Глава шестая
Гастролер — кто он?
В крохотном кабинете старшего оперуполномоченного отдела контрразведки 4-го Научно-исследовательского института Ракетных войск стратегического назначения майора Романа Саликова, ставшем командным пунктом, было не повернуться. Осанистая фигура начальника отдела полковника Виктора Гольцева занимала все свободное пространство. Самому Саликову и подполковнику Николаю Кочубею, тоже далеко не детских размеров, пришлось втиснуться между необъятной спиной Гольцева и пузатым несгораемым сейфом. Все трое склонились над экраном монитора и пытались разглядеть то, что происходило за сотню метров от них — в лаборатории соседнего корпуса института. Их ждало горькое разочарование: экран покрывала густая серая рябь точек. Сквозь нее размытым силуэтом проступала мужская фигура. Аудиозапись тоже ничего не давала, микрофон, «воткнутый» в потолочный светильник, страшно фонил и отзывался визгливым писком эфира.
Гольцев бросил недоуменный взгляд на Саликова с Кочубеем. Они принялись крутить ручки настройки на пульте спецаппаратуры оперативного контроля, которую «технари» установили в кабинете начальника лаборатории № 3 подполковника Василия Оноприенко. Их попытки ни к чему и не привели: мощная радиопомеха от радиопередатчиков узла связи забивала слабый сигнал. Смуглое лицо Кочубея, выдававшее в нем южанина, исказила болезненная гримаса, он в сердцах произнес:
— Неделя работы коту под хвост!
— Но не должно же быть так? Вроде все предусмотрели, — сокрушался Саликов.
— Все, да не все! Поздно, поезд ушел! И я тоже хорош! Поверил Федорову на слово, — казнился Гольцев.
— Вы-то тут причем, Виктор Александрович?! На то они и технари, чтобы своими инженерными извилинами шевелить и таких «хвостов» не оставлять, — не согласился с ним Кочубей.
— А притом, Коля! Легче всего на других валить! Мы-то самим где были?
— Вчера же проводили проверку, и все работало? — недоумевал Саликов.
— Виктор Александрович, я предупреждал Федотова насчет узла связи, но он же «великий Попов». Ему слова не скажи — «Я все знаю! Не учи ученого!», доучил — теперь к Кровопускову снова тащиться! Мало он нам прошлый раз крови попортил, так теперь… — от досады у Кочубея больше не нашлось слов.
При одном упоминании этой фамилии глаза Гольцева потемнели. В последнюю неделю он чаще бывал в окружном суде, чем у себя в отделе, и там не один час убеждал Кровопускова в обоснованности проведения оперативно-технических мероприятий в отношении Оноприенко. Тот на словах соглашался, а когда дело доходило до утверждения постановления, в последний момент давал задний ход и требовал дополнительных доказательств его шпионской деятельности.
И когда, наконец, удалось добыть эти «дополнительные доказательства» — получить подпись Кровопускова под постановлением суда, а затем с таким трудом установить «технику» в кабинете Оноприенко, досадная мелочь свела все на «нет»! В эти самые минуты, когда объект Лаборант — Оноприенко, заперев дверь, «колдовал» над секретными документами, контрразведчики оказались «слепы» и «глухи». Гольцев с сочувствием смотрел на мрачные, осунувшиеся лица подчиненных.
Здоровый румянец, обычно игравший на щеках крепыша Саликова, поблек, глаза глубоко запали, и ранее поблескивающий в них задорный зеленый огонек погас, плечи поникли, китель стал просторным и болтался, будто на вешалке. Рано обозначившийся начальственный животик тоже куда-то пропал. От бессонницы и усталости он едва держался на ногах.
Не намного лучше выглядел и Кочубей. Лучший волейболист управления, казалось, не знавший усталости, и тот не выдержал нервного напряжения. Его выразительный, с легкой горбинкой нос заострился и все больше напоминал клюв. Густые черные как смоль брови сердито сошлись на переносице и походили на крылья уставшей птицы. Волевой подбородок с глубокой ямочкой посредине покрывала густая щетина. Лихой казацкий чуб растрепался. Кочубею не хватало разве что папахи на голове, черкески на плечах и кинжала за поясом, чтобы быть своим среди абреков. Кровь кубанских казаков и кабардинцев проступала в чертах его лица и кошачьих движениях гибкого тела.
Сам выходец из тех краев — Гольцев испытывал к нему не только теплые земляческие, но и товарищеские чувства. Два года назад при проверке отдела ФСБ по 58-й армии Северо-Кавказского военного округа он «положил глаз» на тогда еще майора и перспективного старшего опера. Хваткий в работе, интересный в общении Кочубей оставил о себе положительное впечатление, и в начале прошлого года, когда в отделе центрального аппарата департамента военной контрразведки появилась вакансия, Гольцеву не пришлось долго подыскивать замену.
