Глава 15

К сожалению, ни в тот день, когда состоялись эти неожиданные для меня встречи с Тали, Майей и Ириной, ни на следующий нам с Бесланом Кубравой так и не удалось встретиться, чтобы вместе с его сыновьями отправиться на море и там испытать мое новое ружье для подводной охоты. Он с головой ушел в избирательную кампанию Сергея Багапша и дома появлялся только по вечерам, а я на время вынужден был отправиться по делам в Гагру и там надолго застрял.

Лишь через неделю мы смогли исполнить свое обещание перед ребятами. У Беслана выдалось несколько свободных часов, я же в одиночестве маялся в пустой гостинице и не знал, куда себя девать. Его звонок поднял меня на ноги, и спустя пятнадцать минут я находился в гостеприимном доме Кубрава. К сожалению, при мне не оказалось подводного ружья, оно осталось в Гагре у Ашота и Артура, которые заразились подводной охотой и теперь не могли с ним расстаться. Однако Инал и малыш Аслан не слишком огорчились и были рады тому, что вместе с отцом смогут вволю накупаться.

По пути на городской пляж мы зашли на центральный рынок купить арбуз, и здесь наши глаза разбежались от их изобилия. Небольшие, идеально круглые и напоминающие футбольный мяч кутолские, бледно-зеленые, с легким матовым налетом на «пуповине» кубанские, ядовито-зеленые, походящие на пушечные ядра от крепостной мортиры астраханские и невесть как оказавшиеся тут продолговатые узбекские. Все это напоминало одну огромную бахчу.

Беслан, а вслед за ним и я зарылись в арбузные кучи и никак не могли сделать окончательный выбор. Выручил нас племянник моего старого приятеля и партнера по волейболу Феликса Цикутании — добродушный великан по имени Ахра, с которым я познакомился пару лет назад на скачках в Лыхнах. Он издалека узнал меня, энергично помахал ручищей и решительно, словно ледокол, легко пробил дорогу сквозь толпу.

Я едва не задохнулся в его медвежьих объятиях. После дежурных приветствий мы минут пять вспоминали наших общих знакомых и, естественно, не обошли вниманием Феликса, ставшего в свои пятьдесят шесть чемпионом Абхазии по волейболу на проходившем 14 августа в селе Ачандара первенстве республики.

Нежданно-негаданно свалившаяся победа вскружила его седую голову, и на следующий день в посудном магазинчике только и было разговоров о том, как дядя Феликс вытащил команду сухумчан на первое место. Он «рыбкой» пластался по всей площадке и доставал такие «мертвые» мячи, о которых «чистильщик» Батал Табагуа мог только мечтать, сажал «колы» на первую линию, когда у «кувалды» Гены Квицинии опустились руки. К обеду о «подвигах» Феликса знал весь центральный рынок, и у дверей магазина выстроилась очередь из восторженных поклонниц этого и других его талантов. Сам он скромно умалчивал о том, что больше всего блистал золотозубой улыбкой за столом, накрытым хлебосольными ачандарцами, чем на волейбольной площадке.

Наш затянувшийся разговор об ачандарском «триумфе» дяди Феликса надоел маленькому Аслану, сгоравшему от нетерпения поскорее окунуться в море, он требовательно теребил отца за брюки. Беслан, отбросив последние сомнения, решительно нацелился на заманчиво поблескивающий свежим окрасом арбуз. Его остановил Ахра, и стоило ему сурово повести бровями, как загорелый, словно головешка, продавец юркнул под прилавок и, тяжело пыхтя, выкатил красавец-арбуз. Беслан без разговоров полез в кошелек, но «благодарный» за покупку хозяин под пристальным взглядом Ахры замахал руками и, как черт от ладана, стал отнекиваться от денег. Все наши попытки расплатиться оказались безуспешными, и мы, сгибаясь под тяжестью пудового арбуза, потащились на пляж.

Несмотря на прекрасную погоду, нам не пришлось искать свободное место — большинство горожан на выходные отправились в села помогать родственникам в уборке урожая, и мы расположились у развалин древнегреческой крепости Диоскурия. Солнце еще не успело подняться высоко, и в воздухе сохранялась та бодрящая свежесть, от которой приятно кружится голова, а в теле появляется необыкновенная легкость. Легкий ветерок, налетавший с гор, приносил с собой нежный аромат осенних цветов и разогретой смолы могучих сосен, покачивавших за нашими спинами мохнатыми лапами. В зыбком мареве серебрилась бесконечная морская даль, по кромке горизонта осторожно крались легкие перистые облака, а ласковая морская волна лениво набегала на берег и маняще шуршала мелкой галькой.

Аслан с Иналом, на ходу сбросив майки и шорты, со счастливым визгом окунулись в теплую, будто парное молоко, воду. Мы с Бесланом старались не отстать и, забыв про возраст, гонялись за юркими, словно ставридки, мальчишками. Потом, выбравшись на берег, валялись на теплых камнях и уплетали за обе щеки сочный и сахаристый арбуз. Это райское блаженство продолжалось недолго: перед обедом ожил и требовательно зазвонил сотовый у Беслана — его вызывали в избирательный штаб Сергея Багапша, и нам пришлось срочно сворачиваться. Возвращались с моря мы усталые, но довольные, не подозревая, что это был наш последний безмятежный и лишенный серьезных забот день.

Приближающееся 3 октября — дата президентских выборов — взбудоражило и без того не отличавшуюся в последние месяцы особым спокойствием жизнь в Абхазии. Предвыборная горячка давно выплеснулась за стены чиновных кабинетов и, подобно чуме, стала поголовно заражать взрослое население республики. Накануне масла в огонь подлил очередной слух о том, что из-за угрозы совершенно распоясавшегося Саакашвили захватить Сухум Владислав Ардзинба якобы решил перенести президентские выборы на более поздний срок. Но эта «утка» умерла, так и не успев «опериться», — 3 сентября в центральной газете «Республика Абхазия» на первой полосе появился долгожданный президентский указ. В нем черным по белому было написано, что в строго определенный Конституцией срок — 3 октября состоятся выборы нового главы государства. Он положил конец кривотолкам и дал старт официальной избирательной кампании, которой суждено было войти в историю современной Абхазии.

Ее начало не предвещало грядущих потрясений, глава ЦИК Сергей Смыр выступил с дежурным заявлением о соблюдении законности и приличий в предвыборной борьбе. В ответ кандидаты в президенты дружно поклялись в приверженности демократическим ценностям и закону. Но не прошло и недели, как одного из основных претендентов на президентское кресло — Александра Анкваба ждал коварный подвох.

Александр Золотинскович, порой напоминающий бульдозер своим напором и мощью, безнадежно забуксовал на еле заметной кочке, о которой вряд ли подозревал. Круглый отличник в школе и институте, когда-то самый молодой и перспективный в МВД СССР начальник политуправления, в течение двух часов безуспешно пытался доказать специальной приемной комиссии, что он не меньший, чем они, абхаз. Но то ли бзыбский акцент в его речи, то ли что-то иное смутило «неподкупных и бесстрастных» экзаменаторов абхазского языка. Выставленная ими жирная двойка поставила крест на президентских амбициях Александра Анкваба.

