Охранник меня помнил и за небольшую сумму пустил нас на крышу высотки, где медленно вращался красный лучник – логотип авиакомпании «Эйр Индия». Ночь выдалась ясная, бескрайнее звездное небо спорило с океанским простором, на волнах лентами хрупких водорослей покачивались гирлянды пены.

Пока мои спутники восхищались видом, я складывал погребальный костер. Бетонную крышу усеивали кирпичи и обломки кафельной плитки; мы с Навином их собрали и сложили аккуратным коробом – получилась импровизированная печь. Я попросил у охранника газету и смял ее листы в тугие комки. Когда все было готово, из котомки Тито я вытащил Лизину коробку сувениров.

Детская игрушка Лизы – синяя птица заводилась при помощи двух рычажков с кольцами, как у ножниц. При нажатии на рычажки птичка вертела головой и пела песенку. Я протянул игрушку Карле.

В желтом пенале с бронзовыми крышечками на концах хранились мои старые серебряные кольца – он служил Лизе пресс-папье. Пенал я отдал Навину. Камешки, желуди, раковины, амулеты и монетки уместились в обитый синим бархатом футляр, и я вручил его Дидье.

В печь отправились фотографии, разорванные на мелкие клочки, и все, что может гореть, включая пеньковые шлепанцы и саму коробку с надписью «ВОТ ПОЧЕМУ». Поверх тонкой змейкой свернулся серебристый шарфик.

Я поджег газетные листы, и костер занялся. Дидье ускорил процесс, плеснув в огонь из фляжки. Карла сделала то же самое. Навин раздул пламя обломком кафеля.

Карла взяла меня за руку и подвела к парапету, откуда открывался вид на океан.

– Ранджит, – негромко сказал я.

– Ранджит, – так же негромко повторила она.

– Ранджит! – прорычал я.

– Ранджит, – оскалилась Карла.

– Ты как?

– Нормально. Мне некогда о нем думать. А ты как?

– Ранджит, – процедил я, стиснув зубы.

– Она ему всегда нравилась, – вздохнула Карла. – Мне было не до того, я помогала ему делать карьеру и не заметила, как они сблизились.

– По-твоему, Ранджит за Лизой ухлестывал?

– Не знаю. Может быть. Я не интересовалась его личной жизнью, а он мне не рассказывал. Наверное, это потому, что Лизу все любили. Он очень завистливый человек, конкуренции не выносит. Но когда доходило до действий, получался пшик.

– Как это?

– Вот отыщем его, я тебе расскажу. Мои разборки с Ранджитом к делу не относятся, да и не важно все это. Как ни странно, больше всего он боялся успеха. Вообще-то, это со многими происходит. Странно, что названия этой фобии еще не придумали.

– Износ честолюбия?

– А что, мне нравится, – рассмеялась она. – Интересно, чем Ранджит с Лизой в тот вечер занимались?

– Рогипнол называют наркотиком изнасилования, но его часто принимают и добровольно – некоторым партнерам это нравится. Значит, либо Ранджит – насильник, не рассчитавший дозу, либо произошел несчастный случай. Вдобавок, по-моему, Лизу он особо не интересовал, ее занимало его интриганство и политические игры.

– Политические игры? – И Карла рассмеялась.

– Что тут смешного?

– Когда-нибудь расскажу. А как там Дилип-Молния сегодня, очень злобствовал?

– Ну, бока обмял, как обычно.

– Плохие полицейские, как плохие священнослужители, требуют исповедаться, а грехов не отпускают.

– Ты сама-то как?

– Нормально. Прохожу тест Роршаха на синяках. У меня есть синяк, похожий на двух спаривающихся дельфинов… Но у меня богатое воображение, ты же знаешь.

Мне захотелось увидеть этот синяк, поцеловать его и убить того, кто этот синяк поставил.

– Лимузин, Рэнделл, люкс в «Тадже», – задумчиво произнес я. – Все это стоит денег. Знаешь, у меня есть сбережения, сто пятьдесят тысяч долларов. Может, снять тебе квартиру в хорошем районе, со всем необходимым? На время, пока Ранджита не отыщем. Так будет спокойнее.

– Слушай, я же тебе говорила, что у Ранджита я тесно сотрудничала с экономистами и финансовыми аналитиками. Так что деньги у меня есть.

– Да, но…

– Я два года провела с лучшими консультантами, оплаченными боссом. И в моем распоряжении были немалые средства.

Я вспомнил наш разговор на мотоцикле. Я посоветовал ей экономить деньги на первый взнос за дом. А она сотрудничала с экономистами и финансовыми аналитиками и ни словом об этом не обмолвилась, только с милой улыбкой поблагодарила за совет.

