Глава XIII
Встреча с уникальным профессором. Москва, МГУ, Воробьевы горы, 2014 год

В милиции и Сергей, и Иван, и, что интересно, Глафира отказались вообще что-либо говорить. Сергею было очень приятно, что Глаша (именно так он ее теперь про себя ласково называл: «Глаша») оказалась не робкого десятка и вела себя в милиции совершенно спокойно, уверенно и с чувством собственного достоинства. И Сергей, и Иван, не сговариваясь, не сказали ни единого слова о манускрипте. Именно по этому обоюдному красноречивому молчанию оба друга окончательно пришли к выводу, что манускрипт, безусловно, как-то связан и со странным обыском в квартире, и со смертью рабочего-узбека.

Им зачитали какие-то бумаги о том, что никуда нельзя выезжать из Москвы до специального разрешения, они подписали показания, в которых в изобилии стояли многочисленные «не знаю» и «не помню», стойко выслушали глубокомысленные сентенции милиционеров о том, что, мол, в следующий раз, если они так же нагло будут себя вести в милиции, то «получат по полной», и, наконец, были отпущены на свободу.

И можно было бы как-то махнуть рукой и на этот допрос, если бы не одна деталь. На допросе присутствовал один какой-то странный милиционер. Или не милиционер? Он был в гражданском, молча сидел в углу и очень внимательно смотрел и слушал. Проводившие допрос другие блюстители закона его как будто не замечали. Впрочем, нельзя сказать, чтобы они его как-то слушались или боялись. Сидел себе человек в углу, да и все. Вроде так, да не так. Несмотря на то что в углу было достаточно сумрачно, Сергей разглядел этого человека очень хорошо. Оценил и его крепкую фигуру, и отрешенные стальные глаза, придававшие взгляду холодную суровость, и перебитый нос, делавший все лицо каким-то зловещим. Он практически ни разу не пошевелился, а его большие руки покоились на столе с какой-то древнеегипетской монументальностью. Этот человек так внимательно смотрел на наших друзей, как будто хотел запомнить каждую деталь, каждую черточку, каждое их слово. Но что он хотел услышать, за чем подсмотреть, так и осталось загадкой. За все время допроса этот странный человек не проронил ни слова, так ни разу не разлепив полоску тонких сжатых губ.

Отделение милиции располагалось прямо у станции метро «Баррикадная». Как только друзья вышли из отделения, оказавшись на высоком крыльце, Иван быстро засеменил по длинной лестнице, ведущей с крыльца.

– Ты куда? – удивился Сергей такому быстрому Иванову бегству.

– Как куда? – в свою очередь удивился Иван. – Мы уже опаздываем!

– Да куда опаздываем? – еще раз удивился Сергей. Он держал за руку Глашу, и ладошка ее была теплой и приятной. Иван смерил внимательным взглядом девушку, как бы решая, стоит ли говорить при ней. И решил сказать:

– Ну, в МГУ, к профессору.

Сергей чуть не хлопнул себя по лбу. Со всей этой круговертью он совсем забыл, что в одиннадцать на Воробьевых горах их ждут Александр Валентинович и некий почтенный профессор МГУ. А между тем уже было половина одиннадцатого. Он с нежностью посмотрел на девушку:

– Глашенька, мы совсем ненадолго с Ваней съездим в одно место. А сегодня вечером я тебе обязательно позвоню. Давай сегодня увидимся, а?

Глафира улыбнулась и кивнула. До чего же она была замечательна! Сергей чмокнул ее в щечку (Глафира аккуратно эту щечку подставила и как-то вся потянулась к нему, что заставило сердце Сергея в очередной раз сжаться) и помчался вслед за Иваном. К профессору опаздывать точно не стоило. Друзья предчувствовали, что скоро они получат большое количество интересной информации, которая, возможно, позволит пролить свет на таинственную историю вокруг манускрипта. Так и получилось.

Профессор оказался худым взлохмаченным человеком в огромных очках, которые делали его похожим на большую черепаху из детского мультика.