Для любимца власти Рауля Хаджимбы поход к «строгим» экзаменаторам оказался легкой прогулкой. Остальные четыре кандидата: Сергей Багапш, Анри Джергения, Сергей Шамба и Якуб Лакоба отделались легким испугом, и хотя не блеснули отличными знаниями, но с оговорками, как и претендент от партии власти, получили зачет. И все же их радость оказалась преждевременной, знание абхазского языка еще не освобождало от подозрений в тайных и от того еще более тяжких, чем незнание абхазского языка, прегрешениях.

Первыми получили «черную метку» Сергей Багапш и кандидат в вице-президенты Станислав Лакоба. «Всезнающие и неподкупные» журналисты не оставили без внимания научные изыскания историка Лакобы в далекой Японии в Центре славянских исследований университета Хоккайдо. К его, а еще больше к изумлению ничего не подозревавшего отца «розовых» и «оранжевых революций» господина Сороса, писаки обнаружили тайную связь между ними. Дальше даже несведущему в операциях специальных служб читателю «желтой прессы» не составило большого труда догадаться, что на острове Хоккайдо Станислав Зосимович под «руководством Сороса» проходил специальную подготовку в тайных лагерях и получил «сверхсекретную» задачу — осуществить в Абхазии заговор с целью ее присоединения к Японии.

Несладко пришлось и Сергею Багапшу. Он расплачивался за «ошибки» молодости. Ретивые «шерлоки холмсы» после «долгих и изнурительных» поисков раскрыли его самую «страшную тайну». Тридцать с лишним лет назад он допустил «преступную» потерю бдительности и не разглядел в обаятельной красавице Марине Шония будущего «конфидента» грузинской «пятой колонны» в Абхазии. А чтобы «скрыть» этот «преступный» факт и войти в доверие к ревнителям расовой чистоты абхазской нации, лучший центровой баскетбольной команды Сухума решил пожертвовать будущей блестящей спортивной карьерой и во время матча в Тбилиси так далеко послал судью, что его дисквалифицировали на целый год.

На остальных претендентов тайные режиссеры президентских выборов в Абхазии и их послушные, щедро проплаченные черные пиарщики не стали размениваться. Они — «жалкие пигмеи» — не заслуживали даже мимолетного внимания накачанного до неприличия административным ресурсом «Голиафа» — Хаджимбу, победно смотревшего на электорат с громадных плакатов и ярких баннеров, развешанных на всем пути от Псоу до Ингура. Для острастки по ним изредка постреливали мелким компроматом, а главный калибр продолжал «мочить» по полной программе основных конкурентов — Сергея Багапша и Станислава Лакобу. Ежедневно на наивный и не искушенный в современных политтехнологиях электорат Абхазии лились реки чернухи. В этой ситуации остальные три кандидата в президенты, дабы «сохранить лицо» и доплыть до финиша президентской гонки, перестали лезть на рожон, сбавили обороты и вяло «жевали пресную предвыборную жвачку».

«Железный», так окрестила народная молва Александра Анкваба, тоже быстро смекнул, что, за то время пока будет сутяжиться в судах и доказывать свое цинично попранное приемной комиссией право называться абхазом, успеет покрыться «коррозией», и сделал неожиданный и решительный шаг. Шаг, который не учли режиссеры «Голиафа», совершив, как впоследствии оказалось, роковой просчет. Видимо, сама судьба решила разрушить их сценарий и 10 сентября сказала свое веское слово. В тот день Александр Золотинскович, наплевав на будущие президентские лавры, присоединился к Сергею Багапшу и Станиславу Лакобе, чтобы сообща свалить «Голиафа».

Для партии власти это была не критическая, но близкая к чрезвычайной ситуация, и первым, как водится, ринулся ее спасать российский министр по ЧП Шойгу. Под вой сирен и клацанье затворов вооруженной до зубов охраны он вихрем пронесся по Абхазии, оставив после себя дурно попахивающий душок грязных денег. Вслед за ним приехал «защитник» всех сирых, обездоленных и «радетель» пенсионеров министр Зурабов и пообещал озолотить всех абхазских стариков и старух полнокровной российской пенсией. Предпоследний и громкий аккорд в прелюдии к будущему триумфу «Голиафа» исполнил министр путей сообщения Фадеев. Не обращая внимания на зубовный скрежет Саакашвили, он под бравурный гром фанфар вместе с запланированным победителем в президентской гонке — Хаджимбой перерезал красную ленту на перроне сухумского железнодорожного вокзала. Заключительный аккорд в этой расписанной по всем нотам партитуре «Рауль — наш президент» должен был прозвучать 30 сентября на республиканском стадионе.

В тот день с раннего утра Сухум будоражили самые невероятные слухи. Одни — редкие счастливцы, кому достался билет на трибуны, — говорили, что на праздничный концерт прилетит сам Владимир Путин, чтобы на глазах у сомневающихся еще раз пожать руку Раулю Хаджимбе. Другие — те, кому ничего другого не оставалось, как глотать слюну у экранов телевизоров, — злопыхали, что на концерте будет только один Владимир Жириновский, но зато в трех лицах — крутой «хохлацкой» бабы Верки Сердючки, главного российского «голубого» Борьки Моисеева и самого «шоколадного» во всей «Фабрике звезд» — Пьера Нарцисса.

Как бы там ни было, после обеда, несмотря на солнцепек, толпы молодежи потянулись к республиканскому стадиону, чтобы заранее занять места ближе к сцене, раскинувшейся посередине футбольного поля. На пути к нему через каждую сотню метров с огромных плакатов их зазывал «Вместе в счастливое будущее» кандидат в президенты номер один. Остальные четыре претендента, которых на серых, истрепанных ветром афишах трудно было отличить друг от друга, уныло и без всякой надежды на успех взирали на шумные толпы электората, волнами катившиеся к стадиону. А он, наспех выкрашенный, выглядел настоящим франтом на фоне уродливых развалин и сверкал в лучах солнца, словно новая копейка.

Через несколько минут на этой ставшей главной сцене страны должен был начаться концерт залетных московских звезд. Ему, по замыслу далеких и нездешних режиссеров, предстояло навсегда похоронить наивные надежды остальных претендентов на президентское кресло. Те из них, кому «не успели подвезти» пригласительный билет, и избранные «счастливцы» с местами у туалетов грустно смотрели на экран, где крупными буквами светилось: «Торжественный концерт, посвященный победе абхазского народа в Отечественной войне 1992–1993 годов». Для них эта надпись выглядела как не подлежащий обжалованию приговор всем усилиям, направленным на то, чтобы сокрушить надутого до неприличия административным ресурсом и щедрыми денежными вливаниями «Голиафа».

