11
Три часа спустя мы с Дэксом сидели на скамейке в Мемориальном парке. С минуты на минуту должен был подойти мой отец с Моной. Кейл хотел пойти с нами, но я заставила его остаться с Алексом, который наотрез отказался светиться. Они остались у озера, в дальнем конце аллеи. Их не было видно, но если что-то пойдет не так, можно было им крикнуть, и они услышат.
Я теребила край своей красной майки, мысленно ругая Брандта за то, что он не прихватил что-нибудь попроще вместо моих любимых вещей. Что-нибудь драное, мальчишеское. Чтобы ясно было — я в бегах.
— Могу я тебе задать вопрос? — спросила я.
Мы с Дэксом установили что-то вроде перемирия.
Я не сетовала на то, что он тогда злился на меня. Могла ли я обижаться на парня, у которого похитили полсемьи, а я была единственная, кого он мог предложить похитителям в обмен? Я не очень большой знаток этих дел с похищениями-выкупами, но я все понимала. К тому же у нас был общий враг — вот о чем нам нужно было думать прежде всего.
— Задавай, — ответил Дэкс, откинувшись на скамейке. Единственное, что я видела, была его гладко выбритая голова, сиявшая в лунном свете. Он поигрывал ключами от машины, крутя их на указательном пальце.
— Ты сказал, что мой отец не особенно обеспокоен моей безопасностью, так?
Виноватое выражение на мгновение скользнуло по лицу Дэкса. Открыв рот, он хотел что-то сказать, но я его остановила:
— Все нормально, не напрягайся, мне плевать, — солгала я и продолжала: — Я ведь никогда не была его любимицей. Мне казалось, что это из-за мамы, хотя, вероятнее всего, это не так. Но если ему на меня плевать, почему он согласился на этот обмен? Не ради же приличия. Плевать ему на приличия!
Дэкс молчал, не отвечая. Он то смотрел вдаль аллеи, то закидывал голову и вглядывался в небо. Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил:
— У меня мозги наперекосяк. Ты хороший человек, это точно. Я должен был бы сказать тебе, что тебе не следует возвращаться к отцу, но мне нужно вернуть моих племянниц.
Он вдруг осознал свою ошибку; глаза его на мгновение сузились:
— Племянницу, — поправился он, топнув ногой, и продолжил: — Я знаю, ты должна добыть информацию для Джинджер, но будь осторожна. Он намеревается использовать тебя. Ты все это время находилась по эту сторону фронта. И ты теперь — новый источник информации. Ты можешь использовать это ради собственной пользы; я вижу, что ты собираешься делать, и потому я тебя предупреждаю: это может быть гораздо труднее, чем ты думаешь. Если он вдруг поймет, кто ты есть на самом деле…
Я открыла рот, но Дэкс остановил меня:
— Я не собираюсь никому ничего говорить. Твои секреты — это твои секреты. Я просто хочу сказать, что все может пойти не так, как ты планируешь. Не исключено, что он все это уже вычислил. Да даже если и нет, твоего отца непросто обмануть. Ты можешь вытащить козырного туза из рукава, ты можешь навсегда исчезнуть — все может быть…
Кому-то другому и в других, нормальных обстоятельствах я бы сказала, что надувать папашку — это мой конек. Но теперь я ни в чем не была уверена. Оказывается, это меня надували всю мою жизнь.
— Приготовились, — толкнула я Дэкса в бок. — Притворяемся!
Увидев папашку в глубине аллеи, Дэкс схватил меня за руку, впившись пальцами в кожу, и стащил со скамьи. Мы стояли посреди дорожки, наблюдая, как к нам приближается мой отец в сопровождении девочки, которая была скорее похожа на привидение. Они приблизились, и мне огромного труда стоило подавить ощущение ужаса и боли, которое меня охватило.
Мона шла рядом с моим отцом словно зомби — пустые глаза, выражение лица как у мертвеца. Шли они нога в ногу: топ-топ, топ-топ. В пяти футах от нас они остановились, при этом Мона смотрела так, словно не видела своего дядю, словно смотрела сквозь него. В ее пустых карих глазах, над которыми вились мышиного цвета кудряшки, не отразилось ничего — никаких эмоций, никакого узнавания.
— Что с ней?! — прорычал Дэкс. Против своего желания он сжал кулаки, а я закусила губу, чтобы не завизжать.
— С ней все нормально, — ответил папашка.
— Черта с два! Посмотри на нее. Она — ходячий мертвец.
— Ради моей собственной безопасности при ее транспортировке было необходимо применение наркотических препаратов. Все это выветрится через несколько часов.
Да, наркотик-то выветрится, но то, что «Деназен» сделал с девчушкой, не выветрится никогда! Ярость горела во мне. Они что, и Кейла накачивали наркотой? Иногда это проскакивало в его взгляде — легкий, но совершенно очевидный проблеск безумия. Я вспомнила, как тогда, у Родни, он сказал Алексу: «Когда тебя так хватают, это больно». Неужели я — плоть от плоти и кровь от крови этого чудовища?
— Пускай Мону, а я пущу эту, — проговорил Дэкс, кивнув на меня и вывернув мне руку с такой силой, что у меня слезы выступили на глазах. Он еще и тряхнул меня — так же яростно.
— Сначала отпусти Дезни, — сказал папашка.
Дэкс рассмеялся:
— Боишься? Или не доверяешь?
— Конечно. Это же моя дочь; я не могу рисковать ее безопасностью.
Лжец! — хотелось мне заорать, но я придержала язык.
Наконец Дэкс предложил компромисс:
— Пускаем обеих на счет «пять».
Папашка согласился, и Дэкс принялся считать:
— Один!
Я знала: вся эта история — сплошной театр, но все равно спазм сдавливал мой желудок.
