Глава 10
После завершения встречи с Тихим ротмистр Ясновский не стал заезжать на обед домой, а сразу отправился на доклад к Дулепову. Ему было что сообщить: вопреки пессимистическим ожиданиям явка с агентом прошла результативно — он вошел в доверие к подпольщикам. Опасения Дулепова, что на Тихом можно ставить крест, оказались излишними. Смирнов не заподозрил в нем предателя, выдавшего Дулепову явку советского резидента с курьером НКВД в «Погребке». Более того, сообщение Тихого о захвате контрразведкой части радиограмм Федорова укрепило его положение среди подпольщиков. Хитроумный план Дулепова сработал: Смирнов поручил Тихому выяснить, что удалось расшифровать японцам.
С легким сердцем Ясновский возвратился в отдел контрразведки. Дулепова на месте не оказалось — он обедал в ресторане. Ротмистр, сгорая от нетерпения, взял дежурную машину и поехал в «Новый свет». Шеф оказался на месте, занимал столик в крайней кабинке, и появление зама встретил недовольной гримасой. Старик — известный чревоугодник — не любил, когда ему мешали ублажать желудок.
Ясновский пробормотал извинения, присел на край стула и вполголоса стал докладывать. После первых слов челюсти Дулепова замедлили движение, вилка скользнула по маринованному опенку, а рука больше не тянулась к графину с водкой. Сообщение ротмистра заставило полковника забыть об ухе и расстегаях — советская резидентура заглотнула подкинутую им наживку. Прямо из ресторана они отправились в управление жандармерии.
Полковник Сасо оказался на месте и принял их необычайно любезно. Основания для хорошего настроения имелись и у него — операция по русской резидентуре шла без сбоев и набирала обороты. Деза, запущенная под советского «крота» Гнома, сработала: он вывел на Долговязого. И хотя тому удалось ускользнуть от наружного наблюдения, Сасо не отчаивался и верил: рано или поздно он снова проявится. В последние дни «крот» то ли от собственной самоуверенности, то ли под давлением Долговязого все нахальнее совал свой нос в чужие кабинеты и документы. Сасо не сомневался: дни советской резидентуры сочтены.
Появление в кабинете Дулепова с Ясновским лишний раз подтверждало это. Сумбурный доклад ротмистра, подкрепленный основательными доводами полковника, свидетельствовал о том, что русские пошли ва-банк. Тяжелейшее положение под Москвой и занесенный над Дальним Востоком меч Квантунской армии не оставляли им выбора. В НКВД готовы были заплатить любую цену, чтобы добыть данные о планах японского командования. Осторожный Сасо из опасения, что в белогвардейской контрразведке мог оказаться советский «крот», не спешил делиться с Дулеповым и Ясновским информацией, полученной на Гнома. Отделавшись общими фразами, он поспешил их выпроводить. Его гораздо больше занимало другое — с часу на час должна была начаться очередная оперативная комбинация, затеянная против Гнома.
Сасо посмотрел на часы — стрелки показывали начало четвертого, — не выдержав, потянулся к трубке телефона. На звонок ответил полковник Мацуока.
— Все идет по плану? — спросил Сасо.
— Да, — подтвердил он.
— Чем занимается объект?
— Готовит сводный отчет.
— Как себя ведет?
— Ничего необычного.
— Отлично! Действуйте, как договаривались, — распорядился Сасо и опустил трубку.
Теперь ему оставалось ждать результата. Чтобы убить время, он принялся перечитывать материалы дела на Гнома. Вскоре это занятие наскучило — в нем ему было известно все, вплоть до мелочей, и он переключился на разгадывание кроссвордов. Порыв ветра распахнул форточку, струя холодного ветра хлестанула по лицу, и Сасо встрепенулся. За окном сгустились сумерки. Он прошел к шкафу, накинул плащ, по опустевшему коридору спустился к дежурному, сдал ключи от кабинета и вышел на улицу.
Напротив мрачной громадой нависало здание штаба, в окнах второго этажа горел свет. Там, в одном из кабинетов, находился Гном. В последнее время полковник Мацуока не давал ему продыха и заваливал горой сводок, справок и докладных. Каллиграфический почерк, когда-то спасший Гнома от передовой, со временем стал сущим наказанием. И на этот раз, когда большинство офицеров разошлось по квартирам, а кто-то развлекался в борделе мадам Нарусовой, ему приходилось корпеть над очередным шедевром начальственной мысли.
Тишину кабинета нарушил скрип двери. Гном отложил в сторону карту минных полей на участке реки Уссури и обернулся. В кабинет вошел полковник Мацуока. Его вид был суров и многозначителен. Гном засуетился, торопливо застегнул верхние пуговицы кителя и дернулся к висевшему на стуле ремню.
