Глава 27

Утром мы собираемся у Миллисент: это крошечный салон свадебной моды, где посетителей принимают только по записи. В гостиной в кремовых тонах нам предлагают круассаны, апельсиновый сок, чай и кофе, а потом мы идем в примерочную (тоже в кремовых тонах), где нас начинают переделывать.

Миллисент – это миссис Миллисент ДеГраф, французская эмигрантка с приятным акцентом, увядшим от солнца лицом, волосами цвета соломы, умело зачесанными назад ото лба и рассыпанными по плечам. Сейчас она замужем в третий раз и утром с удовольствием рассказала нам, что первый ее муж был мальчишкой, второй – ошибкой, а третий – любовью всей ее жизни.

– Pourquoi? – спрашиваю я. – Почему?

– Mon coeur. Il est à mon coeur. Sans lui, une partie de moi est allée. Мое сердце. Он в моем сердце. Без него часть меня исчезла.

– Джози. – Мэдисон Орр произносит мое имя так ласково, словно обращается к щеночку. Она поворачивается к маме и Мэгги (они стоят прямо рядом со мной) и говорит:

– Вы только послушайте. Она разговаривает по-французски.

– Вы бы слышали, как я кодировать умею!

– Разве она не прелесть? Ну как ее не любить? – спрашивает Мэдисон у мамы и Мэгги.

– А мы и любим, – отвечает мама, а Мэгги одаривает меня мимолетной улыбкой.

Мэдисон всегда была больше похожа на Мэгги, чем я. Это сходство, видимо, и привело ее к ошибочному заключению, что я и ее младшая сестричка тоже, и именно поэтому сейчас она хватает меня в объятия и целует в щеку. Потом Мэдисон поворачивается к маме и Мэгги и нараспев произносит: «Любите ее».

Мы, подружки невесты, стоим в своих элегантных, хоть и не по фигурам, нарядах, и украдкой бросаем взгляды на зеркало. Но взойти по ковру ступенек к трехстворчатому зеркалу в центре комнаты – это пока выше наших сил. Мы все согласились, что Кейт должна показать нам пример. Она, матриарх и основательница традиции Великого Входа, решила быстренько облачиться в свадебный наряд в гостиной и присоединиться к нам уже после того, как мы сами переоденемся.

– Ну что, готовы? – выкрикивает она.

Мэдисон окидывает нас беглым взглядом и видит, что я тяну себя за корсаж, чтобы платье не слезло.

– Джози, ты что… – начинает она, но потом обращается к маме: – Джози готова?

– Она готова, – говорим мы с мамой хором, за что я получаю несколько укоризненный взгляд, смягченный всепрощающей материнской улыбкой.

– Готовы! – отзывается Мэдисон, и мы ждем. Один… два… три… четыре… эххх… пять.

Дверь распахивается, и входит Кейт. Она вышагивает медленно, словно невидимая тяжелая корона плохо держится у нее на голове и вот-вот упадет. А потом, словно по сигналу, ее придворные издают восхищенный вздох и разражаются нестройным хором комплиментов. Зал гудит от всех этих прекрасна, обворожительна, божественна. Мы уже видели Кейт в платье на прошлой примерке, но мы не можем удержаться от восторга. Я молча негодую, что такое зрелище будет растрачено на Джоффа: он, я уверена, ничего не понимает в невидимых коронах.

Прочие подружки невесты окружают Кейт, и она купается в их похвалах, не забывая делать комплименты и им самим. Миллисент ДеГраф говорит нам с мамой и Мэгги: Elle fait une belle mariée.

– Pas encore, – отвечаю я, и получаю неодобрительный взгляд от мамы и на удивление вежливую реакцию от Миллисент.

Она просто склоняет голову, словно говоря «Ну что ж, очень хорошо». А потом хлопает в ладоши, чтобы привлечь внимание, призывает двух портних, показывает, где кому встать, и остаток утра проходит в том же духе.

Миллисент: Какая красивая новобрачная.

Я: Еще нет.

Мной швеи занимаются в последнюю очередь: я слышу озадаченное тихое «хмм» от той из них, что покруглее и посерее: она заметила, как топорщится мой корсаж. Я все еще держу его в руках, чтобы не спадал. Даже с учетом «подкладок для экстремального эффекта пуш-ап» моих форм не хватает, чтобы заполнить верх платья. Швея мигом достает из обувной коробки две накладки из поролона и – прошу прощения, что это вы делаете?! – пихает их мне в лифчик.

