Глава двенадцатая
И на войне бывают мир, покой и отдых
Кавказ сбросил с плеча автомат, передернул затвор и ждал решения Кочубея. Тот бросал взгляды то на окно, то на Багратиона. Бедолага-агент угодил как кур во щи. Худшей участи, чем оказаться в руках грузинских спецназовцев, для него трудно было представить. С какой жестокостью они расправлялись с предателями, Багратион знал не понаслышке. В последнее время во второй бригаде только и было разговоров о жуткой смерти Миро Алпаидзе. Его истерзанное тело обнаружили неподалеку от базы. Командование по этому поводу хранило гробовое молчание, и по батальонам ползли слухи: рейдовая группа спецназа застукала Миро на абхазской стороне, после чего он оказался в особом секторе. Оттуда о его судьбе не поступало никакой информации, а те, кто с ним раньше общался, как будто воды в рот набрали. Все было понятно: страшный конец Алпаидзе служил назиданием тем, кто поглядывал в сторону России, и об этом для «затаившихся врагов Грузии» на совещании недвусмысленно намекнул начальник штаба бригады.
Являлся Миро русским или абхазским шпионом — для Багратиона не имело значения: в десятке метров находился грузинский спецназ, и он как заведенный твердил: — Надо уходить! Надо уходить! — Сейчас, Вахтанг! Сейчас! — искал выход Кочубей. Кавказ взял автомат на изготовку и ждал только команды. Черты его лица заострились, а ноздри затрепетали. Настоящий «волкодав», за спиной которого был не один десяток схваток, он рвался в бой.
— Кавказ, мы с Вахой отходим, прикрой нас! — решил не ввязываться в бой Кочубей, так как Багратион с его информации стоил больше десятка головорезов.
— Хорошо, командир! — подчинился он.
— Вахтанг, за мной! — позвал Кочубей, выскочил в коридор и бросился к дальнему крылу здания — оно было ближе всего к лесу.
Багратион не отставал ни на шаг. Николай слышал за спиной его прерывистое дыхание и легкую поступь Кавказа. На выходе из подъезда они остановились. До зарослей орешника было не больше двадцати метров — хорошему стрелку хватило бы времени сделать несколько прицельных выстрелов. Кочубею не пришлось давать команды, Кавказ понял все без слов: ящерицей скользнул под защиту парапета и взял на прицел участок, где расположилась диверсионная группа.
— Теперь мы, Вахтанг! Не отставать! — потребовал Николай.
Их бросок остался незамеченными: густая листва надежно укрыла от диверсантов, и, не сбавляя скорости, они продолжали бежать. Впереди жарким серебром блеснула гладь реки, за ней начиналась территория Грузии, и тут гулкая автоматная очередь разорвала хрупкую тишину, затем ухнул разрыв гранаты.
Николай замер. В голове вихрем пронеслось: «Как там ребята?» Но времени строить догадки не оставалось, и он распорядился:
— Все, Вахтанг, расходимся, дальше сам! Как доберешься, сообщи!
— Постараюсь, — прохрипел тот и по откосу соскользнул к реке.
А Кочубей, сбросив с плеча автомат, ринулся к лечебнице. Там шла яростная перестрелка, то затихая, то нарастая, она откатывалась к ущелью. На одном дыхании он промчался по парку и выскочил к центральной аллее, когда стрельба внезапно оборвалась. Лечебный корпус и летний павильон безжизненными глазницами-окнами уныло смотрели на него, и только запах пороха, витавший в воздухе, напоминал о том, что здесь произошло несколько минут назад.
Не обнаружив ни одной живой души, Кочубей короткими перебежками подобрался к месту, где располагалась диверсионная группа, взглядом пробежался по поляне и отпрянул назад. В десяти метрах от него залегли два диверсанта. Сжавшись в комок, он перекатился под прикрытие груды кирпича и вскинул автомат, но на курок так и не нажал. Диверсанты не подавали признаков жизни.
«Минус два! Сколько же их еще осталось?» — гадал Николай, когда за спиной раздался шорох. Он стремительно откатился в сторону и поискал цель. В лучах солнца стена и серый расплывчатый силуэт слились в одно. Палец нажал на спусковой крючок. Громыхнули выстрелы, и стена брызнула каменной крошкой.
— Командир, это я! — отозвался Кавказ.
Рука Кочубея с автоматом плетью упали на траву, и с губ сорвалось:
— Слава богу, промазал.
— Все нормально, командир! Все нормально! — успокаивал его Кавказ.