— Да будет вам, капитан, вы не на строевом плацу, — барственно махнул рукой Мацуока, подошел к столу и положил темно-вишневую папку.
Гному она была хорошо знакома, в ней хранились особо важные документы, поступавшие из Генштаба и от командующего Квантунской армией. Обычно надменный в общении с подчиненными, Мацуока с участием заметил:
— Заработались, капитан.
— Не успеваю, господин полковник, много работы.
— Что поделаешь, сейчас не до отдыха, а по-другому нельзя, — в голосе Мацуоки зазвучали пафосные нотки. — Император и дух самурая требуют от нас самоотверженности и преданности великому делу победы над врагами.
— Так точно, господин полковник! — живо подхватил Гном.
— Молодец! — похвалил Мацуока и продолжил. — С такими, как вы, Квантунская армия сокрушит Советы, и Сибирь станет нашей. Мы очистим ее от варваров и создадим империю, равной которой еще не знал мир!
Гном терялся в догадках, чем было вызвано такое красноречие Мацуоки. А тот, разразившись еще одной гневной тирадой против большевиков, перешел к делу — открыл папку и выложил на стол карту со стопкой листов. На ней в глаза бросались размашистая подпись командующего Квантунской армией и гриф особой важности. Изогнутые синие и черные стрелы — направления будущих ударов японских корпусов — нацелились на Читу, Благовещенск и Хабаровск. Аккуратные столбцы цифр были сведены в таблицы, которые в известный только узкому кругу день и час должны были ожить и заговорить скороговоркой пулеметов, громом орудийных залпов и танковыми клиньями вонзиться в оборонительные порядки противника. Вся эта огромная, несущая смерть и разрушение военная машина копила и набирала силу на лежащем перед Гномом буро-зеленом клочке карты.
У него перехватило дыхание: то, ради чего он ежедневно рисковал и безуспешно пытался узнать, находилось перед ним. Опытный взгляд штабиста не мог ошибиться. Это была та самая карта и тот самый план наступления, о котором перешептывались близкие к командующему армией офицеры. Гному стоило немалых усилий, скрыть охватившее его волнение. Но Мацуока, кажется, ничего не заметил и объявил:
— Капитан, вы знаете о нехватке офицеров в отделе. Майор Сато выехал в командировку в Хэган и вернется через четыре дня…
«Поехал к границе выверять на месте детали плана наступления? — сообразил Гном, и внутри у него все затрепетало. — Остаюсь только я. Ну, давай же, говори! Приказывай!»
— Завтра мне необходимо представить начальнику штаба план наступления с последними изменениями, — чеканил каждое слово Мацуока. — Я поручаю вам выполнение этой важной задачи. Времени осталось мало. Надеюсь, вы справитесь?
— Так точно, господин полковник! — заверил Гном.
— Помните, капитан, каждое слово и цифра из этих документов — строжайшая тайна. Агенты НКВД отдали бы многое, чтобы узнать ее.
— Ясно, господин полковник!
— Еще раз напоминаю, никому и ни одного слова! В кабинет никого не впускать! Документы возвратить лично мне! Понятно?
— Да!
— За работу, время не ждет! — поторопил Мацуока и вышел из кабинета.
Давно уже стихли шаги полковника, а Гном, как завороженный, смотрел на карту. Лишь шорох стрелок часов нарушал тишину кабинета; они неумолимо отсчитывали секунды и минуты отпущенной ему удачи. Сделать до утра копию карты и таблиц казалось немыслимым делом. Глаза страшились, а руки выполняли свое дело. Гном закрыл дверь на ключ, плотно задернул шторы, потом достал из ящика письменного стола кальку, которую держал для таких случаев, раскатал по карте, и, вооружившись карандашом и лекалом, принялся за работу.
Карандаш стремительно скользил по бумаге, очерчивая линии будущих фронтов и котлов окружения. Цветная паутина все гуще покрывала территорию советского Дальнего Востока и Забайкалья. Он работал без отдыха и останавливался, лишь когда у дверей раздавались шаги часового или засидевшегося допоздна штабного офицера. Работа над картой подошла к концу далеко за полночь. От неимоверного напряжения спина одеревенела, голова кружилась, а перед глазами плясала рябь из черных точек. Пошатываясь, Гном добрел до топчана и без сил рухнул.
Свинцовая усталость охватила тело, глаза сами закрылись, и он провалился в обволакивающую темноту. Из полузабытья его вывел шум в коридоре. Бряцание оружием и отрывистые команды говорили о том, что подошло время смены караула. Гном очнулся, посмотрел на часы и ужаснулся — стрелки показывали ровно четыре. Час, целый час драгоценного времени был упущен. Стараясь наверстать потерянное, Гном ополоснул лицо холодной водой, возвратился к столу и занялся таблицами. Стрелки неумолимо отсчитывали минуты, и, чтобы успеть, ему пришлось копировать те таблицы, в которых содержались наиболее важные данные. С наступлением рассвета карта командующего Квантунской армией с внесенными в нее изменениями, а также пояснительная записка были готовы. Гном сложил их в сейф и в изнеможении распластался на топчане.
