В конце второй недели февраля на город обрушивается подряд целых пять снежных бурь, в результате чего он остается на пару дней без электричества. Самое приятное, что занятия в школе автоматически отменяются, но есть и негативная сторона. Воздух настолько холодный, а снега так много, что на улице невозможно оставаться более пяти минут. Я повторяю себе, что это всего лишь вода, только в другом состоянии, и иду к Вайолет пешком, где мы с ней лепим самого большого снеговика в мире. Мы называем его мистер Блэк и решаем, что он обязательно должен войти в список обязательных достопримечательностей Индианы для других учеников, когда они отправятся в свое очередное путешествие. После этого мы садимся с ее родителями у камина, и я делаю вид, что являюсь также полноправным членом их семейства.

Когда дороги расчищают, мы с Вайолет выбираемся и посещаем раскрашенный Радужный мост, дисплей периодической таблицы, семь столпов, а также то самое место, где линчевали, а потом похоронили братьев Рино, первых грабителей поездов в Америке. Мы забираемся на отвесные стены карьера Империя, где было добыто более восемнадцати тонн камня, который пошел на строительство Эмпайр-стейт-билдинг. Мы отправляемся посмотреть на Лунное дерево. Это гигантский платан, которому более тридцати лет. Он вырос из семени, побывавшего на Луне и вернувшегося на Землю. Это дерево стало природной «рок-звездой» хотя бы потому, что является единственным из полусотни выживших после путешествия. Первоначально их было пятьсот штук.

Мы отправляемся в Кокомо, чтобы послушать, как гудит воздух. Мы паркуем Гаденыша у подножия горы Гравитация и поднимаемся на ее вершину. Это похоже на самые медленные в мире американские горки, но они работают, и через несколько минут мы все же оказываемся на самом верху. После этого я приглашаю ее в День святого Валентина в свой любимый ресторан «Счастливая семья», расположенный в самом конце длинного ряда магазинов километрах в двадцати от дома. Там подают самую лучшую китайскую еду к востоку от Миссисипи.

Первый теплый день приходится на субботу, поэтому мы отправляемся к голубой бездне – большому озеру, находящемуся на территории частного владения. Я подбираю сувениры, которые мы должны будем оставить там – это огрызки от ее карандашей и четыре порванные гитарные струны. Воздух так сильно прогрелся, что куртки не нужны, на нас только свитера. После зимы, которую нам пришлось перенести, погода напоминает тропики.

Я протягиваю ей руку и веду по набережной, затем мы спускаемся по склону к широкой, круглой водной поверхности, окруженной со всех сторон деревьями. Здесь так уютно и тихо, что можно легко представить себе, будто мы с ней – единственная пара людей на всей планете, о чем я действительно мечтаю.

– Ну, хорошо, – говорит она и делает долгий выдох, как будто все это время задерживала дыхание. Очки висят у нее на шее. – Что это за место?

– Это, – поясняю я, – и есть знаменитая голубая бездна. Говорят, что тут нет дна, или есть, но представляет собой нечто трясины. Еще говорят, будто в центре озера имеется некая сила, которая засасывает внутрь все, что туда попадает, переносит в подземную реку, которая уходит непосредственно в Уобаш. Есть мнение, что трясина переносит тебя в другой мир. Еще ходят слухи, будто именно там хранят свои сокровища пираты, а чикагские бутлегеры именно здесь хоронили ненужные им тела и избавлялись от краденых машин. В пятидесятых годах здесь пропала целая группа подростков. Они купались, а потом бесследно исчезли. В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году два помощника шерифа отправились исследовать бездну, но не обнаружили тут ни тел, ни машин, ни сокровищ. Правда, дна они тоже так и не нашли. Зато они отыскали то ли водоворот, то ли трясину, куда их чуть не засосало.

Я выкинул свою красную шапочку, перчатки и черный свитер и оделся в джинсы и голубой пуловер. Кроме того, я подстригся, и, увидев впервые меня в таком облике, Вайолет заметила:

– Истинный Американец Финч. Годится.

Итак, я сбрасываю ботинки и сдергиваю рубашку. На солнце практически жарко, и мне не терпится поплавать.

