Глава тринадцатая
Новая группа по старому маршруту
Раскатистое эхо выстрелов еще долго гуляло по окрестностям, пока не затерялось в глубине гор. Остолбеневшие диверсанты обескуражено смотрели то на партизан, то на бьющееся в предсмертной агонии тело Шаликашвили. Окончательно их повергло в шок неожиданное появление на поляне целого и невредимого Рейхера. Он вышел из-за скалы, его руки были развязаны, а фуражка по-прежнему щеголевато сидела на голове. Рядом с ним, как ни в чем не бывало, вышагивал командир партизан. Его подчиненные, оставив диверсантов в покое, стали в строй, и Мордатый подал команду:
— Смирно!
— Вольно, Виктор, это уже лишнее, — махнул рукой Рейхер.
— Вольно! — повторил тот.
Строй лжепартизан рассыпался, и они возбужденно загалдели. А диверсанты продолжали стоять, как окаменевшие. То, что с ними произошло за последние полчаса, трудно было представить в самом кошмарном сне. На что, казалось бы, тертый калач Петренко, и тот изменился в лице. После «круга гладиатора» подобного коварства от Штайна вряд ли он, да и кто-либо другой ожидал. И, когда шок прошел, их прорвало: одни — вслух, а другие, бормоча под нос ругательства, принялись костерить на чем свет стоит лжепартизан. Еще мгновение, и на поляне началась бы драка — Асланидзе вцепился в Мордатого, но вовремя вмешался Рейхер.
— Асланидзе, назад!
Диверсант что-то промычал, но подчинился и отпустил своего мучителя. Остальные тоже притихли и ждали, что последует дальше. Рейхер, обойдя тело Шаликашвили, подошел к Мордатому и, потрепав по плечу, сказал:
— Гут, Виктор!
— Рады стараться, герр лейтенант, — ответил он.
— Хорошая работа.
— Плохой у нас не бывает, — снисходительно заметил командир лжепартизан и напомнил: — Большевики цацкаться не будут, поэтому пусть не обижаются, если кому-то….
— Не пугай — пуганые, — перебил его Рейхер.
— Я так, к слову.
— Не накаркай, — зло бросил Петренко и ожег взглядом Мордатого.
Тот пожал плечами и хмыкнул:
— Извини, не рассчитал.
— Если я стану считать, то не ошибусь, — пригрозил Петр.
— Чег-о? — промычал Мордатый.
— Прекратить! — прикрикнул Рейхер.
— Вить, не залупайся! — осадил Мордатого командир лжепартизан и спросил у Рейхера: — Мы свободны?
— Да. Капитану Пинкерту наилучшие пожелания.
— Яволь, герр лейтенант! Удачи вам! — пожелал диверсантам командир особой группы, действовавшей при местном отделении гестапо, а затем гаркнул: — Все, хлопцы, маскарад закончился! Собирай манатки! Митяй?! — и, пнув ногой тело Шаликашвили, распорядился: — Эту падаль засунь куда подальше!
Лжепартизаны загалдели и толпой повалили к дороге, там их ждала машина. Митяй же, ухватив за ногу труп Шаликашвили, потащил к расщелине в скале. Столбняк, в первые минуты охвативший диверсантов, прошел, они уже не обращали внимания на подскакивающую на камнях, будто футбольный мяч, голову мертвого Шаликашвили. Жестокий закон — слабый должен умереть, который каждый испытал на собственной шкуре, приучил цинично относиться к чужой жизни. Их неестественно громкие голоса и нервный смех еще какое-то время звучали на поляне.
Рейхер не стал тратить время на слова — результат безжалостной проверки говорил сам за себя, и приказал занять места в грузовике. Разобрав оружие, диверсанты забрались в кузов. Машина взревела двигателем и, пробившись сквозь сугробы, сползла на дорогу.
К последнему пункту назначения — хутору Эриванский — группа добралась без остановок. Здесь ее ожидал вездесущий Райхдихт. Пока диверсанты разгружали машину и занимали места в блиндаже второго горнострелкового батальона «Эдельвейс», он вместе с Рейхером и Петренко отправился к его командиру капитану Дику.
Тот находился на командном пункте и встретил их довольно сухо. Для него заброска в тыл большевиков разведывательных и диверсионных групп абвера чаще всего оборачивалась головной болью. Как всегда, в таких случаях начальство, стараясь застраховать себя перед всесильной контрразведкой, а в случае неудачи спихнуть ее на подчиненного, засыпало штаб батальона «ценными» указаниями. На этот раз оно вовсе озверело и потребовало от Дика, чтобы его разведчики расчистили проход в тыл к большевикам для чистоплюев из абвера.
Последние двое суток он только тем и занимался. Но его доклады о ходе обеспечения операции абвера командиру полка показались неубедительными. Накануне в расположение батальона прикатил начальник штаба майор Фогель. Судя по тому, что он не погнушался собственным осанистым брюшком проутюжить передовую и извел командиров рот дурацкими вопросами о плотности огня противника на квадратный метр, Дик сделал вывод: абвер готовил важную операцию.