Отдышавшись, Кочубей, спросил:
— Где ребята? Как они?
— Нормально, Юру только слегка зацепило.
— Куда?
— В бедро, но вскользь.
— Где он?
— С Олегом, закончат перевязку и подойдут.
— Что по диверсантам?
— Двоих положили.
— Те, что валяются, — Николай кивнул на трупы.
— Они самые, — подтвердил Кавказ.
— Остальные?
— Ушли в ущелье. Но одного точно зацепило, остался след на земле.
— Ладно, считать не будем, надо сматываться, пока другие не объявились.
— Не исключено, граница рядом, — поддержал Кавказ и предложил: — Пока ребята подойдут, посмотрим, что за птицы?
— Хорошо, — согласился Николай и, стряхнув с себя пыль, отправился осматривать место боя.
На нем валялись консервные банки из натовского набора, пачки сигарет, рюкзаки с прорехами — следами пуль и два неподвижных тела. Смерть настигла их на излете. Тот, который выглядел покрепче, в отчаянном броске пытался дотянуться до автомата. Но не успел, в его пальцах остался вырванный с корнем пучок травы. Второго диверсанта пуля настигла у стены. Кавказ поднял с земли палку, задрал рукав куртки на руке одного, потом другого; у здоровяка бросалась в глаза татуировка — барс, изготовившийся к прыжку.
— Крупную дичь, похоже, подстрелили? — предположил Кочубей.
— Барсики — особая группа из 13-го батальон специального назначения «Шавнабад»! — подтвердил Кавказ.
— А второй?
— Скорее всего, из местного шакалья. В общем, солянка.
«Интересная получается солянка? А если они шли по следу Багратиона?» — подумал Николай, и тревога отразилась на его лице.
Это не укрылось от наблюдательного Кавказа, и он поспешил ее развеять:
— Не переживай, командир, они не за твоим человеком шли, совпало.
— Будем надеяться, — согласился Кочубей и, кивнув на тела диверсантов, спросил: — С этими что будем делать?
— С ними пусть СГБ разбирается, а оружие надо забрать.
— Хорошо, займись им, а я свяжусь с Сухумом, — и Николай принялся звонить Быстроногу.
Кавказ поднял с земли рюкзак, вытряхнул вещи, прошелся по поляне и собрал оружие. Попытки Кочубея установить связь ни к чему не привели — на его вызовы не отвечал ни дежурный, ни сам Быстроног.
— Николаич, бесполезно, здесь связь плохо работает, надо ехать в Гал и звонить из райотдела, — предложил Кавказ.
— Нежелательно, зачем лишний раз светиться.
— Согласен, чего-чего, а грузинских ушей и глаз в Гале хватает.
— Поэтому ты с Омаром отправляйся в райотдел решать вопрос по диверсантам, а я с ребятами возвращаюсь в Сухум.
— Как скажешь, командир!
— Про нас и моего человека никому! — предупредил Кочубей.
— Командир, я что, не понимаю, все будет о’кей! — заверил Кавказ.
Тревожный крик сойки заставил его и Кочубея встрепенуться насторожиться.
— Сойка трещит. Ребята молчат. Может, что случилось? — встревожился Николай.
— Да, не должно, — в голосе Кавказа не было прежней уверенности.
— Ты где последний раз их видел?
— У источника.
— Бегом туда! — распорядился Кочубей.
Сойка продолжала тревожно трещать, и это подстегнуло Николая. Он старался не отстать от Кавказа, который гигантскими прыжками рвался вперед. Впереди возникла колоннада источника, когда справа от нее, из кустов показались Остащенко и Гонтарев. Юрий, опираясь на Олега, заметно прихрамывал. Ранение оказалось не таким уж легким, как посчитал Кавказ.
— Командир, я за машинами слетаю? — оценив ситуацию, предложил он.
— Давай! — поддержал Кочубей, а сам поспешил навстречу ребятам.
Юрий старался держаться бодрячком, это давалось ему с трудом. Лицо и губы искажали болезненные гримасы. Олегу тоже было нелегко, девяносто с лишним килограммов мышц гнули его к земле. Кочубей пришел ему на помощь. Они вывели Юрия на аллею и уложили на лавку. Николай склонился над ним и, участливо заглядывая в глаза, спросил:
— Сильно зацепило?
— Ничего страшного, так слегка… — храбрился Юрий и предпринял попытку подняться.
— Лежи, лежи! — остановил его Кочубей, нарвал охапку травы и подложил под голову.
Юрий благодарно пожал руку, она была горячей.