Он стоял вместе с Александром Валентиновичем на широкой лестнице, красноречиво свидетельствующей о широте и размахе сталинского ампира, захватившего послевоенную Москву в 50-х годах. Лестница была роскошна. Как бы объясняя Сергею с Иваном эту странную роскошь в сравнении с нынешним состоянием химической науки, профессор Четвериков развел руками:

– Вот, видите ли, дорогие товарищи, со времен строительства университета такая осталась. Вот и ходим.

Сергей с Иваном, еще не успевшие отдышаться после героического марш-броска от станции метро «Университет», кивнули.

– На этой лестнице снимали одну из известных сцен фильма «Офицеры», – как всегда улыбаясь в усы, произнес Александр Валентинович. – А изображала она лестницу Генерального штаба.

– Ну, что же мы стоим, пройдемте, пройдемте, дорогие товарищи! – засуетился Четвериков.

Рудольф Михайлович потянул на себя массивную дверь за огромную бронзовую ручку с шишечками и махнул рукой Александру Валентиновичу, Сергею и Ивану, приглашая за собой. Внутри было тепло и пустынно. Все четверо миновали множество одинаковых коридоров, стены которых были облицованы обшарпанными деревянными панелями. Делегация, ведомая профессором Четвериковым, поворачивала то направо, то налево, два раза спускаться по каким-то лестницам на этаж вниз, а один раз поднималась. В какой-то момент Сергей понял, что сам уже не сможет найти выход. Четвериков заметил беспокойство на его лице и улыбнулся:

– Вы, дорогие товарищи, не бойтесь, я вас из наших подземелий обратно на свет божий выведу!

С этими словами они подошли к большой двухметровой двери, на которой виднелись занесенные вековой пылью массивные выпуклые буквы: «Лаборатория». Профессор Четвериков позвенел ключами, покряхтел над замком, и дверь открылась.

Перед глазами наших друзей оказались длинные ряды высоких шкафов, запыленные полки которых были заставлены тысячами реторт, пробирок, змеевиков и колб самых разнообразных размеров – от очень маленьких до совершенно гигантских. А еще вокруг были зеркала, много зеркал. Они стояли в шкафах, висели на стенах, лежали на горизонтальных поверхностях, стояли по десять – пятнадцать штук, прислоненные к стенам, как картины в мастерской художника. В центре находился огромного размера стол, на котором нашлось место не только многочисленным приборам, но и двум раковинам с кранами. Одна из раковин была, видимо, забита и поэтому наполовину заполнена темного цвета водой. В центре стола лежал венецианский манускрипт. Место вокруг манускрипта было тщательно расчищено за счет передвижения разнообразного хлама на столе от центра к краям.

– Ну, что я вам могу сказать, дорогие товарищи – Четвериков осторожно взял в руки древний пергамент. – Даже если это – подделка, то это – гениальная подделка! Никогда ничего подобного не видел. Здесь записаны основные рецепты создания знаменитых венецианских амальгам для последующего изготовления инфозеркал.

– Каких зеркал? – переспросил Иван.

– Инфозеркал. Это такие зеркала, которые способны передавать информацию. На самом деле любое зеркало – это в определенном виде передатчик информации. Просто очень слабый. А здесь собраны рецепты, как можно делать зеркала с тем или иным эффектом, усиленным в десятки тысяч раз.

– И что, вы можете такое зеркало благодаря этим рецептам изготовить? – каким-то замирающим шепотом спросил Александр Валентинович.

– Ну, дорогие товарищи, сейчас нет, конечно. Тут не меньше года понадобится, чтобы все расшифровать. Да и ингредиенты, знаете ли, какие-то совершенно невероятные, их еще поискать надо. Крупные бриллианты, яд редких рептилий или, например, кровь от первой менструации девственницы. Где такие материалы выписывать, ума не приложу. – Четвериков засмеялся мелким дробным смехом, потирая маленькие ладошки. – Но в будущем – знаете, вполне возможно попробовать.

– А какие бывают эффекты у зеркал? – спросил Сергей. Он уже хорошо знал ответ на этот вопрос, вспоминая вчерашнюю беседу с Александром Валентиновичем, но хотел услышать теперь ответ от профессора.