От этого ему не стало легче. За то время что Фогель провел в батальоне, он успел своим занудством проесть плешь на голове всем штабным и извести дурацкими вопросами командиров рот. Дик уже не мог без зубовного скрежета воспринимать его: «Почему? Насколько вы гарантируете?» Масла в огонь взаимной неприязни подлило то, что не один из предложенных им маршрутов вывода диверсионной группы в тыл к русским Фогель не принял. Лишь после ожесточенного спора он с большими оговорками согласился с тем вариантом, что проходил на стыке первой и второй рот. На его решение повлияли ни столько доводы Дика, сколько предстоящий приезд Райхдихта: тот с минуты на минуту должен был появиться в батальоне. Перестраховщик Фогель, не желая лишний раз связываться с абвером, сделал ловкий ход: сославшись на неотложные дела, потребовал от Дика выслать в полк план вывода диверсантов в тыл к большевикам после согласования с Райхдихтом, а сам подальше от греха смылся в Крымскую.
Поэтому столь недружелюбное отношение Дика к Рейхеру и Петренко было объяснимо. Старый служака, тянувший нелегкую лямку «окопного офицера» с первых дней войны, он с откровенным презрением относился к лощеным шаркунам из штабов и ценил только тех, кто под пулями доказал свое умение воевать. В этом его особом табеле о рангах абверовцы находись на одном из последних мест. Но после нескольких минут общения с Рейхером и Райхдихтом Дик оттаял. По повадкам и разговору они не походили на тыловых «крыс», заседавших в «теплых» кабинетах и мотавших жилы фронтовикам на допросах. Наметанным взглядом он определил в командире группы диверсантов — немногословном силаче — матерого «волкодава», способного дать фору лучшим разведчикам его батальона.
В холодном взгляде серых глаз Рейхера Дик заметил так хорошо знакомый хищный блеск — блеск настоящего охотника, которому было не привыкать играть в прятки с самой смертью. Лейтенант не корчил из себя супермена, не пытался надувать щеки и не стал копаться в карте и планах, что успел за сутки «нарожать» Фогель. Он бегло просмотрел их и внимательно выслушал предложение Дика. То, что тот несколько часов назад с таким трудом вдалбливал в оловянную голову начальника штаба полка, Рейхер уловил на лету и после уточняющих вопросов поставил размашистую подпись на карте. Вслед за ним, без разговора, расписался Райхдихт. Третий — русский, которого Дик демонстративно игнорировал, набрался нахальства и задал вопрос:
— Господин капитан, а что известно о расположении постов большевиков вот в этом районе, — палец Петра опустился на ту часть карты, где маршрут движения диверсионной группы выходил к горному озеру.
Дик перевел взгляд на Рейхера — тот кивнул головой и холодно обронил:
— Ничего! Это не наша зона ответственности.
— А где можно получить информацию?
Дик пожал плечами и не удостоил взглядом Петра. Нахальный славянин вел себя на КП как у себя дома и бесцеремонно совал нос в дела офицеров. В душе капитана-служаки вновь поднялась волна раздражения. К большинству русских он относился с патологической ненавистью, и было за что: большевистские фанатики в последних боях оставили от батальона чуть больше половины. По его твердому убеждению, те немногие, что бежали от Сталина, в лучшем случае годились на то, чтобы выполнять грязную работу — вешать и стрелять. Этот русский, похоже, представлял собой редкий интеллектуальный экземпляр зарвавшегося хама.
«Мерзавец! Напялил на себя священный для прусского офицера мундир элиты вермахта — горных стрелков, и вообразил себя арийцем!» — негодовал в душе Дик.
А Петр, казалось, не замечал или делал вид, что не замечает этой откровенной враждебности и склонился над картой. Он внимательно рассматривал расположение передовых и скрытых дозоров, опорных пунктов и минометных батарей не только в полосе обороны батальона, а и соседних, чтобы потом сообщить эти данные советскому командованию.
— Петр, у тебя все? — поторопил его Рейхер.
— Одну минуту, Кенак, кое-что надо уточнить, — и он прильнул к окуляру стереотрубы.
Дик с откровенным презрением смотрел на его неловкие манипуляции с ней. Русский продолжал что-то высматривать среди занесенного снегом леса, и здесь с его губ сорвалось: — Черт!
Этот возглас не остался незамеченным. Рейхер прервал разговор с Райхдихтом и насторожился:
— Что-то не так?
— Не могу понять, надо присмотреться, — ответил Петр и развернул стереотрубу на позиции батальона Дика.
Воспользовавшись ситуацией, он пытался выявить ее уязвимые места. В окуляре возникло неправдоподобно огромный ствол сосны, а затем невысокий холм у ее подножия. На нем был навален лапник, за которым проглядывала темная амбразура хитро замаскированного дзота. Вверх от него вел едва заметный ход сообщения, который заканчивался новой огневой точкой. Стереотруба пошла вниз, и впереди в сотне метров прерывистым серым пунктиром среди снегов проглянула траншея. У Дика иссякло терпение наблюдать за возней нахального русского, и он язвительно заметил:
— Господин лейтенант, ваш ретивый подчиненный, похоже, собрался воевать с моим батальоном, или, может быть, он в первый раз увидел стереотрубу?