Сам он в плотном кольце телохранителей, окруженный особами, особо приближенными к власти, и местными олигархами, занимал почетное место в центральной ложе, излучал собой уверенность в предстоящей через три дня победе и лучезарной улыбкой триумфатора дарил толпу фанатичных поклонников. Она в предвкушении еще невиданного в Абхазии действа рокотала и колыхалась, словно предштормовое море у скал маяка.

Неспокойно было и за стенами стадиона, у проходов на трибуны и перед центральными воротами, блокированными двойным милицейским кордоном, с каждой минутой прибывала толпа неудачников. Последними из дальних сел подъехали ветераны войны, мрачная охрана встала на пути неприступной стеной, и между ними завязалась яростная перепалка. Еще больше ее распалила шумная группа бойскаутов, подкатившая к стадиону на автобусах. Перед ними, не нюхавшими пороха войны, ряжеными в футболки и кепки, с которых самоуверенно улыбался «Голиаф», как по мановению волшебной палочки ворота распахнулись. Взрыв негодования всколыхнул возмущенную толпу, она ринулась на милицейские цепи, но они устояли.

В тот день не только рядовым ветеранам не нашлось места на трибунах, но и подъехавшему из Гагры вместе с женой и сыном Нартом «абхазскому Маресьеву» — Герою Абхазии Руслану Харабуа. Он вынужден был развернуться и отправиться домой. Кроме него еще не одной сотне заслуженных ветеранов войны не нашлось места на этом празднике одного.

К шестнадцати часам на трибунах негде было упасть яблоку. Они, словно осенняя клумба перед Домом правительства, полыхали от пестрых маек зрителей, с которых электорату то ли загадочно улыбался, то ли многозначительно подмигивал Рауль Хаджимба. Перед правительственной ложей, у кромки футбольного поля, Владимир Жириновский и заместитель генерального прокурора России Владимир Колесников пикировались за право построить по ранжиру вихляющую из стороны в сторону шеренгу из политиков и артистов. В итоге победил хитроумный Иосиф Кобзон.

Обласканный всеми российскими партиями власти, но не любимый капризной и подозрительной американской Фемидой, разглядевшей за его неотразимым шармом «русского дона Корлеоне», он первым догадался схватить микрофон. Во время его зажигательной речи даже у самого закоренелого скептика отпали сомнения в том, что в абхазском Синопе рядом с приметной, стыдливо прятавшейся за традиционно зеленым забором дачей самой «крутой кепки» в Москве — Лужкова уже завтра вырастут сияющие стеклом и бетоном корпуса лучших в мире отелей, борделей и дансингов, от одного вида которых «Мише тбилисскому» придется от зависти кусать локти и «забивать стрелку кремлевским пацанам».

К концу выступления большинство зрителей было покорено первым «соловьем» российской эстрады и безоговорочно верило, что в это счастливое будущее их должен привести не кто иной, как верный продолжатель дела Владислава Ардзинбы и большой друг российской эстрады Рауль Хаджимба. Закончилась речь не совсем «святого» Иосифа под бравурные звуки шлягера «Нам песня строить и жить помогает».

Робкий выкрик недоброжелателя «А где нам взять такую песню, чтобы жить, как ты?» потонул в шквале аплодисментов. И когда они стихли, то в шеренге снова начались разброд и шатание. На этот раз Владимир Вольфович не стал дожидаться, когда дадут слово, и взял его сам.

Преданный слуга кремлевских небожителей, кумир полублатной московской тусовки и неверный друг Саддама Хусейна, как всегда, был ярок, убедителен и неповторим. Видимо, от захватывающих дух красот Нового Афона, а еще больше от приглянувшегося маленького кусочка земного рая по соседству с Пантелеймоновским монастырем ему расхотелось отправляться в дальний поход, чтобы мыть сапоги в далеком Индийском океане, и он решил бросить якорь ближе — на берегах Черного моря.

Неистовый пассионарий грозил топить обнаглевшие вконец грузинские пограничные катера, шнырявшие под самым носом у залегшего в безнадежном дрейфе у сухумского пирса «флота» Абхазии. И, войдя в раж, обещал при случае «макнуть» как следует этого «американского Мальчиша-Плохиша Саакашвили». А чтобы ни у кого не возникало сомнений, поклялся лечь костьми на золотых пляжах Агудзеры за их защитника Рауля Хаджимбу.

Публика ревела от восторга, и только львиный рык заместителя генерального прокурора России Владимира Колесникова заставил ее притихнуть Он и его родной братишка— «близняшка» Виктор, проведшие свое босоногое детство и бурную юность на пляжах родной Гудауты, были в Абхазии не чужими. Будучи своим в доску, «Вовка-прокурор» не стал церемониться с земляками и заговорил привычным для него языком:

— Бандитов и коррупционеров — на нары! Проституток — в гарем! Крестьянину в руки большую мотыгу, чтобы сначала думал о родине, а потом о себе!..

Окончательный его «приговор» был суров и беспощаден:

— Только с Раулем Хаджимбой народ Абхазии ждет светлый путь на свободу и с чистой совестью.

Последние фразы прокурора падали в гробовую тишину, нависшую над стадионом. Перспектива снова поднимать БАМ в далекой Восточной Сибири или улучшать генофонд в арабских борделях мало кого прельщала. В ответ с верхних ярусов послышался свист и раздались гневные крики:

— Канай сам на нары, а нам и на лежаках хорошо!

— Скажи, сколько тебе на лапу дали?

— Бери в «грабли» свои лыжи и кати, откуда прислали!

В правительственной ложе нервно засуетились. «Голиаф» метнул грозный взгляд на свиту, и она пришла в движение, озабоченные милиционеры и охрана забегали по проходам, выискивая возмутителей торжества. И только появление на сцене певца Олега Газманова сбило нараставшую волну возмущения. Но и этот «московский соловей» тоже подкачал, то ли тряска в армейском вертолете, то ли нещедрый гонорар хозяев, обещавших заплатить через полтора месяца — и то только мандаринами, расстроили звезду до такой степени, что она запуталась в элементарной географии.

С кислым видом Газманов изобразил на сцене несколько вялых па, а затем микрофон визгливо всхлипнул, и над стадионом тысячекратно усиленное киловаттами электроники повторилось:

— Привет, Аджария!.. Аджария-я-я-я!

Ведущему концерта Зурабу Аргуну стало не по себе, в памяти тысяч абхазцев, включая его самого, еще была свежа недавняя драма, разыгравшаяся в этой республике. Там начатый с такой же помпой концерт звезд московской эстрады, осененный присутствием самого мэра Лужкова, закончился оглушительным провалом. Бурные овации, прозвучавшие из Вашингтона, достались другому «солисту», спустя несколько недель торжествующий триумфатор Саакашвили въехал на американском бульдозере в павший к его ногам Батум.

Растерянный Зураб метнулся к Газманову и принялся что— то торопливо нашептывать, но было уже поздно. Стрелка избирательного марафона резко качнулась в другую сторону — совсем не в ту, на которую рассчитывали режиссеры.

— Аджария?.. Аджария?!! — выдохнула ошарашенная публика и затем взорвалась оглушительным ревом и свистом.

