Глава 2

Я могу узнать средний размер крысы. Это просто. Но я не могу определить частоту, с которой эти грызуны падают в чаны на мясоперерабатывающих заводах, а также я не знаю, сколько раз мне приходилось есть фарш с крысятиной или как часто мама покупала определенные сорта фарша в определенных магазинах. И все это основывалось на предположении, что крысы таки падают в мясорубки и затем оказываются в хот-догах и гамбургерах, которые мне приходилось есть. Похоже, Стью все же прав. В этом уравнении слишком много переменных, и мне придется и дальше жить в неведении. Или догадываться.

Но я ненавижу догадки и приблизительные подсчеты – точные формулы и точные переводы нравятся мне гораздо больше. Математика – это язык. Я люблю языки. Взгляните на все те заимствования, которые я уже успела использовать за сегодняшний день:

• иероглиф (греческий)

• пончо (арауканский)

• ансамбль (французский)

• концерт (итальянский)

• менуэт (французский)

• гамбургер (немецкий)

• Пджеффф (джозийский)

Но самое лучшее слово из всех – это типи. Оно из языка сиу. Даже если бы я родилась в семье франкоговорящих пастухов в Швейцарских Альпах, услышав слово «типи», я бы сразу же поняла, что оно означает. Никакой путаницы. Все совершенно ясно. Вот он – эталон лингвистического величия.

Типи.

Ах, если бы все языки были такими же понятными, как сиу.

Я прохожу на кухню через черный ход. Постояв в одиночестве и посмотрев по сторонам, я понимаю, что сегодня будет на ужин. Мама составила для меня простую кулинарную формулу с ограниченным количеством переменных. Из расположения говяжьего фарша, луковицы и свежих помидоров в холодильнике, а также красной фасоли и специй на столешнице я делаю вывод, что сегодня мы будем есть чили. (Возможно, с незначительными вкраплениями крысятины – кто знает…) Родители почти всегда возвращаются домой после шести. Чили готовят на медленном огне, и поэтому я тут же приступаю к обязанностям помощника шеф-повара. Обучение я прошла у мамы и сестер, и они же нередко потом пользовались моими услугами.

Стоило мне поставить на огонь кастрюлю нужного размера, как в заднюю дверь впорхнула Кейт, зажав в руке мобильник, словно рацию.

– Нет, – говорит она в динамик, ставя на пол сумочку и портфель с документами. – Нет, мне нужно быть в Цинциннати во вторник, в Дейтоне в среду, а в четверг у меня почти весь день тренинг, поэтому я смогу вас принять только в понедельник или в пятницу. – Она одаривает меня улыбкой, посылает воздушный поцелуй, тычет пальцем в телефон, вскидывает руки, закатывает глаза – я улыбаюсь – и вопросительным жестом указывает на кастрюлю.

– Чили, – отзываюсь я.

– Нет, – говорит она в телефон. – Я трижды была в его приемной, и каждый раз меня заставляли ждать больше часа, и я не собираюсь просить прощения за то, что считаю свое время таким же ценным, как его собственное. – Она прижимает телефон плечом к уху и вытаскивает из холодильника мясо и лук. На мою долю остаются помидоры.

– И он не откажется от широкопанталонила. – Кейт произносит это (или другое?) название неведомого мне лекарства и льет в кастрюлю немного оливкового масла. Я следую ее безмолвным указаниям, и готовка начинается. Когда лук уже поджарился, а помидоры нарезаны аккуратными кубиками, она вешает трубку.

– Ну что ж, – говорит она, ослепляя меня еще одной улыбкой. – Привет.

На сей раз я получаю настоящий поцелуй и спрашиваю ее, сколько килограммов фарша она, по ее подсчетам, съела за свою жизнь.

Кейт работает в фармацевтической компании распространителем лекарств, а потому вечно ходит по больницам и частным докторам, впаривая им новейшие средства от облысения или сухости во влагалище.