Поднял его на ноги рык дежурного по штабу. Он рапортовал прибывшему на службу командующему. Вслед за этим захлопали двери кабинетов, и громкие голоса зазвучали в коридоре. Штаб ожил и забурлил. Гном встрепенулся, прошлепал к зеркалу и ужаснулся — на него смотрело землисто-серое, с глубоко ввалившимися глазами и поросшее густой щетиной лицо. До появления Мацуоки оставались считаные минуты, и ему пришлось срочно приводить себя в порядок. Полковника Гном встретил гладко выбритым и в застегнутом на все пуговицы кителе. Тот был немногословен, похвалил за работу и, проявив редкое благодушие, разрешил отдохнуть до обеда.
Отпущенных шести часов Гному хватало, чтобы найти Ольшевского и избавиться от опаснейшего груза. Не успели стихнуть шаги Мацуоки, как он поспешил на выход из штаба. Пристальный взгляд часового заставил сердце Гнома тревожно забиться. Проверив его пропуск, он нажал на кнопку. Входная дверь распахнулась, морозный воздух наполнил тамбур. Гном с облегчением вздохнул, вышел на улицу, и ноги сами понесли его к конторе Павла.
Пакет жег грудь и подгонял вперед. На Китайской Гном взял извозчика, доехал до вокзала, там сделал круг и, не обнаружив за собой хвоста, возвратился на Соборную площадь, дальше пошел пешком. День выдался погожий. В лучах восходящего солнца купола Свято-Николаевского собора горели жаром, зеркальным блеском сверкали витрины магазина «И. Чурина и Кº», а на центральных улицах было не протолкнуться. Утренний Харбин напоминал собой Вавилон. До девяти, когда Ольшевский должен был появиться в конторе, оставалось около десяти минут, и Гном замедлил шаг…
Этого часа с нетерпением дожидалась группа Гордеева. Ровно в девять Люшков обычно выходил из подъезда, садился в машину и под охраной Ясновского отправлялся к Чжао поправлять здоровье. На этот раз пьяный загул в «Тройке» дало себе знать. Шторы на окнах квартиры оставались задернутыми, а прислуга — бывший санитар из пехотного полка, шмыгавший по утрам в ближайшую лавку за солеными огурцами и рассолом, из подъезда не показался. Запаздывал и педантичный Ясновский. Стрелки подобрались к половине десятого. Гордеев начал нервничать — маячить и дальше на глазах у филеров из белогвардейской контрразведки становилось небезопасно. Один из них, чернявый, с ухватками трамвайного карманника, оставил свое место и вразвалочку направился к машине. Михаил быстро сообразил и обнял Анну.
— Ребята, не увлекайтесь, так и до свадьбы недалеко, — пошутил водитель.
— Не волнуйся, Коля, тебя пригласить не забудем, — усмехнулся Михаил и прижался к Анне.
— Мы так не договаривались, — отстранилась она и лукаво посмотрела на Дмитрия. Опасность придала девушке еще большую привлекательность, и в нем заговорила ревность. Ему стал ненавистен коротышка-шпик, из-за которого чужие руки прикасались к Анне. А тот вихляющей походочкой подвалил к машине и нахально стрельнул взглядом по пассажирам. Николай дернулся к дверце.
— Не заводись, — шепнул Дмитрий.
Филер продолжал вертеться перед зеркалом и подкручивать жидкие усишки. У Николая лопнуло терпение, он не выдержал, распахнул дверцу и рявкнул:
— Тебе чё, тут парикмахерская? Вали отсюда!
— Чё орешь? В зеркало нельзя посмотреть? — огрызнулся филер.
— С твоей рожей не в зеркало, а в з…
— Чё-ё? Тоже мне Аполлон выискался. На свою посмотри! Я щас…
Увесистый кулак Николая, полетевший к носу филера, заставил того отскочить на тротуар.
— Ты чё, Коля? — всполошился Дмитрий.
— А ты хотел, чтобы он еще документик проверил? — буркнул он.
— А если…
— Ребята, смотрите! — остановила их спор Анна.
— Ну, что там? — насторожился Дмитрий.
— Красотка у подъезда Люшкова вам никого не напоминает?
Гордеев и Николай повернули головы в ту сторону. На крыльце стояла разбитная торговка, с виду обыкновенная русская баба, что сотнями толкались на рынках и в мелких лавках. Оглянувшись, она спустилась со ступенек, перешла улицу, бесцеремонно оттеснила на край лавки китайца-зеленщика и по-хозяйски разложила на прилавке нехитрый товар.