— Так что ты там нашел, Петр?! — Рейхеру тоже надоело ждать.
— Похоже, скрытый пост русских, которого нет на схеме, — неуверенно ответил он.
— Не там ищешь, — с уничижительной иронией произнес Дик и предложил Рейхеру с Райхдихтом: — Господа, может, пройдемте на обед, а он пусть потренируется в окопах.
Рейхер добродушно улыбнулся. Райхдихт промолчал. А Петр упрямо продолжал делать свое — повел стереотрубой и остановился на оборонительных рубежах русских.
— Петр, прекрати! — начал терять терпение Рейхер.
— Нет, господа, я не ошибся! — радостно воскликнул он и предложил: — Посмотрите сами.
— Интересно! — оживился Рейхер и приник к стереотрубе.
— Смотри левее сосны. Бугорок. Темный провал — похоже, амбразура, — подсказал Петр.
— Вижу! Точно! — согласился с ним Рейхер.
— Не может быть? — не мог поверить Дик.
— Посмотри сам, — уступил ему место Рейхер.
— М-да, — только и осталось сказать капитану.
— Опасное местечко, как бы не напороться на засаду? — и в голосе Рейхера послышались тревожные нотки.
— Может, изменить маршрут? — предложил Райхдихт.
— Вчера мои разведчики там прошли, и ничего, живы. Так что решайте сами, — не стал настаивать Дик.
— Гут, капитан, — не стал ничего менять Рейхер и с ухмылкой заметил: — Если что не доглядели, потом расскажете в контрразведке обер-лейтенанту Райхдихту. Он у нас большой любитель говорить по душам, особенно в подвалах.
Его шутка пришлась не по нраву Дику. Он обиженно поджал губы и замкнулся в себе. Райхдихт поспешил сгладить возникшую неловкость и добродушно произнес:
— Кенак, к чему такой черный юмор? Я полагаю, до этого не дойдет.
— Капитан, ты на меня не обижайся, как говориться, как служим, так и шутим, — извинился Рейхер и дружески похлопал Дика по плечу.
Тот, помявшись, проворчал:
— Ладно, чего уж там. За обедом разберемся.
— Вот и отлично! — живо подхватил это предложение Райхдихт и первым двинулся на выход.
Они прошли к блиндажу, в котором повар накрыл обед. Отменно приготовленное мясо и умение Райхдихта вести беседу быстро смягчили горький осадок, оставшийся в душе у Дика после злой шутки Рейхера. Он оттаял, достал из запасников бутылку коньяка и разлил по рюмкам. Первый тост подняли за удачу, второй — за победу, на этом остановились и налегли на мясо. Обед затягивался, и Рейхер с Райхдихтом все чаще поглядывали на часы. Время поджимало, и они, поблагодарив капитана, покинули теплый блиндаж и возвратились к диверсантам.
Те занимались подготовкой к переходу линии фронта. На деревянном настиле, покрывавшем земляной пол, высилась внушительная горка из амуниции, продуктов и личных вещей. В углу лежали взрывчатка, оружие и боеприпасы. Рейхер придирчиво осмотрел содержимое рюкзаков и все лишнее выбросил. Отдельно на стол аккуратной стопкой легли документы диверсантов. Райхдихт бегло просмотрел их, сунул в холщовый мешок, а затем заглянул за ширму, отгораживавшую угол блиндажа. Там Петренко вместе с Асланидзе корпели над документами, которые ему предстояло захватить с собой в Крымскую. Вооружившись цветными карандашами и линейками, они снимали копию с карты капитана Дика и наносили на нее маршрут движения диверсионной группы от линии фронта к Туапсе, заполняли кодовые таблицы, отмечали контрольные точки и время выхода радиостанции в эфир. Райхдихт не стал им мешать, возвратился к диверсантам и вместе с Рейхером еще раз внимательно просмотрел документы прикрытия: командировочные, красноармейские книжки и пропуска.
Эту проверку они проводили с особой тщательностью. Тут имели значение любая мелочь и деталь, именно на них — простых на внешний вид красноармейских книжках — сыпались многие агенты абвера. Жесткое сито проверок советской контрразведки безжалостно отсеивало тот брак, что допускали спецы из лабораторий, где готовились документы для шпионов и диверсантов. Пресловутые скрепки из нержавейки, которыми в абвере скрепляли липовые документы «красноармейцев», стали тем самым крючком, на который поймался ни один агент. Русские то ли по бедности, то ли в силу своего восточного коварства прошивали книжки красноармейцев железными — они быстро ржавели, в то время как великолепная крупповская сталь своим предательским блеском с головой выдавала агента абвера. К середине сорок второго в Берлине, наконец, разобрались в причине столь многочисленных провалов, и разразилось грозное указание. Но и потом, по чьему-то ротозейству, эта роковая скрепка снова всплывала и спалила очередного агента.
