Глава 16
Маша и подснежники
– Крохотное совсем. – Рустам оторвал бинокль от глаз. – И частокол – одно название. Но баня есть. – Улыбаясь, он взглянул на Семена Поликарпова, но тот как будто бы его не услышал.
И действительно селение размерами не впечатляло. Полтора десятка домов, окруженных невысоким тыном, даже издали выглядевшим ненадежным.
«Либо жизнь обитателей ничему еще не научила, либо стороной его твари обходят. Случается и такое», – подумал Глеб, берясь за лыжные палки.
– Ну что, вперед? Как бы там ни было, в тепле выспимся.
Две последние ночи им пришлось ночевать в лесу. Хорошего мало, тем более что значительно похолодало. Поликарпов утверждал, что на рассвете мороз градусов до тридцати доходил.
– Интересно, что нас там ждет? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Крапивин.
Как выяснилось, у Дениса Войтова был готовый ответ:
– Все будет как всегда. Чужак кого-нибудь зарежет. Душман охмурит какую-нибудь красотульку. Только непонятно, чем он на этот раз расплачиваться станет? – заржал Денис, взглянув на голый подбородок Джиоева. – Сема тоже понятно чем займется: исчесался весь. Вы с Егором будете все время молчать и, как обычно, раньше всех спать ляжете. Да, чуть не забыл: Егор, перед тем как заснуть, обязательно повздыхает, вспоминая невесту, – изрядно смутил он Кошелева. – Ну а мы с Прокопом Андреичем, – жестом перебил Денис уже язвительно открывшего рот Поликарпова, – люди солидные: чайку погоняем да поговорим по душам о том о сем.
– Ну да, вам всегда есть о чем поговорить: как всех хорей в Вылково извести, – отплатил ему той же монетой Джиоев.
– Да что вы все до хорька-то докопались? Задача, надо прямо сказать, стратегическая. – Прокоп Киреев улыбался в отросшие за время пути усы. – Судите сами: курятник где находится? Правильно, внутри периметра. Но ведь каким-то образом эта гадина в него попадает? А если попадает она, то существует вероятность, что и твари смогут. Только не говорите мне, что ход узкий: как они копать умеют, сами знаете.
– Так, отставить разговорчики! – улыбаясь, скомандовал Глеб. – Расшумелись, и тварей не услышим.
Некоторое время они скользили по снегу, пока шедший первым Чужинов не взметнул руку вверх: стоп!
– Как будто бы детский плач… слышите? – Он указал направление.
Все старательно прислушались.
И верно: справа от них, буквально рядом, из-за чахлого низкорослого ельника доносились чьи-то всхлипы. Крадучись, держа оружие на изготовку, они пошли на звуки. Наконец им открылась полянка, посередине которой стоял невысокий стог и внутри его точно кто-то прятался. Это было понятно и по следам на снегу, и по потревоженному сену.
– Эй! – негромко позвал Семен, и в копне притихли. – Вылезай на свет божий: мы люди хорошие, – мягко добавил он.
– Да нет там никого, показалось тебе. Но на всякий случай сено подпалим. – Голос Киреева звучал так убедительно, как будто он целыми днями только и занимался, что отыскивал в лесах стога сена и безжалостно их сжигал. Для пущего эффекта Прокоп извлек полупустой коробок спичек и потряс им в воздухе.
Чужинов усмехнулся: если в стогу прячется ребенок, он может и не признать этот звук – многие необходимые вещи стали за последние пять лет огромным дефицитом.
– Да погоди ты жечь, Андреич, а вдруг там действительно человек? – подыграл Прокопу Егор. – Он же сгорит, не успеет выскочить.
– Ну, сгорит так сгорит. Кто же ему виноват, если вылезать не желает? Лучше сбоку снег отгреби, чтобы сразу полыхнуло, – и Киреев потряс коробком снова.
Кто бы там ни был, но нервы у него не выдержали: послышалось шуршание сена, и на свет показалась растрепанная девчоночья голова. Девчонка была совсем молоденькой: лет четырнадцати от силы. Она испуганно посмотрела на всех по очереди и застыла при взгляде на суровое лицо Прокопа Киреева, державшего коробок зажатым между большим и указательным пальцем.
– Вылезай-вылезай, красавица, мы тебя не обидим, – неожиданно добро улыбнулся ей Прокоп, пряча коробок и протягивая руку.
Девчонка была одета в поношенную цигейковую шубенку до пят, юбку, пошитую не иначе как из байкового одеяла, и разношенные, явно не по размеру, валенки. Под шубой виднелась мужская клетчатая рубашка.
– Замерзла?
Она кивнула, глядя на них по-прежнему настороженно.
– Как звать-то тебя? – спросил Глеб.
– Маша.
– Ты откуда, Маша, одна в лесу взялась? Мачеха за подснежниками отправила? Так как будто январь еще не наступил.