— Да, у тебя жар! — всполошился Николай.
— Жар, еще не пожар, — пытался шутить Юрий.
— Похоже, много крови потерял, — заключил Гонтарев.
Кочубей осмотрел рану, она покрылась густой сукровицей и продолжала обильно кровоточить. Стащив с себя рубашку, он принялся рвать ее на части и накладывать дополнительные повязки.
— Коля, оставьте ее в покое, у меня башка раскалывается, — жаловался Юрий.
— Контузия, — сделал вывод Олег.
— Нет, ударился головой, когда падал.
— И сильно?
— Откуда я знаю.
— Если сотрясение мозга, то не делай резких движений! — предостерег Кочубей.
— О чем ты говоришь, Коля? После пятнадцати лет службы, если что от мозгов и осталась, так это одна извилина, и та от фуражки, — не терял присутствия духа Остащенко.
— Крепись, Юра! Сейчас подъедет Кавказ и сразу в госпиталь! — старался поддержать его Николай.
И он не заставил себя ждать. Юрия перенесли в УАЗ и уложили на заднее сидение. Олег, стараясь не причинять ему боли, осторожно вел машину к дороге и только там прибавил скорость. На развилке за лечебницей он разъехался с Омаром. Тот с Кавказом направился в галский райотдел СГБ, чтобы забрать с собой сотрудников и успеть до заката солнца провести осмотр места боя. В Сухум группа Кочубея добралась, когда на дворе сгустились сумерки. На въезде в зону миротворческих сил машину остановил дежурный по КПП, узнав Гонтарева, не стал проверять пропуск и открыл ворота.
— Николаич, куда едем — в приемный покой или сразу в хирургию? — спросил Олег.
— В хирургию! Бумажки потом оформим! — распорядился Кочубей.
— Понял! — Гонтарев свернул на дорогу к хирургическому отделению.
Им повезло, хирург оказался на месте. Осмотрев Юрия, он распорядился готовить его к операции. Николай попытался пройти в операционную, но дальше порога ординаторской его не пустили, и, помявшись, он предложил Гонтареву:
— Олег, подежурь, мне надо отправить шифровку в Москву.
— Не вопрос, Николаич, все будет под контролем! — заверил он.
Передав ему автомат, Кочубей, стараясь не пугать свои видом отдыхающих, дальними аллеями пробрался к отделу. Несмотря на поздний час, Быстроног продолжал работать. Голый торс Николая вызвал у него неудовольствие, и он не удержался от упрека:
— Коля, ты бы для приличия футболку надел. Я понимаю, тут не Москва, но как ни как воинская часть.
— Извини, Боря, не до того.
— Что, в засаду попали?! — Быстроног изменился в лице.
— Да, Юру подстрелили, — потерянно произнес Кочубей и тяжело опустился на стул.
— Юру?! А куда?
— В бедро, находится на операции.
— Кто оперирует?
— Не знаю, не до того было.
— Сейчас выясним! — Быстроног схватился за телефон.
— Не надо, там Олег, — остановил Николай.
— Ладно, не будем дергать. Так что случилось?
— Напоролись на группу диверсантов.
— Где?
— У лечебницы.
— И что?
— Думали разойтись по-тихому, не получилось, — не задерживаясь на деталях, Кочубей рассказал, как развивались события и, закончив рассказ, бросил тоскливый взгляд на телефон ВЧ-связи.
— М-да, теперь с телефона не слезешь, помотают тебе нервы, — заключил Быстроног.
— Если бы только это, так еще работать не дадут!
— У меня в прошлом году подобная петушня случилась, так инспекторская группа в отделе неделю сидела. Уехали, думал, пронесло. Хрен, еще две недели отписывался, пока бумага в секретариате не закончилась. Не понимаю, все когда-то были операми и знают: работу с агентурой на раз-два не построишь, тем более на Кавказе.
— А-а, плетью обуха не перешибешь. Ничего, переживу, обидно, если придется законсервировать Багратиона, — посетовал Николай.
— Это не самое плохое, главное, чтобы Юра поскорее на ноги встал.
— Должен. Кость не зацепило, вот только крови много потерял.
— Не зацепило? Так зачем докладывать, обойдется.
— Не я, так военные доложат.
— Доложат? Ну, это мы еще посмотрим! — стекляшки очков Быстронога грозно блеснули, и палец лег на кнопку вызова.
В коридоре раздался топот ботинок, и в дверь постучали.
— Войдите! — разрешил Быстроног.