Николай без колебаний принял предложение и переехал в Москву. И хотя с жильем получилась накладка — пока решался вопрос с переводом, комната в общежитии Академии Петра Великого на Садовом уплыла к другому, он ни словом не обмолвился. У других — женатых положение с жильем было не лучше, многим приходилось ютиться по чужим углам или у знакомых. Пристроившись на время у дальних родственников, Николай большую часть времени пропадал на службе и пахал за двоих. Его работа не осталось незамеченной — на год раньше срока он «получил» подполковника.
Но не только это, а еще удача, чаще, чем другим, сопутствовавшая Кочубею, подвигла Сердюка первым включить его в оперативную группу по розыску Гастролера. С выбором он не прогадал: Николай первым обратил внимание на Оноприенко, а дальше, подобно снежному кому, дело стало обрастать новыми деталями, указывающими на то, что тихий и незаметный завлаб мог быть тем, кто выходил на резидентуру ЦРУ в Киеве.
И вот теперь, когда в проверке Оноприенко наступил момент истины — с помощью оперативной техники предстояло документально закрепить факт сбора им шпионской информации по ракетному комплексу «Тополь-М», произошел досадный сбой. На экране продолжал мельтешить силуэт Оноприенко, а в редкие паузы среди помех прорывался шелест бумаг.
Унылую атмосферу командного пункта нарушал свист эфира. Кочубей, в который уже раз склонился над панелью управления и принялся крутить ручки настройки, но на экране по-прежнему продолжал «сыпать снег», а по ушам била какофония из помех. Раздосадованный Гольцев не сдержался и треснул кулаком по столу. И произошло чудо! Помеха исчезла, экран очистился от серой ряби, и на командном пункте отчетливо зазвучали голоса. Оноприенко был уже не один, напротив него, вальяжно развалясь, занимал кресло чернявый усатый полковник с объемистым портфелем в руках.
— Рома, кто такой?! Из какой щели этот усатый таракан выполз? — воскликнул Кочубей.
— Приятель! — не стал распространяться Саликов.
— Нелегкая его принесла! Только связисты угомонились, теперь он начнет нервы мотать! У тебя что здесь — проходной двор или особо режимный объект?
— Коля, угомонись! Пришел тот, кто надо, и как раз вовремя, — не стал вдаваться в подробности Гольцев.
— Понял, Виктор Александрович! Случайных людей в нашем деле не бывает, — сообразил Кочубей.
— Совершенно верно! Теперь смотрим и слушаем! — распорядился Гольцев и потребовал: — Роман, поработай над второй камерой! Изображение сделай четче и держи в фокусе лицо Оноприенко!
Саликов недолго поколдовал над панелью управления, и на экране крупным планом возникли Оноприенко и его собеседник. Гольцев сел удобнее, над ним навис Кочубей, и все замерли в ожидании. Они старались не пропустить ничего из того, что происходило в кабинете начальника третьей лаборатории.
А там усатый полковник выставил на стол бутылку водки, покопался в портфеле и к выпивке добавил закуску.
— Володя, к чему это? — замялся Оноприенко.
— К празднику!
— К какому? До двадцать третьего еще две недели.
— Пусть без меня отмечают! Сам знаешь, праздник в армии, что для коня свадьба: морда — в цветах, а жопа — в мыле. Замордуют одними построениями и «маршем маленьких лебедей». А сегодня мы отметим по-человечески не только 23-е, а и эпохальное событие в моей жизни, — наседал Усатый и, не дожидаясь согласия Оноприенко, принялся разливать водку по стаканам.
Уступая его напору, тот, прежде чем выпить, поинтересовался:
— За что пьем?
Усатый расплылся в довольной улыбке и с гордостью произнес:
— А празднуем мы, Вася, знаменательное событие в жизни полковника. Наконец, после двадцати лет безупречной службы и вовремя скончавшейся «любимой» тещи он сподобился купить настоящую машину!
— И какую? — оживился Оноприенко.
— Опелек! Состояние, скажу, отличное!
— А жигуль?
— Сыну отдал, пусть добивает! Так что не отметить такое событие со старым другом — большой грех. Кстати, сколько мы отбарабанили в этой шараге? Двадцать? Двадцать один?
— В августе будет ровно двадцать два.
— Золотое очко! Выпьем за него, я имею в виду «золотое» и мой опелек! — с пафосом произнес Усатый и двинул стаканом по стакану Оноприенко.
Их звон, усиленный аппаратурой, протяжным эхом отозвался в кабинете Саликова. Он сам, а вместе с ним Гольцев и Кочубей наблюдали за тем, как Оноприенко и его приятель крупными ломтями ломали хлеб и аппетитно жевали колбасу. Бедняга Саликов, с утра не державший во рту маковой росинки, заелозил на стуле, а его пустой желудок требовательно и громко напомнил о себе. Роман стеснялся при начальнике заглянуть в стол, где лежали банки консерв, пачки галет, сахар и кофе.
Первым не выдержал Кочубей и с сарказмом заметил:
— Рома, а они лучше тебя подготовились.
Саликов бросил вопросительный взгляд на Гольцева. Тот повел носом и, тяжело вздохнув, с грустью сказал:
— Водки просить у них не будем, а вот червячка заморить не помешало бы.