На этот раз Самутин не допустил ошибок, и Райхдихту не к чему было придраться. Возвратив документы диверсантам, он отправился к капитану Дику, чтобы на месте еще раз убедиться в готовности спецгруппы батальона к проводке диверсантов в тыл русским. Рейхер остался в блиндаже и продолжил осмотр оружия, особенно тщательно проверил укладку взрывчатки. После проверки у стены остались лежать плотно набитые двухпудовые рюкзаки, в оружейной пирамиде матово поблескивали в свете керосиновой лампы советские автоматы ППШ, а в углу — груда лишнего хлама.
— Все, парни, отдыхать! — распорядился Рейхер и прилег на нары.
Диверсанты разбрелись по местам, и вскоре в блиндаже раздался мощный храп. Лишь в углу за ширмой продолжали шуршать бумага и бубнить голоса. Петренко и Асланидзе, поругивая начальство, корпели над документами. Занятие муторной канцелярской работой переполнило чашу терпения горячего грузина, и он забастовал:
— Все Петр! Кончаем чертову писанину! Они там дрыхнут, а мы тут с карандашом загибаемся.
— Уже немного осталось, — возразил ему тот.
— Ну и скотина же Райхдихт! Спихнул на нас свою работу, а сам с Диком шнапс лакает! — не унимался Асланидзе.
— Угомонись Вано! С контрразведкой ругаться — все равно что против ветра ссать, в их дела лучше не соваться, — вяло отвечал Петр и продолжал водить карандашом по карте.
— Слушай, кацо, а какие у него могут быть дела? Нас спихнуть под комиссаров и потом ждать креста на грудь. Сволочь! Мог бы писарчуков Дика за бумажки засадить.
— Ладно, себя накручивать! Мы с тобой еще лезгинку на могиле Сталина спляшем.
— Гляди спляшем! С такими, как Райхдихт, на собственных поминках… Нам кинжал точить надо, а не карандаш слюнявить. Все, с меня хватит! Пусть Дик своих дает.
— Их нельзя, работа секретная, — не поддержал его Петренко.
— Какие на хрен секреты?! Что эти бумажки сраные спасут нас от большевиков?
— Нет! Но порядок есть порядок!
— Какой к черту порядок! Чтоб таким, как Райхдихт, свою жопу прикрыть! — вспыхнул Асланидзе. — Нет, Петр, я тебе удивляюсь, больше года у фрицев и до сих их пор не раскусил?! Они ж, герры и херы, только перед нами и при начальстве, а за глаза друг дружку готовы подставить, чтоб в окопы не загреметь. Случись что с нами, так этот долбаный Райхдихт мою и твою бумажки под нос Штайну и Гемприху подсунет и еще прибрешет: тут Асланидзе не так проход намалевал, а вот здесь секрет русских не показал? Может, ошибся, а может, гад большевикам продался и специально все подстроил. Нет, не знаю, как ты, а я давно понял, что в их сраной разведке чем больше бумажек, тем чище собственная жопа.
— Вано, перестань давить, и без тебя тошно! Перед операцией о другом надо думать, — с раздражением заметил Петр.
— О своей шкуре никогда не поздно подумать! — завелся тот. — Вспомни, как перед Рождеством, когда стояли в Краснодаре, на штабе намалевали: «Здесь живут шпионы Гесса…»!
— Мало ли сволочей бывает, Райхдихту за всеми не уследить.
— Да причем тут Райхдихт?! Я тебе про другое талдычу! — не унимался Асланидзе. — Забыл, что тогда творилось? Этот твой шеф, хитрожопый Самутин, сразу «закосил» и залег в госпиталь.
— Он мне не шеф! — возразил Петр.
— Какая разница! То, что сука конченная, так точно! — не мог уже остановиться Асланидзе: — А другие? Штольце порога еще не переступил, а они, как крысы, по норам разбежались, и одно и то же бубнили: я ни я, и хата не моя. А Гесс?! Вот сука! До этого неделями не просыхал, а тут в раз протрезвел, землю рыл, как бульдозер, под меня копал. Тоже мне нашел писателя?! Я в одном слове три ошибки делаю. Но бог не фраер, все видит. Не хуже меня знаешь, что залетел Гесс не без помощи Штайна, которому ты с Колядой и Сергиенко жопу лижите.
— Кто лижет! Я? — вспыхнул Петр.
— Ладно, Петя, не лезь в бутылку. В этом гадюшнике мы все такие, — отмахнулся Асланидзе.
— Нет, ты постой!
— А че стоять! Я что слепой…
— Ах, ты сука! — вскипел Петренко.
Скандал разбудила Рейхера. Доски настила заскрипели под тяжестью массивного тела, и его помятая со сна физиономия появилась из-за полога.
— Прекратить! На большевиках дурь показывать будете! — рявкнул он.