– Ты на финансовой бирже спекулировала?

– Не совсем…

– Как это?

– Я не спекулировала, а манипулировала. Рынком.

– Манипулировала?

– Совсем чуть-чуть.

– Чуть-чуть – это сколько?

– Понимаешь, по доверенности я создала трейдинговый блок на суммарную теоретическую стоимость акций Ранджита в предприятиях сферы телекоммуникаций и связи, топливно-энергетического сектора, страхования и транспорта, а потом в течение шестнадцати минут совершала операции купли-продажи.

– Трейдинговый блок?

– Ну да, и шестнадцать минут скупала все как безумная, с шестью трейдерами на шести телефонах.

– А потом?

– А потом чуть скорректировала стоимость ценных бумаг тех независимых компаний, привилегированные акции которых я к тому времени приобрела.

– Что?

– В общем, манипулируя ценами, я слегка повлияла на рынок. Подумаешь, мелочи. Свое заработала и убралась восвояси.

– И сколько же ты заработала?

– Три миллиона.

– Рупий?

– Долларов.

– Ты заработала три миллиона долларов? Рыночными спекуляциями?

– Точнее, не заработала, а немного состригла. В сущности, это не сложно. Разумеется, для подобных действий необходимы внушительные средства, но благодаря акциям Ранджита, которыми я управляла по доверенности, в моем распоряжении такие средства были. Так что с деньгами у меня все в порядке, они лежат на четырех счетах. Денег мне не нужно, Лин, – ни твоих, ни Ранджита. Мне нужна твоя помощь.

– Три миллиона! А я тебе советовал…

– Обосноваться в Лондоне, – улыбнулась Карла. – Мне очень понравился наш разговор. И…

– Погоди. Ты сказала, что тебе нужна моя помощь.

– Вернулся мой заклятый враг, – вздохнула она. – Мадам Жу.

– Я ее ненавижу, хотя мы встречались только раз.

– Это еще мягко сказано. Моя ненависть к этой женщине безгранична.

Уже не один десяток лет мадам Жу поставляла желающим сведения, выпытанные у влиятельных людей в ее борделе «Дворец счастья». Когда она завлекла в свои грязные сети Лизу, Карла дотла спалила «Дворец счастья».

– Она всем объявила, что разыскивает меня. На этот раз с ней не только близнецы.

Я однажды столкнулся в неравном бою с близнецами, телохранителями и постоянными спутниками мадам Жу, и уцелел только потому, что Дидье их подстрелил.

– И близнецов ненавижу, хотя мы встречались только раз.

– На этот раз она привезла с собой личных косметологов-плескунов, мастеров по обливанию кислотой.

В те годы кислота была весьма популярным способом расплаты за оскорбление, хотя обычно ее использовали для нанесения увечий в защиту чести. Впрочем, плескуны не гнушались и прочими заказами. Все зависело от размера гонорара.

– Когда она вернулась в Бомбей?

– Два дня назад. Она каким-то образом прослышала о смерти Лизы. Вдобавок, зная, что это я спалила ее поганый дворец, она хочет поглядеть мне в глаза и посмеяться надо мной, прежде чем кислоту плеснуть.

Стада звезд бродили по темным пастбищам небес. Слабый свет зари приплюснул тени, разбудил верхушки волн, и они вспыхнули сияющими белыми пиками.

Я медленно повернул голову и поглядел на профиль Карлы.

Ее душа изливала тревоги океану. Карла уже несколько дней жила в страхе и напряжении. Она обнаружила тело нашей любимой подруги, снесла побои полицейских, навсегда ушла от Ранджита – не важно почему, – а потом узнала, что за ней охотятся прислужники мадам Жу, и, в довершение всего, выяснила, что Ранджит последним видел Лизу живой.

Я не встречал женщин храбрее Карлы. Только сейчас сквозь вину и скорбь утраты пробилось осознание того, что мое место – рядом с ней. Я был ей нужен.

– Карла, я…

– Ну что, пора? – спросил Дидье, глядя на затухающее пламя. – Мы готовы.

Дидье и Навин собрали пепел, остудили его, и каждый из нас взял по горсти.

Печальные останки Лизы мы развеяли по ветру с угла крыши, выходящего к океану.

– Прощай и здравствуй, прекрасная душа, – промолвила Карла вслед улетающим хлопьям пепла. – Возвращайся к новой, счастливой жизни.

Ветер унес с собой и наши воспоминания о Лизе. Я отчаянно, без слез, проклинал злодейку-судьбу.

