День 10 января 1944 года выдался ясным и солнечным. Бушевавшая всю ночь метель к рассвету стихла, небо прояснилось, и сквозь морозную дымку проглянуло блеклое зимнее солнце. Со стороны озера набежал ветерок, и занесенный снегом лес встрепенулся. Мохнатые лапы елей дрогнули, и снежные водопады с тихим шорохом схлынули вниз. Прошла минута, другая, и на поляне снова воцарилась звенящая тишина, в которой только чуткое ухо могло уловить комариный писк морзянки. Агентурная группа Делле выходила на связь с разведцентром в Берлине.

Накрывшись плащ-палаткой, Дериглаз с бешеной скоростью давил на ключ передачи. Неподалеку в подлеске затаился Делле. Сжимая в руке пистолет, следил за тропкой, ведущей к железнодорожной станции, Кемпке. Слившись со стволом сосны, он ловил каждый подозрительный звук и на чем свет стоит костерил в душе Делле за его упрямство. Несмотря на стужу и настойчивые уговоры Дериглаза выйти на связь с «Цеппелином» из Малоярославца, Делле настоял на своем и погнал их к черту на кулички в Детчино.

Мороз и ветер крепчали. От собачьего холода Кемпке уже не чувствовал ни рук, ни ног и, чтобы не околеть, все чаще прикладывался к фляжке с водкой. Хуже всего приходилось Дериглазу. Его палец, казалось, намертво примерз к ключу передачи. Наконец он закончил работу и, сдернув антенну с ветки ели, принялся паковать рацию в вещмешок. Негнущиеся пальцы плохо его слушались, и Кемпке, не выдержав, пришел ему на помощь. Делле же, не дожидаясь, когда они свернутся, выбрался из сугроба на тропку и двинулся к станции. Дериглазу и Кемпке пришлось приналечь, чтобы не отстать от него. Когда они вышли к окраине поселка, Дериглаз от усталости еле держался на ногах. Но Делле не дал ему перевести дыхание, так как спешил поскорее покинуть место выхода в эфир. Окольными путями шпионы вышли к железнодорожной станции и на входе в зал ожидания столкнулись с комендантским патрулем.

Старший сержант и двое рядовых пробежались по ним усталым взглядом и не стали останавливать. Суровый капитан-пехотинец и мрачный сержант-верзила за его спиной отбили у патруля охоту проверять документы у «бывалых фронтовиков». Старший сержант отступил с прохода и взял под козырек. Делле небрежно козырнул, вошел в зал, осмотрелся, ничего подозрительного не заметил, но осторожность взяла верх, и он сел лицом к входной двери. Рядом примостился Дериглаз. Кемпке занял лавку за его спиной, так, чтобы видеть перрон.

После мороза и изматывающего марша по глубокому снегу тепло действовало подобно снотворному, и первым сморило Дериглаза. Он расплылся по лавке и через минуту уже тихо посапывал. Кемпке, как ни крепился, тоже начал клевать носом. Делле, чтобы не уснуть, время от времени пощипывал себя за ухо, но монотонное гудение огня в печке-буржуйке и истома, разлившаяся по телу, убаюкивали и притупляли чувство опасности.

Стук двери заставил его встрепенуться. Два кряжистых железнодорожника, недолго постояв на входе, затем прошли к печке, вытянули ладони к ней и со скучающим видом стали разглядывать пассажиров. Делле насторожился. Взгляд рыжеусого железнодорожника ему не понравился, в нем снова проснулось смутное чувство тревоги. Оно возникло еще утром, когда они покидали дом Кайзера. На выходе со двора и потом на станции в Малоярославце Делле порой казалось, что чьи-то внимательные глаза наблюдают за ними.

На этот раз внутреннее чувство опасности говорило Деле, что незримая угроза — не игра его воображения. Покой, царивший в зале ожидания, уже не казался ему мирным. С появлением железнодорожников завозился здоровяк в овчинном тулупе.

Скользнув взглядом по Делле и Дериглазу, он остановился на вещмешке с рацией. Два пехотинца, сержант и ефрейтор, до этого оживленно болтавшие между собой, смолкли и передвинулись ближе к двери. Делле обернулся в сторону привокзальной площади и похолодел. У водонапорной башни остановился грузовик, и из него, как горох, посыпались на землю солдаты. Каждая клеточка Делле кричала об опасности и звала к действию. Незаметно расстегнув кобуру, он пихнул локтем в бок Дериглаза. Тот очнулся и осоловело захлопал глазами.