– Такие глубоководные озера существуют по всему миру, и с каждым связаны подобные мифы. Они сформировались в виде пещер тысячи лет назад, еще во время последнего ледникового периода. Они чем-то напоминают черные дыры на земле, места, откуда никто не может вырваться и где находят свой конец пространство и время. Разве это не восхитительно, что теперь у нас имеется одна такая, которая принадлежит только нам двоим?!

Она оглядывается в ту сторону, где мы оставили машину, потом смотрит на меня и улыбается:

– Очень даже восхитительно.

Затем она скидывает туфли, стягивает рубашку и штаны и остается только в лифчике и трусиках бледно-розового цвета, но почему-то мне кажется, что это самый сексуальный цвет нижнего белья, который только можно было придумать.

Я теряю дар речи, а она смеется:

– Да перестань ты! Я знаю, что никакой ты не скромник, поэтому скидывай джинсы и вперед. Уверена, тебе не терпится проверить, насколько справедливы слухи.

У меня в голове все перемешалось, а она выставляет одно бедро вперед, как это делает Аманда Монк, положив на него ладонь.

– Я имею в виду бездонность озера.

– А, ну да. Конечно. – Я снимаю джинсы, оставаясь в трусах, и беру ее за руку. Мы идем по каменному бордюру, выступающему вокруг части озера, забираемся на него и собираемся прыгать. Я чувствую, как кожа у меня начинает пылать, но все же успеваю спросить: – Чего ты боишься больше всего?

– Смерти. Боюсь потерять родителей. Боюсь остаться тут на всю жизнь. Боюсь, что никогда не узнаю, каково мое истинное предназначение. Боюсь стать серой мышкой. Боюсь потерять всех, кого люблю.

Интересно, а я вхожу в эту группу? Она подпрыгивает, стоя на цыпочках, как будто замерзла, и пытается таким образом хоть немного согреться. Я стараюсь не смотреть на ее грудь, потому что Истинный Американец Финч – настоящий мужчина.

– Что насчет тебя? – интересуется она, примеряя очки. – Чего боишься ты?

Я задумываюсь. Наверное, фразы «Будь осторожен». И еще повешения. Больше всего я боюсь заснуть, боюсь неизбежности судьбы. Но самое пугающее – это я сам.

– Ничего! – Я снова беру ее за руку, и мы прыгаем в воздух. В это мгновение я действительно ничего не боюсь, кроме того, что могу случайно выпустить ее руку. Вода кажется на удивление теплой, а когда мы оказываемся в озере, то выясняется, что она еще и чистая, и голубая. Я смотрю на Вайолет в надежде, что она не закрыла глаза, и с удовольствием обнаруживаю, что так оно и есть. Свободной рукой я указываю вниз, она понимающе кивает. Волосы у нее развеваются, как причудливые водоросли. Мы плывем вниз, все еще не разжимая рук, как странное существо с тремя руками.

Мы устремляемся ко дну, если, конечно, оно есть. Чем дальше мы продвигаемся, тем темнее становится вокруг, даже сама вода, кажется, темнеет, как будто на нее действует тяжесть собственного веса. Только когда я чувствую, что Вайолет тянет меня за руку, я выныриваю на поверхность, где мы с жадностью хватаем ртом воздух, чтобы поскорее наполнить им легкие.

– Боже мой! – восклицает она. – Как же долго ты можешь задерживать дыхание!

– Я тренируюсь, – поясняю я и тут же жалею о своих словах, потому что в это с трудом верится, да и вообще – зачем надо было про это вспоминать? Эти слова хорошо звучат в голове, а не вслух.

Она только улыбается в ответ и в шутку начинает брызгать на меня водой, а я – на нее. Так мы играем некоторое время, потом я пытаюсь догнать ее. Но на поверхности озера это не получается, и тогда я ныряю и хватаю ее за ноги. Но ей удается выскользнуть, и она переходит на кроль – быстрый, красивый и удивительно правильный. Я напоминаю себе, что Вайолет выросла в Калифорнии и, наверное, часто плавала в океане. Я вдруг начинаю завидовать тому, сколько всего она успела посмотреть до нашей встречи. И я снова пускаюсь вдогонку. Мы носимся по воде, поглядывая друг на друга, и тут я понимаю, что никакой воды не хватит, которая была бы способна отмыть мои грязные мысли…

– Я рада, что мы приехали сюда, – говорит она.