– Ну, например, состояние здоровья. Разве с вами не бывает такого: смотришься в одно зеркало и чувствуешь себя почему-то как-то плохо, а смотришься в другое зеркало и чувствуешь себя хорошо?

– Но ведь мы в наше время живем и не смотримся в древние венецианские зеркала, – промолвил Иван.

– А какая разница? – живо отреагировал Рудольф Михайлович. – Поймите, в венецианских зеркалах просто мощь в десятки тысяч раз больше, но обычные зеркала работают точно по такому же принципу. Просто амальгама для них готовится в заводских условиях, на конвейере и как бог на душу положит. Именно поэтому зеркала такие разные по своему воздействию. Да никто это воздействие, собственно, и не изучает. Да и воздействие это – очень слабое. А, кроме того, вообще любое воздействие зеркала с течением времени угасает.

– То есть в старые зеркала можно смотреться безбоязненно, – подытожил Иван.

– Это смотря в какие, – задумчиво хмыкнул профессор. – Я бы не советовал.

– Послушайте, но вы же – ученый человек, профессор, неужели вы сами в это все верите? – на всякий случай попробовал как-то спровоцировать Четверикова Сергей.

– А вы, молодой человек, возьмите вон то зеркало и взгляните в него, будьте добры. – Четвериков медленно поднял крючковатый указательный палец и так же медленно направил его на полку одного из шкафов, которая не была закрыта стеклом. Там лежало небольшого размера обыкновенное зеркало.

Сергей подошел к полке, взял зеркало, взглянул в него и вдруг почувствовал сильную головную боль.

– Ага, головка-то бо-бо, – ехидненько засмеялся профессор.

– И что же теперь ему так с больной головой всегда ходить? – возмутился Иван.

– Нет, конечно. Сейчас пройдет. Это я специально держу, для наглядной демонстрации, так сказать, – раздался еще один ехидный смешок.

Сергей и вправду почувствовал, что боль отпускает. Он осторожно положил зеркало на полку, стараясь в него больше глядеть.

– Так-то лучше, – удовлетворенно произнес Рудольф Михайлович Четвериков.

– Но если это так наглядно, почему этим никто не занимается, почему люди об этом не знают? – удивился Сергей.

– А кто вам сказал, что этим никто не занимается? – удивился Четвериков. – Все занимаются. И мы занимаемся, и американцы занимаются, и китайцы. Просто пока сдвигов мало. Знаете как много тут, действительно, соглашусь с Вами, молодой человек, слухов, домыслов, суеверий? Огромное количество!

– А каких? – осторожно спросил Иван.

– Ну, помилуйте, «каких»! Народных в основном! Например, существует совершенно непоколебимая народная уверенность, переросшая в традицию, завешивать зеркала в доме, где есть покойник. Объяснение: душа, заглянув в зеркало, может, мол, улететь «не туда». Вообще, эти полеты «не туда» здорово раздражают и мешают работать. Так, например, существует совершенно бредовая теория, что через зеркало можно путешествовать в пространстве и во времени. Ну, как в детском фильме «Королевство кривых зеркал». Смотрели?

Сергей с Иваном о таком фильме слышали, но не смотрели. Они отрицательно покачали головами.

– Рудольф Михайлович, ты же видишь, они молодые еще совсем, – подал голос Александр Валентинович.

– Да вижу, – раздраженно махнул рукой Четвериков и тут же забормотал о чем-то своем, очевидно, давно его волнующем. – Дорогие товарищи, да что же это такое делается? Нет, я не то чтоб против молодости, но это же ужасно! Никто не хочет работать! Дело не в молодежи. Просто нигде нет профессионалов! А вы спрашиваете, почему никто ничего не знает. Так никому ничего не надо! И органы наши, если честно, совсем работать разучились. Вот в Венеции-то когда-то были хранители…

– Кто был в Венеции? – переспросил Иван.

– Хранители. Он вам разве не рассказывал? – Четвериков удивленно посмотрел на Александра Валентиновича.