– Джозефина, – предостерегает меня мама, и, прежде чем я могу выразить свой протест, эти штуки уже прочно расположились в моем лифчике, и швея принимается защипывать ткань и закалывать ее булавками.

– О Боже, как смешно, – обращается Мэдисон к Кейт. Обе стоят, все еще в своих платьях, сразу позади меня. Они склонили друг к другу головы, чтобы втихомолку болтать и замышлять недоброе. Во всяком случае, так говорит мне их отражение в зеркале, с которого я не спускаю глаз.

– Да, иногда она забавно реагирует на такие вещи, – говорит Кейт.

– Даже не иногда, – подтверждает Мэдисон. Я чувствую, что у меня горят уши, и смотрю на себя в зеркало: так и есть, по лицу разливается свекольно-алая краска.

Мэгги и другие девушки с умелой помощью мамы осторожно снимают платья и переодеваются в джинсы и прочую обычную одежду. А Кейт с Мэдисон продолжают строить козни, то и дело зыркая на меня.

– А что будем делать с ее волосами? – спрашивает Мэдисон. – Зачешем наверх? Или оставим хвост?

– Я пока не решила.

Зато я решила, хочу я сказать, но молчу.

– А может, ее подстричь? Об этом ты думала? Она будет такая хорошенькая с челкой.

Я уже раскрываю рот, но Кейт отвечает сама:

– Нет, на это она никогда не пойдет.

Спасибо, Кейт.

– Да и по поводу линз она устроила такую сцену, что второго раза я просто не выдержу.

Это ты закатила истерику, а не я. Но я и сейчас умудряюсь промолчать.

– Линзы? – спрашивает Мэдисон, распахнув глаза. – О, шикарно. Я всегда считала, что с этими очками надо что-то сделать.

Меня уже воротит от фразы «что-то сделать».

– Уже сделали! – говорит Кейт. – Ну, то есть на каждый день очки очень даже ничего…

– Да, конечно, но только не на свадьбу.

– Уж точно не на мою свадьбу. Они будут смотреться просто смехотворно. Теперь я уговариваю ее проколоть уши. И лифчик с мягкими чашечками, – она указывает на отражение моего бюста в зеркале. – Ничего лучше с ее фигурой уже не сделаешь.

– А вы вообще в курсе, что я стою в метре от вас и что я не глухая? – спрашиваю я их обеих, поворачиваясь в ярости и прерывая работу швеи.

– Джози, мы просто болтаем, – говорит Кейт.

– Обо всех моих смехотворных недостатках. Знаю. Слышала.

– Нет, – Кейт обрывает меня несколько резче, чем я того заслуживаю. – О моей свадьбе и как мои подружки невесты, включая мою сестру, все будут выглядеть совсем не смехотворно.

– Девочки, у вас все хорошо? – вмешивается мама.

– Да, отлично, – отвечает Мэдисон.

– Нет! – протестую я. – Вы обе стоите тут и перемываете мне косточки.

– Неправда, – говорит Кейт, а мама подходит к нам ближе. – Мы просто обсуждали, как я хочу нарядить своих подружек на свадьбу.

– Никого из них ты не критиковала, – я обвожу зал рукой и чувствую, как у меня начинает першить в горле. Как же тупо, что я сейчас могу расплакаться из-за Кейт. Вот прямо здесь, у всех на глазах. И перед своим же отражением. – Ты не говорила, что тебе надо будет «что-то сделать» с их очками, волосами и фигурами.

– Потому что мне и не надо, – огрызается Кейт.

– Достаточно, – мама пристально смотрит на нас обеих.

Я снова поворачиваюсь к швее, чтобы она могла закончить свою работу. Кейт поворачивается к Мэдисон и говорит:

– Как бы мне хотелось сделать что-нибудь еще и с ее длинным языком.

– А со слухом не хочешь? – рявкаю я через плечо, и Кейт резко поворачивается ко мне лицом:

– Нет, Джози, только с твоей внешностью и длинным языком.

– Катриэна, – сурово одергивает ее мама, но меня это совсем не утешает: самой-то мне ответить нечего, разве что «заткнись» на нескольких бесполезных языках.

Одно хорошо: пока мама говорит с Кейт, они не замечают, как швея достает из кармана скомканный платок и подает мне. Я быстро вытираю глаза и пихаю платок в корсаж (там еще остается место!). Никто ничего не увидел.

До конца примерки я притворяюсь, что меня ужасно интересуют носки моих туфель. Я пытаюсь не замечать боль в горле, но это ужасно тяжело.