Часть V
(Март 1994 – сентябрь 2002)

Итак, в ночь на среду 30 марта 1994 года на Мевлюта напали сначала собаки, а потом грабители, которые отобрали у него вместе с деньгами свадебный подарок – швейцарские часы, преподнесенные двенадцать лет назад Хаджи Хамитом Вуралом, и это потрясло Мевлюта. Наутро, после того как Фатьма и Февзие ушли в школу, Мевлют за разговором с Райихой вновь подумал о том, что будет правильным оставить работу уличного разносчика бузы. А кроме того, он больше не смог спокойно ходить по темным улицам, так как боялся собак.

Одно время он спрашивал себя, случайно ли то, что и собаки, и грабители напали на него в одну ночь? Если бы его сначала ограбили, можно было подумать, что он испугался грабителей, а собаки почуяли запах страха. Но первыми напали собаки. По мере того как Мевлют пытался найти какую-либо внутреннюю связь между двумя этими событиями, он вспоминал, как читал в школьной библиотеке в старом журнале «Материя и дух» одну статью: там было написано, что собаки умеют читать мысли человека.

Райиха. Когда Мевлют решил бросить торговать бузой из-за того, что начал бояться собак, я отправилась к сестре Ведихе на Дуттепе.

– Наши все после истории в кафе «Бинбом» сердятся на Мевлюта и больше не будут искать ему работу, – объявила Ведиха.

– А Мевлют обижен на братьев, – ответила я. – Но я думаю о Ферхате. Он сейчас работает в управлении по электроснабжению и очень хорошо зарабатывает. Он найдет работу Мевлюту. Но пока Ферхат не захочет помириться и не позовет его, сам Мевлют никогда к нему не пойдет.

– Это почему это?

– Ну ты же знаешь почему…

Ведиха многозначительно посмотрела на меня.

– Ради всего святого, Ведиха! Только ты можешь уговорить и Ферхата, и Самиху! – взмолилась я. – Они с Мевлютом были ближайшими друзьями. Раз уж Ферхату непременно хочется показать, как он много зарабатывает, пусть поможет старому другу!

– В детстве вы с Самихой всегда были против меня, – вздохнула Ведиха. – А теперь я должна мирить вас обеих.

– Нас с Самихой мирить не нужно, – сказала я. – А вот мужчины наши очень уж гордые.

– Они это называют не гордостью, а честью, – вздохнула Ведиха.

Неделю спустя Райиха объявила мужу, что они вместе с дочерьми приглашены в воскресенье в гости к Ферхату с Самихой и что Самиха специально ради гостей будет готовить бейшехирский кебаб.

– То, что ты называешь бейшехирским кебабом, на самом деле то же самое, что обычная лепешка с фаршем, только еще и с орехами, – проворчал Мевлют. – Я такое блюдо последний раз ел лет двадцать назад. А сейчас с чего о нем вспомнили?

– Ты и Ферхата последний раз лет двадцать назад видел! – ответила Райиха.

С того вечера, как его ограбили, Мевлют был обижен на весь мир и стал еще более чувствительным. Он больше не ходил по вечерам торговать бузой, а сидел дома. По утрам он бродил, обиженный и злой, по Тарлабаши и Бейоглу, неподалеку от ресторанов и кафе, в поисках хоть какой-то подходящей работы.

Стоял солнечный воскресный день, когда они сели в пустой муниципальный автобус на площади Таксим и отправились в гости. Райиха немного успокоилась, когда услышала, как Мевлют рассказывает Фатьме и Февзие, какой смешной у него друг детства, дядя Ферхат, к которому они сейчас едут.

Благодаря малышкам, Фатьме и Февзие, момент встречи с Самихой и Ферхатом, которого Мевлют так старательно избегал десять лет, прошел без каких-либо затруднений. Два старых друга обнялись, а потом Ферхат взял Февзие на руки, и они все вместе отправились посмотреть на участок, который Ферхат пятнадцать лет назад выложил выбеленными известкой камнями.

