Рави ехал быстро, но я не отставал от него. Мохаммед-Али-роуд напоминает драконий хребет, и мы без помех миновали его кончик, но затем натолкнулись на пробку из легковых и грузовых автомобилей и автобусов, стоявших с выключенными двигателями.

Пришлось пробираться по тротуару, запруженному народом. Я был рад, что Рави едет впереди и прокладывает путь сквозь толпу. Он двигался со скоростью пешехода, умудряясь не повредить ничьих ног или рук и объезжать детей. Он все время повторял, как заклинание, только одно слово: «Кадербхай!» – и люди, услышав его, расступались.

Мафия, созданная Кадербхаем, послужила ядром Компании Санджая, и от нее же отпочковалась Компания Вишну, но когда разгорелся кровавый пожар, то лишь имя Кадербхая обладало силой, которая воздействовала на инстинкты и рассекала волны спешивших людей.

Я боялся, что отстану от Рави и буду затерт в толпе, поэтому держался вплотную за ним и несколько раз врезался в крыло его мотоцикла. Он при этом тихонько сигналил, призывая меня к спокойствию, и продолжал выкрикивать имя, которое все помнили:

– Кадербхай!

Мы достигли последнего перекрестка перед мечетью. Со стороны проезжей части возвышалась стена автомобилей и автобусов, но и тротуар впереди был забаррикадирован кучей мотоциклов, велосипедов и ручных тележек. Людской поток стал растекаться между автомобилями. Впереди виднелись пожарные машины, языки пламени и дым. Мы поставили мотоциклы около входа в одно из зданий, связав их вместе моей цепью, и стали перебираться через эту баррикаду, да так, чтобы не удариться головой о торчавшие из стен вывески магазинов.

Преодолев эту гору металла, мы оказались перед полицейским оцеплением. Между крылом «амбассадора» и ручкой одной из тележек была натянута веревка, преграждавшая путь толпе.

Мы поднырнули под веревку и пробрались позади магазинов к мечети. Но нашей целью был особняк Кадербхая.

Пожарные машины поливали стены мечети из брандспойтов, чтобы остановить огонь. Благодаря их усилиям мечеть уцелела, но когда мы выбрались из лабиринта черных змеящихся пожарных шлангов, то увидели, что с домом Кадербхая покончено.

Бригада пожарных боролась с огнем, однако основные силы были брошены на то, чтобы не дать ему распространиться на мечеть и ближайшие здания.

Около особняка уже толпились члены нескольких мафиозных группировок, наблюдавшие за горящим зданием с противоположной стороны узкой улицы. Языки пламени отражались на их лицах гримасой гнева. В основном здесь были люди Хусейна, а также несколько гангстеров из Компании Вишну и других банд – всего человек двадцать. В центре группы находился Абдулла. Отсветы пожара вели дикую пляску в его глазах.

Пожарные оттесняли гангстеров, упрашивая их отойти подальше и не мешать им.

Абдулла кинулся к зданию, оттолкнув трех пожарных и сбив с ног еще одного, пытавшегося остановить его. В следующую секунду он исчез в огне.

Мафиози, казалось, были готовы вступить в драку с пожарными. С их точки зрения, всякий человек, носящий униформу, – противник.

Но пожарные отступили. Им платили за то, чтобы они спасали людей, а не дрались с ними. Вместо них вперед бросились те, кому платили именно за избиение людей, – полицейские.

Драка с копами – дело довольно хитрое. Очень многие копы любят драться, но придерживаются при этом определенных правил: не наносить увечий и не применять оружие, а честно и откровенно измолотить противника.

Однако есть два момента, осложняющие картину. Во-первых, копы злопамятны. Они в этом отношении хуже большинства уголовников, которые обычно склонны забыть и простить. Во-вторых, если копу приходится туго, он может пристрелить тебя, и это сойдет ему с рук.

Полицейские принялись колотить гангстеров чем ни попадя. Те, припрятав или отбросив оружие, вступили с копами врукопашную.

У человека всегда есть момент выбора. Фактически каждую секунду своей жизни он что-то выбирает. Гангстеры выбрали схватку. Поначалу силы были равны. Но затем на помощь своим товарищам бросилась новая группа копов.