На пороге возник помощник дежурного по отделу и доложил:
— Товарищ полковник, младший сержант Шефруков по вашему приказанию явился!
— Ратмир, это черт является, а исправный боец прибывает! — строго заметил Быстроног и распорядился: — Гонтарева мне на связь!
— Так он в хирургии, — напомнил Кочубей.
— Ты слышал, Ратмир? Найди и пусть выйдет на связь!
— Так точно, товарищ полковник! — подтвердил тот и исчез за дверью.
Не успело затихнуть эхо шагов Шефрукова, как зазвонил телефон Быстронога. Он поднял трубку, и в кабинете отчетливо зазвучал голос Гонтарева.
— Борис Юрьевич, слушаю вас.
— Ты где, Олег?
— В хирургии.
— Что с Остащенко?
— Нормально.
— Что врач говорит?
— С ногой без осложнений. А с головой день-другой надо наблюдаться.
— Так-так, как сам Остащенко?
— Говорит, лучше стало.
— Кто из хирургов ведет?
— Степаныч. Да вы его знаете.
— А-а, тот, которого ломом не перешибешь.
— Он самый.
— Олег, слушай меня внимательно. Пусть твой Айболит ни в какие свои кондуиты Остащенко не заносит, тем более никуда ни докладывает. Ты понял?
— Но это врачи, Борис Юрьевич, а они в таких вопросах — народ щепетильный, — замялся Гонтарев.
— Чт-о?! — повысил голос Быстроног. — Забыл, как твои щепетильные пытались гэсэмщика отмазать! Мерзавец! Поллимона стырил, а они его идиотом делали! Короче, ты старший опер или кто?
— Вам виднее, Борис Юрьевич.
— Э-э, кончай эту петушню. Тебя что, учить, как такие дела делаются?
— Н-у…
— Не нукай, а поговори с ним как мужик с мужиком.
— Борис Юрьевич, вы же видели этого слона! Он на грудь не меньше литра принимает.
— Извини, Олег, но ты тоже не кролик. Короче, решай вопрос, а Лену я беру на себя.
— Ясно, — сдался Гонтарев.
— Другое дело! — хмыкнул Быстроног и, потерев руки, заявил: — Все, Коля, один вопрос уже закрыли!
— Боря, я — твой должник! — оживился Кочубей и заявил: — Теперь можно заняться шифровкой в Москву.
— Про меня только ничего не пиши. Лишний раз начальство не должно знать «своих героев», — пошутил вслед Борис.
Повеселев, Николай занялся подготовкой шифровки. Это была информационная бомба. Багратион прыгнул выше своей головы и добыл такие материалы, о которых разведка могла только мечтать. Кочубей не удержался, чтобы не поделиться ими с Быстроногом. Тот все еще находился в кабинете и заканчивал работу над еженедельной докладной для руководства управления округа. Стремительное появление Николая, его горящие глаза говорили сами за себя.
— Что, бомба? — предположил Борис.
— Боря, я своим глазам не могу поверить! Ты посмотри! — воскликнул Кочубей и положил на стол документ, добытый Багратионом.
Быстроног поправил очки и склонился над ним. Николай нетерпеливо ерзал на стуле и не спускал с него глаз. Борис вчитывался в каждую строчку и время от времени то потирал лоб, то хватался за ручку. Дочитав до конца, повертел перед глазами документ так словно хотел убедиться, что это не игра воображения, и, покачав головой, заявил:
— Бомба! В Москве на уши встанут!
— Не знаю, как в Москве, а я уже стою. Просто фантастика. До сих пор не могу поверить! — и впервые за день на лице Кочубея появилась улыбка.
— А это мы сейчас проверим! — заявил Быстроног, достал из сейфа карту, расстелил на столе и впился в нее глазами. Его указательный палец стремительно скользил между красно-синими кружками, флажками и черными стрелами, хищно нацелившимися на Сухум, Гал, Очимчыру, а с его губ сорвалось:
— Тут полностью совпадает! Здесь тоже! О? А этого у меня нет!
Николай ловил каждое слово и проникался все большим доверием к материалу Багратиона: «Ни хрена себе? Не может быть? Выходит Очимчырское направление — основное, а Корское — вспомогательное!».
Это были те ключевые фразы, которые хотел услышать Кочубей, чтобы утвердиться в своих выводах и заявил:
— Боря, ты согласен, что донесение Багратиона радикально меняет все?
— Д-а! Охренеть можно! Немедленно докладывай в Москву? — согласился Быстроног.
— Я представляю, на какой уровень эта информация выстрелит.