— Один момент, Виктор Александрович, — оживился Саликов и принялся выкладывать из тумбочки свои припасы.
— Виктор Александрович, тут кое-чего не хватает. Может исправить, здесь рядом? — предложил Кочубей.
— Это уже перебор, Коля, — умерил его пыл Гольцев и, зацепив вилкой шпротину, отправил в рот.
Этот «пир желудков» в кабинете Саликова продолжался недолго. Усатый запустил руку в портфель и выставил на стол вторую бутылку водки с новой закуской.
— Володя, аккуратнее! Тут секретные документы! — возглас Оноприенко заставил контрразведчиков забыть о позднем ужине и прильнуть к экрану монитора.
На нем отчетливо проступили два крепких, как армейская табуретка, зада. Оноприенко и Усатый ползали по полу и собирали документы.
— Дифференциалы? Интегралы? Тангенсы и котангенсы? — бубнил Усатый и укорял Оноприенко: — Эх, Вася, когда ты кончишь научной мутью забивать свою умную голову?
— Вот защищу докторскую и все! — заявил Оноприенко.
— Докторская? А на кой хрен она тебе перед дембелем?
— Под нее мне место завкафедрой в МАИ обещали.
— И сколько будешь получать?
— Пятнадцать, плюс пенсия пять двести.
— Вася, о чем ты говоришь? Твоя голова миллионы стоит!
— Какие миллионы, Вова? Наш поезд давно ушел.
— Не скажи!
Оноприенко пожал плечами и с горечью произнес:
— Но ты же не хуже меня знаешь, после сорока ни голова, ни мы сами никому не нужны?
— Ерунду ты порешь, Вася! Вот взять твоего Гаврилова.
— А что Гаврилов? Нормальный мужик!
— Я не о том. На должности пятый год «лежит» и даже плавниками не шевелит, зато на стороне такие бабки зашибает, что нам и не снились.
— Я не Гаврилов, — буркнул Оноприенко.
— А зря! Так умным дураком и помрешь! За твои мозги и знания на Западе в приличной фирме бешеные бабки заплатили бы.
— Володя, ты что несешь? Я что, сволочь? Нет, я секретами не торгую! — возмутился Оноприенко.
— Да я пошутил, Вася! — тут же отыграл обратно Усатый и предложил: — Давай еще по одной накатим.
Водка весело забулькала и полилась в стаканы. Из кабинета Саликова уныло наблюдали за тем, что происходило в лаборатории — шпионажем там и не пахло. Гольцев погрустнел, устало откинулся на спинку стула и попросил:
— Роман Николаевич, убавь звук.
— Дальше ничего интересного уже не будет! — заключил Кочубей.
— С Оноприенко все ясно — не Гастролер! — подвел итог Гольцев.
— Виктор Александрович, а может, еще проклюнется? — не терял надежды Саликов.
— Рома, после второй бутылки от этого затюканного жизнью доктора путного ничего не услышишь, — скептически отнесся к его предложению Кочубей.
— Виктор Александрович, разрешите продолжить контроль? — упорно стоял на своем Саликов.
В нем — молодом работнике — горело неуемное желание разоблачить «своего» первого шпиона. До сегодняшнего дня все складывалось в пользу этой версии. В декабре прошлого года Оноприенко был в отпуске у родителей на Украине, в городе Самбор, в то самое время, когда Инициативник пытался выйти на резидентуру ЦРУ в Киеве, а по возвращении в институт полез в секреты «Тополя». Гольцев хорошо понимал, что сейчас происходило в душе Саликова и, не желая лишать его последней надежды, разрешил:
— Хорошо, Роман Николаевич, отрабатывайте до конца, а завтра на доклад можете прибыть на час позже.
— Виктор Александрович, я уверен, Оноприенко — это Гастролер! — твердил Саликов.
— Будем надеяться, — не стал его разубеждать Гольцев и направился к выходу. К нему присоединился Кочубей.
К этому времени корпуса института опустели, и лишь несколько окон — дежурного, лаборатории №№ 3, 5 и 6 — тусклыми пятнами проглядывали в ночной тьме. Гольцев с Кочубеем прошли на стоянку машин. Дремавший на заднем сиденье водитель встрепенулся на стук дверцы и осоловело захлопал глазами.
— Солдат спит — служба идет! — строго заметил Гольцев.
— Я только задумался, товарищ полковник! — смутился боец.
— Ладно, Витя, протирай глаза, и за баранку!
Разбитной «дембель» — младший сержант Зыков — пулей вылетел из машины, на ходу расправил помяты бушлат, подтянул болтавшийся ниже пояса ремень и занял место за рулем волги. Несмотря на свои девять с лишним лет тяжкой армейской жизни и шестерых водителей, на всю «катушку» поупражнявшихся за ее рулем, она на удивление резво покатила вперед. Гольцев и Кочубей, нахохлившись, ушли в себя. Еще одни сутки напряженной работы, которые, как они рассчитывали, а с ними и Сердюк, должны были привести к Гастролеру, оказались потраченными впустую.