«Засада! Стрелять по моей команде!» — прошептал Делле. Дериглаз дернулся, словно от удара электрическим током, и судорожно ухватился за вещмешок с рацией. Делле цыкнул на него и толкнул Кемпке. Тот очнулся. Слово «засада» заставило его подобраться. Прислушиваясь к Делле, Кемпке взглядом искал среди пассажиров тех, кто угрожал им. Таких, как им показалось, было немало, они решили разделиться и идти на прорыв.

Оживление в группе шпионов не укрылось от верзилы в овчинном тулупе. Он распрямился во весь свой гигантский рост и сделал шаг к ним. Делле нервно сглотнул. Подтверждалось самое худшее предположение — они угодили в заранее подготовленную засаду. Дополнительным свидетельством тому являлись действия армейского патруля — сержант и двое рядовых блокировали выход на привокзальную площадь. На глазах изменились и «железнодорожники». От их вальяжности не осталось следа, они приняли охотничью стойку и переместились к дверям, ведущим на перрон.

Так слаженно могли действовать только натасканные на засадах «волкодавы» из НКВД или Смерша. Промедление было смерти подобно, и Делле перешел к действиям. Стремительно поднявшись с лавки, он сграбастал в охапку старуху, используя ее как таран, опрокинул на пол рыжеусого «железнодорожника», бросившегося наперехват, и ринулся к окнам. Второй «железнодорожник» в последний момент успел вцепиться в Делле, но, получив сокрушительный удар ногой в живот, отлетел в сторону. Также решительно действовал Кемпке. Стреляя направо и налево с обеих рук, он сеял панику среди пассажиров.

Люди, потеряв от страха голову, искали спасения от убийственного огня гитлеровских агентов, и у дверей возникла давка. Делле воспользовался этим. Яростно работая кулаками и локтями, он прокладывал себе дорогу к окнам, выходившим на перрон. Вслед за ним пробивался Дериглаз. Группа захвата, попав в водоворот толпы, предпринимала отчаянные усилия, чтобы не упустить шпионов, но оказалась бессильной перед людской стихией.

Кемпке первым прорвался к окну и, как камень, выпущенный из пращи, вынеся на себе раму со стеклами, выпрыгнул на перрон и помчался к эшелону, громыхавшему на дальнем железнодорожном пути. Грузовой поезд набирал скорость, но он успел вскочить на подножку вагона. Вдогонку Кемпке прозвучали запоздалые выстрелы.

Вслед за ним рвался из кольца окружения Делле. Выпрыгнув через разбитое окно на перрон, он бросился в противоположную сторону — к железнодорожным складам. Вслед ему неслись крики: «Брать живьем!» Красноармеец, ринувшийся наперехват Делле, был сброшен с платформы на железнодорожные пути. В несколько гигантских прыжков шпион достиг забора, перемахнул через него и запрыгнул на подножку машины, разгружавшейся у складов. Оторопевший водитель не понял, как оказался на земле. Делле ухватился за рычаги, машина фыркнула двигателем. Дальше медлить было нельзя, Сафронов вскинул автомат и дал длинную очередь. Лобовое стекло брызнуло осколками, и Делле безжизненно уткнулся головой в руль.

Прошло несколько минут, и суматоха на станции Детчино улеглась. Теперь контрразведчики могли подвести итоги. Они оказались плачевны. Дериглаз и Кемпке бесследно исчезли. Тело Делле и брошенная рация — это все, что осталось в руках Окунева. После такого оглушительного фиаско в операции ни о какой нейтрализации группы Делле не могло идти и речи. Рация, брошенная сбежавшими гитлеровскими агентами, без радиста превратилась в груду бесполезного металла. В «Цеппелине» превосходно знали почерк Дериглаза, и потому рассчитывать провести гитлеровских асов эфира на двойнике было бы верхом наивности.

В Москву Андрей Окунев возвращался в подавленном состоянии и готовился к худшему. Войдя в кабинет Утехина, он застыл у двери и боялся оторвать глаз от пола. Помимо Утехина в нем находились Барышников и старший лейтенант Виктор Тарасов, с недавнего времени подключенный к работе с группой «Иосиф». Под их вопрошающими взглядами каждое слово давалось Окуневу с трудом. Он закончил доклад, и в кабинете наступило гробовое молчание.

