вздохнули, но не тут-то было. Судья заставил перебить. Какое он усмотрел нарушение, я так и не знаю. Серебряников снова подошел к мячу и закрутил его по дуге уже в противоположный угол ворот, Анзор снова спас команду от гола…»
В 1971 году «Спартак» под руководством Никиты Симоняна выиграл Кубок СССР в тяжелейшем, двухматчевом противостоянии с ростовским СКА.
Но отработав в «Спартаке» тренером одиннадцать лет — шесть и пять, Никита Павлович всё же ушел из клуба, ставшего родным. Видимо, почувствовал, что дальше не получается, что работа не приносит былого удовлетворения. А может, просто устал. Николай Петрович уговаривал не спешить, но Никита Павлович твердо решил уйти.
«Оглядываясь назад, размышляя о пережитом, до сих пор до конца не уверен, что поступил правильно, что это был единственно верный шаг. Есть тренеры, по десятку лет работающие с одной командой, — Константин Бесков, Валерий Лобановский… И нельзя сказать, что все годы их команды провели на высоком накале. В тренерской жизни, как в спорте вообще, неизбежны спады, неудачи. Порой как раз они и лежат в основе нового взлета. Я не чувствовал творческого тупика и, скажи мне кто-нибудь из руководителей „Спартака“ — останься, наверное, остался бы. Но ничего такого произнесено не было. И, хорошо уже зная сложившуюся практику скороспелых оргвыводов — одного быстрее снять, другого быстрее назначить, счел необходимым избежать унизительной процедуры.
Николай Петрович Старостин сказал на том прощании: „Мы не захлопываем за тобой дверь. Мы оставляем ее чуть открытой. Ты можешь вернуться в любое время, ибо мы считаем тебя истинным спартаковцем. Мы знаем: разрежь тебя пополам, найдешь там два цвета — красный и белый“».
Новый вызов
А через полгода Никита Симонян принял новый вызов — возглавил ереванский «Арарат». И не просто возглавил, а привел клуб из столицы Армении к наивысшему успеху. В первом же сезоне, проведенном под руководством Симоняна, «Арарат» сделал дубль — выиграл Кубок страны, а потом стал чемпионом СССР.
«Арарат» начала семидесятых был добротной командой — предшественники Симоняна Артем Фальян и Николай Глебов неплохо потрудились. Но руководству Советской Армении хотелось видеть лучшую команду республики на первых ролях и в Союзе. И для этого был приглашен успешный тренер, к тому же сильнейший в истории футболист-армянин. Правда, предки Симоняна жили за пределами Армении, а сам Никита Павлович к тому времени изрядно забыл родной язык.
«Видел „Арарат“ не однажды, в разные годы, в разных матчах. Команда, не скрою, мне нравилась. Но прийти тренером… Пожалуй, больше всего смущало, что на мой приход возлагали немалые надежды: вот придет Симонян — и свершится чудо. И все-таки принял приглашение. Чудес в футболе не припомню. Опыт игрока и тренера не раз убеждал меня, что и вечных истин тут не бывает — каждая для своего времени. И основа всякой тактики — игроки. Можно придумать десятки тактических новинок, но коли не окажется подходящих исполнителей, схема останется мертворожденной. На первой же встрече с командой, когда меня представляли, сказал: „Уважаемые товарищи, вы созрели для того, чтобы бороться за самые высокие титулы. Я много лет играл, а потом тренировал команду, которая побеждала в чемпионатах, завоевывала Кубок страны, мне посчастливилось вкусить высокую радость больших и трудных побед и очень хочу, чтобы такое же чувство пережили вы“.
Раз и навсегда договорились, что каждый футболист услышит от меня всё, что я о нем думаю, без скидок на „смягчающие“ обстоятельства и возможные обиды.
И началась работа».
В «Арарате» собрались сильные мастера — Аркадий Андриасян, Эдуард Маркаров, Левон Иштоян, Алеша Абрамян, Оганес Заназянян. Симоняну предстояло в короткий срок сделать из этих игроков мощную атакующую команду. И это удалось. Летом «Арарат» дошел до финала Кубка и обыграл в решающем матче киевское «Динамо». А осенью впервые в истории выиграл золотые медали. Но за кадром остался скорбный факт — триумф ереванцев совпал с личной трагедией в жизни тренера — летом 1973 года умер сын Никиты Павловича.
«Арарат» покорил вершину, но удержаться на ней не смог. В сезоне-74 ереванцы заняли пятое место. Возникли некоторые разногласия с игроками, и Симоняну пришлось уйти. Но золотой дубль «Арарата» остается наивысшим успехом в истории армянского футбола, а Никита Павлович считает эту победу одной из самых выдающихся в своей тренерской карьере.
Дело № 88, или Норвежская гастроль 1950 года
Завершить рассказ о Симоняне мы решили поразительным документом, сохранившимся в Архиве Москвы. Синяя папочка из сорока двух страниц с короткой надписью внизу: «Хранить постоянно».