Девочка улыбнулась зареванным лицом, но тут же ее глаза наполнилась слезами, а сама она всхлипнула:
– Нет, не за подснежниками, я сама из дома убежала. К нам бандиты пришли, злые. Дядю Гришу пристрелили за то, что он не хотел их кормить. И Тобика.
– Тобик – это собака?
Девочка кивнула.
– Хорошо они там живут, если собак держат, – пробормотал Денис Войтов.
И он был по-своему прав: кормить собак – расточительство, пользы-то от них практически нет. Хотя и мало их осталось, собак: твари почему-то ненавидят их ничуть не меньше людей и убивают при малейшей возможности.
Вероятно, Маша все же его услышала, потому что бросилась защищать пса:
– Тобик хорошей собакой был, ласковой. Охотничьей породы. И еще, говорят, он тварей издалека чуял. А еще… – начала она, но Чужинов прервал ее вопросом:
– Машенька, после расскажешь, времени у нас сейчас нет. Скажи лучше, бандитов много пришло?
– Очень! – часто закивала она. – Наверное, человек пятнадцать!
– А ты почему убежала? Испугалась?
– Нет, – энергично покрутила головой девчушка. – Они сказали, что с собой заберут. Ты, говорят, большая уже, чтобы ночами спать одна, – и Маша отчаянно покраснела.
Глеб посмотрел на нее мужским взглядом – ребенок совсем. Это точно бандитом надо быть, чтобы такое придумать. Маша смутилась и от его взгляда.
– Давно в стогу сидишь?
– Со вчерашнего дня. – Она уже принялась за печенье, целую пачку которого сунул ей в руки Егор Кошелев. – Я всю ночь в поселке пряталась: ночью страшно в лес идти. А утром, когда рассвело, я по тропке, по тропке, а потом в одном месте в сторону за куст прыгнула, чтобы с нее моих следов не увидели. А ночью в сене тоже страшно было, – делилась она. – Вдруг тварь зимняя придет или волки.
– Сильно замерзла?
– Ага. Даже зубами стучала. Я уже было хотела возвращаться, а тут вы.
– Глеб, что делать-то будем? – спросил Рустам.
– Делать? Возьми Семена, и сходите посмотрите, что там и как. Возможно, бандиты уже ушли. По крайней мере, в бинокль никаких признаков не было видно. Зайдете справа: с той стороны лес почти вплотную подходит. И не рисковать понапрасну. Мы подождем вас на опушке: понадобится – прикроем отход. Егор, – Глеб нашел его взглядом, – присмотри за Машей.
Егор – самый молодой из них, ему и самому восемнадцати еще не исполнилось, и потому ему проще остальных найти с девчонкой общий язык. Наверное.
«Свалилась же она на нашу голову, – подумал Чужинов. – Если бандиты не ушли, придется обойти селение стороной. Нет у нас в задачах всех повстречавшихся бандитов уничтожать. Но что в таком случае делать с ней? И не бросишь ее… люди мы или такие же, как и они?»
Они поджидали возвращения разведчиков на опушке леса. Девчонка оправилась от испуга и даже повеселела, с улыбкой что-то рассказывала Егору. Тот слушал Машу с самым серьезным видом и как будто не замечал, как она строит ему глазки. А может, и замечал, но не обращал внимания. Или все же обращал: вид у Егора был такой, как будто он устал от бесконечного женского внимания и оно давным-давно его утомило.
«Дети они еще оба», – улыбнулся Глеб.
– Чужак, – отвлек его Войтов, – они возвращаются.
И верно: вынырнув из-за частокола, к ним направлялись оба лазутчика. Шли напрямик, не скрываясь, и даже по их походке точно можно было определить, что в поселке спокойно.
Так и оказалось: едва приблизившись, Рустам, шутливо откозыряв, начал докладывать:
– Мы еще по дороге на мужичков в лесу наткнулись. Они рассказали, ушли эти козлы. С утра еще свалили. Так что, красавица, смело можешь возвращаться, – улыбнулся он Маше.
Вопреки ожиданию та особых признаков радости не проявила. Наоборот, оглядела всех испуганно. Как же: с ними она чувствовала себя в полной безопасности, к тому же столько внимания… И еще накормили всякими лакомствами, о существовании которых она и забыть-то давно успела. Например, шоколадкой, покрытой седым налетом и твердой как камень, но от этого не менее вкусной.
– Мы тебя проводим, – успокоил ее Глеб.
«Заодно и узнаем: кто они, сколько их и где базируются. Информация не лишняя. Ну и переночуем в тепле, как планировали».
– Кто бы только знал, как эти гады задолбали! – У старика на глазах блестели слезы, которых он не скрывал. – Как фашисты какие-то: дай, дай, дай! А то, что мы сами последний хрен без соли доедаем, их абсолютно не колышет. Ладно бы только еду требовали, так еще повадились девок с собой забирать. Мало им того, что они баб наших за своих считают. То Аленку с собой утащили, теперь вот на Машу глаз положили. А ей-то всего семнадцатый пошел!