Малышки радовались возможности поноситься по лесу, начинавшемуся там, где кончался город, и в который постепенно переходили пригородные сады, окутанные легким туманом. Кудахтали куры с цыплятами, лаяли собаки, а дочери Мевлюта радостно носились друг за другом. Мевлют думал о том, что Фатьма и Февзие с самого рождения еще ни разу не видели ни полей, ни деревенских домов, ни даже фруктового сада. А тех радовало все: и деревья, и колодезный журавль, и поливной шланг, и старый усталый ишак, и жестяные бочки, выставленные у садовых заборов.

Когда Самиха внесла гостям бейшехирский кебаб, Мевлют уселся в самом дальнем углу от нее. И все-таки какая-то тайная радость согревала ему душу. По мере того как он пил ракы, которую с шутками да прибаутками подливал ему Ферхат, он все больше забывал о своих печалях, хотя не забывал соблюдать осторожность: специально поменьше говорил, боясь ляпнуть что-нибудь лишнее.

Когда от ракы зашумело в голове, он разволновался и решил вообще не разговаривать. Он сидел и слушал застольную беседу.

В какой-то момент он сказал себе: «Да, я писал письма Самихе, ее глаза поразили меня!» Он даже не смотрел в ее сторону, но, черт, Самиха была чудо как хороша, а глаза ее были прекрасны.

Однако Мевлют вот о чем думал: Сулейман обманул его, но на самом деле счастлив Мевлют мог быть только с Райихой. Аллах создал их друг для друга. Он очень любил жену; если бы ее не было, Мевлют бы просто умер. Такие красавицы, как Самиха, обычно имеют плохой характер и слишком много требуют, жизнь с ними быстро становится невыносимой. Красавица может сделать счастливым только богача. А девушка вроде Райихи будет любить своего мужа, даже если он небогат. Самиха много лет проработала на поденной работе, а довольна стала только сейчас, когда появились деньги, потому что Ферхат устроился работать контролером счетчиков.

«Если бы я писал письма не Райихе, а Самихе, интересно, что бы сейчас было? – размышлял Мевлют. – Сбежала бы со мной Самиха?»

Мевлюту пришлось признаться самому себе: нет, Самиха никогда не сбежала бы с ним.

– Хватит тебе, не пей больше, – тихонько, на ухо, сказала ему Райиха.

– Я не пью, – прошептал Мевлют и занервничал.

– Не трогай ты его, Райиха, пусть пьет сколько хочет, – сказал Ферхат. – Он наконец бросил эту свою дурацкую торговлю, вот и празднует…

– Потому что торговцев бузой теперь на улицах грабят, – отозвался Мевлют. – Да и я не рад, что бросил.

Он чувствовал, что Райиха уже давно рассказала Самихе с Ферхатом о его непростом положении, а сюда они пришли для того, чтобы Ферхат помог ему найти работу. От этого ему делалось стыдно.

– Ладно, Мевлют. Давай будем торговать бузой до конца наших дней! – улыбнулся Ферхат. – На улице Имама Аднана есть маленький магазин. Я хотел открыть там кебабочную. Но будет лучше, если там торговать бузой. Бывший хозяин этого магазина не смог расплатиться по долгам, так что магазин достался мне.

– Из Мевлюта получится очень хороший управляющий кафе, – сказала Райиха. – Ведь у него уже и опыт есть.

Мевлюту не понравилось, что Райиха договаривается о его работе. Но сейчас он был не в состоянии демонстрировать характер и смолчал. Райиха, Самиха и Ферхат явно о чем-то заранее договорились. Он догадывался об этом. И по правде, такое положение вещей ему даже нравилось. Он опять будет директором. А сейчас, на пьяную голову, не стоит спрашивать, на какие такие деньги Ферхат обзавелся собственным магазином в Бейоглу.

Ферхат. Едва я получил аттестат, как сразу же поступил на работу в управление по электроснабжению к одному родственнику-алевиту из Бингёля. Потом, когда электрические сети были приватизированы в 1991 году, самые трудолюбивые и инициативные из нас получили свой шанс. Некоторые из контролеров счетчиков взяли выходное пособие и ушли. Тот, кто думал, будто сможет работать так же, как тогда, когда был государственным служащим, был быстро уволен. Но с теми, кто проявил инициативу – вроде меня, – обошлись хорошо.