Тяжело сопя, Петренко и Асланидзе расползлись по углам. Устроенный ими шум поднял на ноги диверсантов. Они ошалело вертели головами и ничего не могли понять. Рейхер бросил взгляд на часы — стрелки приближались к двадцати двум, и приказал:
— Еще раз проверить оружие, документы и приготовиться на выход!
Блиндаж наполнился гамом и лязгом металла. Диверсанты принялись одеваться и разбирать оружие с амуницией. После этого Рейхер заставил их повторять, как молитву, легенду прикрытия. Даже тугодум Белодед без запинки отвечал на самые заковыристые вопросы. Конец проверке положил батальонный повар. Капитан Дик проявил редкое радушие и прислал с ним отменный ужин. В термосе дымился крепко заваренный чай, а ароматный запах варенной гречневой каши пробудил зверский аппетит. Рейхеру приходилось сдерживать самых прожорливых. Набитый под самую завязку живот для диверсанта, тем более в горах, был хуже, чем геморрой в первоклассном госпитале. Ужин подходил к концу, когда из-за ширмы показались мрачные Петренко и Асланидзе. Они расселись по разным углам и угрюмо уткнулись в миски, но так и не успели съесть кашу.
Появившиеся в блиндаже Райхдихт и Дик принесли хорошую новость — батальонные разведчики, вернувшиеся с вылазки, доложили: проход на сторону большевиков расчищен. Поторапливать диверсантов Рейхеру не пришлось. Каждый хорошо знал цену времени на передовой — здесь все решали минуты, а порой — мгновения. Взвалив на плечи рюкзаки с взрывчаткой, боеприпасами и провиантом, они выбрались из блиндажа и, вытянувшись в цепочку, вслед за Рейхером поспешили к окопам. Пока удача была на их стороне. Свинцовые, набухшие дождем и снегом тучи, казалось, слились с землей. В кисельной пелене дождя и мокрого снега тонули все звуки. Особо не таясь, диверсанты выдвинулись на передовую и сосредоточились для решающего броска в траншее первого эшелона.
Рейхер и Петренко, подобравшись, с нетерпением ждали команды Дика. Кому, если ни ему, знавшему позиции как свои пять пальцев, было решать, когда группе начинать движение. Он же держал паузу, напряженно вслушиваясь и всматриваясь в чернильную тишину. Справа у вершины горы Голой время от времени басисто бухал тяжелый миномет. Где-то в глубине оборонительных порядков большевиков надсадно гудел дизель. Жизнь на передовой шла своим чередом, и тренированный слух Дика не уловил опасности. Рейхер мысленно благодарил Бога за то, что переход пролегал на участке его батальона. От капитана и от всего, что он делал, веяло основательностью и надежностью. Перебравшись к нему, Рейхер спросил:
— Может, пора?
— Подождем немного. По моим расчетам, у них должна начаться смена на постах. Под шумок и проскочите.
— Хорошо, — согласился Рейхер и плотнее затянул маскхалат.
Снег перешел в дождь. Холодные упругие струи хлестали по лицам диверсантов. Спасаясь от него, они искали защиты под скалой, но там не всем хватало места. Белодед не сдержался и зло бросил:
— Че дальше будет? Я уже до жопы промок!
— Добрый хозяин в такую погоду собаку на двор не выгонит, — буркнул Лихобабин.
— Тоже мне нашел доброго хозяина, Рейхера! — брякнул Лихобабин и с опаской покосился в его сторону.
Тот не услышал. Зато не пропустил мимо ушей Петренко и цыкнул:
— Хорош скулить! Погода в самый раз, чтобы шкуры остались целы.
— Тоже мне заботливый выискался, — огрызнулся Лихобабин.
— Поговори еще. Я вам…
Конец перепалке положили команды Дика:
— Приготовиться! Густав, пошел!
Первыми из траншеи поднялись батальонные разведчики. Три белых призрака выскользнули из-под скалы и, слившись со снегом, устремились к скальному разлому. Вслед за ними, вытянувшись в цепочку, двинулись диверсанты. Первым полз Петр, за ним Ломинадзе и Лихобабин, Рейхер занял место в середине, замыкал группу Асланидзе. Подобно гигантской гусенице, они судорожными рывками продвигались по минному полю. Разведчики и минер капитана Дика, по каким-то только им известным признакам, находили проход в этом лабиринте затаившейся смерти.
Позади остались минное поле, нейтральная полоса, впереди черным провалом проступила щель траншеи. Петр дал знак остановиться — диверсанты замерли — и прислушался. Прошла минута-другая, он продвинулся вперед и свесился над бруствером. Траншея пустовала, никого не было и в ходе сообщения, ведущем в блиндаж, лишь слева, метрах в двадцати, из зарослей орешника доносились неясные звуки. Присмотревшись, Петр заметил слабый огонек. Описав замысловатую петлю, огонек пропал, и в воздухе запахло едким дымом отсыревшей махорки. В том месте, видимо, располагался пост. Петр подался назад к Лихобабину и распорядился:
— Передай по цепочке, слева пост! Пусть ползут по моему следу. Ты держи его на прицеле!