— Так, то ж вчерашняя баба, только пальто другое! — узнал ее Николай.
— Косынку тоже поменяла, — отметила наблюдательная Анна.
— Видно, у господина Дулепова с гардеробчиком напряг, — с сарказмом заметил Дмитрий.
— Теперь ясно, где у них первый пост охраны, — заключил Михаил.
Второй они вычислили еще вчера; он находился неподалеку, в пекарне Обухова. Возможно, где-то имелись и другие, но их обнаружить не удалось. Клещов умело организовал наружное наблюдение.
— Все, ребята, сворачиваемся! Слишком много лишних глаз. В случае чего, Ван подстрахует. Коля, трогай! — распорядился Гордеев.
Двигатель старенького «форда» чихнул и, выпустив клубы едкого дыма, покатил вниз по улице, на перекрестке свернул на Деповскую, въехал во внутренний двор и остановился. Николай вышел из машины, поднял капот и, чтобы не привлекать внимание, занялся двигателем. Дмитрий решил еще раз найти подтверждение своим наблюдениям и неспешным шагом направился к дому Люшкова. По пути заметил знакомый «мерседес» — ребята из группы Ольшевского дежурили на подстраховке. Это добавило Дмитрию уверенности, и он свернул в пирожковую.
Пирожковая располагалась на углу, и из ее окон хорошо просматривался дом Люшкова. За то время, пока он отсутствовал, здесь мало что изменилось. Филерша-торговка, как хорошая молотилка, продолжала лузгать семечки, зато китайца-зеленщика будто ветром сдуло. Соседство с чертом в юбке, которая через слово сыпала отборным матом и костерила желтомазых на чем свет стоит, не вынес бы и амбал-грузчик с пристани.
В пекарне Обухова тоже ничего необычного не происходило — филеры-разнорабочие копошились где-то внутри. Дмитрий заказал чай с пампушками и, пристроившись за столиком у окна, продолжил наблюдение.
Унылый осенний пейзаж оживляли стая бездомных псов, грызущихся за кость, и китаец-нищий. Потрепанная дабу едва прикрывала голое тело, засаленная войлочная монголка повисла на ушах, из-под нее смотрели молодые и не по годам смышленые глаза. Один из лучших боевиков харбинского подполья Малыш Ван, как только удалось найти дом, где квартировал Люшков, занял этот «ароматный пост» — свалку у общественной бани и русской харчевни. Сегодня Малышу не повезло. Люшков задерживался с отъездом. Порывы холодного ветра, забираясь под дабу, жалящими иголками впивались в тело. От озноба зуб не попадал на зуб, в довершение к этим напастям добавилась еще одна. Дохлая кошка завалилась под ящики и смердела так, что приступы тошноты выворачивали желудок бедолаги Малыша наизнанку.
Превозмогая себя, он крючковатой палкой выковыривал куски тыквы, хлеба, глиняные черепки и складывал в мешок. Поднявшееся над крышами домов солнце пригрело, и смрад стал невыносим. Благо, что со стороны реки потянул ветерок, и зловонное облако понесло в сторону филерши. Она перестала лузгать семечки, собрала лоток и перебралась подальше. Ван торжествовал и, чтобы сделать победу окончательной, зацепил крюком дохлую кошку и выпихнул ее на край ямы. Зловоние распространилось на всю улицу. Праздные зеваки у харчевни тут же ретировались, не выдержала и филерша — покинула свой пост и перебралась в подъезд.
В это время со стороны Деповской послышался шум мотора, и хорошо знакомый Малышу «опель» подъехал к дому. Из него вышел Ясновский; выглядел он изрядно помятым. Стрелки брюк, обычно наглаженные до умопомрачительной остроты, пузырились на коленях, а модная шляпа выглядела так, будто побывала под чьим-то задом. Под глазами залегли темные мешки, а кожа напоминала древний пергамент. Разбитной походкой ротмистр направился к подъезду. С его появлением зашевелились и филеры, торговка возвратилась на свой пост, а из двора пекарни вышли два кряжистых мужика с метлами и принялись суетливо мести мостовую.
Прошло несколько минут. Из подъезда выскочил телохранитель Люшкова и шмыгнул в харчевню за рассолом. Дмитрий оживился и не спускал глаз с окон квартиры. Как и в предыдущие дни, занавески в спальне и гостиной оставались задернутыми — Люшков опасался снайпера. Сквозняк, гулявший по комнатам, всколыхнул их и в падающих на окно лучах солнца Дмитрий увидел двоих. Ясновский, запрокинув голову, жадными глотками пил воду из графина. Люшков топтался у зеркала и приводил себя в порядок. Его голова отчетливо пропечаталась в окне. Рука Гордеева потянулась к пистолету. Один, всего один удачный выстрел и с предателем было бы покончено. Дервиш такого приказа не дал, и Дмитрию только и оставалось, что наблюдать.
