— Ты была на теннисном корте? — спрашивает мамочка. — Я слышала удары мячей.

— Просто развлекалась.

— Ты так давно не играла. Это замечательно.

— У меня ужасная подача.

— Я так рада, Кади, что ты снова взялась за теннис. Если хочешь попрактиковаться со мной завтра, только скажи.

Полный бред. Я не вернусь к профессиональному теннису только потому, что сыграла один разок, и никоим образом не хочу играть с мамой. Она наденет теннисную юбочку, будет хвалить меня, опекать и бегать вокруг, пока я не накричу на нее.

— Посмотрим, — говорю я. — Похоже, я потянула плечо.

Ужин проводится в японском саду. Мы наблюдаем за закатом в восемь часов, рассевшись группками за маленькие столики. Тафт и Уилл хватают свиные отбивные и едят их руками.

— Вы ведете себя, как дикари, — говорит Либерти, морща носик.

— И? — спрашивает Тафт.

— Есть такая штука, называется вилка, — отвечает девочка.

— Смотри, как бы она не угодила тебе в лицо, — говорит ей брат.

Джонни, Гат и Миррен могут есть в Каддлдауне, ведь они не инвалиды. Их мамы не контролируют. А моя даже не разрешает мне сидеть со взрослыми. Я делю столик со своими кузенами и кузинами.

Они все смеются и огрызаются друг на друга, болтая с полным ртом. Я перестаю слушать, что они говорят. Вместо этого я смотрю на маму, Кэрри и Бесс, собравшихся вокруг дедушки.

Я вспомнила один вечер. Должно быть, он был за две недели до моего несчастного случая. Ранний июль. Мы все сидели за длинным столом на газоне Клермонта. Цитронелловые свечи горели на крыльце. Малышня доела свои бургеры и кувыркалась на траве. Остальные ели жареную рыбу-меч с базиликовым соусом. Был салат из желтых помидоров и запеканка из цуккини под пармезаном. Гат прижал свою ногу к моей под столом. Я чувствовала головокружение от счастья.

Тетушки размазывали еду по тарелкам, молчаливые и серьезные на фоне криков малышни. Дедушка откинулся на спинку стула, сложив руки на животе.

— Думаете, я должен отремонтировать дом в Бостоне? — спросил он.

Последовала тишина.

— Нет, папа. — Бесс заговорила первой. — Мы любим этот дом.

— Ты постоянно жалуешься на планировку гостиной, — сказал дедушка.

Бесс переглянулась с сестрами.

— Вовсе нет.

— Тебе не нравится дизайн, — настаивал дедуля.

— Это правда, — критично подметила мама.

— Мне кажется, это обсуждение немного неуместно, — сказала Кэрри.

— Я мог бы воспользоваться твоим советом, знаешь ли, — сказал дедушка Бесс. — Можешь приехать и прикинуть, что там поменять? Сказать, что думаешь?

— Я…

Он наклонился:

— Я ведь его и продать могу.

Все мы знали, что тетя Бесс хочет получить бостонский дом. Все тетушки его хотели. Он стоил четыре миллиона долларов, да и выросли они там. Но Бесс была единственной, кто жил рядом, и только у нее было достаточно детей, чтобы заполнить все спальни.

— Папа, — резким голосом произнесла Кэрри. — Ты не можешь его продать.

— Я могу делать все, что захочу, — ответил он, накалывая последний помидор в своей тарелки и закидывая его себе в рот. — Значит, Бесс, дом тебе нравится таким, какой он есть? Или ты хочешь его отремонтировать? Ну же, никому не нравятся мямли.

— Я с радостью помогу со всем, что ты захочешь поменять, папа.

— Ой, я вас умоляю, — резко сказала мама. — Только вчера ты рассказывала, как ты занята, а теперь помогаешь ремонтировать бостонский дом?

— Папа попросил нас о помощи, — ответила тетя.

— Он попросил твоей помощи. Мы тебе уже не нужны, папочка? — Мама была пьяна.

Дедушка рассмеялся:

— Пенни, расслабься.

— Я расслаблюсь, когда мы разберемся, кому достанется дом.

— Ты сводишь нас с ума, — буркнула Кэрри.

— Что такое? Не бормочи под нос.

— Мы все любим тебя, пап, — громко сказала Кэрри. — Я понимаю, год выдался тяжелым.

— Если вы сходите с ума, это ваша вина, — сказал дедушка. — Возьмите себя в руки. Я не могу оставить дом на безумцев.

Посмотрите на тетушек сейчас, летом-номер-семнадцать. Здесь, в японском саду Нового Клермонта, мама обнимает тетю Бесс, которая тянется, чтобы отрезать Кэрри кусочек малинового пирога.

Ночь прекрасна, и, действительно, мы — прекрасная семья.

Я не знаю, что изменилось.