Тот повернулся к друзьям:

– Вы же помните, как я рассказывал вам про Совет Десяти и про то, как при этом всесильном органе была образована настоящая закрытая секта из идеальных шпионов и убийц?

Сергей с Иваном кивнули.

– Ну, так вот, это и есть Хранители. На них лежала ответственность за хранение главного венецианского секрета. Это были действительно стальные люди. Они могли абсолютно все, японские ниндзя или буддистские монахи по сравнению с ними – просто расшалившиеся школьники младших классов.

– Эти отряды очень интересно формировались, – продолжил рассказ Александра Валентиновича Четвериков. – Отбирались дети-сироты из разных стран, мальчики и девочки. Их отправляли в тайную школу, располагавшуюся на одном из островов Венецианской лагуны. Там из поколения в поколение изучались навыки рукопашного боя, маскировки, тренировалась выносливость и выдержка. Интересно, что любой турист сейчас может увидеть портрет самого первого, скажем так, директора этой спецшколы. – Четвериков взял с захламленного стола большую фотографию венецианской «Львиной пасти» и помахал ею перед друзьями. – Это он и есть. Само его лицо нагоняло на венецианцев такой ужас, что было решено его размножить на многочисленных почтовых ящиках для доносов. Впоследствии все руководители этой школы традиционно были из этого благородного рода.

«Так вот кого убили у меня на глазах в Венеции!» – что-то ахнуло внутри Ивана.

– Но, увы, время Хранителей прошло, – грустно покачал головой Рудольф Михайлович, – поэтому никак и не можем разобраться во всей этой чертовщине. Но ваш документ может очень нам помочь продвинуться во всем этом нелегком деле. Ну, если, конечно, он действительно подлинный.

– Рудольф Михайлович, а что, не получилось проверить его на подлинность? – тихо спросил Александр Валентинович.

– Ну, Саша, что ты хочешь, ты мне его только вчера дал! – возмутился Четвериков. – Тут по большому счету неделя нужна. Но я попробую за пару дней подробную экспертизу сделать. Это же не шутки! Вы представляете, какой переполох может начаться, если документ – настоящий? Нужен радиоуглеродный анализ состава пергамента. А потом еще спектроскопия, химический и многопараметрический механический анализы. Поверьте, работы много. Но послезавтра, обещаю, уже будет более-менее точный ответ.

Александр Валентинович вопросительно посмотрел на Сергея с Иваном.

– Что делать будем, орлы? Оставим ученому на растерзание вашу реликвию? Надо же нам все-таки выяснить, настоящая она или нет.

Сергей уже давно понимал, что пергамент, безусловно, настоящий. Не стали бы убивать главу таинственных Хранителей темной венецианской ночью за фальшивку. Но Александр Валентинович с профессором Четвериковым были так убедительны, да тут еще Александр Валентинович, заговорщицки подмигнув, спросил: «Ну, как погуляли?», ненавязчиво напомнив про десятку «зелени»… Сергей предварительно посмотрел на друга. Иван, не особенно размышляя, пожал плечами и сделал такую хмыкающую гримасу, мол, пусть берут. «Ну да. Пусть Рудольф Михайлович, за следующие два дня повнимательнее манускрипт изучит», – решил Сергей и согласился с предложением оставить реликвию еще на несколько дней у профессора Четверикова.

Они простились с Александром Валентиновичем, который захотел остаться еще о чем-то потолковать с профессором и по-хозяйски расположился у него в лаборатории. Рудольф Михайлович, как и обещал, довел наших друзей хитрыми университетскими переходами до большого, облицованного мрамором фойе, где они и простились, договорившись встретиться на факультете послезавтра, во вторник, тоже в полдень.

Огромная деревянная дверь со звездами и золотистыми шишечками закрылась за нашими героями, выпуская их на красивую лестницу химического факультета, по которой когда-то так молодцевато бегал герой Ланового в фильме «Офицеры».

Внизу лестницы стояли два огромных черных джипа и большое количество каких-то очень несимпатичных людей. Сергей даже не понял, а скорее почувствовал, что это – за ними и что надо бы как-то скрыться, потеряться, исчезнуть. Но было уже поздно.