Правительство годами работало над тем, чтобы провести электричество в каждый уголок Стамбула, от трущоб на самых дальних окраинах, где жили только самые бедные, до незаконных застроек, где правили самые страшные головорезы. Жители Стамбула всегда находили способы прицепиться к линиям электроснабжения и не платить ни гроша. Правительство, чтобы решить проблему, передало бразды правления частным компаниям. Я работал на одну из таких компаний. Вскоре был принят закон о большом ежемесячном пени в случае неуплаты, так что те самые люди, которые когда-то встречали меня с пренебрежением и даже насмехались надо мной, когда я проверял их счетчики и требовал оплаты, теперь были вынуждены платить, хотели они того или нет.

Человек из Самсуна, который продавал газеты, сигареты и сэндвичи в магазине на улице Имама Аднана, оказался не очень опытным мошенником. Ранее магазин принадлежал старому греку, которого выслали в Афины. Самсунец забрал брошенный магазин без каких-либо документов о праве собственности, но сумел добиться установки счетчика через связи в мэрии. Затем он прицепил свою линию к магистральной в обход счетчика и от этого источника питал свой тостер для сэндвичей и две массивные электропечи, настолько мощные, что магазин превратился в хамам. К тому времени, когда я поймал его, просроченный баланс плюс пени, пересчитывавшиеся с инфляцией согласно новому закону, были столь высоки, что ему пришлось бы продать свою квартиру в Касым-Паша, чтобы оплатить их. Так что торговец из Самсуна предпочел исчезнуть, бросив все.

Площадь магазина не составляла и половины кафе «Бинбом», комнаты внутри едва хватало на стол для двух клиентов, которые бы пришли сюда пить бузу. Райиха по утрам отправляла девочек в школу и затем, как всегда, добавляла сахар в замешанную бузу и мыла дома бидоны, перед тем как отправиться купить что-нибудь для магазина. Свое дело она выполняла со рвением собственника. Мевлют открывал магазин каждое утро в одиннадцать, и, поскольку никто не желал бузы в такую рань, он занимался тем, что наводил внутри красоту и порядок, брал стаканы, бидоны и мельнички для корицы, которые сам накупил, и красиво выстраивал их на столике перед витриной, вспоминая, как их выставляли в лавке «Вефа».

Сезон бузы подходил к концу, но стояли затяжные холода, так что уже через пять дней к предприятию Мевлюта возник большой интерес. Окрыленный первоначальным успехом, Ферхат вложился в магазин: отремонтировал холодильник, перекрасил дверь и фасад в сливочно-желтый цвет бузы по настоянию Мевлюта, установил фонарь прямо над дверью, который привлекал бы внимание клиентов в темное время суток, и принес из дома зеркало.

Друзья также поняли, что новому предприятию требуется название. Мевлют считал, что будет достаточно повесить над дверью вывеску: МАГАЗИН БУЗЫ. Но умный мастер по вывескам, работавший с новейшими магазинами Бейоглу, сказал, что с таким названием дело процветать не будет. Когда он понял, что Ферхат и Мевлют женаты на сестрах, он уже точно знал, как они должны назвать это место:

Со временем название сократилось до простого «Свояки». Ферхат предоставлял имущество (свободный магазин в Бейоглу, без арендной платы и счетов за электричество), а Мевлют брал на себя расходы на ежедневную деятельность (буза, сахар, жареный нут, корица) и вкладывал труд, свой и Райихи. Доходы они договорились делить поровну.

Самиха. После многих лет, что я проработала горничной, Ферхат не хотел, чтобы я маялась в магазине Мевлюта. «Чего суетиться, все равно бузу не на улице, а в лавке покупать никто не станет», – говорил он, и эти слова обижали меня. На самом деле в первые месяцы он был увлечен магазином и проводил там большинство вечеров, помогая Мевлюту, а домой приходил очень поздно. Однако вскоре наш магазин стал похож на тысячи стамбульских кафе, в которых мужчины обслуживают клиентов и принимают деньги, а женщины в платках сидят в дальних комнатах, следя за кухней и намывая тарелки. Единственной разницей было то, что мы продавали бузу.