Рави и еще один гангстер по кличке Хитрец тоже сорвались с места. Я мог бы, по идее, остаться в стороне и наблюдать за происходящим. Но я не остался. Закинув свои ножи за ближайшую ручную тележку, я побежал принять участие в потасовке, которую и начинать-то не стоило.

Бежал я недолго. Не успел я достичь гущи схватки, как один из копов нанес мне удар. Он был быстр и знал свое дело. Я услышал гонг, но не мог понять, какой раунд. Чисто инстинктивно я прикрылся, сделал «нырок» и начал свинговать, но оказалось, что напрасно. Коп уже валялся у моих ног: костлявый Дылда Тони уложил его. Мы вместе кинулись пополнить ряды гангстеров. Копы кинулись пополнить ряды копов. Началась всеобщая схватка и полная неразбериха. Копы дубасили копов. Гангстеры дубасили гангстеров.

Я схватил одного из копов за рубашку и притянул к себе, решив, что таким образом он не сможет ударить ни меня, ни кого-либо другого. Но мой расчет оказался неверным. Его кулак, обогнув мой локоть, нашел ту часть головы, удар по которой отключил мое сознание; в голове у меня запели Clash, откуда-то издалека, где мы были вдвоем с каким-то русским писателем.

Я повалился назад, инстинктивно продолжая цепляться за рубашку копа, и он повалился вместе со мной, потянув за собой других копов, которые потянули за собой других гангстеров. Наша регбистская куча-мала образовалась среди пепла и головешек, сыпавшихся со стены особняка, которая прогорела и начала рушиться.

Не знаю, сколько человек накрыло копа, накрывшего меня. Древо человечества рухнуло. Тлеющие куски сандалового дерева наполняли воздух ладаном, щипавшим глаза. Можно было подумать, что его уже воскурили по умершим.

На камнях мостовой корчились горящие страницы священных текстов. Пахло горелыми волосами и потом, выделявшимся в большом количестве большим количеством тел, нагроможденных на меня.

В здании стали самопроизвольно взрываться пули и разлетаться во все стороны. Теперь я уже был рад, что нахожусь в самом низу.

– Не стреляйте, пули взрываются сами по себе! – крикнул один из полицейских на маратхи.

Копы и гангстеры, расположившиеся поверх меня, старались спрятаться друг за друга и вжаться в землю. В результате все они вжимались в меня. Мне уже не хватало воздуха, я ловил его, разевая рот, как кролик, и делая короткие вдохи. Наконец стрелок-призрак расстрелял весь запас пуль, но зато обрушилась ложная арка у нас над головой, обсыпав нас обломками цитаты из Священного Писания. Участники регбистской схватки стали уползать подальше от здания. Я не мог пошевелить руками и по-прежнему цеплялся за рубашку копа, ничего не видя и дыша пеплом с примесью воздуха. Хорошо хоть примесь была.

Внезапно все прекратилось. Куча копов и гангстеров начала постепенно рассыпаться. Последним был прижатый ко мне коп. Он хотел подняться, но я никак не мог расстаться с его рубашкой. Тогда он пополз на коленях прочь от меня, и мне в конце концов пришлось его отпустить.

Я поднялся, протер глаза и уставился на горящий дом. На тот самый дом, где Кадербхай тратил на меня часы своей жизни, давая мне уроки мудрости.

В глубине особняка рыжие языки пламени рисовали дрожащий силуэт внутреннего арочного двора. Перегородки между помещениями обваливались огромными листами. Все здание полыхало, как звезда, сложенная из горящих балок. Это был конец.

Я не мог этого вынести, не мог смириться с этим. Дом, в котором, казалось, была воплощена вечность, исчезал на глазах.

Я отвернулся и увидел Абдуллу. Он стоял на коленях на свободном месте рядом с мечетью, держа в руках тело наследника Кадербхая, Тарика.

Люди толпились в некотором отдалении от них в горестном благоговении. Голова мальчика лежала на колене Абдуллы, но она уже клонилась к могиле, а сильные молодые руки стали морской травой в океане вечности.

Драка прекратилась. Копы перегородили улицу, оставив свободное пространство из уважения к утрате, однако люди прорывались мимо них, чтобы коснуться одежды мертвого мальчика. Мне с трудом удалось пробиться сквозь толпу скорбящих.