Задание Абакумова — нейтрализовать Делле, а потом использовать радиста его группы в игре с «Цеппелином», чтобы освободить Виктора и Николая от жесткой опеки резидента, — было провалено. Над операцией «Загадка» нависла серьезная угроза, устранить ее мог только неординарный и быстрый ход. На поиске такого хода и сосредоточились контрразведчики. Делле был мертв, ничего не мог сказать в свое оправдание, и Барышников предложил представить перед «Цеппелином» именно его виновником всего произошедшего. Первоначально это не нашло поддержки у Утехина и Окунева. Они никак не могли увязать провал группы Делле с зашифровкой «Иосифа» в глазах Курека. Постепенно логика рассуждений Барышникова убедила их в обоснованности и разумности его доводов. Они сводились к тому, чтобы на время «оживить» Делле и в глазах «Цеппелина» обратить против самого себя.

В недавнем прошлом он уже дал повод, когда в нарушение всех требований безопасности вломился на конспиративную квартиру «Иосифа». Исполнителями замысла Барышникова предполагалось сделать оставшихся на свободе агентов из резидентуры Делле, в частности, радиста Железнодорожника. Ему отводилась ключевая роль в задуманной контрразведчиками оперативной комбинации — сообщить в «Цеппелин» о провалах в агентурной сети и связать их с грубыми ошибками в работе Делле. Очередными жертвами его самонадеянности и самоуправства предстояло стать агентам Кайзеру и Учетчику. С ними Делле наиболее часто контактировал, и об их существовании знал Железнодорожник. Самого же Делле решено было обратить в бега и объявить в розыск.

С этими предложениями Утехин и Барышников отправились на доклад к Абакумову. Однако на месте его не оказалось, он выехал на совещание в Ставку Верховного Главнокомандующего. Не теряя времени — дорога была каждая минута, они на свой страх и риск начали действовать. В первую очередь требовалось нейтрализовать Кемпке и Дериглаза. Они могли объявиться на конспиративной квартире в Тихвинском переулке. И, чтобы упредить их, Утехин отправил оперативную группу вместе с Окуневым на помощь Виктору и Николаю. Барышников занялся техническими вопросами — распорядился размножить фото Делле, а Тарасов с оперативной группой отправился в Калугу. В их задачу входила организация наблюдения за Железнодорожником.

К возвращению Абакумова на Лубянку маховик контрразведки уже совершил свой первый оборот. Технари изготовили кипу листовок с портретом Делле. Окунев организовал на квартире в Тихвинском переулке засаду на Кемпке и Дериглаза. Тарасов с оперативной группой находился на пути в Калугу. Теперь Утехину и Барышникову было, что доложить Абакумову, и они отправились к нему в кабинет. По его лицу было трудно понять, как прошло совещание в Ставке. Махнув рукой на стол заседаний, он устало опустился на стул и вопросительно посмотрел на Утехина с Барышниковым. Они переглянулись, первым начал доклад Утехин. Абакумов выслушал, ничего не сказал, но выражение его глаз говорило само за себя. Оно смягчилось, лишь когда Барышников высказал свои предложения по зашифровке «Иосифа». Абакумов согласился и распорядился приступить к их исполнению немедленно.

Ночью оперативные группы захвата на рабочих местах арестовали агентов резидентуры Делле — Кайзера и Учетчика. Аресты были проведены так, что утром не только в администрации отделения железной дороги, но и в депо, ремонтных мастерских только и было разговоров, что о «немецких шпионах». Позже на досках объявлений всех железнодорожных станций от Москвы до Калуги появились фотографии Делле. Ранее ориентировки на розыск скрывшихся гитлеровских агентов Кемпке и Дериглаза легли на столы начальников фронтовых управлений контрразведки Смерш. Невидимая для глаза непрофессионала густая оперативная сеть пришла в движение. Первые сутки не дали результата. Попадалась в основном мелкая рыбешка: дезертиры, уклонисты и несколько человек, имевших несчастье быть похожими на Делле. Отделавшись синяками и несколькими часами отсидки в Смерше, двойники немецкого резидента выходили на свободу.

В Малоярославце, как докладывали разведчики наружного наблюдения, пока ничего примечательного не происходило. Железнодорожник, как обычно, ровно в семь появился на работе, недолго потолкался в конторе, у доски объявлений с фотографией Делле, и занервничал. Приняв рабочее место у напарника, сообщившего об арестах немецких шпионов, Железнодорожник уже не находил себе места. С трудом дождавшись окончания смены, он галопом помчался домой.