На следующий день в десять часов в кабинете Гольцева собрались Кочубей, майор Юрий Остащенко и капитан Виктор Салтовский. Его скромную обстановку скрашивали массивная, выполненная из малахита подставка для карандашей и ручек, напоминавшая о службе Гольцева на Урале, и большая цветная фотография, на которой будущий министр обороны и маршал России главнокомандующий РВСН генерал-полковник Игорь Сергеев вручал ему именное оружие за участие в разоблачении изменника Дудника.
Последним в кабинет вошел Саликов. По его грустному лицу Гольцев догадался: надежде, которая еще теплилась в глубине души, не суждено было сбыться. Справка, которую представил Саликов ничего нового к тому, что он вчера слышал и видел собственными глазами в кабинете Оноприенко, не добавляла. Но Гольцев не собирался зацикливаться на неудаче — в ней был свой плюс: круг подозреваемых сузился до двоих — доцента Ореста Литвина и старшего офицера оперативного отдела штаба РВСН Сергея Митрова. С обсуждения хода проверки по Литвину он начал совещание и обратился к Остащенко.
— Юрий Викторович, вы готовы доложить по Литвину?
— Да.
— Я слушаю.
— Проверка на телефонах, по Интернету и на почтовом канале ничего не дала. Мы продолжаем работу и рассчитываем…
— Дальше!
— В обращении с секретными документами, в том числе по проблематике «Тополь-М», действий, подозрительных на шпионаж, не выявлено, — закончил доклад Остащенко.
— На контактах с иностранцами тоже не засветился, — дополнил его Салтовский.
— А что, с отпуском Литвина на Украину, разобрались?
— На сегодня точно установлено, он его там не проводил! — доложил Остащенко.
— Чем это подтверждается?
— Вчера получен ответ из Воронежского управления ФСБ: Литвин вместе с семьей отдыхал у родителей жены. В военкомате в журнале учета отпускников есть необходимые отметки.
— Выходит, у Литвина — железное алиби! — не смог скрыть своего разочарования Гольцев и подвел неутешительный итог: — Остается Митров, но если он в Киев не ездил, я не знаю, с чем идти к Сердюку.
— С этим у Митрова как раз все в порядке! В декабре был на Украине, у родителей в Виннице. Зато по другим вопросам — полный ноль. К «Тополю» интереса не проявляет. На контактах с иностранцами не «светится», — доложил Салтовский.
— Виктор Александрович, а если мы не в том круге ищем? — предположил Остащенко.
— Юра, давай с Митровым до конца разберемся, а потом будем круги рисовать, — отмахнулся Гольцев и, пробежавшись взглядом по поникшим головам подчиненных, смягчился: — Ребята, не опускать руки! Разрабатывайте дальше Митрова, и результат будет!
— Постараемся! — ответил за всех Кочубей.
После ухода офицеров Гольцев сел за докладную по результатам проверки Оноприенко и Литвина. К семнадцати часам он насилу вымучил ее и, как на плаху, побрел в кабинете Сердюка. Там уже находился Писаренко. Судя по оживленному виду, ему с поиском Гастролера повезло больше. Свидетельством тому служила лежавшая на столе фотография полковника Генштаба Стельмаха с неизвестным на фоне церковной ограды.
«Не грехи же они там замаливали? Похоже, Вася со своим орлами напал на след Гастролера?» — кольнула ревнивая мысль Гольцева.
Ее подтвердил Сердюк и отметил:
— Василий Григорьевич, материал на Стельмаха интересен, с него и начнем доклад Градову, — а затем обратился к Гольцеву: — Виктор Александрович, как прошло мероприятие по Оноприенко?
— Пустой номер! У него только докторская на уме.
— Жаль, столько времени и сил впустую потратили, — посетовал Сердюк и поинтересовался: — Что есть нового по Литвину и Митрову?
— С ними бег на месте! Тычемся как слепые котята! — не мог скрыть досады Гольцев.
— Ладно, не расстраивайся, Оноприенко тоже результат! В ряду Гастролеров на одного меньше стало, — пытался смягчить горечь от неудач Сердюк.
— Анатолий Алексеевич, извините, время поджимает, к Градову опоздаем, — напомнил Писаренко.
Сердюк бросил взгляд на часы — до совещания оставалось меньше пяти минут, взял докладную у Гольцева и на выходе из кабинета распорядился:
— Виктор Александрович, будь на месте, мало ли что!
— Понял! — ответил тот и спустился к себе на этаж.
Не задержавшись в приемной Градова, Сердюк и Писаренко прошли в кабинет. Первый вопрос, который он задал им, касался Оноприенко.
— Похоже, что чист, Георгий Александрович. Оперативные материалы и данные вчерашнего технического контроля снимают с него все подозрения, — доложил Сердюк.
— М-да! А что по другим объектам?
— Намечается перспектива по Стельмаху. Более подробно доложит Василий Григорьевич.