– Что с Назиром? – спросил я Абдуллу. – Ты его видел?

Абдулла плакал.

– Я стащил его тело с тела мальчика. Назира больше нет. Я не мог спасти его тело. Он был мертв и уже горел.

Дни самого Абдуллы тоже были сочтены. Мы оба понимали это. Он поклялся Кадербхаю, что отвечает за мальчика своей жизнью, а мальчик был мертв. Тело его лежало на коленях Абдуллы, как изодранное в клочья знамя полка, потерпевшего поражение. Я знал, что Абдулла до последнего дыхания будет преследовать убийц Тарика и Назира, пока перед их смертью не увидит в их глазах отражение такого же знамени.

– Ты уверен, что он был мертв?

Он молча посмотрел на меня. В его глазах простиралась иранская пустыня.

– Ясно, ясно, – пробормотал я, не в силах добавить что-либо.

Назир был столпом, нерушимой скалой. Он был из тех людей, которые не погибают, когда в живых не остается больше никого.

– Он был мертв, когда ты нашел его?

– Да. Он уже обгорел со спины. Тело Тарика, которого Назир закрыл своим, осталось неповрежденным. Их застрелили, Лин, обоих. А тел охранников я не нашел.

Меня оттеснили люди, неистово скорбевшие по погибшему наследнику трона и желавшие прикоснуться к его телу. Никакие полицейские заслоны не могли сдержать их, они просачивались со всех сторон, из всех переулков. Пробравшись сквозь толпу, я вышел на транспортную магистраль и перелез через кучу велосипедов и тележек в обратном направлении. Около наших мотоциклов стоял Рави.

– Наконец-то ты пришел, старик, – сказал он. – Мне нужен мой байк. Сегодня будет черт знает что.

Я тоже знал, что будет: ярость, резня, огонь. Ярость прорывает плотину, которая сдерживала эмоции. Да и всем было ясно, что убийство в доме Кадербхая и пожар, чуть не погубивший любимую мечеть, выпустят на волю стаи безжалостных хищников. Прекрасный миролюбивый Город семи островов становился опасным для жизни.

Я подумал о Карле. Не угрожает ли ей опасность?

Я снял мотоциклы с цепи, и мы стали пробираться в Колабу. Около Метро-Джанкшн я расстался с Рави. Он поехал, чтобы присоединиться к братьям по оружию, а я решил проверить, нет ли Карлы дома, направился в «Амритсар» и взбежал на наш этаж.

– Тебе нужно принять душ, – заметил Джасвант. – И переодеться.

Действительно, футболка после драки представляла собой нечто невообразимое. Жилетка почернела и была в пятнах, мои руки и грудь – в саже и царапинах.

– Ты ее не видел?

– Она поехала на гонки.

– Спасибо, – сказал я и побежал вниз, прыгая через три ступеньки.

– Катись, баба, – ответил он вслед мне.

Мне надо было определить, какое место Карла выбрала, чтобы наблюдать за эпохальным состязанием. Скорее всего, это был самый опасный поворот на трассе, где притаились в засаде Судьба и Смерть.

Я с трудом пробрался туда. Город был на грани объявления комендантского часа. Мне пришлось подмазать полицейских на четырех КПП только для того, чтобы у меня не отобрали ножи.

В Индии межэтнические, религиозные и прочие столкновения могут унести тысячи жизней где угодно, даже в таком мирном городе, как Бомбей. Едва не сгорела мечеть, и обвиняли в этом, естественно, индусов, так что полиция плотно перекрыла городские улицы.

К тому времени, когда я достиг намеченного места на трассе, гонка уже закончилась. Дорожные полицейские слушали по рации сообщение о беспорядках на Нул-базаре. «Со стороны Донгри приближается толпа», – повторял снова и снова чей-то голос на маратхи.

Я проехал до бара прохладительных напитков «Хаджи Али». Подумал, что Навин, возможно, захочет отпраздновать победу или залить горечь поражения в этом баре, поскольку большинство других питейных заведений были закрыты.

Улицы были заполнены народом. Одни бежали к индуистскому храму, другие к мечети. Прошел слух, что горит один из районов Донгри, заселенный преимущественно мусульманами.