С наступлением темноты свет в его окнах погас. Скрип калитки на заднем дворе заставил Тарасова и разведчиков наружки подобраться. Темный силуэт на мгновение мелькнул в переулке и скрылся за сараями. Настигли они Железнодорожника в конце улицы. В тусклом лунном свете спина старого германского агента приросла горбом. Тарасов предположил, что это была рация, и в нем проснулся азарт охотника. Интуиция его не подвела — Железнодорожник готовился выйти на связь.

Озираясь по сторонам, он, как заяц, петлял по узким улочкам, но это не запутало контрразведчиков. Местный оперативник Миша, хорошо знавший здесь все ходы и выходы, догадался, куда направляется агент. Впереди проступили мрачные развалины, и там Железнодорожник потерялся из вида. Тарасов не рискнул идти дальше, любой неосторожный шаг мог выдать их с головой, и оперативная группа залегла в засаде. Виктор, затаив дыхание, напряг слух. Порой ему казалось, что он слышит слабый писк морзянки, но это было скорее игрой воображения. Ни Миша, ни наружка ее не услышали. Прошло около десяти минут, и из развалин показался Железнодорожник. Озираясь по сторонам, он спешил покинуть место выхода в эфир.

В ту ночь служба радиоконтрразведки засекла работу передатчика в окрестностях Малоярославца, а утром докладная об этом легла на стол Утехину. Задуманная Барышниковым и им уловка сработала, теперь оставалось запастись терпением и ждать реакции «Цеппелина» на сообщение Железнодорожника. Она последовала в тот же день и немало озадачила Утехина. Берлин требовал от «Иосифа» детализировать ранее переданную информацию, касавшуюся количества и типа танков, перебрасывавшихся через железнодорожную станцию «Москва — Сортировочная» для усиления Западного фронта. Содержание радиограммы вызвало удивление и у Барышникова. Тут было чему удивляться. В «Цеппелине» никак не отреагировали на последнее сообщение «Иосифа» о срыве явки с Делле. Контрразведчики ломали головы над этим ходом гитлеровцев и не находили ответа. Все встало на свои места во время следующего сеанса связи.

Поздно вечером в пятницу эфир взорвался тревожным визгом морзянки. Николай едва успевал принимать сообщение Берлинского радиоцентра. За его спиной нетерпеливо переминались с ноги на ногу Виктор с Окуневым. После расшифровки радиограммы в комнате раздался общий вздох облегчения. Ее содержание не оставляло сомнений в том, что сообщение Железнодорожника о розыске Делле дошло до Курека. При этом «Цеппелин» ни одним словом не обмолвился о причине его провала и потребовал:

«Немедленно сменить квартиру. В случае выхода на связь Делле, Кемпке или Дериглаза их ликвидировать и уйти на нелегальное положение».

Радиограмма «Цеппелина» положила конец нервному периоду в работе контрразведчиков, связанному с появлением группы Делле. Им удалось ее нейтрализовать и при этом не вызвать подозрений к «Иосифу». В кабинете Барышникова, где собрались участники операции, царило приподнятое настроение. Радиоигра получила второе дыхание. «Иосиф» по-прежнему продолжал оставаться для гитлеровской разведки ценнейшим источником информации, и лучшим аргументом в его пользу служило то, что в Берлине ради него готовы были пожертвовать двумя кадровыми сотрудниками — Кемпке и Делле.

Это решение «Цеппелина» убедило Барышникова и Утехина в том, что их рискованный ход с компрометацией Делле оказался оправданным. И они решили пойти дальше — отбить у Курека всякую охоту связывать деятельность «Иосифа» с работой других резидентур гитлеровской разведки, действующих в Подмосковье. Логическим шагом в реализации этого замысла стал шумный арест еще двух агентов из резидентуры Делле — Учетчика и Телефониста, работавших в отделе перевозок отделения железной дороги Калуги. А оставшийся на свободе Железнодорожник все продолжал бомбардировать «Цеппелин» паническими радиограммами. В конце концов, у него сдали нервы, и он обратился в бега, но далеко не ушел и был негласно задержан группой захвата Окунева.