— Понял, — подтвердил Лихобабин и возвратился к основной группе.
Петр, перебравшись через траншею, залег за скалой. Его и движений диверсантов красноармейцы не заметили. Со стороны поста доносился приглушенный говор и, как ему показалось, смех. Часовые и не подозревали, что рядом кралась их смерть. Вскоре разведчики Дика и диверсанты собрались в глубокой расщелине под скалой. На карте Дика она значилась как контрольная точка номер один. Здесь их маршруты расходились — группе Рейхера предстоял затяжной спуск по снежнику в долину. Там, у небольшого озера, был запланирован короткий привал, после которого диверсанты должны были превратиться в особую команду инженерной разведки штаба Закавказского фронта, выполняющую специальную задачу командующего.
Разойдясь с разведчиками Дика, группа Рейхера продолжила движение. Во главе колонны стал Петр. Цепляясь за кустарник и валуны, он заскользил вниз. Дождь превратил снежный наст в ледяное поле, и ему приходилось напрягать все силы, чтобы камнем не сорваться под откос. В какой-то момент зыбкая опора ускользнула из-под ног, и все его усилия удержать равновесие оказались тщетны, рюкзак навалился на голову и опрокинул вниз. Под тяжестью тела снежный наст обрушился, и Петра захватила лавина. Он отчаянно цеплялся за все, что попадалось под руки, чтобы не сорваться в пропасть. И это удалось: подвернувший на пути мощный корень стал той самой спасительной соломинкой, за которую Петр уцепился мертвой хваткой и, спасаясь от комьев смерзшегося снега и глыб льда, вжался в расщелину. Но она не защитила — сильнейший удар пришелся в правое плечо, и рука мгновенно онемела.
«Все — конец!» — подумал Петр и от боли на мгновение потерял сознание.
Снежная лавина скатилась в пропасть. Ее отголоски еще долго гуляли в горах, и, когда стихли, до Петра, как сквозь вату, донеслось:
— Петренко, живой?
— Здесь я, — подал он голос и предпринял попытку подтянуться и встать на ноги. Плечо пронзила жгучая боль, его сознание снова замутилось, и когда снова открыл глаза, то увидел перед собой лицо Рейхера. Тот тяжелым взглядом посмотрел на его неуклюжие потуги и от досады заскрипел зубами. Так тщательно готовившаяся операция, на которую было положено столько сил, в самом начале дала сбой. Петренко стал обузой. Рейхер помедлил секунду, и рука потянулась к рукоятке ножа. Один короткий колющий удар в горло, и все будет закончено. Петр понял это по его глазам и, превозмогая боль в плече, поднялся и заявил:
— Кенак, я могу идти.
— Идти-то можешь, но что пользы? Нам сейчас каждая минута дорога, — в сердцах произнес он.
— Тогда, может, сделаем так, — и после секундного раздумья Петр предложил: — Я возвращаюсь назад.
— Назад? — И эта затянувшаяся пауза показалась Петру вечностью. Он уже не рассчитывал на снисхождение Рейхера, и рука опустилась на рукоять ножа. То ли это, то ли что другое, но оно заставило гитлеровца изменить решение. — Хорошо, возвращайся, но…
— Этого не будет! Живым я не дамся! — заверил его Петр.
— Удачи! — обронил Рейхер и приказал: — Асланидзе, вперед!
Диверсанты снова построились в цепочку и заскользили вниз. Скрип снега и слабый треск кустарника еще какое-то время звучали в расщелине и вскоре растворились в шуме дождя. Петр остался один, собравшись с силами, направился к советским позициям. Подъем к ним измотал его до изнеможения. Выбравшись на бруствер траншеи, он еще долго приходил в себя, затем сполз на дно и заковылял в сторону блиндажа. Память не подвела: через десяток метров Петр наткнулся на дверцу и, приоткрыв, окликнул:
— Есть кто живой?!
В ответ послышалось невнятное бормотание, затем чиркнула спичка, и тусклое пламя выхватило из темноты поросшее щетиной лицо. Осипший спросонья голос, спросил:
— Кто такой?
— Из штаба, — заявил Петр и прошел внутрь.
Навстречу ему поднялись пять бойцов и, сонно хлопая глазами, уставились на него. Старший среди них — младший сержант — зажег фитиль и, разглядев Петра, поинтересовался:
— Товарищ старший лейтенант, позвольте узнать цель вашего прибытия?
— С целью потом, браток, — и здесь теплая волна согрела Петра — он был среди своих, — ты мне скажи, ваш особист далеко?
— Та не, рядом.
— Позови, дело срочное! — потребовал Петр, в изнеможение опустился на нары и закрыл глаза. Боль в плече отпустила, и его охватила блаженная слабость. Ему уже нечего было опасаться. Он был среди своих. «Своих!» — промелькнуло в меркнущем сознании Петра. Вырвали его из прострации громкие голоса. Он тряхнул головой и открыл глаза. Перед ним сидел худощавый младший лейтенант и с откровенным любопытством разглядывал его. Поймав взгляд Петра, он представился:
— Оперуполномоченный Особого отдела младший лейтенант Волкодав.