Люшков не заставил себя ждать — вскоре появился на улице вместе с Ясновским. Выглядел он бодро, похоже, ночные загулы не сказались на его здоровье, твердым шагом прошел к машине и сел на заднее сиденье. Ротмистр занял место рядом с водителем. После их отъезда расслабились и филеры. Однако Малыш и Дмитрий не спешили покидать наблюдательные посты. И не напрасно. Во дворе пекарни заработал мотор и из ворот выкатился «форд», а из соседнего дома на улицу вышли три молодчика. Это окончательно убедило Дмитрия в том, то Павел прав — ликвидацию Люшкова безопаснее всего было проводить у аптеки Чжао.
Там дежурила группа Ольшевского. Ее ожидал сюрприз. Ясновский, оставив Люшкова у Чжао, возвратился в город. Это немало озадачило Павла. Он не мог понять, почему они изменили заведенный порядок. То ли это было верхом их самонадеянности, то ли коварный Дулепов задумал какую-то пакость. Пока Павел ломал голову, ему на смену приехал Дмитрий с группой и продолжил наблюдение за аптекой.
Шло время, сеанс лечения Люшкова затягивался. Первым терпение иссякло у Михаила. Он порывался проверить аптеку.
— Миша, уж лучше мне, — предложила Анна.
— Лучше… Хуже… Четвертый день глаза мозолим. Нянькаемся со сволочью, по мне — пойти и кончить! — вспыхнул он.
— А вдруг засада? — предостерег Николай.
— Саныч приказа не давал, — напомнил Дмитрий.
— Какая разница, с приказом или без, — буркнул Михаил и потянулся к пистолету.
— Миш, остынь! Чё горячку пороть? Дулепов просто так ничего не делает, — и Николай обратил внимание на странную тишину у аптеки.
А тот упрямо гнул свое:
— Они что, невидимки? Если так…
— Угомонись! Будем ждать, — оборвал Дмитрий.
— Чего? Когда рак на горе свиснет? — отмахнулся Михаил и ухватился за ручку дверцы.
— Стой! Я приказываю сидеть! — рыкнул Гордеев.
— Чё? Я тебе не пацан, чтобы меня строить! За мной…
— Дима! Миша! Прекратите! — вмешалась Анна.
Дмитрий отпустил руку Михаила и почувствовал себя неловко. Он, которого Центр направил для выполнения особого задания, поддался эмоциям и, вместо того чтобы убедить, пытался, как солдафон, поставить на место того, кто не раз доказал свой профессионализм.
— Извини, Миша, погорячился, — повинился Дмитрий.
Михаил быстро остыл и, смутившись под укоризненным взглядом Анны, пробормотал:
— Я тоже хорош. Не пойму, какая муха укусила.
Окончательно их примирил и заставил забыть об инциденте Николай. От его внимательного взгляда не ускользнуло то, на что они не обратили внимания.
— Ребята, кажись, засада? — спросил он.
— Где? — вскликнули они в один голос.
— Соседний с аптекой дом, — кивнул Николай.
Пустовавшее еще вчера полуподвальное помещение сегодня ожило. Новенькая вывеска появилась в окне, а над входом погромыхивал на ветру большущий жестяный сапог.
— Интересно, что это за сапожник там объявился? — оживился Михаил.
— Чтобы нас подковать. Место для наблюдения самое подходящее, — стоял на своем Николай.
— Да, подозрительно все это, — согласился Дмитрий и предложил: — Надо бы прощупать.
— Согласен. Кто пойдет? — поддержал Михаил.
— Можно мне? — вызвалась Анна.
— Лучше я, а вы с Мишей подстрахуете, — взял на себя инициативу Гордеев.
— Ладно, — не стал возражать Михаил.
— Коля, езжай вперед, я там выйду, — распорядился Дмитрий.
Они отъехали от аптеки, свернули за угол и остановились у булочной Ожогина. Гордеев вышел из машины и направился к сапожной мастерской. Чуть позже вслед за ним двинулись Михаил с Анной. Дмитрий неспешным шагом приближался к мастерской и мысленно выверял план акции против Люшкова. С того места, которое предстояло занять основной группе, до аптеки Чжао было ровно сто семьдесят шагов и три с половиной минуты спокойного хода. Теперь же, если у «сапожника», как предполагал Николай, готовилась засада, в план ликвидации срочно требовалось вносить изменения.
