59
Дверь в Каддлдаун заперта. Я стучу, пока не появляется Джонни, в той же одежде, в которой был прошлым вечером.
— Я делаю пафосный чай, — говорит он.
— Ты и спал в этой одежде?
— Да.
— Мы устроили пожар, — говорю я, все еще стоя в проходе.
Они больше не будут мне лгать. Ходить в разные места, принимать решения без меня.
Теперь я понимаю нашу историю. Мы преступники. Банда из четырех.
Парень долгое время смотрит мне в глаза, но не роняет ни слова. В конце концов он разворачивается и направляется на кухню. Я спешу за ним. Джонни наливает кипяченую воду из чайника в чашки.
— Что еще ты помнишь?
Я мешкаю.
Я вижу огонь. Дым. Каким огромным казался Клермонт, когда горел.
Знаю, просто уверена, что его подожгли мы.
Я вижу руку Миррен, облупившийся золотой лак на ногтях, как она держит канистру с бензином для моторной лодки.
Джонни, идущий вниз по лестнице Клермонта в лодочный сарай.
Дедушка, он держится за дерево, его лицо освещено светом костра.
Нет. Поправка.
Светом от его дома, сгорающего у него на глазах.
Но это я помнила и раньше. Просто теперь знаю, к чему они относятся.
— Не все, — отвечаю я. — Лишь то, что мы устроили пожар. Я помню его пламя.
Он ложится на пол кухни и вытягивает руки над головой.
— Как ты?
— Я дико устал. Если тебя это интересует. — Джонни переворачивается на живот и утыкается носом в плитку. — Они сказали, что перестанут общаться, — бормочет он в пол. — Что все кончено, и они хотят прекратить общение.
— Кто?
— Тетушки.
Я ложусь рядом с ним, чтобы лучше слышать.
— Каждый вечер тетушки напивались, — бурчит парень, будто ему тяжело выговаривать слова. — И становились все агрессивнее. Они кричали друг на друга. Шатались по лужайке. Дедушка только и делал, что распалял вражду между ними. Мы наблюдали, как они ссорятся из-за бабушкиных вещей и картин, висящих в Клермонте, — но больше всего из-за дома и денег. Дедушка упивался своей властью, и мама хотела, чтобы я стал бороться за наследство. Ведь я был старшим внуком. Она давила и давила на меня… даже не знаю. Чтобы я стал любимым наследником. Чтобы я говорил гадости о тебе, так как ты — первая внучка. Чтобы стал воплощением образованного белого наследника, будущего демократии, ну и подобный бред. Она утратила дедушкину благосклонность и хотела, чтобы ее вернул я, дабы не потерять свою долю.
Пока он говорит, в моей голове вспыхивают воспоминания — такие резкие и яркие, что вызывают боль. Я передергиваюсь и закрываю руками глаза.
— Ты помнишь что-нибудь еще о пожаре? — тихо спрашивает брат. — Память возвращается?
Я закрываю глаза на мгновение и пытаюсь вспомнить.
— Нет, о нем — нет. Но вот о другом…
Джонни берет меня за руку.