24
Миа
(Бали, март)
Миа добралась до вершины скалы и, положив руки на бедра, попыталась отдышаться. Капельки пота скатывались у нее по груди за пояс шортов, и дующий с моря легкий ветерок доставлял ей огромное удовольствие.
Ной, подобрав колени к груди, сидел в тени огромной гранитной глыбы. Она не сомневалась, что он окажется здесь. Пустынный вид океана ежедневно притягивал его на вершину утеса, и он наблюдал оттуда за катившимися внизу волнами. Он не обернулся ни на звук ее шагов, ни даже когда она села рядом, прислонившись спиной к прохладному камню.
Миа вынула из холщовой сумки бутылку воды и сэндвич.
– Подумала, может, ты проголодался.
– Спасибо. – Он взял у нее еду.
На мгновение встретившись с ним взглядом, Миа обратила внимание на круги у него под глазами. Его подбородок и щеки были покрыты недельной щетиной, а на рассеченном лбу красовалась коричневая корка.
После полученной три недели назад травмы Ной с кровавым пятном на водительском сиденье приехал в больницу. Врач, который не хотел его осматривать, пока тот не подтвердит способность оплатить счет, сообщил, что у Ноя разрыв вращательной манжеты плеча и трехдюймовый разрыв тканей в верхней части спины, которые требуют наложения швов.
– Я дожидалась тебя в гостинице. Что сказал доктор?
Он смотрел на море – линии прибоя, гладкие и блестящие, бугрились под поверхностью воды.
– На спине началось заражение.
Она вчера видела рану, когда помогала ему менять повязку. Ее рваные края казались еще свежими и розовыми, однако в центре она заметила чуть более бледный оттенок и забеспокоилась насчет инфекции.
– Тебе дали какие-нибудь антибиотики?
Он кивнул.
– Все равно они говорят, что из-за травмы мне нельзя находиться в воде еще месяца три. А то и шесть.
– Все пройдет быстрее. – Она попыталась его успокоить, положив свою руку на его и сжав ее.
На следующее утро после случившегося она нашла Ноя на пляже Ньянг: здоровой рукой он бросал в накатывающие волны палки.
– Хотелось бы понять, – подойдя к нему, сказала тогда Миа, – зачем подвергать себя такой опасности? – Всю ночь он виделся ей выходящим, шатаясь, на берег. – Ты же мог погибнуть.
Ной посмотрел на нее непроницаемым взглядом:
– Знаю, что мог.
С тех пор он стал большую часть дня проводить в одиночестве на скале, глядя на прибой и прислушиваясь к доносившимся издалека крикам резвившихся там серферов. По вечерам он приходил к ней в номер и неистово занимался с ней любовью. Потом они лежали под крутящимся вентилятором, после чего он уходил спать к себе в номер.
– Я тут подумала, – нарочито бодрым тоном начала Миа, – чем для разнообразия можно было бы заняться завтра. Ты рассказывал, как красиво в Убуде. Я бы с удовольствием походила по храмам, побывала в садах с водяными растениями. Мы могли бы поехать туда на несколько дней, сняли бы какое-нибудь жилье, где попрохладнее. – Она представляла себе тихое уютное местечко у подножия горы, утопающее в тропических растениях, наполняющих воздух своими ароматами. Вдали от пыльного жаркого города она смогла бы вывести Ноя из состояния замкнутости. Они будут гулять ранним утром по росистой траве, днем заниматься любовью и до поздней ночи разговаривать.
– Я думаю, я уеду с Бали.
– Что? – Миа почувствовала, как у нее в груди все сдавило. – Почему?
– Я приехал сюда ради серфинга.
– А я приехала сюда ради тебя. – Эти слова вылетели у нее сами собой. Ей на мгновение вспомнился Финн и все, чем она пожертвовала. От этих воспоминаний у нее сжалось сердце. – А как же мы?
Ной убрал свою руку из-под ее, и она почувствовала, что за этим жестом крылось нечто большее.
– Не знаю, – наконец ответил он. – Прости. Я правда не знаю.
С определенных пор ее счастье стало измеряться мерилом, деления которого отсчитывали число ее встреч с Ноем. В свое время она читала книги, персонажи которых, описывая свое состояние, говорили, что оказались «в плену любви», и она презрительно считала это мелодраматическим пафосом. Однако лучшего определения своему теперешнему состоянию она придумать не могла: она была заложницей своих неистовых чувств к Ною.
– Я люблю тебя. – Ее щеки тут же запылали от невольно вырвавшихся слов. Потрясенная серьезностью сказанного, Миа, опустив глаза, смотрела на свои руки. Такие слова она говорила мужчине впервые.