Мне приходилось лавировать между ними, то и дело останавливаясь, когда люди в панике выскакивали на проезжую часть прямо перед мотоциклом. Около бара «Хаджи Али» я медленно объехал длинный ряд припаркованных заграничных мотоциклов, в основном японских, и остановился на некотором расстоянии от них. Заглянув в бар, я увидел там Навина с Кавитой Сингх.

Около мотоциклов собралась группа молодых байкеров, человек десять. Среди них выделялась стройная девушка в темных очках-никаб, красном кожаном пиджаке, белых джинсах и красных кроссовках. Бенисия. Она сидела на своем матово-черном винтажном мотоцикле со съемным рулем. На бензобаке было намалевано слово «ИШК», «страстная любовь».

Стоявшие рядом байкеры носили, несмотря на жару, кожаную одежду разных цветов. Я никого из них не знал. Одна из фигур повернула ко мне голову. Это была Карла.

Она улыбнулась, но я не понял, означал ли ее взгляд «Я рада тебя видеть» или, может быть, «Веди себя прилично». Я подошел к ней и взял за руку:

– Мне надо поговорить с тобой, Карла.

Юные байкеры окинули меня взглядом с головы до ног. Я был весь в золе, царапинах и пятнах сажи.

– Что случилось? – спросила она.

– Дома Кадера больше не существует, – сказал я. – Назир и Тарик убиты.

Она, как от физического удара, содрогнулась всем телом и в отчаянии запрокинула голову. Затем покачнулась и ухватилась за меня, чтобы не упасть. Я повел ее к своему мотоциклу. Она села на него спиной к группе байкеров.

– Ну и видок у тебя, – сказала она. – С тобой все в порядке?

– Да, это ерунда. Я…

– Ты был там, у дома?

– Да. Я…

– Чокнутый! – бросила она, сверля меня зелеными глазами. – Тебе мало всяких передряг, и ты решил еще поиграть с огнем? И чего ради я стараюсь уберечь тебя от опасностей, если ты вовсю стараешься нарваться на них?

– Но я…

– Дай косяк, – попросила она.

Мы закурили. Я прислушивался к разговору копов на посту рядом с нами. Они говорили о том, что, возможно, придется осуществить «план Б», то есть перекрыть движение во всем городе, если вспыхнувший на Кроуфордском рынке бунт выплеснется на улицы. Рынок находился совсем недалеко от этого места.

Я был грязен и имел непотребный вид. Я хотел увезти ее домой, принять душ и прийти к ней в ее бедуинский шатер.

Мальчики-байкеры смотрели на нас. Они накачались арбузным соком и были взвинчены перипетиями чужой гонки. Они были совсем молоды и оживленно жестикулировали, стремясь произвести впечатление на девушек и обязательно защитить их от воображаемого нападения.

«Огонь, – думал я. – Он все уничтожил. Все-все. Назир, Назир, брат мой, тебя застрелили и сожгли».

– Ты говоришь, мальчик погиб? – спросила Карла, пытаясь оттащить меня от бездны любыми вопросами.

– Да. Я видел его. Но от огня он не пострадал. Назир закрыл его своим телом. Абдулла вынес Тарика из дома, но Назира пришлось оставить.

– Да упокоится эта юная отзывчивая душа с миром, – произнесла Карла.

– Души обоих.

– Души обоих, – повторила она.

– Их застрелили, Карла, а телохранители исчезли.

– Ты уверен?

Я посмотрел на нее так же, как смотрел на меня на горящей улице Абдулла, держа в руках завещанную ему угасшую жизнь.

– О’кей, – сказала она, – о’кей.

К нам подошел один из байкеров. Я шагнул навстречу ему.

– Все в порядке, Карла? – спросил байкер. – Этот тип к тебе не пристает?

– Нет, приятель, – сказал я враждебно. – Это ты к нам пристаешь.

Он был, возможно, хорошим парнем, но выбрал неудачный момент и неудачный день.

– А ты, блин, кто такой?

– Я тот тип, который говорит тебе, чтобы ты отвалил, пока в состоянии это сделать.

– Иди, Абхай, сядь там, – сказала Карла, не поворачиваясь к нему.