Мы выбрали из сорока двух лишь несколько пожелтевших листов, в которых дело № 88 представлено с полной откровенностью. В нем запечатлены не только футбольные нравы той поры, но и отличительные черты характера нашего героя.
СТЕНОГРАММА
совещания у председателя Московского Городского Совета общества «Спартак» тов. Кузина.
От 27 ноября 1950 года.
Тов. Кузин:
Сегодня мы собрались, товарищи, обсудить один вопрос.
Как известно, Всесоюзным Комитетом по делам физической культуры и спорта при Совете Министров СССР принят соответствующий документ, т. е. приказ по команде «Спартак», которая принимала участие в товарищеских матчах в Норвегии.
По возвращению из Норвегии отдельными игроками нашей команды был допущен ряд нарушений не только спортивной дисциплины, спортивного поведения, но и такие факты, которые дискредитируют не только отдельных спортсменов, но и в целом футбольный коллектив «Спартака».
Поэтому сейчас мы и решили собраться и обсудить этот вопрос и сделать соответствующие выводы.
Слово по этому вопросу имеет товарищ Андрианов, который изложит все те факты, которые известны Всесоюзному Комитету и по которым мы с вами должны выступить и высказать свое мнение и отношение к этим товарищам, которые оскандалили наш коллектив.
Тов. Андрианов:
Всесоюзный Комитет вынес такой приказ (зачитывает).
В чем тут дело?
Дело в том, что в момент возвращения делегации из Стокгольма в Хельсинки, в самолете трое товарищей: Малинин, Башашкин и Нетто пили спирт, причем буфетчица радировала на аэродром в Хельсинки, что трое русских пьют древесный спирт, что может произойти заболевание.
А так как авиакомиссия несет ответственность за каждого человека, которого она везет в самолете, то она забила тревогу, что делать.
Но так как самолет был целиком арендован только нашей делегацией, то, очевидно, было такое указание — доставить в Хельсинки, а здесь разберемся.
Реакционная шведская печать использовала этот момент для того, чтобы опубликовать буквально клеветнические статьи, в которых излагалось, что русские в самолете перепились, пили древесный спирт, дело даже дошло до того, что трое свалились с кресел, что у двоих произошло серьезное отравление, что им пришлось делать промывание желудка и т. д.
Расследовали, разобрались с этим делом. Никому желудка не промывали, никто не валился с кресел, кроме т. Иванова, который вообще плохо переносит самолет, — но повод к тому, чтобы выступить с такого рода клеветническими статьями, был дан членами команды «Спартак».
А цель здесь преследовалась одна: во-первых, еще раз попытаться выступить с клеветой по адресу советской страны, советского народа. А с другой стороны, смазать те политические достижения, которые имела делегация за время пребывания в Норвегии.
И совершенно ясно, что этого они в какой-то мере добились.
Правда, коммунистическая печать Финляндии, Швеции и Норвегии — выступила с опровержением по этому поводу. Но, как известно, слово не воробей. До кого дойдет эта коммунистическая газета, до кого нет.
Поэтому роль коллектива, роль делегации там была исключительно велика и нельзя было допускать ни малейшего повода к тому, чтобы дать какие-то основания, чтобы в адрес наших футболистов, наших людей что-либо там делалось.
Взять такой факт — выпивка в Ларвике. 5 человек (по существу организатором этого дела был Василий Соколов) после игры взяли и устроили выпивку, причем устроили каким образом: не имея денег, забрали в ресторане вина, им принесли, — кто брал, кельнер не мог установить. Потому руководителю организации приносят счет и просят уплатить.
Чрезмерные выпивки в Стокгольме. Есть и такие разговоры, что некоторые товарищи с самого банкета не могли протрезвиться до Ленинграда.
О чем тут речь идет?
Один из серьезных провалов, который был в футбольной команде ЦДК при поездке за границу, объясняется тем, что значительная часть игроков допускала такого рода факты, т. е. пили.
И вообще, эти вещи, как правило, ведут к очень неприятным последствиям.
Дело складывается так, что многие наши товарищи забывают о следующем, когда они выезжают за границу, что: во-первых, за каждым их шагом пристально следят и интересуются враги, что каждый их шаг служит предметом обсуждения.
Многие товарищи, выезжая за границу, забывают, что они представляют не свою личность, а всю советскую общественность, а если хотите, они представляют советский народ.
Почему такие вещи произошли?
На наш взгляд они произошли прежде всего потому, что в команде, в коллективе отсутствует критика и самокритика, но зато господствует круговая порука. Об этом очень наглядно говорят сами факты.
Ведь 3 дня потребовалось для того, чтобы разобраться, в чем же дело, действительно ли такие вещи были или нет.
Ни один из футболистов коллектива «Спартака» не пожелал этого сделать.