Это стало последней каплей, переполнившей терпение тех, кто не захотел играть роль послушных статистов в спектакле под названием «Рауль — наш президент». В центральной ложе растерянно наблюдали за тем, как на футбольное поле полетели флажки, кепки и плакаты с портретом «Голиафа», самые горячие сдирали с себя футболки и рвали на куски.

Возмущенная людская река выплеснулась на площадь перед стадионом, а там уже бушевал стихийный митинг тех, кто остался за плотной цепью милицейского кордона. Они негодовали от того, что светлый праздник победы и памяти жертв прошедшей войны превратили в политическое шоу. Два кипящих гневом и возмущением потока слились в один и, подобно огнедышащей лаве, устремились к центру города.

Сухум забурлил, вечером тут и там стали возникать стихийные митинги. В избирательном штабе Рауля Хаджимбы, похоже, не почувствовали угрозы. Сам он в узком кругу единомышленников вместе с московскими политическими и эстрадными звездами в тиши госдачи продолжал отмечать будущую победу. А послушное проправительственное телевидение шестой час подряд «бомбило» концертом сознание электората, вызывая у него все большее негодование и разнося в щепки, казалось бы, так умело выстроенную для фаворита лестницу к вершине власти.

К полуночи на площади у здания правительства собралось несколько тысяч человек, в толпе кое-где мелькали бойцы в камуфляжке и с автоматами за спиной. Возбужденная толпа, подобно вскрывшемуся кратеру вулкана, вскипала яростными эмоциями то в одном, то в другом месте и грозила в любой момент рвануть чудовищным взрывом. Президент Владислав Ардзинба молчал. Правительство безмолвствовало. Окна кабинета министров безжизненными темными глазницами взирали на происходящее, и лишь появление на площади Сергея Багапша, Станислава Лакобы, Александра Анкваба, Сократа Джинджолии и примкнувшего к ним позднее Сергея Шамбы с ближайшими соратниками смогло пригасить накал страстей и эмоций.

До утра охрипшими голосами они и еще двадцать четыре парламентария уговаривали возмущенных людей успокоиться и мирно разойтись по домам. Сам возмутитель спокойствия — Рауль Хаджимба ни в ту ночь, ни потом на чрезвычайной сессии парламента так и не появился. За все то, что произошло накануне, пришлось отдуваться руководителю абхазского телевидения Руслану Хашигу. Он как уж на сковородке извивался перед негодующими парламентариями, но, взятый за горло и зажатый за кое-что ниже, вынужден был признаться, что на то была «воля свыше», и, окончательно припертый к стенке, заявил:

— Прямого эфира заседания сессии не будет, так решил Владислав Ардзинба.

Но ни Владислав Ардзинба, ни Рауль Хаджимба и никто другой были уже не в силах остановить время, оно требовало перемен и новых героев. Первого октября «нерушимый» блок партии власти дал серьезную трещину. Поздно вечером вся Абхазия увидела на своих экранах в первый и последний раз одновременно пятерых кандидатов в президенты. То, что они наблюдали, скорее походило на заседание «военно-полевого суда» в сельской школе.

Мрачный Рауль Хаджимба напоминал самоуверенного любимчика директора школы, оставшегося один на один с обманутыми и рассвирепевшими старшеклассниками. Он отстраненно сидел в торце стола и из-под насупленных бровей зло поблескивал глазами на своих оппонентов. Те с плохо скрываемой обидой пытались устыдить его за то, что он за три дня до выборов пытался устроить себе инаугурацию. Больше часа продолжалась словесная перепалка кандидатов в президенты, во время которой они, не забывая покусывать друг друга, безжалостно терзали Рауля Хаджимбу, надеясь вырыть поглубже яму под фаворитом гонки.

В тот сумасшедший вечер, похоже, сами кандидаты, а вместе с ними и электорат выпустили пар, и последний перед выборами день прошел на удивление тихо и спокойно. Третье октября, до которого многим, казалось, не удастся дожить — столько перед этим было потрачено сил и нервов, начался буднично и рутинно. Как обычно, заработали пекарни, и запах свежеиспеченного хлеба можно было уловить за версту. Чуть позже задымили трубы над пацхами, там готовились к предстоящему наплыву будущих победителей. Ни свет ни заря поднялись на ноги члены избирательных комиссий и руководители штабов кандидатов в президенты. Ровно в восемь ноль-ноль открылись избирательные участки, и с боем курантов знаменитых часов на центральной аптеке Сухума вся Абхазия двинулась в непредсказуемый поход за своим будущим.

Не прошло и часа после начала голосования, как на избирательный штаб Сергея Багапша обрушился шквал телефонных звонков. Тревожные сообщения поступали из Гальского и Очамчырского районов. Там группы неизвестных вооруженных молодчиков откровенно запугивали жителей и мешали работе участковых избирательных комиссий. Наблюдатели из Гулрыпша сообщали о вбросе «левых» бюллетеней. В Новом Афоне и Верхней Эшере со списками избирателей творилось что-то непонятное: голосовали мертвые, а живые не находили себя в них. Но Сократ Джинджолия, а вместе с ним остальные члены «мозгового центра» не поддавались панике и продолжали работать как хорошо отлаженная машина.

С наступлением сумерек человеческая река, захлестнувшая в первые часы избирательные участки, иссякла, улицы городов и сел на глазах стали вымирать. Подошло время новостей, все от мала до велика собрались у экранов телевизоров и, затаив дыхание, ждали первых сообщений о результатах выборов. В избирательном штабе Сергея Багапша на короткое время воцарилась непривычная тишина, все с нетерпением ждали, что скажет о выборах Сухум, а главное — Москва.

Стрелки часов невыносимо медленно ползли по циферблату, монотонно отсчитывая минуты и секунды, когда наконец диктор российской программы «Вести» произнес слово «Абхазия». Затем на экране крупным планом возникла сухумская набережная. Камера бегло прошлась по Президентскому дворцу, толпе, бурлившей у «Кофейни Акопа», и крупным планом выхватила поблекшую на солнце вывеску на здании Центризбиркома. Дальше диктор, как хорошо заученный урок, сообщил, что впервые в истории Абхазии прошли по— настоящему демократические, альтернативные выборы, в результате которых, по предварительным данным, победил действующий премьер-министр Рауль Хаджимба…

После этих слов в кабинете Сергея Багапша и холле, где у телевизора толпился народ, стало так тихо, что было слышно, как между стекол зудела сонная осеняя муха, а через мгновение тишину взорвали негодующие возгласы:

— Они что там — охренели?!

— Это же бред!

— Какой еще Хаджимба?!

— Какие 57 %?!

— Когда успели посчитать?!

— Надо звонить Смыру!

— Похоже, за нас уже решили, кто будет президент! — в качестве завершающего аккорда с ожесточением произнес кто-то.

Эта последняя фраза еще больше накалила и без того нервную и напряженную обстановку. В адрес неизвестных кукловодов раздались неприкрытые угрозы.