Глеб вспомнил, что дал девчонке от силы четырнадцать. Хотя чего удивительного при таком-то питании.
– В прошлые разы хотя бы без жертв обходились, а на этот раз сразу двоих убили. И обещали через неделю снова наведаться. Господи, как хорошо было, когда мы сами по себе жили и никто о нас не знал! Нет же, решили с соседями связь установить. Установили!
– Ладно тебе дед, глядишь, образумится все, – попытался успокоить его Прокоп.
– Да что тут может образумиться? Мор, что ли, их внезапно возьмет?
– Может, и такое случится. – Прокоп выразительно посмотрел на Чужинова, но тот молчал.
– Да уж случилось бы поскорей! – в сердцах сказал Антон Валерьевич Пахнутьев, бывший в этом селении если не главным, то самым старшим по возрасту.
– Сколько их?
– Больше двадцати человек зараз не приходило, но сколько их на самом деле, только дьявол и знает. Человек с полста точно наберется.
Рустам тоже время от времени смотрел на Чужинова, и тот прекрасно чувствовал его взгляды, но продолжал молчать. Дело ведь не в том, сколько там бандитов на самом деле: сейчас, когда он собрал вокруг себя лучших, они и всемером – грозная сила. И не в том, что у них есть задание, выполнить которое они обязаны ценой жизни. Хотя, конечно, хотелось бы без этого обойтись. Все гораздо проще. И страшнее.
Бандитское поселение – это не гигантская малина, где в перерыве между набегами пьют, гуляют, играют в карты и замышляют свои черные дела душегубы, а между ними крутятся отвязные марухи. В подавляющем большинстве случаев это – обычный поселок, где женщины стирают белье, пекут пироги и занимаются огородом, где на улицах играют дети. Вернее, не совсем обычный: от обычного его отличает то, что его обитатели считают себя вправе убивать других людей, добывая необходимое для выживания.
Вся проблема в том, что не выживут женщины с детьми, если останутся без мужчин, не тот сейчас мир. Много раз Чужинову приходилось уничтожать рыскающие в поисках наживы, идущие куда-то с конкретной целью или возвращающиеся после удачного налета банды. Но там всегда были одни лишь мужчины, отлично понимающие, на что они идут и чем им это грозит. Да, иной раз случалось и целые бандитские поселения штурмом брать. Но и тогда не оставляли женщин с детьми на пепелище, не бросали людей на произвол судьбы – распределяли по другим, нормальным поселкам, где живут, вернее, выживают, обычные люди. Бывало, до штурма дело не доходило: доходчиво объясняли обитателям бандитских прибежищ, что выбор невелик – либо перейти к нормальной жизни, либо их постигнет участь тех-то и тех-то.
Что он может сейчас? Попробовать их отрезвить? Или пригрозить карой? Не получится, и даже смешно: далековато они от тех мест, где существует хоть какая-то видимость закона благодаря стараниям Ларионова, Викентьева, того же Прокопа Киреева и им подобных.
Безусловно, тяжело смотреть и на этого старика, и на прочих обитателей: понурых, с отчаянием в глазах и без всякой надежды на будущее. Предложить всем сняться с насиженного места и уйти на запад? Туда, где, по крайней мере, бандитов им точно не будет нужды опасаться. Их примут с радостью: людей осталось мало, а земля прокормит всех, заботиться лишь о ней надо. Но вот так, зимой, в самый разгар холодов, с малыми детьми на руках и практически без запасов… Много ли их дойдет? Для себя Чужинов решил твердо: если они вернутся, хватит с него всех этих рейдов и остального прочего. Возглавит какое-нибудь поселение – ему уже не раз предлагали – и будет жить в нем ради его обитателей, Марины и их будущего ребенка. И пусть голова у него болит только о близких людях.
– Ладно, дед, и так засиделись, – сказал Глеб, поднимаясь на ноги. – Пойдем-ка мы спать. Как говорится, утро вечера мудренее.
Старик печально вздохнул и проводил их тоскливым взглядом: видно, что люди хорошие, но мало их, да и желанием помочь они не горят.
– Ну что, у кого есть какие-нибудь мысли? – спросил Чужинов, когда они собрались в доме, отведенном им для ночевки. Убогом, где по полу гуляли сквозняки, а из всех окон застекленными оказалось всего-то два, остальные наглухо заколочены досками. Но, по крайней мере, было в нем относительно тепло и спать предстояло не на промерзшей земле, накидав на нее толстый слой лапника и прижимаясь к костру так, чтобы забрать от него как можно больше тепла и в то же время не сгореть во сне.
– Мысль есть, Глеб, – откликнулся первым Рустам. – Скорее даже не мысль, а так, наметка. Так что давайте, малята, я вам сейчас ее расскажу, а затем все вместе мы ее и обмозгуем.