Внимательный взгляд Дмитрия не упускал ни одной мелочи. Несмотря на внезапно возникшее осложнение в операции, он не терял уверенности, что более подходящего места для ее проведения, чем аптека Чжао, не найти. Ближайший к ней полицейский участок находился в полукилометре. За все дни наблюдений здесь так и не появилась ни одна «бамбуковая палка» — полицейский. Прилегающие узкие улочки не позволяли развить скорость, поэтому при самом удачном раскладе подкрепление к Люшкову могло подоспеть не раньше чем через десять минут. Располагавшаяся поблизости строительная контора, у которой постоянно терся рабочий люд, идеально подходила для группы прикрытия.
Все эти «за» и «против» будущего плана Дмитрий мысленно взвешивал, пока шел к сапожной мастерской. Поравнявшись с крыльцом, испачкал в пыли ботинки, по щербатым ступенькам спустился вниз и толкнул дверь. Старые, плохо смазанные петли пронзительно взвизгнули, он шагнул вниз — в нос шибанул кисловатый запах отсыревшей кожи — и остановился на пороге, подождал, когда глаза освоятся с полумраком.
На наспех сколоченных деревянных стеллажах сиротливо стояли несколько пар мужских и женских туфель и десяток колодок. У окна, склонившись над сапожной лапой, ловко орудовал над башмаком иглой и дратвой плюгавенький мужичонка. Его узловатые пальцы покрывали черные точки, а на указательных кожа заскорузла от дратвы. Как и положено сапожнику, с утра он был пьян.
Дмитрий поставил ногу на ящик. Сапожник отложил башмак в сторону, заученным движением смахнул бархоткой пыль с ботинка, а потом щетка в его руке буквально запорхала в воздухе. Пока он наводил на ботинках зеркальный блеск, у Дмитрия было время осмотреться. Жандармами здесь и не пахло. Изо всех углов на него глядела нищета, а лихая чечетка, сыгранная щеткой на ящике, развеяла последние подозрения, что перед ним шпик. Дмитрий выгреб из кармана мелочь, бросил на контору, вышел на улицу и возвратился к машине. За то время, пока он отсутствовал, Люшков покинул Чжао. Забрал его Ясновский. Он приехал один и без охраны. Но больше Дмитрия порадовало другое — контрразведка никак себя не проявила. Он уже не сомневался в том, что акцию по Люшкову откладывать дальше не имело смысла, а местом ее проведения должна стать именно Аптека Чжао.
С этим предложением в тот же вечер Гордеев отправился на встречу с Дервишем. Тот был не один, в комнате находился Ольшевский. Вяло поздоровавшись, резидент, скорее по привычке, поинтересовался:
— Как отработали по Люшкову?
— Нового ничего, на час задержался, после вчерашней пьянки приходил в себя, — не стал вдаваться в подробности Дмитрий.
— Зато у нас одна новость хуже другой, — с горечью произнес резидент.
— А что случилось? — и от хорошего настроения Дмитрия не осталось следа.
Не услышав ответа, он перевел взгляд на Павла. Тот с ожесточением произнес:
— С Ли творится что-то непонятное.
— Похоже, ведет двойную игру, — мрачно сказал Дервиш.
— Вряд ли, Саныч. Я знаю его не первый год. Он работает не за страх, а за совесть, — решительно возразил Павел и, продолжая недавний спор, заявил: — Скорее, японцы используют его втемную.
— Паша, хрен редьки не слаще! Если они вычислили его, то рано или поздно выйдут на тебя.
Гордеев с недоумением смотрел на них и не мог понять, что послужило основанием для серьезных подозрений в отношении одного их самых надежных источников резидентуры. Сбитый с толку недомолвками, он рассердился:
— Вы можете говорить яснее?
— О чем? Пока есть одни только предположения, — с раздражением ответил Павел.
— Какие?
— Саныч полагает, что контрразведка через Ли подсунула нам план наступления Квантунской армии!
— Пл-а-а-н? Ничего себе… — у Дмитрия не нашлось слов.
— Вот тут и зарыта собака, — с ожесточением произнес Дервиш.
— Какая? И причем здесь наступление?
— А при том, Дима! Вспомни, что тебе сообщал о наступлении Леон?
— Ничего. О нем даже не было речи, — окончательно запутался он.
— Вот то-то и оно! Не только он, а и Сая ничего не слышал, — напомнил Дервиш.
— Саныч, но в управлении жандармерии о таких вещах могут и не знать. Это чисто армейские дела, — возразил Павел.
— Согласен, — не стал спорить он и заметил: — Паша, меня больше настораживает то, как план попал к Ли.
— Обыкновенно. Начальник отдела полковник Мацуока потребовал от него сделать к утру экземпляр карты со сводными таблицами к плану наступления, — пояснил Ольшевский.
— И что тут такого? Обычное дело, военным всегда не хватает одной ночи, — не усмотрел ничего подозрительного Гордеев.