— Не знаю, Коля, я там не был. Наше дело — доложить, а там пусть разбираются.
— Боря, но мы же не стрелочники?
— Стрелочник? Машинист? Главное — добывать информацию, а доложить найдется кому!
— Ладно, не буду спорить, время идет, займусь шифровкой для Сердюка.
— Если хочешь, могу дать свои материалы для сверки? — предложил Быстроног.
— Только спасибо скажу! — поблагодарил Кочубей.
— Бери! — Быстроног пододвинул к Кочубею карту с разведданными по Западной группировке Министерства обороны Грузии и свои докладные в Управление контрразведки СКВО.
Николай возвратился в кабинет и продолжил работу над шифровкой. Багратион — опытный офицер штаба, со знанием дела составил донесение, и ему оставалось лишь придать строгую последовательность материалам. Через час Кочубей передал докладную на отправку шифровальщику и, перед тем как идти спать, зашел в хирургию.
Шел первый час ночи, в палатах давно прошел «отбой», и только на втором этаже тускло светилось единственное окно. Кочубей потянул на себя ручку — дверь не поддалась, и, поискав на стене кнопку вызова, нажал. Прошла минута-другая, на лестнице раздались шаги, потом звякнула цепочка, и в приоткрывшейся щели показалось недовольное лицо дежурной медсестры.
— В чем дело? — сонным голосом спросила она.
— Извините за беспокойство, я хотел бы узнать о здоровье моего друга. Он…
— Чт-о?! Вы смотрели на часы? Совесть имейте, молодой человек! — возмутилась медсестра и попыталась захлопнуть дверь.
Николай успел вставить ногу в щель и использовал более весомый аргумент:
— Я из ФСБ!
— Чег-о? Вот вызову патруль, он быстро разберется, откуда ты — из ФСБ или АБВГ! — не на шутку разошлась медсестра.
— Девушка, тише, тише! Я действительно из ФСБ.
— А я вам не шпионка.
— Да выслушайте же меня! Вы же из хирургии, не так ли?
— И-и что, — сбавила тон медсестра.
— Сегодня к вам положили моего друга. Звать Юрий, высокий, с усами.
— Не знаю я никакого Юрия.
— Это по моей команде Степаныч запретил сообщать о нем, — зашел с другой стороны Николай.
— Степаныч? — и медсестра сбавила тон.
— Да-да, он!
— Спит давно ваш друг.
— Спасибо. Простите ради бога. Спокойной ночи, — пожелал Николай, и у него отлегло на душе. Трудный, казалось, не имеющий конца день благополучно завершился. Кочубей направился в корпус. Дежурная еще не спала, и ему не пришлось стучаться. Поднявшись к себе в номер, он рухнул в кровать и мгновенно уснул. Разбудил его настойчивый стук в дверь. Он открыл глаза: яркий солнечный свет заливал комнату, и бросил взгляд на часы. Стрелки показывали начало десятого — время ежедневного доклада в Москву прошло. Николай ужаснулся, слетел с кровати, прошлепал к двери и открыл. Передним стоял младший сержант Шефруков.
— Извините, товарищ подполковник, вас вызывает Москва, — доложил он.
— Кто?
— Генерал Сердюк.
— Когда звонил?
— Не знаю. С ним говорил полковник Быстроног.
— Понятно, свободен! — распорядился Кочубей.
— Есть! — козырнул Шефруков и закрыл дверь.
Сполоснув лицо, Николай на ходу оделся и, примчавшись в отдел, зашел в кабинет Быстронога. Тот, поздоровавшись, кивнул на телефон ВЧ-связи и поторопил:
— Срочно звони, Сердюк уже два раза выходил.
— И что спрашивал? — пытался сориентироваться по ситуации Кочубей.
— Ничего.
— Наверно, шифровка дошла? — предположил Николай и снял трубку.
Ответил дежурный по ВЧ-станции.
— Москву, аппарат генерала Сердюка! — попросил он.
В трубке прошелестело, и зазвучал хорошо знакомый голос:
— Сердюк, слушаю.
— Добрый день, Анатолий Алексеевич, — поздоровался Кочубей.
— Здравствуй, Коля, что до сих пор спишь?
— Некогда, товарищ генерал, работы по горло.
Быстроног хмыкнул. Николай погрозил ему кулаком и плотнее прижал трубку к уху. Следующий вопрос Сердюка: как погода? — заставил его напрячься, и он, заподозрив скрытый подтекст, уклончиво ответил:
— Жарко, Анатолий Алексеевич.