Писаренко передал докладную Градову. Тот прочитал и посетовал:
— Не густо, ожидал от вас большего!
— Георгий Александрович, делаем все, что в наших силах, — заверил Сердюк.
— Наверно, не все, Анатолий Алексеевич. Процесс идет, а прорыва на главном направлении нет! Это не работа! — не смог скрыть досады Градов.
Сердюк и Писаренко понуро молчали. Упрек был справедлив. По их первому требованию Градов откладывал в сторону все остальные дела, чтобы выбить вне очереди лучшую оперативную технику, немедленно снимал с других участков сотрудников и отправлял в командировки. «Наружка» не знала покоя и за последнюю неделю истерла ноги, гоняясь по Москве и пригородам за пятью Гастролерами. Но больше этих горьких слов Сердюку и Писаренко говорили глаза Градова. Ему, и только ему, каждую неделю приходилось отдуваться за их работу на «ковре» перед директором. Они готовы были расшибиться в лепешку, но только чтобы не причинять ему боль, и Сердюк буквально взмолился:
— Георгий Александрович, дайте еще время! Мы найдем его! Мы заставим его раскрыться!
— Время? Раскрыться?! — повторил вслух каким-то своим мыслям Градов, поднялся из кресла, прошел к шкафу, снял с полки книгу «Смерш» и спросил:
— Надеюсь, читали?
Сердюк кивнул головой, а Писаренко не удержался и похвалился:
— У меня она с автографами почти всех авторов.
— Это хорошо, Василий Григорьевич! Но если к ним добавишь автограф Гастролера, обещаю, в следующей книге и для тебя найдется место! — с легким сарказмом произнес Градов и зашелестел страницами.
Сердюк с Писаренко терялись в догадках. То, что книга «Смерш» была детищем Градова, ни для кого в департаменте не являлось секретом. Четыре года назад, загоревшись идеей восстановить правдивую историю военной контрразведки времен Великой Отечественной войны, он собрал группу энтузиастов, и те взялись за, казалось бы, безнадежный труд.
Понадобился не один месяц, чтобы в архивах времен зловещего Наркомата внутренних дел СССР отыскать материалы тех лет. А когда они нашлись и заговорили сухим, бесстрастным языком совершенно секретных докладных записок, радиограмм, оперативных сводок и разведдонесений, перед авторами открылась одна из самых захватывающих книг — книга удивительных человеческих судеб. На ее страницах сама война правдиво и без прикрас рассказала историю Смерша и тех, кто своими жизнями и смертями писал ее страницы.
Градов энергично листал эту дорогую для него книгу, пока не остановился на странице 171 и положил перед Сердюком и Писаренко. С фотографии на них смотрел строгий старший лейтенант — разведчик Смерша Петр Прядко. Они с любопытством поглядывали то на фотографию, то на Градова и ждали продолжения. Его взгляд смягчился, а в голосе зазвучали непривычно теплые нотки:
— Петру было намного трудней, чем нам. Он был один среди врагов, но его находчивости и изобретательности можно только поучиться. Одним простым, но эффективным ходом Петр парализовал целую шпионскую школу гитлеровцев. Что он совершил? — Градов сделал многозначительную паузу и продолжил: — Написал всего пять слов, но каких: «Здесь живут шпионы капитана Гесса», и ночью вывесил плакат на штабе абвергруппы 102. На следующее утро половина Краснодара знала, что по улице Седина, 10, готовят гитлеровских агентов и диверсантов. Спустя два дня из Берлина прилетела специальная комиссия и вывернула это «осиное гнездо» наизнанку. После ее отъезда Гесса сняли с должности, часть инструкторов отправили на фронт, а половину курсантов — несостоявшихся шпионов — вернули в лагеря.
— Блестящий ход! — согласился Сердюк.
— Что бы нам такое написать и заставить Гастролера проявиться? — задался вопросом Писаренко.
— Направление мысли верное, Василий Григорьевич! Ищите и найдете! — поддержал Градов и снова обратился к прошлому.
— Как-то давно от ветерана Смерша генерала Григоренко — наверно, знали такого?
— Ну как же? Был начальником второго главка КГБ — легенда советской контрразведки, — подтвердил Сердюк.
— Так вот он рассказал мне об одной уникальной операции, которую вели контрразведчики Смерш. Тогда грешным делом подумал: может, ветерана годы подвели, уж слишком невероятной выглядела она. А совсем недавно ей нашлось документальное подтверждение.
— И что за операция? — заинтересовался Сердюк.
— Радиоигра, и называлась «Загадка». Я не поленился разгадать, почитал дело и должен сказать: более блестящей работы не встречал! Только один факт: наш разведчик был лично известен начальнику Главного управления имперской безопасности Германии обергруппенфюреру Кальтенбруннеру, а его донесения ложились на стол самому Гиммлеру.
— Вот это да! Штирлиц отдыхает! — поразился Писаренко.
— Штирлиц не Штирлиц, а Виктор Бутырин оказался разведчиком от бога, — подчеркнул Градов и снова сделал паузу.