— Тихо, друзья! Сохраняйте спокойствие! Это сообщение пока ничего не значит! — пытался успокоить возмущенных соратников Сергей Багапш и затем распорядился: — Сократ Рачиевич, немедленно звони в ЦИК, пусть дадут разъяснение, откуда такие данные!

Тот пододвинул телефон и набрал номер. Несмотря на его настойчивые требования, председателя избирательной комиссии долго не могли найти. Наконец в трубке раздался усталый, лишенный интонаций голос Сергея Смыра, каких— либо вразумительных пояснений по поводу заявления, прозвучавшего в российских новостях, он не смог дать. Прошел еще час, но ни Сократ Джинджолия, ни Леонид Лакербая, ни другие начальники избирательных штабов за все это время так и не смогли добиться от членов ЦИК вразумительного ответа, и только следующее сообщение, прозвучавшее по каналу НТВ, несколько разрядило обстановку. Его корреспондент в Абхазии Вадим Фефилов в своем сюжете никаких цифр о результатах выборов не привел, а лишь ограничился общими фразами и двумя репортажами с избирательных участков.

Работа штаба Сергея Багапша снова вернулась в дежурное русло, теперь все с нетерпением ждали докладов наблюдателей с избирательных участков. Они поступили ближе к полуночи, и первые результаты оказались неутешительны: по Сухуму Рауль Хаджимба опережал на 10 %, а в Сухумском районе на все 35. Но еще оставались Абжуйская и Бзыбская Абхазия — два ее главных барометра, и там не подкачали. Обнадеживающая новость поступила около часа ночи — Гудаута проголосовала за Сергея Багапша, но это был ожидаемый успех, земляки Александра Анкваба сказали свое слово. Настала очередь своенравной Гагры, и она оправдала надежды — дала чуть ли не 40 % сверху! Еще более сокрушительное поражение ждало Рауля в Очамчырском и Гальском районах, в них он проиграл вчистую.

И хотя цифры не были окончательными, так как еще не поступили данные с отдаленных сельских участков, они, по большому счету, уже ничего не меняли. К пяти утра картина выборов в штабе Сергея Багапша окончательно прояснилась, и колоссальное нервное напряжение, царившее в кабинете, где безвылазно колдовали над таблицами и цифрами начальник избирательного штаба Сократ Джинджолия и его помощники Беслан Кубрава и Климентий Джинджолия, сменилось бурной радостью.

Произошло то, что накануне показалось бы чудом, — это была абсолютная победа! Победа в первом туре! Они все еще не могли поверить собственным глазам, в который раз пересчитывали итоговую цифру, и каждый раз подрагивающая рука Сократа Рачиевича выводила — 51,1 %. Пунктуальный и дотошный Александр Анкваб перепроверил расчеты и начертал ошеломляющие 51,1 %. Воистину рука Александра Золотинсковича оказалась золотой.

Через несколько минут эта магическая цифра просочилась за двери кабинета и пошла гулять по коридору, холлу, а затем выплеснулась на улицу тысячекратно повторенным восторженным «ура!». На победный клич со всех концов города к штабу стекались сторонники Сергея Багапша. Толпа счастливых победителей росла на глазах и, уже не в силах сдержать переполнявший ее восторг, принялась самозабвенно скандировать:

— Сергей! Сергей!

В холле возникло легкое движение, и на ступеньках крыльца в окружении смертельно усталых, но безмерно счастливых Станислава Лакобы, Александра Анкваба, Леонида Лакербаи, Артура Миквабиа, Беслана Кубравы, Сократа и Климентия Джинджолия появился Сергей Багапш, посеревший от нечеловеческого напряжения, но не поддавшийся невероятному «накату» безжалостной административной машины.

Он затуманенным взглядом прошелся по бушующему от избытка эмоций людскому морю, вскинул вверх обе руки и благодарно воскликнул:

— Спасибо всем! Мы победили!

Толпа качнулась и откликнулась громовым «ура!». В сквере напротив из автоматов и пистолетов стали палить в воздух, а дальше начало твориться что-то невообразимое. Старики и молодые, кто на асфальте, а кто прямо на кузове безнадежно застрявшего ГАЗ-66, принялись лихо отплясывать лезгинку. На одном из балконов третьего этажа затянули песню, и ее тут же дружно подхватил целый хор. Возле сияющего Феликса Цикутании и его «газели» выстроилась очередь, он, похоже, вывез из подвалов все запасы превосходного домашнего вина и теперь щедрой рукой разливал по кружкам и стаканам.

Масик Дарсалия, Бесик Джинджолия и Адгур Бжания, охваченные всеобщим восторгом, с трудом втиснулись в старенькую двадцать девятую «Волгу» Дениса Читанавы. Продравшись сквозь ликующую толпу, они пристроились в хвост колонны из «жигулей», «москвичей» и подержанных иномарок, которая, ревя клаксонами и полыхая флагами в руках восторженных победителей, носилась по улицам Сухума. Эйфория победы, казалось, охватила весь город, такого количества счастливых лиц столица не видала с 30 сентября 1993 года. Наивные победители в эти счастливые мгновения своего торжества даже не предполагали, как мучительно долго им еще предстояло идти к ней, и тем более не знали, да и не могли знать, какова будет истинная ее цена.

Технократы, умницы, смелые и честные люди, они лишь смутно догадывались, что за силы им противостояли. Но ни умудренный жизнью Сергей Багапш, ни провидец Станислав Лакоба, ни холодный аналитик Александр Анкваб не могли даже вообразить мощь и цинизм той громадной машины, что спустя сутки обрушилась на них, чтобы, как асфальтовый каток, раскатать их судьбы вместе с судьбами тысяч граждан Абхазии, сделавших наперекор ей свой мужественный выбор.

Все это — беспардонная ложь, откровенное шельмование и прямые угрозы были впереди, а пока они веселились, как дети. В воздухе повсюду витал запах победы, и вездесущие журналисты, дежурившие всю ночь у штаба Сергея Багапша, после такой сенсационной новости сломя голову ринулась к избиркому.

Несмотря на то что шел десятый час, там царила странная, походившая на похоронную тишина. В Абхазии, как и повсюду на Кавказе, самые важные новости быстрее всего передаются по «беспроволочному телефону», и журналисты лишний раз смогли убедиться в этом на встрече с Сергеем Смыром. Председатель ЦИК явно чувствовал себя не в своей тарелке, и, похоже, только он один «не знал» результатов выборов. Победа Сергея Багапша для него оказалась «новостью». Вяло и путано он пытался убедить настырных журналистов в том, что ЦИК располагает данными только по нескольким округам, где Рауль Хаджимба набрал 52 %.

Но если у Сергея Смыра были нелады с математикой, то в штабе Рауля Хаджимбы считать умели, и когда подсчитали, то испытали настоящий шок. Тридцать с небольшим процентов хоронили все надежды и будущие честолюбивые планы. Потрясенные таким сокрушительным поражением, члены избирательного штаба впали в прострацию. И без того неулыбчивый Рауль после возвращения со встречи в санатории МВО, где вдали от чужих глаз окопалась особая группа консультантов, и последовавшего затем телефонного разговора с Владиславом Ардзинбой выглядел мрачнее тени отца Гамлета. Ничего не сказав поникшим соратникам, он заперся в своем кабинете.

