84
Как обычно, в Каддлдауне никого не видно, пока мои ноги не касаются ступенек. Тогда у двери появляется Джонни, осторожно ступая по разбитому стеклу. Когда он замечает мое лицо, то останавливается.
— Ты вспомнила.
Я киваю.
— Ты все вспомнила?
— Я не была уверена, что ты еще будешь тут.
Он потянулся и взял меня за руку. Кажется, что он теплый и вполне реальный, хоть выглядит бледным, изможденным, с мешками под глазами. И совсем юным.
Ему ведь всего пятнадцать.
— Мы больше не можем здесь оставаться. Это становится все сложнее.
Я киваю.
— Миррен хуже всего, но мы с Гатом тоже это чувствуем.
— Куда вы пойдете?
— Когда уйдем?
— Ага.
— В то же место, куда ходим, когда тебя здесь нет. Туда же, где были до этого. Это словно… — Джонни замирает, почесывая голову. — Словно место покоя. В каком-то смысле это нигде. И, честно говоря, Кади, я люблю тебя, но я чертовски устал. Я просто хочу лечь и покончить со всем этим. Для меня все произошло очень давно.
Я смотрю на него.
— Мне очень-очень жаль, мой дорогой Джонни, — говорю я, чувствуя слезы на глазах.
— Это не твоя вина. То есть все мы на это пошли, все мы обезумели и все должны разделить ответственность. Ты не должна нести этот груз в одиночку. Грусти, сожалей… но не вини себя.
Мы заходим в дом, и Миррен выходит из спальни. Я понимаю, что ее, должно быть, не было там до момента, как я вошла в двери. Она обнимает меня. Ее медовые волосы потускнели на краях, а губы сухие и потрескавшиеся.
— Мне жаль, что я не справилась лучше, Кади. Мне выдался шанс попасть сюда и… не знаю, я профукала его, наговорила столько небылиц…
— Все нормально.
— Хотела бы я смириться, но во мне осталось столько злости! Я думала, что буду праведной и мудрой, но вместо этого я завидую тебе и злюсь на свою семью. Все так запуталось, но теперь с этим покончено, — говорит она, зарываясь лицом в мое плечо.
Я обхватываю ее руками.
— Ты была собой, Миррен. Большего и не надо.
— Мне нужно идти. Я больше не могу тут оставаться. Я пойду к морю.
Нет, пожалуйста.
Не уходи. Не покидай меня, Миррен, Миррен!
Ты нужна мне.
Вот что я хочу сказать, прокричать. Но молчу.
Мне хочется истечь кровью на полу в гостиной или растаять в лужу от горя.
Но этого я тоже не делаю. Не жалуюсь и не требую сочувствия.
Вместо этого я плачу. Плачу, обнимаю Миррен и целую ее в теплую щеку, пытаясь запомнить ее лицо.
Мы держимся за руки, идя втроем на маленький пляж.
Там нас ждет Гат. Его профиль выделяется на фоне ясного неба. Таким я и запомню его навсегда. Он поворачивается и улыбается мне. Бежит и поднимает меня на руки, кружа, словно мы что-то празднуем. Словно мы счастливая влюбленная пара и пришли повеселиться на пляже.
Я уже не всхлипываю, но слезы фонтаном льются из моих глаз. Джонни расстегивает рубашку и протягивает мне.
— Вытри сопли, — по-доброму говорит брат.
Миррен снимает платье и стоит в купальнике.
— Не могу поверить, что ты выбрала для этого случая бикини, — говорит Гат, все еще обнимая меня.
— Вот ненормальная, — добавляет Джонни.
— Я люблю этот купальник, — улыбается Миррен. — Купила его в Эдгартауне летом-номер-пятнадцать. Помнишь, Кади?
Оказывается, помню.
Нам было безумно скучно; малышня взяла велосипеды напрокат, чтобы отправиться на живописную прогулку в Оук Блафс, и мы понятия не имели, когда они вернутся. Нам пришлось ждать, чтобы увезти их обратно на лодке. Короче говоря, мы пошли за ирисками, присмотрели ветровые конусы для лодки и наконец пошли в магазин для туристов и стали примерять самые крошечные купальники, которые там были.
— У нее на заднице написано «Винъярд для Влюбленных», — говорю я Джонни.
Миррен поворачивается, подтверждая мои слова.
— Блеск славы и все такое, — говорит она не без горечи в голосе.
Подходит, целует меня в щеку и говорит:
— Будь немного добрее, чем должна, Кади, и все будет хорошо.
— И никогда не ешь того, что крупнее твоей задницы! — кричит Джонни. Он быстро меня обнимает и скидывает обувь. Они вдвоем заходят в море.
Я поворачиваюсь к Гату:
— Ты тоже уходишь?
Он кивает.
— Мне так жаль, Гат. Мне очень-очень жаль, и я никогда не смогу загладить свою вину перед тобой.
Он целует меня, и я чувствую, как он дрожит, потому обнимаю его обеими руками, будто могу отменить исчезновение, будто могу заставить этот момент продлиться, но его кожа холодна и влажна от слез, и я знаю, что он уходит.
Хорошо быть любимой, хоть это не продлится долго.
Хорошо знать, что давным-давно жили-были Гат и я.
Затем он срывается с места, и я не могу вынести разлуку с ним, не могу поверить, что это конец. Не может быть, что мы никогда больше не будем вместе, ведь наша любовь реальна. У сказок должен быть счастливый конец.
Но нет.
Он покидает меня.
Конечно, ведь он уже мертв.
Сказка давно закончилась.
Гат бежит в море, не оглядываясь, погружаясь в воду в одежде, ныряя в небольшие волны.
Вот Лжецы выплывают из залива — прямо в открытый океан. Солнце светит высоко в небе и блестит на воде: такое яркое, такое яркое. А затем они ныряют… или еще раз… или еще… и пропадают.
Я осталась на южном берегу острова Бичвуд. Я на маленьком пляже, одна.