Лукавый прищур его глаз говорил о том, что этот разговор им затеян неспроста. Тонкий психолог, он вовремя уловил, что розыск Гастролера зашел в тупик и, стараясь не задеть самолюбия подчиненных, пытался вывести из него. Сердюк внимательно следил за каждым словом, чтобы не пропустить подсказки.
— Безусловно, Виктор был талантливым человеком, — вернулся к рассказу Градов, — но операция «Загадка» не получила бы такого развития, если бы не было блестящего замысла, который получил поддержку у Виктора Семеновича.
— Абакумова, начальника Смерш? — уточнил Писаренко.
— Да, он и его подчиненные, генералы Утехин и Барышников, гроссмейстерски просчитали комбинацию, на которую клюнули в гитлеровской разведке.
— Георгий Александрович, а на чем она строилась? — уточнил Сердюк.
— На одном, но существенном обстоятельстве, в дальнейшем оно сыграло решающую роль в успехе операции. У Виктора был дядя, и не простой дядя, а заместитель наркома путей сообщения. Не мне вам говорить, что значило для гитлеровцев накануне Курской битвы иметь такой источник информации.
— Мечта любой разведки, — согласился Писаренко и посетовал: — Нам бы где такого дядю найти?
— Ищите, Василий Григорьевич, все в ваших руках! — улыбнулся Градов и продолжил рассказ: — После «успешного», с помощью контрразведчиков Смерш, выполнения задания в советском тылу Виктор возвратился к гитлеровцам и в разговоре с Дуайтом — кадровым сотрудником разведшколы, «проговорился» о дяде. Тот сообщил куда надо, и после этого завертелась «карусель». Виктора самолетом отправили в Берлин. Там больше недели перепроверяли: чего это стоило — знает только он сам, а потом начали готовить к выполнению специального задания. Гитлеровцы рассчитывали с его помощью, под «американским флагом» — тоже были не дураки, в сорок третьем на них мог работать разве что сумасшедший, — завербовать дядю и через него получать данные о переброске советских войск и боевой техники на фронт. И это было еще не все: на втором этапе планировался теракт против наркома путей сообщения Лазаря Кагановича.
— Ничего себе, на кого замахнулись?! — удивился Сердюк.
— И не только на Кагановича — речь шла и о Сталине.
— С такой, как у него охраной, это был пустой номер, — скептически заметил Писаренко.
— Как сказать. С учетом близости дяди к Кагановичу и самому Сталину, при удачном стечении обстоятельств, теракт мог состояться. По крайней мере, в Берлине надеялись и специально под Виктора разработали особое устройство по типу бесшумного пистолета и заряды с отравляющими веществами.
— То есть Виктор и сам должен был погибнуть, — предположил Писаренко, — но он же не самоубийца, а гитлеровцы не дураки?
— Совершенно верно! Гитлеровцы рассчитывали использовать его втемную и снабдили антидотом. На самом деле, это была имитация. Когда антидот проверили в нашей лаборатории, то в ампуле оказался яд.
— После акции обрубали концы! — сделал вывод Сердюк.
— Конечно! — подтвердил Градов. — Но весной сорок третьего ставка была сделана не на теракт а на получение через дядю стратегической развединформации. Поэтому перед заброской Виктора и Дуайта доставили в Главное управление имперской безопасности на инструктаж к самому Кальтенбруннеру. Надо отдать ему должное: он со знанием дела вникал в детали операции, интересовался их мнением, почему агентура из русских военнопленных не отличалась высокой эффективностью в работе.
— Ишь, чего захотел! На страхе много не наработаешь! — скептически заметил Писаренко.
— Все так! — согласился Градов. — Поэтому на Виктора, за спиной которого было три «результативных ходки» в наш тыл, в Берлине очень рассчитывали. На следующий день после инструктажа у Кальтенбруннера его и Дуайта на специальном самолете из особой эскадрильи Гиммлера перебросили в Смоленск, а 20 июня сорок третьего года высадили в Подмосковье. С того дня агентурная группа «Иосиф» — такое кодовое название ей дали гитлеровцы, приступила к работе в Москве. После того как Виктор с помощью Смерша «успешно завербовал» дядю, он принялся регулярно снабжать Берлин стратегической дезой. В германской разведке на него буквально молились. Гиммлер не раз объявлял «Иосифу» личную благодарность за успешную работу. Но ни он, ни Кальтенбруннер так и не догадались, что Виктор работал на другого Иосифа — Иосифа Сталина! — пошутил Градов и хитрющим взглядом пробежался по подчиненным.
— Георгий Александрович, все понятно! — заявил Сердюк и заверил: — Мы еще раз подумаем и найдем ход, как вывести Гастролера на чистую воду!
— И сделать это надо поскорее! — закончил совещание-урок Градов.
Он не прошел даром и дал толчок мыслям Сердюка. По дороге в свой кабинет в его голове уже зародилась, пока еще не до конца оформившаяся, свежая идея. Торопясь подкрепить ее, он позвонил Гольцеву и спросил:
— Виктор Александрович, где Кочубей?