Мы плывем на спине, снова взявшись за руки, подставив лица солнцу. Я закрываю глаза и произношу:

– Марко…

– Поло, – добавляет она, ее голос кажется сонным и далеким.

Проходит какое-то время, и я спрашиваю:

– Хочешь еще раз проверить, есть ли тут дно?

– Нет, мне и тут нравится. – И спрашивает: – А когда произошел развод?

– Примерно в это же время год назад.

– Ты знал, что этим все закончится?

– И да, и нет.

– А тебе нравится твоя мачеха?

– Вполне нормальная женщина. У нее семилетний сын, который, возможно, родился от моего отца, потому что я уверен: папаша изменял моей матери в последние несколько лет. Когда мне было двенадцать, он уже один раз бросал нас, объяснив, что не в состоянии больше с нами общаться. Скорее всего он сбежал тогда именно к ней. Потом он вернулся, но когда все же ушел навсегда, то явно дал понять, что семья распалась исключительно из-за нас. Мы виноваты в том, что он вернулся, мы виноваты в том, что он ушел… Он просто не может жить в семье.

– А потом вдруг взял и женился на женщине с ребенком. А что это за мальчик?

– Ребенок как ребенок. – Мне не хочется обсуждать с ней сейчас Джоша Раймонда. – Что ж, я отправляюсь на поиски дна. А тебе здесь не будет скучно? Ты не возражаешь?

– Все в порядке. Отправляйся. – И она уплывает от меня.

Я набираю в легкие побольше воздуха и ныряю, с благодарностью принимая и темноту воды, и тепло, которое тут же ощутил всей кожей. Я уплываю подальше от Джоша Раймонда, отца, вечно изменяющего матери, и верных родителей Вайолет, которые одновременно являются ее друзьями, и от своей грустящей брошенной мамы, и от себя самого. Я закрываю глаза и представляю себе, что Вайолет находится рядом со мной, потом открываю их и продолжаю путь вниз, вытянув вперед руку, как Супермен.

Я начинаю чувствовать напряжение в легких, требующих воздуха, но продолжаю движение вниз. Это похоже на борьбу со сном и попытки не заснуть, когда темнота словно заползает под кожу, пытаясь завладеть всем моим телом без спроса, так, чтобы все оно принадлежало ей и только ей одной.

Я плыву все глубже, а легкие уже напряглись, словно их что-то обжигает. Я начинаю испытывать страх и панику, но усилием воли заставляю себя успокоиться, отдавая приказ телу двигаться дальше. Мне уже самому интересно узнать, насколько я в состоянии продвинуться в направлении дна.

Эта мысль наполняет все мое существо, но темнота пытается овладеть мной, проникая внутрь через кончики пальцев, стараясь ухватить меня с этой стороны.

Чем глубже, тем больше мне нравится здесь. Вода лучше, чем бег, она словно вытесняет все ненужное и второстепенное. Вода – особая сила, способ обмануть сон и не допустить его наступления.

Я стремлюсь очутиться еще глубже, потому что там, наверное, будет еще приятнее. Я хочу продолжить свой бесконечный путь. Но что-то внезапно останавливает меня. Это мысль о Вайолет. И обжигающие легкие. Я с надеждой смотрю в темноту, туда, где должно было бы обнаружиться дно, но его там нет. Затем я смотрю вверх, в сторону света, он ждет меня там, наверху, над головой, вместе с Вайолет.

Теперь мне приходится прилагать усилия, чтобы подняться из глубины, и мне срочно требуется пополнить запас воздуха. Страх возвращается, и я решительно направляюсь на поверхность. Ну, давай же, умоляю я сам себя. Прошу тебя, давай! Мое тело стремится к свободе, но оно порядочно утомилось. Прости. Прости меня, Вайолет. Я больше никогда не покину тебя. Я не знаю, о чем думал раньше. Я уже рядом. Я иду к тебе.

Когда, наконец, я прорываю толщу воды и выныриваю на поверхность, я вижу, что она сидит на берегу и плачет.