После такого сокрушительного нокаута, казалось, уже было невозможно подняться, но тренеры, готовившие его к бою, не спешили выбрасывать на ринг белое полотенце. Оправившись от потрясения, они перешли в контратаку на наивных и ничего не подозревавших счастливых победителей. К шестнадцати часам у обветшавшего здания республиканской филармонии, ставшего в последний месяц местом политических обрядов, колыхалась мрачная, наливавшаяся гневом тысячная толпа сторонников Рауля Хаджимбы. Чуть позже к остановке подъехал «Икарус» с жителями сел Варча и Арасадзых. В основном это были молодежь и женщины— вдовы, которым предстояло «зажечь» потухшую толпу. С их появлением все пришло в движение и в воздух понеслись гневные выкрики:

— Что творится?!

— Господь забрал у них разум! Они голосуют за грузин?!

— Гальский район выбирает нам президента?!

— Завтра мы все строем пойдем к Саакашвили!

Волна негодования снова всколыхнула толпу, выплеснулась в зал филармонии и растеклась по рядам. Царивший прохладный полумрак несколько остудил страсти. Постепенно шум стих и все взгляды устремились на ярко освещенную сцену и сиротливо стоявший стол, застеленный красным кумачом, который, видимо, должен был напомнить поникшим сторонникам Рауля Хаджимбы, что революция еще впереди.

Нетерпение публики нарастало, когда за левой кулисой возникло легкое движение и на сцене появился тот, в кого они фанатично верили и кому, кажется, готовы были отдать последнее, лишь бы не победили «отступники». Рауль Хаджимба, решительный и подтянутый, будто и не было позади бессонной ночи и этой убийственной для него цифры 32 %, что стыдливо замалчивал Сергей Смыр, стремительной походкой прошел к столу, вслед за ним потянулись руководители избирательного штаба. Он терпеливо ждал, когда телевизионщики настроят аппаратуру, и мужественно терпел яркий свет софитов. В эти минуты сотни растерянных и вопрошающих взглядов тянулись к нему, и в них читался один и тот же вопрос: Рауль, почему мы проиграли, почему?!

Они никак не могли поверить в то, что он, который последние два года, сжав зубы, тянул на себе весь воз государственных дел, оказался в числе проигравших. Он, который не сел на задние лапки перед этим бешеным псом Саакашвили, уступил им — этой «жалкой кучке обиженных и недовольных». Как вообще они, называющие себя абхазами, посмели отвергнуть его, получившего благословение самих Владислава Ардзинбы и Владимира Путина? Как они осмелились?! Как?! Кто они после этого?!

И эти вопросы поднимали в их душах глухую ненависть к ним — «изменившим и предавшим» Владислава и отказавшим в доверии его ученику Раулю. Ослепленные обидой, они не хотели замечать очевидного: страна давно уже проснулась и за последний месяц стала совершенно другой. Но им казалось, что с уходом Владислава Ардзинбы все рухнет и не сегодня, так завтра полчища грузин хлынут в Абхазию.

Эту неминуемую катастрофу мог предотвратить только он один — их неподкупный и несгибаемый Рауль.

Вначале тихо, а затем все громче из разных углов зала зазвучали ободряющие возгласы:

— Рауль, мы с тобой!

— Мы не отступим!

— Мы не отдадим грузинам Абхазию!..

Он еще несколько секунд держал паузу, заряжаясь их энергией, а потом заученным движением простер руку к залу и вспыхнувшим взглядом прошелся по лицам. Аудитория замерла, где-то в задних рядах и в левой ложе прозвучали истеричные женские всхлипы. Она жаждала услышать от него заверений в неизбежной победе и не обманулась в своих надеждах и ожиданиях.

Рауль поднял голову, и в его голосе зазвучал металл. Он уличал главного противника в черных технологиях, бил в самое «уязвимое» место — «фальсификацию и подтасовку» итогов выборов в Гальском районе и обвинял во всех остальных смертных грехах. В ответ и без того наэлектризованная публика взрывалась овациями. Затем к трибуне выстроилась очередь из обличителей, которая не оставила камня на камне от победы Сергея Багапша.

Апофеозом действа стало неожиданное появление в президиуме аутсайдера президентской гонки Якуба Лакобы и начальника его избирательного штаба Гиви Габнии. «Абхазский Жириновский» в своем выступлении пролил бальзам на души проигравших. Он страстно говорил о том, что душой и сердцем с ними — «истинными защитниками Абхазии», гневно обличал бывших «партократов», но для трезвых умов сухие цифры — всего несколько сотен проголосовавших за него — служили слабым утешением.

Гневные и страстные выступления ораторов находили отклик в изболевшихся сердцах Ибрагима, Кавказа и Отара, но то, что перед этим им пришлось наблюдать на улицах, не подкрепляло той уверенности, что звучала в речах лидеров. Покидали они митинг-собрание с тяжелым осадком в душе. Несмотря на упорное молчание ЦИК, пятьдесят с лишним процентов, полученных Сергеем Багапшем, о которых знала вся Абхазия, говорили сами за себя. Красноречивое подтверждение его абсолютной победы встречалось на всем пути от филармонии и до ворот госдачи. Из переполненных пацх доносились веселая музыка и радостные голоса захмелевших победителей. Лобовые стекла встречных машин через одну пестрели портретами Сергея Багапша и Станислава Лакобы.

От этого всего Ибрагиму, Кавказу и Отару стало не по себе. Им стоило немалых сил, чтобы сдержать скопившуюся злость на них, посмевших предать его — Владислава Ардзинбу! Его, отдавшего всего себя без остатка им и Абхазии! Его, положившего на них полжизни и свое здоровье. И вот теперь, когда пришло время возвращать долги, они отплатили ему черной неблагодарностью. Ему, который за все эти годы ничего не просил для себя, они посмели отказать, всего в одной-единственной просьбе — поддержать его выбор и доверить будущую судьбу Абхазии верному ученику!

В эти, пожалуй, самые горькие минуты своей жизни Кавказ и Ибрагим с особой остротой переживали за него — Владислава Ардзинбу, ставшего для них за время войны и нелегкого мира всем: и терпеливым отцом, и строгим учителем. Сегодня во вдруг ставшей пустой и холодной квартире президента они почувствовали в себе такое леденящее одиночество и бездонную пустоту, что от горечи и жалости едва не зарыдали. Они не находили себе места под его наполненным жгучей болью взглядом и чувствовали себя безмерно виноватыми за все произошедшее. В тот ранний утренний час, когда президент узнал от заикающегося от волнения председателя ЦИК шокирующие цифры, он постарел на глазах. Его, не раз смотревшего смерти в глаза и не дрогнувшего перед сильными мира сего, убила эта безгласная цифра — 51 %.