Разгром резидентуры Делле вызвал в Берлине переполох. Опасение, что подобная судьба может постигнуть и «Иосифа», вынудило «Цеппелин» принять меры предосторожности. Радиосвязь с ним был переведена на резервный режим — раз в неделю в установленное время происходил обмен короткими проверочными радиограммами. Воспользовавшись паузой, контрразведчики перевели дыхание и занялись подготовкой второго этапа операции. В нем ведущая роль отводилась Лещенко. Выполнение столь ответственной задачи взяли на себя Утехин и Окунев. Не остались без дела и Виктор с Николаем. Старенькая дача Смерша в Малаховке, куда они перебрались из квартиры в Тихвинском переулке, нуждалась в ремонте, и они всей душой отдались этому мирному занятию.

В таком режиме прошло два месяца. В Берлине держали паузу, видимо, выжидали, чем обернется провал группы Делле для остальных агентов, действующих в Подмосковье. Подошел к концу март, и в «Цеппелине» окончательно успокоились. Наступившая ранняя и бурная весна растопила не только лед на озерах под Берлином, но и опасения Курека за судьбу ценных агентов в Москве. Временный карантин для «Иосифа», установленный в мрачных кабинетах на Потсдамерштрассе, закончился 29 марта.

В тот день Берлинский радиоцентр разразился длинной радиограммой. В ней Курек, не скупясь на слова, отмечал заслуги «Иосифа» в борьбе с большевизмом и потребовал «внести свой неоценимый вклад и провести вербовку «Л».

Последние фразы в расшифровке радиограммы были дважды подчеркнуты хорошо знакомым Барышникову и Утехину красным карандашом. Абакумов требовал от них в течение дня разработать и доложить план подключения Лещенко к оперативной игре с «Цеппелином». Первый его пункт у Утехина и Барышникова не вызвал разногласий. Они сошлись на том, что Лещенко предстояло стать тем самым «паровозом», который должен потащить дальше начавшую было затухать радиоигру. Чистый лист бумаги под рукой Утехина быстро заполнялся новыми пунктами. Роль в операции «Загадка» еще одного будущего «гитлеровского агента», без пяти минут наркома, еще ничего не подозревавшего о ней, приобретала зримые очертания.

Спустя два дня Абакумов рассмотрел предложенный Барышниковым и Утехиным план подключения Лещенко к радиоигре, внес в него коррективы, а позже утвердил текст радиограммы «Иосифа» для «Цеппелина». В то же вечер в Малаховке заработал радиопередатчик. Николай передал в Берлин срочное донесение:

«Л» дал принципиальное согласие на сотрудничество, но только с американцами, при условии получения паспорта гражданина США, 15 тыс. долларов наличными и открытия счета на его имя в одном из банков Швейцарии».

Реакция «Цеппелина» не заставила долго ждать. В ответной радиограмме Курек рассыпался в благодарностях:

«Выражаем восхищение вашей блестящей работой и передаем личную благодарность обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Для оказания помощи в вербовке «Л» 30 марта будет направлен известный вам А. Г. Он доставит запасную радиостанцию, чистые бланки советских документов, 5 тыс. долларов США и 500 тыс. рублей. Встречайте его на железнодорожной станции Егорьевская в 13:00. В случае срыва явки повторная встреча на том же месте, на следующий день. Да поможет вам Бог!»

Сообщение из Берлина всколыхнуло опергруппу Смерша. Накануне высадки курьера «Цеппелина» в отделах Барышникова и Утехина царило напряженное ожидание. Спало оно, когда посты воздушного наблюдения засекли в небе над Егорьевской гитлеровский самолет. В час тридцать из него десантировался только один человек и приземлился в семи километрах от станции. К тому времени Виктор уже находился в Егорьевске и остаток ночи провел, ворочаясь на скрипучей кровати в штабе батальона внутренних войск НКВД. Сафронову, Окуневу и Тарасову тоже было не до сна. Через неплотно прикрытую дверь до Виктора доносились их приглушенные голоса и шорохи. Уснул он перед рассветом. Разбудил его Окунев, когда на дворе был в разгаре день. После запоздалого завтрака они еще раз прошлись по плану захвата курьера «Цеппелина». После этого Сафронов и Тарасов отправились на станцию, чтобы проверить готовность группы захвата, а Виктор вышел на улицу, чтобы собраться с мыслями.