А еще она снабжает меня блокнотами и ручками с фирменной символикой рецептурных лекарств. Больше всего мне нравилась тетрадка 10×15 с надписью большими синими буквами наверху страницы: CYLAXIPRO. Принимая раз в день, вы снижаете вероятность обострения герпеса. После прошлого дня рождения я написала благодарственное письмо дяде Вику и тете Тьют на одном из таких листочков. Они подарили мне десять долларов и открытку с обезьянкой, чем заслужили мою огромную благодарность. Об этом я им и сообщила. Но потом мне пришлось (на бумаге, одобренной мамой лично) писать еще и письмо с извинениями за намек на генитальный герпес и роль, которую играет Кейт в борьбе с ним.

С тех пор почти на всех моих ручках и блокнотах красуются названия лекарств от аллергии или повышенного холестерина.

Сегодня мама приходит домой раньше папы. Четыре дня в неделю она преподает в медсестринском колледже (университет штата Огайо): это в получасе езды от дома, в старинном пригороде Бексли. И все же складывается ощущение, что университет куда ближе, чем квартира Кейт в центре Колумбуса. До нее всего пятнадцать минут пути, но с тех пор, как Кейт переехала, мне кажется, будто она на другом конце света. И на ужин она приходит все реже и реже. То у нее работа, то бойфренды с кукурузой или недугами, о которых она отказывается говорить.

К половине восьмого – папа говорит, что в это время ужинают во всех частях света, но это он так шутит – мы, четверо представителей семейства Шеридан, уже уселись за кухонный стол, и Кейт как-то чрезмерно радуется чили. Блюдо получилось, конечно, вкусным, но не амброзия же.

Мама говорит ей, что она выглядит счастливой, и Кейт отвечает:

– Я просто вспомнила про Джоффа.

– Я тоже вспоминала его сегодня, – говорю я. – И, судя по всему, нам с тобой приходили в голову совсем разные мысли.

– Джози, – Кейт весело прыснула. – Обещаю, ты его полюбишь.

– Когда ты нас познакомишь?

– Ну… – Она бросает на маму с папой взгляд, исполненный энтузиазма. – Я надеялась привести его в гости в пятницу. На ужин. Может, устроим большой семейный ужин?

На языке семьи Шеридан «большой семейный ужин» – это мама с папой, Мэгги с Россом (это ее муж), Кейт и я. Мы заполняем комнату возвышенными мыслями и словами, и мнится мне, что больше нас, чем шестеро.

Мама с папой обмениваются взглядом и слегка кивают друг другу – Кейт не замечает.

– Да, было бы мило, – отвечает мама. – Насчет меню есть какие-то пожелания?

– Спагетти, – радостным дуэтом отвечаем мы с Кейт. Спагетти – коронное блюдо нашей семьи на любой праздник, не подразумевающий подачи на стол гигантской туши какого-нибудь животного. Многим это блюдо покажется недостаточно изысканным, но ведь они не пробовали мамин домашний соус. Тетя Пэт уговаривает маму наладить продажу этого соуса, и в ответ ее лицо озаряет едва заметная тень улыбки. Чтобы добиться от мамы такого бурного проявления чувств, надо затронуть чувствительную струну ее души.

К концу ужина, когда мы уже вволю насладились перечислением невероятных (хоть и несколько абстрактных) достоинств Пджефффа – восхитительный, гениальный, образованный, гениальный, восхитительный, – пришло время утвердить программу Особого Семейного Ужина в пятницу.

– Ты сегодня останешься ночевать? – спрашивает папа у Кейт, сверяя наручные часы с ходиками на кухонной стене. На тайном языке Шериданов это значит: можешь оставаться, можешь уходить, но решать нужно сейчас.

– Она остается, – отвечаю я за сестру, хватаю ее за руку, и мы бежим вверх по лестнице в мою комнату.

Я прыгаю на кровать, складываю ноги по-турецки, поправляю очки и говорю:

– А теперь выкладывай мне все, что не рассказала родителям про Пджефффа.

– Я рассказала все, – Кейт роется в моем ящике для пижам и вытаскивает оттуда две ночнушки, которые когда-то сама мне подарила. Я указываю на синюю, и на долю Кейт остается бордовая.

– Ест ли он зеленые овощи?

– У Джоффа очень утонченный вкус в еде, – отвечает она, снимая слой за слоем деловой костюм. – И да, я готовила для него. И да, ему понравилось. Мы часто готовим вместе. – На минуту она задумывается. – Да, правда часто.

– Это ведь не эвфемизм для обозначения секса?