— Два!
Лицо папашки ничего не выражало:
— Все будет хорошо, Дезни.
— Три!
Звук его голоса огнем жег мне уши.
— Четыре!
Я попыталась прочистить мозги. Брандт как-то говорил, что у меня выразительное лицо. Нужно удалить с него все — и мою ярость, и недоумение, и более всего — мое беспокойство по поводу Кейла.
— Пять!
Дэкс освободил мою руку и одновременно мягко подтолкнул вперед. В тот же самый момент папашка наклонился к Моне и прошептал ей что-то на ухо. Она пошла вперед. Расстояние между нами было небольшое, но ее шаг был короче моего, и я замедлила движение. Когда мы встретились — ровно на середине пути — она никак не отреагировала на то, что происходило, и не произнесла ни слова.
Ничего ровным счетом не выражало и лицо моего отца. Никаких распростертых объятий, никаких «скорее домой, детка!». Холодный и отстраненный, он, казалось, просто ожидал, когда же это кончится. Как все долго тянется! Даже не притворялся. Когда наконец подошла к нему, я обернулась и увидела, как Дэкс наклонился и обнял свою маленькую племянницу, которая не ответила ни на его объятия, ни на ту радость, которой светилось его лицо.
Дэкс поднял глаза и встретился со мной взглядом. Наконец-то я прочистила свои мозги, и он поймет ту правду, что будет не в моих словах, а в моих мыслях.
— Я убью тебя за то, что ты со мной сделал, — сказала я спокойно.
Дэкс хмыкнул, еще крепче сжимая объятия, в которые заключил Мону:
— Сначала попробуй нас найти!
Я улыбнулась ему своей самой широкой улыбкой:
— Будь спокоен, найду.
* * *
Домой мы ехали молча. Папашка ни слова не произнес с того момента, как мы добрались до машины. Теперь, когда мы ехали по главной улице, я боролась с сильнейшим искушением — рвануть на себя руль и направить машину в дерево. Папашка никогда не пристегивался.
Я должна была что-то сказать. Вряд ли он удовлетворится моим молчанием, даже если я буду изображать психически травмированную особу, что я и собиралась делать.
— Ты волновался из-за меня? Хоть немного?
Он даже не отвел взгляда от дороги.
— Не болтай глупостей. Конечно волновался.
Пауза.
— Когда… — Я едва не произнеся имя Кейла, но вовремя спохватилась. — Когда он постучал в дверь позапрошлой ночью, я подумала, что это ты. Что ты забыл ключ в офисе.
Я смотрела прямо перед собой, на приборную доску автомобиля.
— Я открыла, а он втолкнул меня и вошел сам.
Звучало не очень убедительно.
— Почему ты с ним убежала?
Вот оно! Здесь мне нужно дать исчерпывающее объяснение, без дураков. Итак, глубокий вдох, и:
— Хочешь серьезно? Цель моей жизни — хорошенько тебя достать. Чтобы тебя раздраконить, я самого сатану готова поцеловать у тебя на рабочем столе французским поцелуем. Тебе не хотелось, чтобы я убежала с этим парнем — вот я и убежала!
— И что было потом?
— Он сказал, что знает моего приятеля. Мы отправились к этому типу, но в дом вломились какие-то люди и попытались его забрать. Я не знала, что мне делать, а тут еще один из этих уродов напал на меня, и мы снова убежали. Наконец мы оказались в каком-то баре в центре города, там он продал меня за какие-то деньги этому лысому парню и смотался.
— Так он исчез?
— Я его найду. Я ему помогла, а он надул меня да еще продал этому чокнутому лысаку!
— Он не ранил тебя?
В вопросе папашки не было никаких эмоций — словно он спрашивал про подержанную машину, выставленную на продажу.
— Нет, но он… — здесь нужно дать максимум правдоподобия, — но он угрожал.
Я тронула ладонью скулу, на которой красовался синяк, поставленный тем типом из «Деназена». Синевы поубавилось, но сам синяк был на месте.
— Он потрепал меня немного, ничего, правда, серьезного; но он угрожал. Он говорил, что если ты не сделаешь то, что ему нужно, он порежет меня на куски и каждый кусок отправит тебе почтой в отдельном конверте.
По крайней мере часть из того, что я говорила, было правдой.
Сверкнул ряд фонарей, освещавших въезд на дорожку, ведущую к дому. Дурацкие высокие фонари. Папашка выключил двигатель и повернулся ко мне. Пора хорошенько проверить на прочность мою способность заливать.
— Я так испугалась, папа! Мне показалось, он хочет меня убить.
Никогда я не была плаксой. Даже ребенком. Ничто — ни содранные коленки, ни громкие звуки, ни темная комната, — не способно было меня испугать. Поэтому, решив на полную мощность включить водопровод, я совсем не была уверена, что краник откроется.
Что попробовать? Вспомнить холодное, мертвое выражение на лице Моны? Или подумать о Дэксе — когда он слушал рассказ Кейла о Монике? Не пойдет! А может, подумать о том, как мы с Алексом были в одной комнате после стольких месяцев, вспомнить его голос, а потом ту девицу из колледжа? Нет, не пойдет.
Вот! Нашла! Кейл! Этот его слегка испуганный взгляд, эти волосы, ниспадающие на лоб. То, как он защищал меня от Алекса и Дэкса. Странный, чем-то травмированный, может, даже без надежды на полное выздоровление — было в нем что-то, что наполняло меня ощущением полноты бытия. Гораздо больше, чем все мои тусовки и дешевые развлечения, за которыми я гонялась. Мне было больно оттого, что папашка сделал с ним. И я скучала по нему.
Слезы с легкостью навернулись на глаза.