Яркое солнце слепило глаза, легкий ветерок ласково обвевал разгоряченное лицо. Ранняя бурная весна решительно брала свое, и ее бодрящее дыхание, в котором смешались запахи молодой, пробившейся у завалинки травы и распустившей под окном вербы, кружили голову. О недавней холодной зиме напоминали лишь кучки серого, съежившегося в тени забора снега. Бодрый голос Окунева: «Пора, Витя!» — заставил его встрепенуться. Он бросил взгляд на часы. Стрелки показывали 12:10.

Поднявшись со ступенек крыльца, Виктор расправил под ремнем складки шинели, спустился во двор и прошел к машине. Через пятнадцать минут он и Окунев прибыли на станцию. В двух крохотных залах ожидания царила благостная тишина и было малолюдно, большинство пассажиров вышли на перрон и грелись на солнце. Среди них промелькнули Сафронов и Тарасов. Они тенями следовали за Виктором, и ему ничего другого не оставалось, как запастись терпением и ждать появления Гальфе на перроне.

Истек контрольный срок выхода на встречу, а курьер «Цеппелина» так и не дал о себе знать. Виктор бросил тревожный взгляд на часы, и тут за штабелем шпал мелькнула знакомая фигура. Сердце радостно встрепенулось, и Виктор направился к киоску, где должна была состояться встреча с курьером. Со стороны входной двери шел ладный старший лейтенант — летчик с вещмешком за спиной. Характерная посадка головы не оставляла у Виктора сомнений — это был Гальфе! Он отыскал взглядом Окунева и подал сигнал приготовиться — поправил шапку на голове. Операция по захвату курьера «Цеппелина» перешла в решающую фазу.

Гальфе поднялся на платформу. Держался он на удивление уверенно, так, будто встреча происходила не в тылу врага, а где-нибудь в Потсдаме. Но первое впечатление оказалось обманчиво. Они сблизились, и Виктор заметил над его верхней губой бисеринки пота. Опытный курьер «Цеппелина» ясно представлял, что первая явка на вражеской территории могла стать последней. Его вопрошающий взгляд искал ответ на лице Виктора. Тот улыбнулся. Гальфе ответил вымученной улыбкой. Они сошлись у киоска и после обмена паролями направились к машине. Виктор распахнул перед Гальфе заднюю дверцу. Тот наклонился, и в следующее мгновение в воздухе мелькнули испачканные в глине подошвы его сапог. Виктор вслед за ним втиснулся в машину, и она сорвалась с места.

31 марта 1944 года массивная металлическая дверь навсегда захлопнулась за спиной курьера «ЦЕППЕЛИНА». Серые, безликие тюремные стены, забранное ржавой паутиной решетки крохотное оконце под потолком отрезали Гальфе от той прежней жизни, в которой он решал чужие судьбы. Теперь решалась его собственная. Особая тюремная тишина холодного каменного мешка, словно кислота, разъедала волю и невидимым свинцовым прессом плющила мысли и чувства. Время шло. О нем, казалось, забыли. Прозвучала команда отбой, когда Гальфе вызвали на допрос.

С каменным выражением лица курьер «Цеппелина» вошел в кабинет Абакумова. Кроме его хозяина, там находились Барышников с Утехиным. Они внимательно, словно примеряясь, разглядывали Гальфе. А тот ненавидящим взглядом смотрел на них исподлобья. Эта молчаливая перестрелка продолжалась несколько секунд и сказала контрразведчикам, что перед ними находится не просто матерый шпион, а нацист-фанатик.

Первые минуты допроса подтвердили их предположения. Им буквально клещами приходилось вырывать у Гальфе каждое слово. Но вскоре под напором Абакумова он поплыл и не заметил, как из него вытащили главное — руководство агентурной группой «Иосифа» не переходило к Гальфе, чего больше всего опасались контрразведчики, а по-прежнему оставалось за Поповым — Бутыриным и тем самым оставляло им поле для маневра.

Стрелки больших напольных часов показывали третий час ночи, когда Абакумов прекратил допрос, и Гальфе отправили в камеру. Несмотря на то что он отказался от сотрудничества, Смерш сохранил инициативу в операции. Теперь контрразведчикам требовалось убедить Берлин в том, что Гальфе находится на свободе и активно включился в подготовку вербовки Лещенко.

31 марта под диктовку Окунева Николай отправил из Малаховки в «Цеппелин» очередную радиограмму:

Справка на Алоиза Гальфе