– Твое желание – закон, Карла, – ответил Абхай, поклонившись и скрипнув своим сверкающим пиджаком. – Если что, то я рядом.

Он пошел к своим друзьям, бросая на меня свирепые взгляды.

– Симпатичный парнишка, – сказал я.

– Они все симпатичные, – отозвалась она. – И все будут сегодня на вечеринке.

– На какой вечеринке?

– На той, куда тебя приглашали, но я отменила приглашение.

– Отменила?

– Да.

– А кто меня приглашал?

Она чуть склонила голову набок:

– Тебе непременно надо знать? Хозяйка.

– Так что это за вечеринка все-таки?

– Совершенно особенная. И хочешь верь, хочешь не верь, но мне с большим трудом удалось вычеркнуть тебя из списка приглашенных. Ты должен понимать, что для тебя это к лучшему.

– Ох, я не вижу, чтобы хоть что-нибудь было к лучшему.

К нам приблизился другой байкер, не сводивший с меня глаз. Он был чем-то недоволен. Я с суровым видом выставил вперед ладонь, и он остановился.

– Отдзынь.

Он удалился.

– Полегче, Лин, – сказала Карла. Она была достаточно близко, чтобы поцеловать ее.

– Куда уж легче, сегодня-то.

– Они же друзья. Не закадычные и не такие уж близкие, но полезные.

– Поехали со мной, Карла.

– Не могу… – начала она.

– Можешь.

– Нет, не могу.

– Лин, я победил! – завопил подбежавший Навин, накинувшись на меня. – Ну и гонка была! Эта девушка феноменальна, но я все равно перегнал ее. Ты видел?

– Классно, Навин, – ответил я. – Скажи своим мальчикам, чтобы они успокоились.

– А, им-то, – засмеялся он. – Они, конечно, горячие ребята, но они просто любят гонять на мотоциклах.

– Кстати, о мотоциклах, – подхватила Карла, – я сегодня еду с Бенисией.

– С кем едешь?

– Навин везет на костюмированный бал Кавиту, а меня посадит к себе Бенисия. Надеюсь, ты ничего не имеешь против?

Я столько имел против, что мне хотелось взять все мотоциклы и забросить их куда подальше.

– Знаете, – сказал Навин, посмотрев внимательно на Карлу и на меня, – я лучше подожду там, когда можно будет ехать.

Он отступил на пару шагов и направился трусцой к своим друзьям.

– Если я могу поговорить с тобой только после того, как чуть не сгорел или меня отдубасят, может быть, нам надо проконсультироваться у психолога? – спросил я, когда мы остались одни.

– Говори за себя, – ответила она и отклонилась подальше. – Помощь психолога нужна только людям, слишком пресыщенным, чтобы говорить правду.

– Странно слышать это от женщины, которая как раз и не хочет сказать мне правду.

– Я не могу сказать тебе всего. Думала, ты понимаешь это.

– Я уже ничего не понимаю. Ты все-таки отправишься туда с этой компанией?

Она оглянулась через плечо и опять повернулась ко мне лицом:

– Это особая вечеринка. Поверь мне, я вычеркнула тебя из списка, хотя сама иду туда, потому что люблю тебя.

– Да не важно, особая или не особая. Как можно идти на какую-то вечеринку после того, что случилось сегодня?

Она на секунду раздвинула губы, обнажив плотно сжатые зубы и широко раскрыв глаза. Знакомая гримаса. Это не было угрозой, так она сдерживала себя, чтобы не сказать мне нечто неприятное. Но мне было наплевать.

– Они же не чужие для нас люди, Карла. Это же Назир. Не знаю, как тебе, а мне сейчас нужно только одно – быть рядом с тобой.

– Да, то, что случилось с мальчиком, тяжело пережить…

– И с Назиром.

– И с Назиром, дорогим Назиром.

Она помолчала. Напоминание о нашем афганском медведе едва не поколебало ее решимость. Изборожденное морщинами лицо Назира и жесткая хмурая улыбка, какой он встречал приходящих в дом Кадербхая, всегда придавали нам обоим уверенности.

Карла глубоко вздохнула, улыбнулась мне и взяла меня за руку:

– Эта вечеринка очень важна, Лин. Она должна открыть несколько потайных дверей и дать мне возможность закрыть одну, которую мне, вероятно, вообще не стоило открывать.