– Джози, ты что! Конечно, нет.

– А то звучит именно так. И мне это не нравится.

– Да перестань ты! Мы с Джоффом готовим вместе. Кастрюли, сковородки, все такое. Ему нравятся блюда, которые у нас получаются.

– Что ж, я, возможно, отнесусь к нему благосклонно. – Я подчеркиваю слово «возможно».

– Я уверена, что он тебе понравится. Я уже говорила, что он гений?

– Упоминала пару раз.

Она исчезает за дверью ванной и через несколько минут появляется снова. Выглядит она словно чирлидерша, только что вернувшаяся с футбольного матча. Даже в этот поздний час волосы ее уложены практически идеально. Я рассеянно тереблю свои волосы, собранные в хвост, но Кейт тут же хватает щетку и приказывает мне повернуться спиной. Я охотно подчиняюсь.

Она снимает резинку с моих волос и начинает их расчесывать, а я снимаю очки и аккуратно кладу их на тумбочку. Первое, что я помню из детства, – это как Кейт меня причесывает. Мне тогда было три с половиной, а ей почти четырнадцать. Мы говорили о птицах. Мне было интересно, почему они не замерзают зимой и не падают на землю с тяжелым стуком. Кейт сказала, что ангелы спускаются с неба и греют птиц своими крыльями. Но почему птиц не греют их собственные крылья, ответить не смогла.

– Полагаю, ты хочешь допросить меня по поводу Джоффа, – говорит она. Я такая предсказуемая, что злость берет.

– Нет, – отвечаю я. – Это его я хочу допросить.

– Эх, Джози! – смеется Кейт.

– Предупреди его до пятницы, что у меня к нему есть тридцать семь вопросов.

– Всего тридцать семь? Почему бы не округлить до сорока?

– Потому что количество вопросов не играет никакой роли. У меня их столько, сколько нужно.

– Ты серьезно?

– Да.

– И что у тебя там за вопросы?

Я поворачиваюсь к ней лицом:

– Например, если он будет ежедневно уступать беременной женщине место в автобусе, а потом узнает, что на самом деле она не ждет ребенка, а притворяется, чтобы женить на себе своего дружка, то продолжит ли он уступать ей место? И расскажет ли обо всем ее бойфренду?

– Это один вопрос или два?

– Один. Из двух частей.

– Хмм. А ведь хороший вопрос. – Она вращает мою голову, чтобы было удобнее расчесывать. – Задай его Джоффу обязательно. Уверена, он ответит просто гениально.

Последнее слово мы произносим хором. Я рада, что сижу к сестре спиной, а то она бы увидела, как у меня на лице расползается ухмылка.

– Какие у него есть недостатки? – спрашиваю я.

– Никаких.

– Так не бывает, и ты сама это знаешь.

– Ну, значит, я их не замечаю, потому что все остальное в нем просто идеально.

– То есть можно сказать, что ты слепа к его порокам?

– И очень этому рада. Это и называется влюбляться. Не замечать того, что не имеет значения. Ну что, ты довольна ответом?

– Нет, потому что мне нужно знать, что ты подразумеваешь под тем, что не имеет значения.

– То есть как я понимаю, что важно, а что нет?

Я выключаю свет и забираюсь под одеяло.

– «Не имеет значения» в смысле «читает допоздна» или в смысле «ковыряет в носу и весь покрыт огромными волосатыми бородавками»?

– Покрыт бородавками? Ох, Джози… – Она хихикает. – Нет, нет.

– Он горбун? Волосы, как у тролля?

– Ни то, ни другое.

– Гуммозный сифилис?

– Спокойной ночи, Джози. – Кейт чмокает меня и отворачивается в другую сторону.

– Болезненный интерес к чревовещанию?

– Нет.

– Приступы неукротимого поноса? Подгузники? Он носит подгузники для взрослых? Носит, хотя они ему не нужны? Такие вещи, знаешь ли, лучше не игнорировать, а?

Кейт накрывает голову подушкой. Я расплываюсь в улыбке и прижимаюсь к сестре покрепче. Зря Стью обвиняет меня в том, что мне не нравятся ухажеры Кейт. Как они могут мне не нравиться, когда из-за них случаются вот такие моменты? Надеюсь, она больше никогда не будет одинока.