— У нас тоже, особенно после твоей докладной.
— Значит, не зря мучились! — оживился Кочубей.
— И наверно, больше всех Остащенко. Давно его не слышал.
— Напряженно работает, Анатолий Алексеевич, только что выехал на границу, — выкручивался Николай.
— Молодцы, только не расслабляйтесь, мы на вас надеемся.
— Спасибо, не подведем.
— Теперь, Коля, по существу докладной. Когда явка с Багратионом?
— Конкретно не договаривались, но не раньше чем через десять дней.
— Значит, у нас есть время подготовить для него уточняющие вопросы. Как только получишь от нас шифровку, сразу же назначай ему явку.
— Понял, Анатолий Алексеевич!
— Как в целом обстановка на границе?
— Сложная. Судя по тому, что мы и Быстроног получаем, готовится крупная вооруженная провокация.
— К сожалению, и по нашему прогнозу улучшения ждать не стоит. Поэтому явки с агентурой проводить только в дневное время и с надежным прикрытием! — предупредил Сердюк и закончил разговор.
— Ф-у, пронесло, — с облегчением выдохнул Кочубей и опустил трубку.
— Ну вот, а ты, Коля, боялся. Пять минут позора и никаких проблем, — добродушно заметил Быстроног.
— Тебе легко говорить, а у меня на души кошки скребут. Сбрехал деду Толе, — терзался Николай.
— Не бери в голову, ради дела можно.
— Ладно, что было, то сплыло, схожу к Юре. Как он там?
— Нормально, уже добавку просит.
— А если серьезно?
— Степаныч сказал, что осложнений нет, температура спала.
— Отлично! — обрадовался Николай, не стал больше отвлекать Быстроного и вышел на улицу.
Ноги сами привели его к хирургическому корпусу. Там он встретил медсестру, которая накануне грозила ему комендантским патрулем. Узнав его, она лукаво улыбнулась и без разговоров пропустила к Остащенко.
Степаныч свое слово сдержал, и Юрия поместили в отдельную палату. Капельница и крепкий сон вернули ему румянец. Держался он бодрячком и при появлении Кочубея попытался встать.
— Лежи, лежи! — остановил Николай и спросил: — Как нога? Как голова?
— Нога своя, не деревянная. А голова — фуражку носить можно, — пошутил Юрий.
— И все-таки?
— Перестала кружиться, только в ушах чуть шумит.
— Уже хорошо. Что Степаныч говорит?
— Через неделю буду как огурчик! — бодро заявил Юрий и набросился с вопросами: — Ты доложил в Москву? Как оценили информацию?
— Только что разговаривал с Сердюком. Доклад ушел на самый верх.
— Да ты что?! Вот это выстрелили! Выходит, не зря бились. Завтра же сбегу.
— Угомонись, лежи и поправляйся! Тебе с рынка что принести: персиков, яблок?
— Лучше поговори со Степанычем, пусть меня раньше отпустит.
— Переговорю! — пообещал Кочубей и, бросив беспокойный взгляд на часы, извинился: — Прости, мне срочно в Гудауту.
— Счастливый. Удачи тебе, — с грустью простился Юрий.
Покинув лазарет, Кочубей выехал в Гудауту и пробыл там допоздна. Из «нижней», приграничной с Грузией зоны с экипажем вертушки должны были доставить документы, обнаруженные у командира диверсионной группы, уничтоженной накануне абхазским спецназом. Но с бортом вышла задержка — он только поздним вечером возвратился в Гудауту, и Николай вынужден был заночевать у вертолетчиков, а на следующий день помчался в Гал на срочную явку с агентом. До конца недели ему пришлось крутиться как белка в колесе между встречами с информаторами и составлением докладных.
К воскресенью накал в работе спал, и предложение Быстронога — отдохнуть в одном из красивейших уголков Абхазии Нижней Эшере, Кочубей охотно принял. Бывший санаторий ГРУ располагался недалеко от Сухума. В советские времена не только для офицеров дальних гарнизонов, но и для «московского арбатского округа» добыть туда путевку считалась пределом мечтаний. В 1992 году их мечты рухнули. Абхазо-грузинская война безжалостным, разрушительным катком прокатилась по этому и многим другим санаториям. С тех пор прошло 16 лет, и дикая природа превратила его в затерянный рай. Но местные жители не горели желанием блуждать в его буйных кущах. Среди них ходили упорные слухи об арсеналах секретного оружия, спрятанных в глубоком подземелье. Они не отпугнули военных контрразведчиков. Гонтарев и Мотрев, посланные на разведку, после тщательных поисков обнаружили лишь горы обросших мхом бутылок. Разные, в том числе и самые экзотические, этикетки на них служили ярким доказательством того, что советская разведка успешно работала по всему миру. Быстроног и его подчиненные не собирались раскрывать тайну этого «арсенала» и, когда выдавалось свободное окно в службе, отправлялись на вылазку к «Утесу».