– Какую это?

– Я пока не могу сказать. Пожалуйста, поверь мне. Ну пожалуйста. Просто поверь, что эта вечеринка, возможно, позволит мне освободиться от всего этого и жить долго-долго, не оглядываясь на прошлое.

– Я не понимаю, как она может это сделать.

– Да господи, Лин! Ты просто не хочешь поверить мне.

– Но ты же ничего не объясняешь, Карла. Прости, конечно, но сегодня мне трудно слепо верить всему, что мне говорят.

Она посмотрела на меня с разочарованием – а может быть, увидела разочарование на моем лице.

– О'кей, – сказала она. – Это фетишистская вечеринка.

– И… что?

– В Бомбее ничего подобного еще не было. С многих будут сорваны маски.

– Какие еще маски?

– Все, какие только есть, – ответила она мягко, погладив меня по щеке. – Поэтому я и отменила твое приглашение.

– Что-что?

– Я люблю тебя таким, какой ты есть, вот и все. И я не хочу испортить это, позволив тебе пуститься во все тяжкие в этом Вавилоне.

– А сама идешь туда.

– Я – это не ты, малыш, – сказала она. – А ты – это не я.

– Поехали со мной, Карла.

– Я должна пойти туда, Лин. Мне надо покончить кое с чем. Верь мне.

– Со всем и так покончено. Поехали со мной.

– Я должна, – повторила она и встала, чтобы уйти, но я схватил ее за руку, где мог бы быть браслет.

– Ты разве не слышала? Труба прозвучала. Стены рухнули.

– Библейские аллюзии, – усмехнулась она. – Они, конечно, убедительны, куда убедительнее чертовой вечеринки, но мне надо идти.

– Я говорю совершенно серьезно. Сейчас не время устраивать вечеринки. Время собирать силы и строить оборону. Скоро все полетит ко всем чертям. Дома будут гореть. Улицы будут гореть. Надо запастись всем необходимым, переждать бурю и искать другой город.

Она посмотрела на меня с такой любовью, что я почувствовал, как меня захватывает поток взаимного чувства, и не заметил, как он унес меня в открытое море.

– Нужно думать только о том, что нас объединяет, – сказала она, – только о том, что нас объединяет.

Я плыл без руля и без ветрил. Она была слишком близко. Огни возбуждающего мотоциклетного сокового бара зажгли неоновое пламя в ее глазах, сжигавшее меня.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не бросай меня, – прошептала Карла.

– Да я…

– Не смей бросать меня.

И она меня поцеловала. Поцеловала так, что, открыв глаза, я увидел: ее уже нет.

Она убежала к байкерам. Взревели моторы. Карла уселась позади Бенисии.

Испанская гонщица надела шлем, полностью закрывавший голову, и опустила забрало, так что вместо глаз виднелась лишь черная пунктирная кривая. Трудно было что-либо возразить против ее желания спрятаться, но мне не нравилось, что Карла сидит за ее спиной. Бенисия склонилась к низкому рулю, Карла прижалась к ней.

Затем она выпрямилась и оглянулась, сразу поймав мой взгляд. Она улыбнулась мне.

«Не бросай меня».

И опять скрылась за спиной Бенисии.

Кавита села позади Навина. Он лихо развернулся перед баром и строем ревущих байков и проехал мимо меня.

– А ты почему не едешь, Лин? – спросил он.

«После пожара? – подумал я. – Погибли люди. Погиб Назир». Но для Навина это был счастливый день. Он был победителем. Нельзя было осуждать его за это.

– Желаю хорошо провести время, Навин. На днях увидимся.

– Непременно.

Он включил двигатель.

– Пока, Неприглашенный! – сказала Кавита. – Интересно, что в тебе есть настолько страшное, что ты не можешь принять участие в вечеринке?

Навин ударил по газам и унесся прочь, остальные последовали за ним.

Когда тронулась с места Бенисия, Карла широко раскинула руки в стороны.

«Не бросай меня».

Обожженный, исцарапанный, избитый и посыпанный пеплом, я остался наедине с погибшими в городе, который собирались закрыть.

«Не смей бросать меня».