– Кретин! – говорит она.

Улыбка мгновенно сползает с моих губ, и я подплываю к ней, держа голову над водой, боясь снова опустить ее, даже на секунду, боясь свести ее с ума или окончательно разозлить.

– Кретин! – повторяет Вайолет уже громче, вставая, и я вижу, что она до сих пор в нижнем белье. Она обхватила себя руками, пытаясь согреться и прикрыть свое тело от холодного воздуха, одновременно отстраняясь от меня. – Какого черта? Ты не представляешь, как я перепугалась! Я же искала тебя. Я три раза ныряла и пыталась погрузиться как можно глубже, пока у меня воздух не заканчивался…

Я хочу, чтобы она произнесла мое имя, потому что тогда я бы узнал, что у нас все в порядке, я не зашел слишком далеко, и она не бросит меня навсегда. Но она молчит, и я чувствую, как что-то темное и страшное начинает понемногу подниматься со дна моего желудка, такое же холодное и мрачное, как вода. Внезапно у края голубой бездны я обнаруживаю дно, и иду к Вайолет, пока не добредаю до самого берега, вода струится с меня.

Она отталкивает меня с силой, потом еще и еще раз, и я отшатываюсь, с трудом удерживая равновесие. Я стою на месте, а она бьет меня и потом начинает плакать, при этом ее не перестает колотить нервная дрожь.

Мне хочется поцеловать ее, но я еще никогда не видел Вайолет в подобном состоянии, и я не знаю, как она отреагирует, если я попытаюсь дотронуться до нее. «Ну, по крайней мере, все то, что сейчас будет происходить, относится не к тебе, Финч», – говорю я себе. Я не двигаюсь с места и стою на расстоянии вытянутой руки от нее.

– Выпусти это из себя. Все, что тебя мучает, весь груз, который ты таскаешь в себе вот уже столько времени. Ты злишься на меня, на жизнь, на своих родителей, на Элеонору. Давай же. Выговорись. Не прячься. – Я хотел сказать, чтобы она не уходила в себя, откуда мне уже будет не достать ее никогда.

– Да пошел ты, Финч!

– Уже лучше. Продолжай. Теперь главное – не останавливаться. Не будь тем, кому приходится постоянно чего-то ждать. Ты жила. Ты выжила в ужасной катастрофе. Да, все закончилось тем, что ты… ты осталась здесь. Ты существуешь так же, как и все мы. Давай же. Ты обязана сделать это. Намыль. Сполосни. Повтори. Снова и снова, чтобы больше об этом не думать.

Она продолжает отталкивать меня.

– Перестань вести себя так, будто ты понимаешь, что именно я сейчас чувствую! – Она начинает молотить меня кулаками, но я стою, как столб, и не шевелюсь.

– Я понимаю, это что-то серьезное. Может быть, у тебя за плечами годы всякого дерьма, а ты все время улыбаешься и хранишь его в себе.

Она колотит и колотит меня, а потом вдруг закрывает лицо руками.

– Ты не понимаешь. Это похоже на то, будто внутри меня сидит маленький злобный человечек, и я чувствую, как он хочет выбраться наружу. Ему там не хватает места, потому что он все растет и растет, и он начинает подниматься в полный рост, заполняя легкие, грудь, горло, а я упорно заталкиваю его назад. Я не хочу, чтобы он выбирался наружу. Я не могу этого допустить.

– Почему нет?

– Потому что я ненавижу его. Потому что он – это не я, но он все же существует. Он сидит внутри и не оставляет меня в покое. Все, что приходит мне в голову – подойти к кому-нибудь и выплеснуть на него всю злобу, потому что я сержусь уже на всех вокруг.

– Только не на меня. Сломай что-нибудь, разбей, уничтожь и выкини. Или просто кричи. Любым способом извлекай это наружу.

И я пронзительно кричу. Потом еще и еще раз. Потом хватаю с земли увесистый камень и швыряю о стену, которая окружает голубую бездну.