– Пожалуй, пора уходить, – сказал Навин, разбирая импровизированную печь. – Скоро уборщицы придут.

– Погодите, – сказал я. – Мадам Жу со своими приспешниками вернулась и разыскивает Карлу. Собирается облить ее кислотой.

– Кислотой? – с ужасом повторил Дидье.

– А кто это такая? – спросил Навин.

– Мерзкая тварь, – пояснил Дидье, отхлебывая из фляжки. – Представь себе паука размером с женщину.

– Пока мы от мадам Жу не избавимся, Карле нужна круглосуточная охрана. Надо…

– Спасибо, Дидье и Навин, я с радостью приму вашу помощь, – оборвала меня Карла. – Но ты, Лин, в этом участвовать не будешь.

– Как это?

– Вот так.

– Это еще почему?

– Потому что тебя здесь не будет. Ты уедешь.

– Уеду?

– Да.

– Когда?

– Утром.

– До свиданья, Лин, – вскричал Дидье, обнимая меня. – Я раньше полудня не просыпаюсь, так что твой отъезд пропущу.

– Отъезд куда?

– На гору, – объяснила Карла. – Две недели поживешь у Идриса.

– До свиданья, Лин, – сказал Навин и тоже обнял меня. – Я буду ждать твоего возвращения.

– Погодите…

Все направились к выходу. Когда двери лифта закрылись, Карла вздохнула:

– Всякий раз, как лифт закрывается, мне кажется…

Дидье протянул ей фляжку.

– А я решила, что ты все выпил, – сказала Карла, сделав глоток.

– Это запасная.

– Дидье, давай поженимся! Только сначала я разведусь с Ранджитом или убью его…

– Увы, я связан неразрывными узами со своими пороками, – ответил Дидье. – А пороки – ревнивые любовники, все до одного.

– Вот так всегда, – вздохнула Карла. – Все мои поклонники либо порочны, либо неразрывно связаны с пороком.

– А я? – спросил Навин. – Я ведь теперь тоже твой поклонник.

– А ты – и то и другое, – ответила Карла. – Именно поэтому я возлагаю на тебя большие надежды.

Мы подошли к лимузину. Рэнделл распахнул перед Карлой дверцу. Я решил вернуться за мотоциклом, оставленным у особняка «скорпионов». Карла отошла со мной к парапету набережной, попрощаться.

– Держись, – сказала она, положив ладонь мне на грудь.

Прикосновение ее пальцев раскрыло мне истину.

«Представь, что вот так – каждый день».

– Что-что, а держаться я умею, – улыбнулся я.

Она рассмеялась, будто зазвенел храмовый гонг.

– Я должен быть рядом, – сказал я. – На случай, если вдруг мадам Жу появится.

– Твой отъезд важнее, Лин. За две недели все успокоится. Вот увидишь, я все решу. Мне кое-что надо сделать в твое отсутствие. Я не хочу тебя в это впутывать. Так что побудь у Идриса подольше, если пожелаешь.

– Куда уж дольше?!

– Говорю же, если пожелаешь.

– А как же мы с тобой?

Она улыбнулась и поцеловала меня:

– Я к тебе приеду.

– Когда?

– Неожиданно, – сказала она и направилась к лимузину.

– А что с мадам Жу?

– Мы будем милосердны до тех пор, пока ее не отыщем.

Лимузин скрылся из виду. Я побрел по набережной. Редкие прохожие торопливо шли мне навстречу, пристально глядя под ноги, – только мелькали локти и короткие носки.

На востоке вставала заря, медленно поднимала с фасадов домов темную вуаль теней. Там и сям слышался нетерпеливый собачий лай. Голубиные стаи демонстрировали свое искусство, взмахом складчатого одеяния танцовщицы пролетая над асфальтом и снова исчезая в небесной высоте.

Я брел – как плакальщик за гробом. Хлопья пепла все еще обжигали пальцы. Частички Лизиной жизни плыли над океаном и над набережной.

Все оставляет след. Каждый удар топора эхом разносится по лесу. Каждое несправедливое деяние перерубает ветвь, каждая утрата – поваленное дерево. Для человечества характерны надежда и смелость. Даже когда жизнь ранит нас, мы продолжаем двигаться вперед. Мы идем – навстречу ветру и океану, навстречу соленой правде смерти – и не желаем останавливаться. Каждым нашим шагом, каждым вздохом, каждым исполненным желанием мы обязаны тем, чью жизнь и любовь, в отличие от наших, больше не осеняет искра и биение священного источника: возлюбленной души, сквозившей в их взгляде.