— Как-как? — на лице Петра появилась улыбка.
— Волкодав Владимир Иванович, — повторил особист.
— Хорошая фамилия. От такого не уйдешь, — заметил Петр.
— Пока не уходили.
— Эт хорошо.
— Так что случилось? — перешел к делу особист.
— Пока ничего, но может… Поэтому, Володя, доставай карандаш, ручку и записывай!
— Чег-о?! — опешил тот от такого напора.
— Давай-давай! У меня нет времени, — поторопил Петр.
— Не гони лошадей! Ты вообще-то кто такой?
— Попроси, пусть ребята выйдут.
— Эт еще зачем? — насторожился особист.
— Володя, я тебя прошу, у нас очень мало времени, — напомнил Петр.
Волкодав, помявшись, распорядился:
— Дроздов, пока перекантуйтесь у Меланченко!
— Есть, товарищ младший лейтенант, — принял тот к исполнению и вывел подчиненных из блиндажа.
Они остались одни. Волкодав повторил вопрос:
— Так кто ты такой?
— Абвергруппа 102, слыхал про такую? Так вот… — Петр не успел договорить — особиста подбросило, будто на пружинах, и его пальцы заскребли по кобуре с пистолетом. — Да не дергайся ты, Вова, не шпион я! Я свой! — успокоил Петр.
Младший лейтенант, продолжая с подозрением поглядывая на него, присел на лавку и, не спуская руки с кобуры, спросил:
— И все-таки хто ж ты такой?
— Гальченко, — не стал до конца раскрываться Петр.
— И што? Мне это ниче не говорит.
— Я выполню специальное задание начальника Особого отдела 6-й армии Юго-Западного фронта капитана Рязанцева.
— Такого я не знаю, а Южного фронта давно нет.
— Слушай, младший лейтенант, может, хватит играть в шпионов. Дело более чем серьезное, — начал терять терпение Петр.
— И я о том же. С чего эт тебе я должен верить?
— Ладно, Рязанцева не знаешь, но про комиссара госбезопасности 3-го ранга Николая Николаевича Селивановского небось слышал?
— Н-у-у, — промычал особист.
— Не ну, а гну! Только что на участке твоего полка прошла диверсионная группа абвера, а ты…
— Че-о?! — и особист сорвался с лавки.
— Да сядь ты! Че такой дерганный? Далеко не уйдут. Давай записывай! — потребовал Петр.
— Точно не уйдут?
— Не уйдут, если суетиться не станешь.
Особист присел на лавку. Достал из полевой сумки листки бумаги, химический карандаш и, нетерпеливо поглядывая на Петра, приготовился записывать. Тот откинулся на стенку — боль из плеча прострелила в спину и притихла — и стал диктовать: «Диверсионная группа абвера в составе 11 человек, нет, теперь десяти. Командир — лейтенант Кенак Рейхер. Приметы рост около 190 сантиметров, фигура богатырская. Так и пиши — богатырская. Лицо, как на плакате — солдат рейха. Имеет документы прикрытия на капитана Альтшулера Германа Оскаровича, начальника особой команды инженерной разведки штаба Закавказского фронта…»
Петр продолжал перечислять истинные и вымышленные фамилии диверсантов, их приметы. Волкодав торопливо записывал и не уставал повторять: «Вот это да?! Вот это бомба?!» А когда на лист легло последнее предложение, уже не смог сдержать своего восхищения и воскликнул:
— Ну, ты даешь, парень?! Тебя к герою надо представлять!
— Ладно, живу бы быть, а остальное приложится, — смутился Петр.
— Эт, конечно, — согласился Волкодав и, заметив болезненную гримасу на его лице, спросил:
— Шо с тобой? Ты не ранен?
— Нет. Похоже, вывихнул плечо.
— Давай к санинструктору.
— Не могу, надо назад в их гадюшник.
— Как же ты доберешься?
— Как-нибудь…
— Погодь, так же нельзя, мало ли что. Я его сейчас сюда дерну, — засуетился Волкодав.
— А вот это, Володя, лишнее! Чем меньше обо мне знают, тем надежнее, — положил конец спору Петр и потребовал: — И еще доложи Селивановскому: в Краснодаре у начальника типографии Бойко лежит мой пакет, в нем список агентов, которых абвер забросил в декабре прошлого и январе нынешнего года. Связник пусть ищет меня в Крымской. Штаб группы находится на бывшем консервном заводе. Пароль: «Поклон от Павла Андреевича». Отзыв: «Как он поживает». Запомнил?
— И запомнил, и запишу! — заверил Волкодав.
— Тогда мне пора! Выведи так, чтобы бойцы не заметили, куда я девался, — попросил Петр и приподнялся с лавки.