И на этот раз погода их не подвела. Яркое южное солнце только-только показалось из-за зубчатой стены гор, и к стоянке у клуба «Юбилейный» с сумками, пакетами, удочками потянулись офицеры отдела контрразведки с женами и детьми. К этому времени там уже стояли по линейке два УАЗа и «ГАЗ-66». Вокруг них, покрикивая на водителей, хлопотал секретарь отдела Мотрев.
— Женя! Женя! Мангал грузи в кунг!
— Вова, туда же дрова!
— Костя, у тебя что, нет рук? Ратмир, помоги, а то без шашлыка останемся!
— Женя, проверь, чтобы в машине шефа лежал садок! — нарушал сонную тишину его зычный голос.
За этим действом снисходительно наблюдали и лениво подначивали Мотрева матерые опера: Андрей Хапкин, Дмитрий Сильев и Вадим Портнов. Александр за словом в карман не лез и не оставался в долгу. Дети оживляли веселую суету и придавали ей семейно-домашний характер. Борису, младшему сыну Быстронога, и старшему Гонтарева — Денису с трудом удавалось совладать с шустрым как шило младшим Гонтаревым — Даней. Мальчуган норовил то проверить урну, то забраться на цветочную клумбу. Позади них, сохраняя олимпийское спокойствие, степенно держались Быстроног и Гонтарев с женами Ириной и Еленой. Позже к ним присоединились высокий спортивного сложения мужчина лет пятидесяти, миловидная женщина и эдакий крепышок-бычок — мальчонка лет четырех. Кочубей видел их впервые и поинтересовался у Быстронога:
— Юра, кто такие?
— Наш ветеран с женой и внуком, — пояснил Борис и, загадочно улыбнувшись, спросил: — А внука знаешь, как звать?
— Как?
— Адам!
— Шутишь?
— Какие шутки? Женись и готовь для него Еву.
— Да ну тебя, — отмахнулся Николай!
— Я серьезно: давно на свадьбе не гулял, — поддел Быстроног, а затем окликнул Мотрева: — Саня, у тебя все готово?
— Как в аптеке! — доложил тот.
— По рецепту на сорок имеешь?
— Есть и крепче — чача.
— Боря, перестань, — одернула его Ирина.
— Так о вас же забочусь — не водку же пить.
— Боря, тут же дети!
— Все, заканчиваю! — прекратил ерничать Быстроног и подал команду: — Ребята, по машинам!
На стоянке еще какое-то время стоял веселый гомон и звучали шутки. Подождав, когда все расселись по местам, Быстроног махнул рукой водителям и, сев в УАЗ, предупредил Евгения:
— Скорость не больше пятидесяти! Идем колонной. Не выпускай из вида газон! И помни: с нами дети и женщины!
— Есть! — коротко ответил Евгений.
Вслед за УАЗом тронулись остальные машины. В столь ранний час на улицах Сухума было малолюдно — он еще нежился в сладостной утренней неге. Лишь у пекарни Давида Пилии стояла небольшая очередь любителей первой выпечки. Ближе к центральному рынку стало оживленнее. По прилегающим к нему улочкам двигались груженные овощами и фруктами фургончики. Прошло десять минут, и узкая лента дороги зазмеилась среди диких зарослей бамбука и орешника. Вскоре их сменил запущенный субтропический парк. О его лучших временах напоминали разрушенные беседки и фонтаны — последствия абхазо-грузинской войны. Ближе к берегу моря за стеной из дикого винограда и ежевики угадывались белокаменные, времен сталинского монументализма, корпуса бывшего санатория ГРУ.
— Вот же была красотища?! — восхитился Кочубей.
— Коля, ты еще не видел моря и пляжа! Настоящая сказка! — предвосхищала появление одного из самых живописных мест в Абхазии Ирина.
— А барабулька? А ставридка? Не успеешь закинуть, как надо тянуть! — предвкушал рыбалку младший Быстроног.
— Вот отведем душу, Боря! — вторил ему старший Быстроног.
— Сейчас, сейчас! Смотри, Коля! — воскликнула Ирина.