И сейчас, поднимаясь к госдаче дорогой, по которой сотни раз приходилось проезжать вместе с Владиславом Ардзинбой, Кавказ, Ибрагим и Отар мысленно снова и снова возвращались к последней встрече с ним, и горькие воспоминания о ней болезненными гримасами отражались на их мрачных лицах. Отар чувствовал себя не лучше и угрюмо молчал, не желая травить душу пустым и уже ничего не решающим разговором. Остановившись у центрального подъезда госдачи, они не стали заходить внутрь. Она смотрела на них потухшими глазницами-окнами, и Ибрагим, развернувшись на смотровой площадке, свернул к гостинице. Ее четырехэтажный корпус, словно рождественская елка, светился яркими огнями, в холле царила нервозная суета, журналисты и телевизионщики «бомбили» звонками редакции и спешили переслать горячие репортажи.

Ибрагим в сердцах ударил по газам. «Мерседес», расшвыряв по сторонам каменную крошку, взлетел на подъем и, пронзительно повизгивая тормозами на крутых поворотах, покатился вниз. За воротами госдачи они снова окунулись в атмосферу праздника, царившую на центральных улицах. На перекрестке перед Красным мостом, у «Кафе Тимура», расположенного у въезда в российский санаторий ракетных войск, Отар попросил притормозить, надеясь встретить здесь добряка Масика и вместе с ним отвести душу.

На «пятачке» — самом бойком месте, куда с наступлением темноты истомленные жаждой ракетчики стремились ускользнуть от ревнивых жен, чтобы «подзаправиться» одним-другим стаканом вина, — было на удивление тихо и безлюдно. Разгадка нашлась быстро — на двери кафе болтался замок, и Отар, потоптавшись между летних столиков, направился к проходной санатория, надеясь отыскать Масика в «Стекляшке». Беззаботная атмосфера, царившая в санатории, смягчила ожесточение в его душе. Мягкий свет ночных фонарей, придававший загадочность и таинственность встречавшимся на пути женщинам, их кокетливый и манящий смех, вальяжно фланирующие по набережной пары на время заставили Отара отвлечься от мрачных мыслей. Он оживился, прибавил шаг и легко взлетел по ступенькам на площадку перед входом в «Стекляшку».

За ее цветными стеклянными витражами угадывался хорошо знакомый силуэт великана Масика, нависшего горой над Мариной и Ириной, воздушными тенями скользившими вокруг него в медленном танце. С открытой террасы доносились веселые голоса Дениса Читанавы и Адгура Бжании. Ревнивое чувство кольнуло Отара. Он будто натолкнулся на невидимую стену, когда сквозь веселый гам прорвался и сразу стал ненавистен жизнерадостный голос Феликса Цикутании.

— Я вам еще когда говорил, что Василич станет президентом — торжествуя, воскликнул он.

— А что сейчас делает Хаджимба? — допытывался чей-то голос.

Отар не расслышал ответа, он потонул во взрыве громового хохота. Его передернуло, и мутная волна бешеной ярости поднялась в груди. В эти секунды он, казалось, готов был растерзать на куски не только Феликса, но и Адгура — того, с кем прошел всю войну. Обрушив кулак на жалобно треснувшую дверь и не замечая боли, он бросился прочь от ставшей ненавистной «Стекляшки». Вслед звучали смех и веселая музыка.

Счастливые победители гуляли в «Стекляшке» до глубокой ночи. Изрядно захмелевший Адгур с трудом мог вспомнить, как добрался до дома. Последнее, что осталось в памяти, это раскатистый смех Бесика. Пробуждение было внезапным. Перед ним покачивалось бледное и неправдоподобно огромное лицо Масика. Остатки сна сняло как рукой. И, замирая от недобрых предчувствий, Адгур воскликнул:

— Что случилось?!

— У нас рвануло.

— Где?!

— В штабе!

— Ка-а-к?! — и, страшась услышать ответ, Адгур с трудом выдавил из себя: — Василич жив?!

— Вроде да. Но толком ничего не известно. Там такое… — У Масика больше не нашлось слов.

Адгур уже ничего не слышал, как ужаленный выскочил из постели, натянул брюки, рубашку, в прихожей сорвал с вешалки куртку, на бегу проверил пистолет и с разгону влетел в «Волгу». Рядом приземлился Масик. Дрожащая рука никак не могла попасть ключом в замок зажигания, наконец он проскользнул в щель. Холодный двигатель чихнул и завелся лишь на третий раз, Адгур не стал ждать, когда он прогреется, и тронулся с места.

Хмурый рассвет нехотя окрасил горизонт розовой полоской, а на Гоголя — перед избирательным штабом уже тревожно гудела толпа. Подтверждались ходившие накануне слухи о том, что победа на выборах им дорого обойдется. Об этом красноречиво свидетельствовали развороченная взрывом «самоделки» крона платана и посеченные осколками стволы соседних деревьев. Если бы он произошел чуть раньше, то количество жертв трудно было бы сосчитать.

Происшествие добавило нервозности в штабе Сергея Багапша, но его самого не вывело из равновесия. Позеленевший от усталости и потерявший голос от выступлений на митингах, он находился в своем кабинете и говорил по телефону с Москвой. Разговор продолжался недолго и, видимо, был не из приятных — на осунувшемся лице Багапша поигрывали желваки, — и, когда он закончился, рука все еще продолжала сжимать трубку.

Стук в дверь и появившийся на пороге Беслан Кубрава заставили Сергея Багапша встрепенуться. Отшвырнув в сторону телефон так, словно в нем таилась змея, он провел по лицу рукой, будто прогоняя тяжелые мысли, и затем спросил:

— Беслан, кто есть из штаба?

— Почти все, Сергей Васильевич.

— Зови, ждать больше нечего!

Прошло несколько минут, и ближайшие соратники Сергея Багапша снова собрались вместе. Последним зашел генерал Кишмария, горой взгромоздился на подоконник, и в кабинете сразу потемнело.

— Мераб, ты закрываешь солнце, — пошутил кто-то.

— Похоже, сегодня у нас солнце одно и то восходит на севере, — с горькой иронией заметил Станислав Лакоба.

— Солнце не солнце, но ты, Мераб, — подходящая мишень, — предостерег лихого генерала Беслан.

Тот даже не повел бровью и с усмешкой заметил:

— Кишка у них тонка. Ну а если…

Красноречивый жест генерала вызвал сдержанный смех, а затем все взгляды снова обратились к Сергею Багапшу. Старательно подбирая слова, он вернулся к разговору с Москвой:

— Я только что беседовал с Москвой. Меня пригасили на встречу…

— Из Администрации президента?! — радостно воскликнул кто-то.

— Наконец проснулись! — оживился Александр Анкваб.

— К сожалению, Александр Золотинскович, этого я пока сказать не могу. Разговор носил общий характер, — не стал вдаваться в детали Сергей Багапш.

— А кто был инициатором? — уточнил Станислав.

— Они!

— Уже хоть что-то, — сказал Лакоба, и его суровое лицо прояснилось.