Спустя десять дней после открытия «Свояков» Ферхат снял квартиру в квартале Чукурджума, с центральным отоплением, и мы наконец уехали из квартала Гази. Вокруг нас были сплошные лавки старьевщиков, мастерские по ремонту мебели, больницы и аптеки. Из окна я могла видеть часть проспекта Сырасельвилер и толпу, текущую на Таксим и обратно. Днем, когда мне становилось скучно, я шла в «Свояки». Райиха всегда уходила в пять, чтобы девочки не находились дома одни, к тому же ей нужно было готовить обед, так что поначалу я тоже уходила, чтобы не остаться наедине с Мевлютом. Несколько раз, когда я оставалась после ухода Райихи, Мевлют держался спиной ко мне и только время от времени поглядывал в зеркало. Я тоже смотрела в зеркало и никогда не обменивалась с ним ни словом. Ферхат заглядывал позже, зная, где найдет меня; он вскоре привык к моему постоянному присутствию в магазине.

Мевлют и Ферхат вскоре поняли, что «Свояки» не принесут большого дохода, но не стали об этом говорить. В лучшем случае они продавали в три раза больше бузы, чем Мевлют зарабатывал холодной зимней ночью в те времена, когда дела у него шли хорошо. Но всех заработанных денег хватало лишь на оплату половины необходимых расходов одной бездетной семьи. Их спасало отсутствие арендной платы и возможность не давать взятки в мэрию и в налоговую инспекцию, так как Ферхат имел в обоих вышеперечисленных заведениях обширные связи. Хотя в таком оживленном районе – всего в одной улице от проспекта Истикляль – продать можно было все, что только положишь на прилавок.

Мевлют никогда не терял надежды. Многие прохожие, увидев вывеску, заходили взять стаканчик. Большинство покупателей радостно говорили Мевлюту: как здорово, что есть такой магазин. И он был рад поговорить с любым заглянувшим.

«Бузу надо пить вечером, продавец, что вы делаете здесь в такую рань?»; «Вы готовите ее дома?»; «Вы берете слишком дорого, стаканчики у вас слишком маленькие, и в бузе должно быть больше жареного нута»; «Благослови вас Аллах, вы делаете почетное и даже важное для всей нации дело»; «Продавец, я только что выпил полбутылки „Клубной“ ракы, теперь скажи мне, что будет, если я выпью это?»; «Извините, бузу нужно пить перед ужином или после еды, вроде десерта?»; «Знаешь ли ты, брат, что слово „буза“ произошло от английского слова „booze“?»; «Вы доставляете на дом?»; «Ты, случайно, не сын торговца йогуртом Мустафы-эфенди? Я помню, как ты работал с отцом. Молодец!»; «В нашем районе был разносчик бузы, но он перестал приходить»; «Если продавать бузу в магазине, что станется с уличными торговцами?»; «Продавец, крикни „Буу-заа“ так, чтобы мои дети услышали и запомнили».

Когда Мевлют был в хорошем настроении, он никогда не разочаровывал любопытную клиентуру, особенно если приводили детей. «Буу-заа!» – кричал он, улыбаясь. Он замечал, что покупатели, которые говорили: «Ты делаешь очень важное дело» – и начинали читать лекцию о значении традиций османской эпохи, обычно никогда не возвращались. Мевлют раньше и представить себе не мог, сколько вокруг подозрительных людей, которые хотели, чтобы стаканы мыли при них и как следует, или агрессивно спрашивали, сделана ли буза только из натуральных ингредиентов. Зато он не удивлялся, если люди, никогда не пробовавшие бузу до того, охали, скривившись сразу после первого глотка, или жаловались, что напиток слишком кислый или слишком сладкий, и не допивали стакан. «Буза, что я купил ночью у уличного торговца, была настоящая», – говорил кто-то. Находились и фыркающие: «Я-то думал, это горячий напиток».