— Только что был здесь, — доложил тот.
— Найди, и оба ко мне! — распорядился Сердюк, сложив документы в сейф, прошел к окну.
За ним в неспешном хороводе кружились снежинки, их завораживающий танец погасил сумятицу мыслей, и внезапно возникшая идея стала приобретать конкретные очертания новой оперативной комбинации. Ему уже представлялась цепочка мероприятий, которые бы сдвинули с мертвой точки проверку старшего офицера оперативного отдела штаба РВСН подполковника Сергея Митрова, ставшего основным подозреваемым. Стук двери прервал его размышления. В кабинет вошли Гольцев и Кочубей, в их глазах читался один и тот же вопрос: ну, как?
Сердюк не стал распространяться о содержании совещания у Градова и, кивнув на кресла, озадачил Кочубея вопросом.
— Коля, как твой английский?
Тот замялся и неуверенно ответил:
— Трудно сказать… Последний раз работал год назад.
— Ничего, мы тебе хорошенькую американку подведем, вечерок-другой постажируешься и сойдешь за стопроцентного янки, — повеселел Гольцев, сообразивший, что разбор «полетов» у Градова прошел без «стрельбы навылет».
— А нос куда дену? — буркнул Кочубей.
— А что, нос как нос. Нам только остается завидовать — не так ли, Виктор Александрович? — пошутил Сердюк.
Гольцев хмыкнул, с сомнением покачал головой и сказал:
— Не знаю, не знаю! Уж больно он на американца не похож! Если только под какого-нибудь Пейсаховича выдать, их туда много свалило.
— Пейсахович?! Никогда! — вспыхнул Кочубей.
— Не Пейсахович не Пейсахович! Остынь, казак! Надеюсь, потомок янычар или черкесов тебя устроит? — предложил Сердюк.
— Если только прикажите, Анатолий Алексеевич, только зачем? — сдался Николай.
— Попробуем тебя как американца «подвести» под Митрова.
— Классная идея! — ухватился за нее Гольцев.
— Меня?! Под Митрова? — усомнился Кочубей. — Он ведь не пацан, и если завязался с церэушниками, то как меня легендировать перед…
— Чего заранее гадать? Подставишься, а там видно будет!
— Погоди, Виктор Александрович! Николай прав: так, с налета, можно и дров наломать, — осадил Сердюк, и в кабинете возникла долгая пауза.
Подстава, о которой шла речь, была одной из самых сложных и острых оперативных комбинаций, которую как контрразведка, так и разведка использовали в тайной войне против друг друга. В случае успеха она позволяла обеспечить перехват Гастролера на подходах к резидентуре ЦРУ, не допустить его вербовки, а главное — исключить утечки секретов «Тополя». Но она имела смысл в том случае — и тут Кочубей сто раз был прав — если Гастролер еще не вышел на прямой контакт с американцами.
«Коля прав! А если вышел? — пытливый ум Сердюка искал варианты и нашел, он предложил: — Коля, а если тебя подвести к Митрову под видом иранского разведчика?
— Иранского?! — удивился Кочубей.
— Как иранского?! — не меньше его был озадачен Гольцев.
— Именно иранского! — развивал свою мысль Сердюк. — С точки зрения Гастролера, у него появляется выбор: кому и по какой цене продать секреты — американцам или иранцам. Телевизор он смотрит, газеты читает и знает, что иранцы гоняются за ядерными и ракетными технологиями. Что касается американцев, то здесь мы тоже железно закрываемся. Их «смертельная дружба» с иранцами сыграет нам только на руку. Разведывательные позиции ЦРУ в Тегеране почти нулевые, и если, предположим, Гастролер сообщит о твоем выходе, то они вряд ли это смогут проверить. Остается одно слабое место — Москва. Тут надо подумать, под какую «крышу» тебя, Коля, спрятать.
— Здорово, Анатолий Алексеевич! Комбинация — сто процентов выигрышная! — загорелся ее Гольцев.
— Здорово будет, Виктор Александрович, когда ее утвердит Градов, а суд даст санкцию на проведение, — остудил его пыл Сердюк.
— Кровопусков хоть и зануда, но хорошо понимает разницу между бандитом и шпионом! Дело только за Николаем, а с ним я вообще проблем не вижу — прямо вылитый перс! — не терял уверенности в успехе Гольцев.
— Виктор Александрович, ну вы даете! — возмутился Кочубей: — Без меня меня женили! Ладно, американец еще куда ни шло, но мусульманин?!
— Успокойся, Коля, никто и ничего обрезать у тебя не станет. Ты же с ним в баню не пойдешь.
— Баню нам устроит Градов, если Гастролера на чистую воду не выведем, — положил конец препирательству Сердюк и, заканчивая совещание, объявил: — Короче, Николай, настраивайся на работу по иранскому варианту. Завтра по тебе, надеюсь, будет решение. А сейчас все по домам!