— Возможно, если бы не одно существенное обстоятельство. Раньше к таким документам Ли не подпускали, а тут сам с неба упал! — стоял на своем Дервиш.
— Ну, а если он первым под руку попался? — предположил Дмитрий.
— Хотелось бы верить, но подобные материалы направо и налево не раздают.
— Это еще не основание, чтобы на Ли ставить крест, необходимо продолжать игру, — не верил в провал агента Павел.
— Доиграемся… Как бы тот крест Сасо на нас не поставил, — предостерег Дервиш.
— И все-таки, не торопимся ли мы с Ли? Может, стоит подождать? — не был столь категоричен Гордеев.
— Нет времени, Дима! Контрразведка дышит нам в затылок.
— Неужели все так далеко зашло?
Вопрос Гордеева заставил помрачнеть Павла — разум отказывался поверить, что Ли — предатель. Пять лет успешной его работы на советскую разведку говорили сами за себя. Вместе с тем от доводов Дервиша тоже нельзя было отмахнуться. Эти сомнения отразились на лице Дмитрия, и, чтобы их развеять, резидент потребовал:
— Давай, Паша, рассказывай, что произошло в твоей конторе после явки с Ли.
— Страшного — ничего, — не стал тот драматизировать ситуацию и пояснил: — После того, как Ли ушел, в контору заглянул странный тип. Секретарю представился каким-то начальничком из санитарного управления. Вначале интересовался поставками компании в военные госпитали, а затем потребовал подготовить личные дела на работников конторы якобы для отбора кандидатов на работу в секретную лабораторию где-то под Гирином.
— Вот тебе еще одно подтверждение, что за Ли тянется хвост, — убеждал Дервиш.
— По почерку похоже на контрразведку, — согласился Гордеев.
— А теперь, Дима, давай-ка вернемся к тому, что сообщил тебе Леон о наступлении.
— Саныч, а он-то тут причем? Между ним, Ли и планом наступления нет никакой связи.
— А притом! Здесь-то и зарыта собака. Давай-ка, вспоминай, — потребовал резидент.
Дмитрий напряг память. В том потоке разнообразной информации, что обрушилась на него в Харбине, было не просто разобраться. Фамилии, имена и события сплелись в один запутанный клубок. Он мысленно снова прокручивал последнюю явку с Леоном. И его озарило. Тогда он не придал значения фразе, которую в разговоре с Леоном обронил его приятель из штаба Квантунской армии. Он заявил агенту: «Возня с планом наступления, затеянная жандармами, яйца выеденного не стоит!».
«Не того ли плана, над которым работал Ли? Если так, тогда все сходится. Саныч прав — контрразведка втягивает нас в игру!» — осенило Дмитрия, и он спросил:
— Как японцы вышли на Ли? Как?
— На следующей явке постараюсь выяснить, — ответ Павла служил слабым утешением.
Дервиш тут же развеял его иллюзию и заявил:
— Ее может и не быть! Через Ли контрразведка получила выход на тебя.
— Я слежки за собой не заметил.
— Это вопрос времени. Рано или поздно ты засветишься.
— Русских в конторе больше десятка, и пока до меня доберутся…
— Не стоит обольщаться, — перебил Дервиш и потребовал: — Паша, тебе надо немедленно уходить в подполье!
— А как же Люшков? По нему все готово, осталось только на курок нажать.
— Им займется Дмитрий.
— Саныч! — в голосе Павла смешались горечь и обида. — Я начинал это дело, я и доведу до конца. Зачем Диме рисковать? Он чистый!
Резидент с грустью смотрел на них. Молодые, красивые, полные жизни и энергии, они оба были дороги ему.
«В словах Павла есть резон, — размышлял он. — Если японцы вышли на Ли и после явки не провели захват, значит, или не засекли контакт, или после провала в „Погребке“ Сасо хочет отыграться по-крупному — накрыть всю резидентуру! Раз так, у нас есть еще время. Пожалуй, Павел прав: надо рискнуть и замкнуть контрразведку на него с Ли, тогда Дима останется чистым и сможет продолжить работу».
Пока он взвешивал все «за» и «против», Гордеев и Ольшевский хранили молчание — не в правилах разведки забегать вперед резидента.
— Операцию по ликвидации Люшкова поручаю тебе, Павел. Срок — два дня. Ты, Дмитрий, обеспечишь прикрытие, — окончательно определился Дервиш.
Следующий его вопрос: как поступим с Ли — вызвал спор.
Павел предлагал спрятать его в подполье, а Дмитрий настаивал на игре с японской контрразведкой, рассчитывая тем самым выиграть время, чтобы выполнить задание Центра — добыть действительный план боевых действий Квантунской армии. О нем Москва настойчиво напоминала в последних радиограммах.