Спустя месяц после открытия Ферхат начал приходить и справляться о делах в лавке через вечер. Деревня его отца попала в число эвакуированных во время армейской операции против курдских повстанцев на востоке страны, и его бабушка по отцу, которая совсем не говорила по-турецки, приехала в Стамбул. Ферхат жаловался Мевлюту, что прилагает все усилия, чтобы общаться с ней на своем ломаном курдском. Курды, переселенные в Стамбул после того, как их деревни были сожжены турецкой армией, поселились на нескольких улицах и организовались в местные банды. Ходили слухи, что новый мэр от партии исламистов собирается закрыть все рестораны и бары, в которых подают алкоголь и выносят столы на тротуары. С наступлением лета Мевлют и Ферхат начали торговать еще и мороженым.

Райиха. Мы тоже принесли свое зеркало в магазин, как Ферхат с Самихой. Иногда я замечала, что Мевлют смотрит не на улицу, а в зеркало рядом с витриной. Я стала подозрительной. Однажды он вышел, я села на его обычное место и посмотрела в зеркало. С этого самого места я увидела в зеркале лицо Самихи. Я решила, что они оба переглядываются через зеркало тайком от меня, и меня охватила ревность.

Я думала об этом все время, хотя понимала, что могу ошибаться. Самихе незачем приходить в магазин днем, когда я там. Карманы Ферхата набиты деньгами, которые он собирает с тех, кто не платит за электричество, так что с чего бы Самихе работать? И тем не менее она посещала магазин. Обычно, когда я возвращалась домой к девочкам, Самиха уходила со мной, но иногда она оставалась в магазине после моего ухода, наедине с Мевлютом.

Помимо магазина, Самиха была, конечно, занята своим новым домом в Джихангире. Я как-то взяла с собой девочек и пошла туда вечером в гости. Ее не было дома, так что мы заглянули в магазин – я не смогла удержаться. Мевлют был там, но Самихи не было.

– Что ты делаешь здесь так поздно? – разозлился он. – Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не приводила сюда детей?!

Это был не тот добрый, милый Мевлют, которого я знала. Мне стало так больно, что я не ходила в магазин целых три дня. Самиха вскоре пришла ко мне.

– В чем дело? Я беспокоюсь! – сказала она. Она казалась искренней.

– Я заболела, – ответила я, стыдясь своей ревности.

– Нет, ты не больна. Мне Ферхат тоже грубит, – сказала она, но не потому, что пыталась разговорить меня, а потому, что моя умная младшая сестра давно поняла, что у таких девушек, как мы, главные проблемы всегда начинаются с мужей. Я хочу, чтобы у нас вообще не было этого магазина; я хочу снова остаться с Мевлютом, чтобы были только он и я.

Примерно в середине октября они снова начали продавать бузу. Мевлют считал, что будет лучше всего убрать сэндвичи, бисквиты, пирожки, шоколадки и другие летние угощения и торговать только бузой с корицей и жареным нутом, но его не послушали. Раз или два в неделю Мевлют оставлял вечером магазин на Ферхата и уходил продавать бузу своим постоянным покупателям. Война на востоке вызвала теракты по всему Стамбулу, по ночам проходили марши протеста. Экстремисты обстреливали редакции газет, но люди все равно толпились на Бейоглу.

В конце ноября набожный мастер по ключам через дорогу сказал Мевлюту, что в газете «Праведный путь» что-то написали о его магазине. Мевлют помчался в киоск на проспекте Истикляль. Вернувшись в магазин, он сел с Райихой и пристально изучил газету от корки до корки.

В ней была колонка под названием «Три новых магазина», которая начиналась с похвалы «Своякам» и продолжалась репортажем о новой кебабной в Нишанташи и о лавке в Каракёе, где продавались розовая вода и печенье к Рамазану и Ашуре. Суть статьи – сохранение древних турецких традиций, вместо отказа от них в подражание Западу, есть священный долг, подобно почитанию предков; если турки хотят сохранить национальный характер, сохраниться как цивилизация, сохранить свои идеалы и убеждения, они должны научиться в первую очередь оставаться верными традиционным еде и напиткам.