Я передаю ей камень, и она стоит с булыжником в ладонях, словно не понимает, что ей с ним теперь делать. Я беру камень и швыряю его о стенку, потом поднимаю следующий и снова вручаю ей. Теперь она швыряет камни один за другим, кричит, топает ногами – выглядит, как самый настоящий псих. Мы носимся по берегу озера, что-то выкрикиваем, бесимся, сметаем все на своем пути, а потом она вдруг останавливается и спрашивает:

– Что это такое? Что с нами происходит?

В этот момент я понимаю, что уже не в силах сдерживаться. Несмотря на то, что она еще взбешена, что она, возможно, в этот момент ненавидит всех, включая меня, я привлекаю ее к себе и целую так, как мне всегда хотелось это сделать. Если выражаться в категориях фильмов, то это, скорее, «только со взрослыми», чем «детям до 13 не рекомендуется». Я чувствую, как поначалу она напрягается, не желая отвечать на мой поцелуй, и эта мысль разрывает мне сердце. Но не успеваю я отпрянуть, как ощущаю, что она тает, сливаясь со мной точно так же, как я сливаюсь с ней под горячими лучами солнца Индианы. Она не отстраняется, она здесь, рядом со мной, она никуда не уйдет, и все у нас будет хорошо.

Но вот я сам осторожно отстраняюсь от нее.

– Какого черта?! – Она мокрая и сердитая, смотрит на меня своими огромными серо-зелеными глазищами.

– Ты заслуживаешь большего. Я не могу обещать тебе, что останусь с тобой навсегда. И не потому, что я сам этого не хочу. Это очень трудно объяснить. В общем, я человек конченый. Я сломан, и никто уже не может меня починить. Я пытался. Я до сих пор пытаюсь. Я не могу никого любить, потому что это будет нечестно по отношению к тому, кто полюбит меня. Я никогда не обижу тебя, а вот Роумера – наоборот. Но я не могу обещать тебе, что не разберу тебя на составные части, на мелкие кусочки, и тогда ты превратишься в одни осколки, которыми являюсь я сам. Ты должна знать, во что ты ввязываешься, прежде чем ты вообще решишься на то, чтобы вступать со мной в серьезные отношения.

– Если ты еще не заметил, Финч, у нас с тобой уже давно начались серьезные отношения. И если ты опять же не заметил, то знай, что я такая же сломанная, как и ты. – Потом она вдруг спрашивает: – Откуда у тебя этот шрам? Только сейчас я хочу узнать всю правду.

– Правда очень уж неинтересная. Мой папаша часто впадает в плохое настроение. Оно у него портится настолько, что хуже не бывает. Тогда он становится чернее тучи, когда все небо заволокло, ни луны, ни звезд, того и гляди грянет буря. Тогда я был куда меньше, чем сейчас. И не знал еще, как не попадаться ему на пути. – Это то немногое, что бы мне вообще никогда не хотелось рассказывать ей. – Я был бы рад пообещать тебе идеальные дни и солнце, но я никогда не стану Райаном Кроссом.

– В чем я точно уверена: никто не может ничего обещать другому человеку. А Райан Кросс мне не нужен. Позволь мне решать самой, кого мне выбрать и что хотеть. – И в этот момент она целует меня. Это такой поцелуй, от которого у меня целиком и полностью сносит крышу, и потому мне кажется, что я не понимаю, сколько времени прошло с тех пор, как начался этот поцелуй. То ли несколько минут, то ли часов…

– Кстати, – заявляет она, – Райан Кросс – клептоман. Он ворует ради удовольствия. Даже не то, что ему хотелось бы приобрести, а все подряд. И в комнате у него по этой причине бардак, как у самого настоящего барахольщика. Это на тот случай, если ты вдруг решил, что он идеальный парень.

– Ультрафиолет Марки-Ни-Одной-Помарки, мне кажется, что я люблю тебя.

Так как она, видимо, не собирается отвечать на эту фразу тем же, я снова целую ее, думая о том, а осмелюсь ли я на нечто большее, уж так мне не хочется портить этот момент. Потому что я теперь очень много думаю, и потому что она отличается от всех остальных девчонок, и еще потому, что я действительно не хочу портить этот драгоценный момент, я сосредотачиваюсь на этом поцелуе на залитом солнцем берегу голубой бездны и решаю, что пока что все должно закончиться именно так.