Над ними нависла тишина. Она ждала. Ей очень хотелось, чтобы Ной что-то сказал.
Но он молчал, и она почувствовала, как к глазам подступают слезы. Она запрокинула голову, стараясь сосредоточиться на двух паривших в воздухе чайках, – внутренняя сторона их крыльев сверкала белизной.
Чтобы не тяготиться воцарившимся безмолвием, Миа встала и направилась к краю утеса. Ее щеки обдувал нестихающий ветерок. Прищурившись от солнца, она продолжала следить за чайками. Спланировав вниз перед утесом, они оказались почти у самой воды, над рокочущими волнами. Она позавидовала их свободе: ей захотелось прыгнуть с утеса, взмыть в воздух и парить над океаном.
Миа шагнула вперед, становясь на самом краю. Впереди был четырехсотфутовый обрыв, и угловатые скалы у его подножия поджидали, точно надгробные плиты. Она чувствовала, как между ее пальцев вплетается ветер, и начала поднимать руки словно крылья. Прохладный поток воздуха, успокаивая, ласкал ее кожу. Манящий океан со сверкающей водной гладью будто подзывал ее, переполняя пьянящим чувством.
Внезапно рядом оказался Ной и, схватив ее за руку, рывком увлек от обрыва.
– Какого черта ты задумала?
– Я… я просто… – залепетала она, потрясенная собственными ощущениями.
– Ты же была на самом краю!
– Мне хотелось почувствовать ветер.
Он отпустил руку Миа, оставляя на ее запястье красный след.
– Господи, Миа, я решил, что ты…
– Прости. – Слезы сдавили ей горло, и она не могла взглянуть ему в глаза.
– Ну, – произнес он уже более мягким тоном. – Ладно. Все хорошо. Я немного перестарался.
Она почувствовала сзади на себе его руку и шагнула ему навстречу. Он заключил ее в свои объятия, и она прижалась щекой к его груди, крепко обвив его руками, вцепившись в его хлопчатобумажную майку.
Прислушиваясь к его неистовому сердцебиению, Миа вдруг поняла, что это были уже не объятия: она лишь пыталась его удержать.
Миа с тяжелой головой плелась по коридору к своему номеру. Ной никак не обозначил сроки своего отъезда и не сказал, что будет с их взаимоотношениями дальше, но где-то внутри она подспудно чувствовала, что все шло к концу.
Отперев дверь, Миа шагнула в застоявшуюся духоту. Уходя, она забыла приоткрыть окно, и палящее солнце раскалило помещение вместе с висящей в воздухе пылью.
– Как дела?
Обернувшись в дверях, Миа увидела приближавшегося Джеза.
– Отлично, – отозвалась она, скрываясь в комнате в стремлении остаться в одиночестве. Ей хотелось лишь вытянуться на кровати, закрыть глаза и уснуть.
Поскрипывая подошвами кроссовок по линолеуму, Джез последовал за ней. Она не видела его почти две недели и понимала, что он пришел за деньгами, которые она была по-прежнему ему должна. Вчера она наведалась в банк и с удивлением узнала о том, что ее кредитный лимит почти израсходован. Она предвидела, что окажется в весьма стесненном финансовом положении, потратившись на билет до Бали, но не представляла, насколько это положение окажется плачевным. Планируя с Финном свой бюджет, они предполагали три месяца подработать в Новой Зеландии. Теперь, когда эта составляющая исключалась, Миа слабо представляла себе свою дальнейшую жизнь.
Бросив на стол сумку, она открыла окно, чтобы впустить воздух.
– А ты подгорела, – сообщил Джез. Он стоял, прислонившись к стене, сунув руки в карманы, как изнывающий от безделья подросток. Его солнцезащитные очки с заляпанными солью стеклами были подняты на лоб.
– Правда?
– Плечи.
Миа, извернувшись, посмотрела на плечо и ткнула кожу пальцем – на ней остался белый след.
– Была на пляже?
– Нет, на скалах.
Цель ее похода наверняка была ему известна, но он ничего не спросил о своем брате.
– Решил сказать тебе, что сегодня вечером в Локо какая-то группа будет играть регги. Наши собираются пойти. Не хочешь?
Такое незамысловатое дружелюбное предложение застало ее врасплох. Ей не хотелось ни громкой музыки, ни пива «Бинтанг», но ей также не хотелось рушить этот нововозведенный мостик взаимоотношений.
– Любопытно. Посмотрю, как буду себя чувствовать.
– Дай знать, если захочешь присоединиться. Играть начинают в одиннадцать.