Едва Ферхат появился тем вечером, Мевлют с гордостью показал ему газету. Он объявил, что подобная реклама принесет им множество новых покупателей.

– А, брось, – отмахнулся Ферхат. – Никто из читателей «Праведного пути» не собирается приходить в наш магазин. Они даже не написали наш адрес. Не могу поверить, что нас использовали для пропаганды какого-то гнусного исламистского барахла. Ты только посмотри на эти заголовки: «Святой Хамза и битва при горе Ухуд», «Намерение, предопределение и свободная воля в исламе», «Почему хадж является долгом».

– Что плохого в том, чтобы говорить о таких вещах? – удивился Мевлют. Святой Наставник так красиво рассуждал на все эти темы, и Мевлюту всегда нравились его разговоры. Хвала Создателю, он никогда не докладывал Ферхату о своих походах к Святому Наставнику. Иначе тот обозвал бы и Мевлюта «гнусным исламистом».

Ферхат продолжал в ярости листать страницы «Праведного пути»: «Что сделал Фахреддин-паша со шпионом и извращенцем Лоуренсом?..», «Масоны, ЦРУ и красные…», «Британские правозащитники оказались евреями!..».

Хвала Создателю, что Мевлют никогда не рассказывал Святому Наставнику, что его партнер по бизнесу – алевит! Святой Наставник думал, что Мевлют работает с нормальным турком-суннитом, и, когда их разговор затрагивал алевитов, иранских шиитов и халифа Али, Мевлют всегда менял тему, боясь услышать от Святого Наставника что-нибудь плохое про них.

– Полноцветное издание тафсира к Священному Корану в твердом переплете всего за тридцать купонов «Праведного пути», – издеваясь, читал Ферхат. – Знаешь, если эти люди придут к власти, первое, что они сделают, – запретят уличную торговлю совсем, как они это сделали в Иране. А парочку таких, как ты, – повесят.

– Ни в коем случае, – сказал Мевлют. – В бузе есть алкоголь, но разве кого-то из них это беспокоит?

– Это потому, что алкоголь в ее вкусе не важен, – возразил Ферхат.

– Ну да, конечно, по сравнению с твоей «Клубной» ракы буза – ерунда, – сказал Мевлют.

– Подожди, а что ты имеешь против ракы? Если грешно прикасаться к алкоголю, не важно, как много его в напитке. Мы должны будем немедленно закрыть этот магазин.

Мевлют почувствовал угрозу. В конце концов, этот магазин был у них только благодаря деньгам Ферхата.

– Уверен, ты голосовал за этих исламистов, – продолжал Ферхат.

– Нет, не голосовал, – солгал Мевлют.

– Ай, ну тебя, поступай как хочешь, – махнул рукой Ферхат.

С этого разговора началась их взаимная обида. На некоторое время Ферхат перестал приходить по вечерам. Это означало, что Мевлют не мог разносить бузу своим старым покупателям.

В часы затишья, по вечерам, когда не было посетителей, Мевлют скучал. А в городе он никогда не скучал, разнося бузу ночью, даже на самых пустынных улицах, где никто не открывал окон и ничего не покупал. Походы по улицам наполняли его воображение силой и напоминали ему о существовании в мире иного бытия, скрытого за стенами мечетей, в обваливающихся деревянных особняках и на кладбищах.

«Праведный путь» напечатал рисунок такого мира, именно такого, какой существовал в голове Мевлюта. Рисунок иллюстрировал серию статей под названием «Иной мир». Сидя поздно вечером один в магазине, Мевлют доставал газету, в которой было написано про «Свояки», и открывал ее на странице с этим рисунком, на котором было изображено старое забытое кладбище.

Почему эти могильные камни покосились? Почему они все разные, а некоторые из них склонились в печали? Почему от старых кипарисов Мевлюту всегда делалось так хорошо на душе?