Дервиш не осуждал Фитина за их категоричный и жесткий тон. Под Москвой, в битве не на жизнь, а на смерть, гибли десятки, сотни тысяч. В Центре верили, что он, Ольшевский, Свидерские, Гордеев и десятки других разведчиков сумеют вовремя предупредить о военной угрозе с востока. Угрозе, которая с каждым днем становилась все более реальной. Леон, Сай, Ли и Фридрих сообщали: «Самурай» изготовился к роковому прыжку и вот-вот прыгнет, но куда — это оставалось самой большой загадкой.
По информации Ли, первый удар японцы должны нанести по советскому Дальнему Востоку. Ее опровергали материалы Леона и Сая. Согласно их данным, в ближайшее время атакам с воздуха и моря будут подвергнуты британские и американские военные базы в Тихом океане. Существовал и третий вариант развития событий — Япония продолжит наступление на юг к нефтепромыслам Филиппин и Малайи.
В этом потоке разноречивых разведывательных материалов, где правда переплелась с тонкой дезинформацией, запущенной японской разведкой Дервишу, было невероятно сложно определить истинное направление, по которому покатится безжалостный каток войны. В том, что она начнется, у него не возникало сомнений.
С ним были согласны Дмитрий с Павлом. Они прекратили спор и теперь ждали окончательного решения Дервиша. Он выдержал паузу и объявил:
— Сейчас всем важно сохранять спокойствие. Выдержка и терпение позволят нам выполнить задания Центра.
— Саныч, сколько можно ждать? Люшков свободно разгуливает по Харбину. О плане наступления толком ни черта не знаем! Одна мышиная возня получается! — в сердцах произнес Дмитрий.
— Ну почему? С Люшковым не сегодня, так завтра покончим, — возразил Павел.
— Если Дулепов нас раньше времени не прихлопнет. Если…
— Стоп, Дима, не заводись! Нам только этого не хватало. Зачем переть на рожон? Сасо с Дулеповым только того и ждут, — осадил его Дервиш.
— Но надо же что-то делать? — продолжал кипятиться он.
— Будем думать.
— Я согласен. Но как? Какой-то замкнутый круг получается.
— Я, кажется, знаю! — воскликнул Павел и склонился над записями Ли.
Дервиш подался к нему и внимательно следил за тем, как он сверял их с данными карты.
— Паша, чего копаться в этой дезе. Говори, что надумал, — торопил Дмитрий.
Его вопрос остался без ответа. Ольшевский находился во власти своих мыслей. Через мгновение его лицо осветила радостная улыбка, в глазах смешались удивление и робкая надежда. Но он не спешил делиться догадкой и опять принялся тасовать таблицы.
— Паша, не тяни! — толкнул его под локоть Дервиш.
— Сейчас, Саныч, сейчас. Я… Я, кажется, понял! — боялся он упустить мысль.
Затем сгреб таблицы, пододвинул к нему и, все еще сомневаясь в своей догадке, неуверенно произнес:
— В записях Ли нет ни одного слова и ни одной цифры, связанных с эскадрой адмирала Нагумо.
— Причем тут Нагумо? — недоумевал Гордеев.
— Постой, постой, Дима! — оживился Дервиш и сам взялся за записи Ли.
Гордеев удивленными глазами наблюдал за тем, как резидент лихорадочно раскладывал из них пасьянс, и его озарило. На последней явке с Леоном тот тоже говорил об эскадре Нагумо. По его данным, четыре авианосца, пять линкоров, семь крейсеров с тремя сотнями самолетов на борту покинули основную базу и вышли в Тихий океан. Это было неделю назад, а потом как отрезало. Ни сам Леон, ни другой агент, Сая, не находили в последних донесениях ни слова о ней. Эскадра, как летучий голландец, исчезла из военных сводок японцев и растворилась в безбрежных просторах Тихого океана.
Пытаясь найти ее след, Дмитрий присоединился к Дервишу. Он просматривал таблицы, в них в сухих цифрах была сконцентрирована военная мощь Японии, но так и не нашел упоминания об эскадре Нагумо. Она являлась тем самым ключом, который открывал разведчикам главную тайну японцев — направление будущего наступления. Для Дмитрия это становилось все более очевидным, и он предложил:
— Саныч, я тебя понял! Через Сая и Леона надо выяснить, куда направляется эскадра Нагумо!
— То же самое можно узнать через Ли, а заодно заставим подергаться Сасо, — поддержал его Павел.
— Согласен. Теперь, ребята, понятно, куда нам плыть! — повеселел Дервиш и предупредил:
— Действовать надо предельно осторожно, слишком высоки ставки, — здесь его голос дрогнул. — Но чтобы там ни случилось, мы обязаны выполнить задание! В Центре в нас верят и надеются.
Тот день в харбинской резидентуре стал поворотным. Впереди ее ждали блестящий успех и страшная трагедия.