Несмотря на бессонную ночь и свинцовую усталость, Кочубей в приподнятом настроении покидал Лубянку. От горького осадка, лежавшего на душе после неудачи с Оноприенко, не осталось и следа. Увлеченный предстоящим поединком с возможным Гастролером, он не обращал внимания на сутолоку в метро, не ощущал толчков в спину, когда выбирался из людской реки, выплеснувшейся на площадь перед станцией метро «Динамо», и затем втискивался в маршрутку.
— Ой! Что вы наделали? — этот возглас заставил Кочубея встрепенуться.
Под ногой валялся сломанный каблук от женского сапога, а на него из-под копны каштановых волос сверкнули холодным изумрудным блеском зеленущие глаза.
— Простите, девушка! Я не хотел, это случайно, — смешался Николай.
Она бросила на него негодующий взгляд и заняла место у окна. Он втиснулся на свободное место, потерянно вертел в руках сломанный каблук и не знал, что сказать. Маршрутка упорно пробивалась через снежные заносы и автомобильные пробки. На остановке у кинотеатра «Прага» девушка поднялась на выход. Николай предупредительно распахнул дверцу, подал руку, и после секундного колебания маленькая теплая ладошка легла ему на ладонь. Выбравшись из маршрутки, она, прихрамывая, сошла на тротуар.
— Девушка, разрешите вам помочь? — предложил Николай.
— Чем?
— Отвезти вас на такси.
— Не надо, я сама, здесь недалеко.
— И все-таки давайте возьмем такси.
Девушка замялась, Николай воспользовался этим и предложил:
— Ну если не на такси, то позвольте нести вас на руках?
— А позвольте не позволить, — ироничный ее ответ и лукавая улыбка прибавили ему уверенности.
— Значит, остается такси! Ждите, я сейчас! — воскликнул Николай и ринулся к обочине.
В той снежной круговерти, что творилась на дороге, высмотреть в ревущей автомобильной лавине такси было невозможно, и Николая осенило. Он решительно подхватил под руку девушку и увлек ее к тускло светящемуся витринами торговому центру.
— Молодой человек, вы, что себе позволяете? Мы же с вами не знакомы?! — вяло сопротивлялась она.
— Сейчас мы это исправим! Меня звать Николай! — представился Кочубей.
— Что, что?!
— Точнее, кто — Николай!
— Э-э, Татьяна.
— Вот мы и знакомы! — рассмеялся Кочубей и огорошил вопросом: — Таня, у вас какой размер?
— Чт-о? Что вы имеете в виду?
— Только размер обуви.
— Э-э, 36-й, — вымолвила Татьяна.
— Почти размер Золушки! Ждите меня здесь! — бросил Николай на ходу, поднялся на второй этаж в отдел обуви. Его взгляд метался по рядам «казачков», «ботфорт», «ковбойских», и не знал, на чем остановиться.
— Вам помочь, молодой человек? — пришла на помощь продавец.
— Да! Мне нужны сапоги тридцать шестого размера!
— Зимние или осенние?
— Зимние, и самые лучшие!
Продавец скептическим взглядом пробежалась по его куртке и ботинкам. Купленные на подполковничью зарплату на «Черкизоне», они говорили сами за себя и явно не дотягивали до стильных женских сапог. Николай сник. Тех четырех тысяч, что лежали в кармане, едва хватало на невзрачную пару «прощай молодость». И здесь на выручку пришла продавец.
— Молодой человек, а может, посмотрите зимние ботинки? — посоветовала она.
— Пожалуй! Да, я положусь на ваш выбор, — согласился Николай.
— Постараюсь не подвести, — улыбнулась продавец и поинтересовалась: — Извините, сколько вашей даме лет и как она выглядит?
— Красивая! — все, что нашелся сказать он.
— Понятно! — усмехнулась продавец и, пробежавшись взглядам по полкам, выбрала ботинки и предложила: — Не самые лучшие, но вы понимаете по такой цене…
— Да, да, — согласился Николай.
— Фирма «Альба», вполне приемлемый вариант и если…
— Беру! — решительно заявил он и, расплатившись, возвратился к Татьяне.
— Николай, зачем?! — только и нашлась что сказать она.
— Я готов искупить вину кровью, но ботинки важнее, — свел он все к шутке.
Татьяна смущенно смотрела то на него, то на ботинки и растерянно повторяла:
— Нет! Нет! Я не могу их принять.
— Таня, но это же не хрустальная туфелька, а всего лишь зимние ботинки!
— Боже! В наше время еще остались принцы?! — восклицание пожилой дамы, наблюдавшей за этой сценой, придало Николаю уверенности.
— Спасибо, мадам! Но в наши времена лучше быть арабским шейхом! — пошутил он, опустился на колени и подставил ботинки под ноги Татьяны.
Она заразительно рассмеялась, улыбка придала ей еще большее очарование. В это мгновение Николай никого и ничего не замечал, кроме большущих зеленых глаз Татьяны. Он купался в их бездонной глубине, таившей в себе недосказанность и загадку.