Болезненная гримаса исказила его лицо. Волкодав поспешил подставить плечо. Они выбрались из блиндажа и по ходу сообщения добрались до передовой траншеи. Дождь к этому времени прекратился, и впереди проступили колючие заграждения. Петр глубоко, как перед прыжком в воду, выдохнул, выбрался на бруствер и, оглянувшись, сказал:
— Волкодав, надеюсь, ты должен придушить этих бешеных псов Канариса!
— Не волнуйся, не уйдут! — заверил тот и вдогонку спросил: — Тебя-то, как зовут?
Петр, лукаво улыбнувшись, ответил:
— Как того царя.
— Цар-я-я?! Эт которого?
— Нормального, — хмыкнул Петр и, оттолкнувшись от бруствера, пополз к позиции батальона капитана Дика. Его от нее отделяли 200 метров нейтральной полосы. Дались они ему нелегко. Он взмок, как мышь, когда, наконец, услышал немецкую речь. Передохнув, Петр собрал остатки сил, одним рывком преодолел последние метры и сполз в окоп. Теперь ему уже были не страшны ни мины, ни шальные пули. Несмотря на проснувшуюся боль в плече, его душа пела: он выполнил еще одно задание советской контрразведки — рано или поздно диверсанты Рейхера будут обезврежены.
Блиндаж Дика, полковой медик, кружка шнапса, опалившая рот, острая боль в вывихнутой ключице и снова изумленное лицо Волкодава путались и мешались в сумеречном сознании Петра, а потом он провалился в бездонную яму. Утром его разбудил Райхдихт. На лице обер-лейтенанта гуляла довольная улыбка. Группа Рейхера благополучно прошла вторую контрольную точку у Геленджика и быстро продвигалась к конечной цели — Туапсе. Дальше задерживаться в расположении батальона капитана Дика не имело смысла, и они, наскоро перекусив, выехали в Крымскую.
Солнце еще не успело подняться из-за гор, и водитель давил на газ, чтобы не попасть под бомбежку. Бешеная тряска отзывалась тупой болью в плече, но Петр старался не обращать на нее внимания и в душе радовался тому, что таким удивительным образом все завершилось. На базу в Крымской они добрались без остановок — русская авиация была бессильна перед плотным туманом, опустившимся на дорогу. Там их встретил сам Штайн. Посочувствовав Петру, он тут же забыл о нем. Сейчас его заботило только одно — успех группы Рейхера.
До очередного выхода на связь радиста группы оставались считанные часы. Наступил вечер. Прошел контрольный срок, истекло время резервного выхода, а эфир по-прежнему безжизненно молчал. На настойчивые вызовы «Пантеры», которые радиоцентр посылал всю ночь, «Вольф» не отвечал. За окном забрезжил унылый мартовский рассвет, и всем, даже сонно клевавшему над ключом передачи радисту, стало ясно — группа Рейхера стала пятой в печальном списке потерь под Туапсе. Но Штайн упорно гнал прочь саму мысль. Он все еще наделся, что такой ас, как Рейхер, не мог провалиться.
Прошло двое суток, а радист «Вольфа» так и не отозвался на вызовы разведцентра. Все это время Штайн не покидал кабинета и жил надеждой, что группа даст о себе знать. Требовательный звонок телефона ударил по напряженным нервам и положил ей конец. В Запорожье потеряли терпение — на связь вышел сам Гемприх. Он был немногословен, его интересовали результаты выполнения операции. Штайну докладывать было нечего, он старательно подыскивал слова, чтобы смягчить справедливый гнев, но они застревали в горле.
— Господин подполковник, позавчера группа находилась в районе Геленджика. Связь была устойчивая…
— Гд е она сейчас? — перебил Гемприх.
— Затрудняюсь ответить. Пытаемся выйти на связь, но она не отвечает.
— Почему?
— Не могу знать?
— А что вы вообще знаете?! — взорвался Гемприх и обрушился с обвинениями. — Штайн, вы все развалили! Все! Пятую группу угробили! Что мне прикажете докладывать в Берлин. Что?!
— Мы принимаем меры. Мы…
— Какие к черту меры. Теперь приму их я! — прорычал Гемприх.
Штайн пытался еще что-то сказать, но Гемприх не стал слушать и швырнул трубку на аппарат. Спустя сутки из Берлина Пиккенброк разразился разгромной шифровкой, не оставляющей от предыдущей службы и карьеры Штайна камня на камне.
Строго конфиденциально
Лично
Исполняющему обязанности
начальнику абвергруппы 102
Обер-лейтенанту Штайну
Срыв задачи по объектам «Д» в Туапсе, участившиеся в последнее время провалы разведывательно-диверсионных групп, отсутствие в течение длительного периода оперативно значимой информации о планах и действиях противника свидетельствуют о слабой организаторской работе руководства группы и о возможном наличие в ее составе агентуры НКВД.
В связи с этим, по указанию адмирала Канариса, в ближайшие дни для проверки состояния оперативно-служебной деятельности группы будет направлена комиссия из числа сотрудников центрального аппарата. Возглавит ее полковник Штольце. Все его указания подлежат неукоснительному исполнению.
Пиккенброк
Отправлено: 20. 00. вр. бн.