Машины взяли последний подъем, и среди живописных скал, покрытых густым сосновым ежиком, открылась просторная лагуна с гротами и великолепным пляжем. Женя уверенно ориентировался среди зарослей буйно разросшегося олеандра и магнолий, безошибочно нашел аллею, которая вывела к берегу, и остановил УАЗ на краю поляны. Вслед за ним встали в ряд другие машины. Из них высыпала детвора, и сонную тишину нарушил ее радостный визг и зычный голос Мотрева.
Солнце еще не поднялось над вершинами сосен, и в воздухе сохранялась бодрящая свежесть. Легкий ветерок, налетавший с предгорий, приносил с собой нежный аромат цветов. В зыбкой дымке, переливаясь фантастическими красками, искрилась бесконечная морская даль. По кромке горизонта робко крались легкие облачка. Ласковая волна лениво набегала на берег и маняще шуршала мелкой галькой. Слева лагуну замыкал гранитный утес. На его вершине каким-то чудом держалась огромная сосна. Справа волшебными замками угадывались очертания Нового Афона и знаменитого Пантелеймоновского монастыря.
Первыми к воде ринулась рыбаки, за ними — ребятишки, а Мотрев вместе с водителями взялся разбивать лагерь. Женщины, прихватив лукошки, разошлись по округе собирать ежевику. За рыбалкой и сбором ягод незаметно пролетело время. Солнце поднялось в зенит и пекло немилосердно. Спасаясь от него, все дружной гурьбой повалили к морю. Забыв про возраст, Быстроног, Гонтарев и Сильев, бросились вдогонку за сыновьями, и фонтаны брызг поднялись у причала. Юркие, как ставридки, мальчишки ловко ускользали от отцовских рук, и вскоре игра в догонялки переместилась на берег. На песчаной косе копошилась куча-мала, в ней переплелись тела взрослых и детей. Этот хохочущий и пищащий клубок походил на большущую и яркую игрушку.
— Боря, Боря! Ну, сколько можно ждать? Шашлык стынет! — иссякло терпение у Ирины.
— Все идем! — закончил игру Быстроног.
За ними к походному столу потянулись остальные. На брезенте, расстеленном на траве, громоздились горки помидоров, огурцов и зелени; на тарелках аппетитно лоснились ломти румяного мяса. Быстроног придирчивым взглядом пробежался по этому изобилию, остановился на Мотреве и сурово заметил:
— Саня, я не понял, у нас что, детский утренник?
— Не, все по-взрослому, Борис Юрьевич! — встрепенулся тот.
— Не похоже. Тебе напомнить, что укорачивает жизнь настоящего мужчины?
— Не надо, Борис Юрьевич, помню — ожидание очередной чарки.
— Так чего ждешь?
— Уже бегу! — подхватился Мотрев, сбегал к роднику, принес бутылку водки и разлил по рюмкам.
Быстроног приподнялся, и добрая улыбка согрела его лицо. Все они — офицеры, их жены и дети — за год службы в Абхазии стали для него одной большой и беспокойной семьей. Вместе с ними он разделял их радости, огорчения и успехи.
— За всех нас, ребята! За то большое дело, которому мы служим на этих дальних берегах! В военные училища мы шли не ради кошелька. Да и какой к черту кошелек? Еще недавно по три месяца ждали зарплату. Пусть простят меня наши девчата, что приходится ютиться по чужим углам, а детям менять школы. Мы сами выбрали эту профессию — Родину защищать! С этим пришли и с этим уйдем!
— За нас! За военную контрразведку! — дружно поддержали его.
Запоздалый обед затянулся, и можно было только удивляться тому, сколько всего могли вместить молодые и здоровые желудки. Потом одни, разморенные сытной едой и жарой, задремали у ручья, другие, у которых не угас рыбацкий азарт, возвратились к морю. Ближе к вечеру, когда спала жара, все высыпали на песчаную косу и нежились под лучами, заходящего солнца.
Незаметно наступили сумерки. Последний луч солнца скользнул по утесу и погас. Небо слилось с морем, и окрестности залил призрачный лунный свет. Слабый ветерок устало поигрывал листьями могучих пальм. Легкая морская волна о чем-то перешептывалась с берегом. Все вокруг дышало миром и покоем.
Мир и покой ненадолго воцарились в душах Кочубея, Быстронога и его подчиненных. Они и не подозревали о том чудовищном зле, которое в эти самые минуты множилось во властных кабинетах в Вашингтоне и Тбилиси. До начала вероломной войны на Южном Кавказе оставалось всего девять дней.