— Наверное, Хаджимбу тоже вызовут? — высказал предположение Артур Миквабиа.

— Нам он точно докладывать не станет! — с усмешкой произнес Кишмария.

— Сергей Васильевич! — и голос Беслана дрогнул, он задал самый главный вопрос: — В Москве признают нашу победу?

В кабинете воцарилась звенящая тишина, все взгляды сфокусировались на Сергее Багапше. Он медлил с ответом, так как хорошо знал ему цену. Не только они — друзья и соратники, а сотни сторонников, толпившиеся в коридорах и на улице, измотанные неопределенностью, третьи сутки ждали от него только одного: «Мы победили!» Но что он мог им сказать, когда «карманный» Центризбирком, накрученный кукловодами, все больше запутывал ситуацию.

Ничего не прояснил и звонок из Москвы, беседа оставила в душе горький осадок. Там то ли не понимали всей серьезности ситуации, то ли не хотели в нее вникать. Меряя все громадным, сделанным на авось российским аршином, кто-то, видимо, самонадеянно полагал, что какие-то двести пятьдесят тысяч абхазов, армян и русских, зажатые между молотом грядущей войны с жаждущим реванша озлобленным Саакашвили и наковальней — блокадой, нависшей на границе по Псоу, никуда не денутся и примут тот выбор, который за них сделали те, кто всеми правдами и неправдами продавливал Рауля Хаджимбу в президентское кресло.

— Так что думает Москва, Сергей Васильевич?

— Что?! — наседали на него соратники.

И он, осторожно взвешивая каждое слово на невидимых весах, ответил:

— Прямо об этом со мной не говорили, но дали понять, что вопрос с выборами будет рассматриваться на предстоящей встрече.

— Рассматриваться?.. А они что, избирком?! — с сарказмом воскликнул Станислав и мрачно закончил: — Теперь все ясно, в Москве, а не в Сухуме решают, кто будет президентом Абхазии!

— Там что, сидят полные идиоты?! Мы им не враги! Пора начать шевелить мозгами, а не задницей! Им что, Аджарии мало?! — вспыхнул Мераб.

— Почему они не хотят признать нас и выбор народа?! Мы победили вчистую! — кипятился Беслан.

— А потому, что наша победа кой-кому как кость в горле! Те, кто в августе в Дагомысе подводил Хаджимбу к Путину, наверняка доложили, что «наш Рауль» пройдет на ура. Но «ура» не получилось, и теперь не знают, как дать задний ход! — заключил Артур Миквабиа.

— Но какой тогда смысл в поездке Сергея Васильевича? Если нас и дальше будут прессовать, то неизвестно чем она обернется, — задался вопросом Александр Анкваб.

— А тем же, чем закончились поездки в Тбилиси для Нестора в декабре тридцать шестого и для Владислава в августе девяносто седьмого! — напомнил Станислав Лакоба о их печальных итогах.

— Все может быть, когда такие бабки сюда вбухали, — согласился с ним Кишмария и осторожно заметил: — Сергей Васильевич, наверное, не стоит ехать. Всякое может случиться, отморозков сейчас хватает.

— Действительно, может, отложить поездку? Пусть дадут железные гарантии вашей безопасности, — поддержал Артур Миквабиа.

— Да, надо все как следует взвесить, — присоединился к ним Александр Анкваб.

Сергей Багапш слушал доводы соратников и оценивал все «за» и «против» поездки в Москву. Его и Станислава Лакобы неожиданная для многих не только в России, а и в Абхазии победа, видимо, смешала кем-то старательно выстроенную схему президентских выборов. Судя по тому, как в Москве налоговики принялись прессовать сына, а у дочери на ровном месте возникли проблемы, президент Сергей Багапш явно не вписывался в нее. Вопрос заключался только в том, насколько далеко противники готовы зайти, чтобы помешать.

«Насколько?! — размышлял он. — Через детей уже не достанут! Слава богу, Зурик и Лика здесь. Черт с ними — с работой и карьерой! Молодые еще, свое наверстают.

Марина?! — и здесь сердце кольнула острая боль. — Сколько же тебе досталось! Эта омерзительная грязь! Эти трусливые анонимные звонки!

Мерзавцы! Неужели у вас нет ничего святого? Кто позволил вам судить, у кого больше права любить Абхазию — у абхазки, мингрелки или армянки? Мы все дети своей земли!

Может, бросить эту проклятую власть? Пусть подавятся! Что хорошего она мне дала?.. Ничего! В восемьдесят девятом, когда мхедрионовцы брали Очамчыру, и то было легче. Тогда одного меня трепали, а сейчас достается всем. За что?! Может, плюнуть на все и уйти на «фазенду»?

Уйти?.. Легко сказать. Права Марина, я уже не принадлежу и не буду принадлежать только ей и детям. Все мы: Станислав, Сократ, Артур, Анкваб, Лакербая теперь принадлежим им, тем, кто 3 октября сделал свой выбор, и тем, кто пока ослеплен обидой. Уйти сейчас, когда горячие головы готовы схватиться за оружие?! И что дальше? Нет и еще раз нет! Люди этого не простят и потом проклянут меня и детей.

Время выбрало нас! Станислав прав, многое, но не все решается в Москве! Третье октября показало — наш народ не послушное голодное стадо!

Значит, надо ехать! А там будь что будет. Ведь в Москве сидят не круглые идиоты! Ладно, просчитались, с кем не бывает, в конце концов поймут, что ни я, ни Станислав — тоже мне нашли друзей Саакашвили, — ни Анкваб, никто другой не собирается уводить Абхазию в Грузию.

Это же надо до такого додуматься?! Да стоит об этом только заикнуться, как народ в тот же миг вместе с креслом выкинет!

Все, решено! Надо лететь и там лицом к лицу разговаривать.

А если это случится?! Случится?.. Останутся Станислав, Анкваб, Артур, Лакербая, а за ними тысячи, и их уже ничем не свернешь…»

В тот же день в четырнадцать часов сорок минут из сочинского аэропорта обычным рейсом Сергей Багапш вылетел на встречу в Москву.

В зале вылета аэропорта «Сочи» и потом в толпе пассажиров он и его телохранители, только-только начинающие познавать азы искусства охраны, вряд ли обратили внимание на худощавую, близоруко щурившуюся девушку с переброшенным через плечо потертым футляром от скрипки, неброского и живого, как ртуть, парня в длиннополом плаще, который буграми топорщился на мощной груди, и седовласого, судя по выправке, военного. Все они, то ли случайно, то ли по чьей-то воле, оказались в одном салоне с ним. Видимо, в Москве не все были согласны с избирательным пасьянсом, что с таким оглушительным треском рассыпался 3 октября, и старались незримым щитом оградить будущего президента.

Через несколько минут турбины пронзительно взвыли, и самолет, набирая скорость, промчался по взлетной полосе и взмыл в воздух. Слева в иллюминаторах промелькнули коричневая лента разлившейся после половодья реки Псоу и вздыбившаяся горами Абхазия.