Гостей Миа не ждала и, окинув взглядом комнату, увидела, что оставила на спинке кровати свое нижнее белье и упаковку противозачаточных таблеток на косметичке. Подняв глаза, она увидела, что Джез наблюдал за ней, а затем, усмехнувшись, отвернулся. Показалось ли ей, что он нервничал?
– Ной сегодня был в больнице.
– Да, – отозвался Джез, машинально водя кроссовкой по полу.
– У него на спине заражение. Сказали, ему месяца три нельзя в воду.
Он кивнул.
– Я беспокоюсь за него. Он, кажется, как-то… не знаю… упал духом.
– Похоже на то.
– Я думала, тебе не все равно. Может, тебе стоит поговорить с ним или еще что-то?
Джез усмехнулся:
– Если ты еще не успела заметить – мы с Ноем не те братья, что сидят и треплются о своих чувствах.
– Зачем ты так?
– Как?
– Ведешь себя, будто тебе наплевать. Я видела, как ты бросился в воду, Джез. Ты из-за него рисковал своей жизнью.
Он посмотрел на нее в упор таким же мрачным и пронзительным взглядом, как Ной.
– А на черта было!
– Ты же так не думаешь.
– Правда?
– Он твой брат.
– У тебя есть сестра?
– Да.
– Тогда тебе, наверное, немного знакомо чувство как любви, так и ненависти.
Открыв рот, Миа хотела было что-то сказать, но промолчала. Джез был прав: порой разделяющая двоих линия оказывается настолько незаметной, что трудно понять, с какой стороны стоишь.
– Он подумывает уехать с Бали, – сказала она.
– Немудрено. Это в его духе. Когда у него что-то не получается, он бежит от этого.
– От чего же он бежит?
– А до тебя еще не дошло?
Миа не отводила взгляд, ожидая ответа, но ответа не последовало.
– Небось хочешь вернуть свой паспорт, чтобы поехать с ним? Ты нашла деньги, которые мне должна?
– Пока нет.
– Прошло уже две недели.
– Я помню.
– Я не богач, и мое терпение не безгранично. Мне нужны деньги.
Миа не видела, какую конкретно сумму отдал полицейским Джез, и зародившееся сомнение заставило ее вновь спросить:
– Сколько там, ты говорил?
Он поджал губы:
– Ты прекрасно знаешь. Десять миллионов рупий.
– Мне понадобится паспорт, чтобы их снять.
Оторвавшись от стены, он пересек комнату и встал прямо перед ней – его лицо было всего в нескольких дюймах от нее. Она отметила, что у него более узкие, чем у Ноя, глаза с выгоревшими на концах ресницами.
– Не считай меня за идиота, Миа, – медленно произнес он, выразительно проговаривая каждое слово. – Чтобы снять наличные, паспорт не нужен.
Развернувшись, он было уже направился к двери, но остановился возле столика, где лежала ее сумка. Он достал из нее портмоне.
– Что ты делаешь?
Он вынул оттуда бумажные купюры и пересчитал их.
– Два миллиона рупий. – Он запихнул деньги себе в карман. – Остается еще восемь миллионов.
– Это же воровство!
– Нет. Это – взимание долгов.
– Я же сказала, что расплачусь с тобой. Ты не имеешь права лазить по чужим бумажникам.
– Благодарю за нравоучение. В свою очередь скажу тебе вот что: если ты ведешь себя по-свински, с тобой тоже будут обращаться по-свински. – Он захлопнул за собой дверь.
Миа посмотрела на свой валяющийся на столе раскрытый бумажник и неожиданно осознала весь ужас своего положения: у нее не было ни денег, ни паспорта. И как только Ной уедет, она окажется в ловушке.
Сжав ладонями виски, она попыталась сосредоточиться. Она не имела средств, чтобы расплатиться с Джезом, а чтобы собрать нужную сумму, работая на балийскую зарплату, уйдут многие месяцы. Она не решится заявить о пропаже паспорта в полицию, поскольку там фигурировали ее паспортные данные. Если поделиться с Ноем, придется в первую очередь объяснить, почему она сразу же не рассказала о взятке. Да и вообще вся эта история вызывала у нее чувство стыда. Она не представляла, что ей делать.
Вынув дневник, Миа опустилась на кровать и, долистав до чистой страницы, немного успокоилась. Стащив зубами колпачок с ручки, принялась писать…
Ной собирается уехать. Страх потерять его становится невыносимым в буквальном смысле этого слова. Он страдает. И я это вижу. Но не знаю, как помочь. Он не подпускает меня. И мне очень одиноко.
Когда он уедет, мое пребывание здесь станет бессмысленным. Но у меня безвыходное положение. В моем рюкзаке лишь пятьдесят фунтов – и все. Я облажалась. Я напортила везде, где только можно.