Мало того, когда даже установили, что на самолете на последнем ряду сидят т.т. Костиков и Новиков и между ними стояла бутылка и стали спрашивать, чья эта бутылка, — никто не признался.
И только уже потом Костиков поступил правильно, объяснил в чем дело: что спирт его, т. е. поступил правильно, так, как нужно было сделать с самого начала.
Как расценивать такое заявление, когда спросили Николаева, почему Вы об этом не говорите, — он ответил — «моя русская душа не позволяет предать товарища».
Это ложная русская душа, это усугубляется тем, что произошло на самом деле.
У многих товарищей, в том числе комсомольцев и коммунистов, не хватило духа, чтобы честно, откровенно рассказать об этом и помочь разобраться и установить те факты, которые были на самом деле.
В основном коллектив здоровый, боевой, который сумел сделать все для того, чтобы добиться хорошей победы и показать преимущества советского футбола, показать преимущества нашей советской культуры.
Вот коротко то, о чем мне бы хотелось сообщить по этому вопросу.
Я надеюсь, что мы сегодня посоветуемся и выскажем свое отношение к этому делу.
Тов. Кузин:
Все ясно по приказу и по отдельным замечаниям? Прошу товарищей выступать по этому вопросу и дать соответствующую оценку.
Тов. Михальчук:
У меня вопрос — почему нет т.т. Нетто и Тимакова?
Тов. Дангулов:
Все товарищи были предупреждены.
Тов. Парамонов:
В приказе записано — запретить Малинину играть в командах первой группы, а работать не запрещено?
Тов. Андрианов:
Нет, запрещено и работать в этих командах. Пусть идет работает, много есть других профессий.
Тов. Кузин:
Больше вопросов нет? Кто желает выступить?
Тов. Седов:
Я не собираюсь оправдывать товарищей, которые совершили проступок. Мне хотелось несколько слов сказать в отношении т. Малинина. Я немного не согласен с т. Андриановым в том отношении, что у нас совершенно не ведется политико-воспитательной работы. Я считаю, что это неверно.
Если говорить о том, что команда после возвращения из Норвегии выиграла Кубок, — это факт говорит сам за себя и говорить, что у нас не ведется совершенно политико-воспитательная работа — это не правильно.
В отношении т. Малинина — нужно, конечно, смягчить то решение, которое вынес Комитет по его поведению. Надо дать ему возможность работать по той профессии, которой он посвятил все свои лучшие годы. У меня всё.
Тов. Терентьев:
У нас получилось так, что вначале человека наказали, а потом собрали коллектив для того, чтобы обсудить. Мне кажется, нужно было сделать наоборот: сначала обсудить с коллективом, а потом наказать.
Тов. Симонян:
Конечно, оправдывать Малинина я не собираюсь, но тут всплывает вопрос — почему пострадал именно Малинин?
В приказе указано — выпивали 6–7 человек. Команда в поездке вела неплохо. Выиграла все игры. Настроение перед отправкой домой было самое хорошее.
Но самый тяжелый факт, что выпили в самолете. Если бы этого не было, возможно, все бы прошло и никто не знал.
С нами ездил игрок из «Динамо», он рассказывал, когда «Динамо» ездило в Чехословакию, там вообще творился кошмар, что один из игроков потерял свой заграничный паспорт, но все обошлось, так как паспорт нашли.
Отдельные товарищи нашего коллектива совершили тяжелый проступок. Я считаю, что вина, в первую очередь, коллектива, что не усмотрели.
Но т. Малинин понес все-таки три наказания — снятие звания заслуженного мастера спорта. Это очень тяжелое наказание. Я думаю, что надо дать возможность человеку исправиться. А где он может исправиться, где он может себя показать, снова получить звание заслуженного мастера спорта, тем более, что ему не 20 лет, а 36?
Мне кажется, что снятие звания заслуженного мастера спорта и отчисление т. Малинина из команды — это очень тяжелое наказание и этого вполне достаточно.
Я за то, чтобы дать возможность Малинину оправдаться перед советским спортом, а также перед коллективом «Спартака» и разрешить ему играть, если не в группе первого разряда, то во второй группе.
Тов. Михальчук:
Почему разговор идет только о Малинине? Вам предъявляется серьезное обвинение, Вы должны сказать — правильно или нет?
Тов. Симонян:
Факт остается фактом, что ребята выпили. Но я должен сказать, что наша команда из всех команд, пожалуй, самая дисциплинированная в этом отношении. И результаты говорят сами за себя.
Нам многие предсказывали, что по возвращению из Норвегии начнутся выпивки. Но мы дали друг другу слово — не пить. Мы сдержали это слово.
Но факт остается фактом, произошел очень печальный случай. Конечно, очень много раздули.
Единственная наша вина в том, что мы дали повод реакционным газетам выступить против Советского Союза, а так возможно все прошло бы гладко.
