18. Последние дни в кафе «Бинбом»
Двадцать тысяч овец
Ночью 14 ноября 1991 года ливанское торговое судно и корабль с Филиппин, перевозивший кукурузу, столкнулись перед древней Анатолийской крепостью, в самом узком месте Босфора. Ливанский корабль затонул, и пятеро из его команды погибли. По телевизору, который Мевлют смотрел со всеми остальными в кафе «Бинбом», сказали, что ливанский корабль перевозил двадцать тысяч овец.
Жители Стамбула узнали об этом происшествии, когда овец начало выносить к причалам вдоль Босфора, на берег около Румелийской крепости, в Кандилли, Бебеке, Ваникёе и Арнавуткёе. Оставшиеся в живых овцы пробирались на городские улицы через лодочные гаражи старинных прибрежных особняков-ялы, которые еще не успели сжечь, и через пристани современных ресторанов, сменивших рыбацкие кофейни. Овцы были измученными. Их кремово-белые шкуры были покрыты грязью и испачканы в нефти, их усталые тощие ноги, которые они с трудом передвигали, пропитались ржавой жидкостью, напоминавшей бузу, а их глаза были полны вечной жалобы. Мевлют был потрясен этими овечьими глазами, смотревшими на него во весь экран телевизора, и он ощутил всю силу этой жалобы в своей душе.
Некоторые из овец были спасены – люди, услышав о происшествии, поплыли прямо во тьму ночи им на помощь, – но большинство животных погибло. Частные доки, парки и чайные дома, выстроившиеся вдоль Босфора, были запружены тушами утонувших овец.
Мевлют слышал истории о том, как некоторые овцы, сумев выбраться на улицы города, необъяснимо нападали на людей, а потом ни с того ни с сего падали замертво; о том, как они забредали на дворы мечетей, священных гробниц и на кладбища, или о том, что они были на самом деле предвестниками апокалипсиса, который случится в 2000 году и явится прямым доказательством того, что пророчества покойного журналиста Джеляля Салика, который был застрелен за свои взгляды, были воистину правдивы. В этом происшествии Мевлюту виделся знак чего-то более сокровенного – как и тем рыбакам, которые продолжали каждый день находить мертвых овец, запутавшихся в их сетях, раздувшихся, как огромные пузыри, и видели в них предвестники несчастья.
Еще хуже оказались ставшие городским ночным кошмаром сообщения о том, что бóльшая часть из двадцати тысяч овец осталась запертой в трюме, что они все еще живы и ожидают спасения. Мевлют читал интервью с аквалангистами, которых посылали к затонувшему судну, но он просто не мог вообразить, каково было овцам, сидевшим в темноте в недрах корабля. Было ли там темно, воняло ли там, или же все напоминало мир сновидений? Участь овец напомнила ему Пророка Юнуса во чреве кита. Какой грех совершили эти овцы, чтобы закончить жизнь в таком мрачном месте? Что оттуда ближе – рай или ад? Всемогущий Господь послал овцу Пророку Ибрагиму, чтобы уберечь его от жертвоприношения собственного сына. Зачем тогда Он отправил двадцать тысяч овец в Стамбул?
Говядина и баранина были редкой роскошью в доме Мевлюта. А теперь Мевлют еще и перестал на некоторое время есть сэндвичи с кебабом. Он скрывал возникшее отвращение к мясу от окружающих; это отвращение осталось его тайной, не превратившись в серьезную моральную установку, и было полностью забыто в тот день, когда работники «Бинбома» решили поделить остатки хрустящего кебаба.
Мевлют чувствовал, как быстро бежит время; он ощущал, что стареет с каждым днем, проведенным в попытках смириться с воровством в кафе, до тех пор, пока постепенно не понял, что меняется сам. Наконец зимой 1993 года, на третий год работы управляющим, Мевлют осознал, что предупреждать хозяина о хитростях его работников уже слишком поздно. Он попробовал объяснить свое моральное затруднение Святому Наставнику, но не получил ответа, который облегчил бы его тревогу.
Еще больше его загоняло в тупик следующее обстоятельство – даже если работники уходили из кафе на военную службу или на лучшую работу, те, кого нанимали взамен, продолжали воровать без всякого страха, отягощая совесть Мевлюта.
Человек по имени Мухаррем, который был известен среди персонала как Толстяк и которого Мевлют должен был разоблачить перед шефом, и был создателем всей схемы. Работа Толстяка заключалась в том, что он жарил денер-кебаб прямо в витрине кафе, поворачивая кебаб на вертеле, следил, чтобы не подгорел, и отрезал части для покупателей. Он орудовал длинным ножом, как разносчики знаменитого турецкого мороженого «Мараш» – ложкой, вертя им с ловкостью, которая должна была привлекать с улицы покупателей, особенно туристов. Мевлют совсем не обращал внимания на это представление. Все равно вряд ли какой-нибудь турист забрел бы в такой глухой переулок.
Мевлют подозревал, что Толстяк Мухаррем прилагает все усилия, чтобы не зарабатывать много, для того, чтобы скрыть от него и от всех остальных свою роль главного мошенника. Редко встречавший в своей работе чудаков с подлинными моральными принципами, Мевлют гадал, не может ли скромность Толстяка означать, что тот – главный организатор всех махинаций, и пришел к выводу, что может. В свою очередь Толстяк раскрыл, что Мевлют знает о схеме, и объяснил ему, что рассматривает все это как способ для малооплачиваемых и лишенных всех доходов работников обеспечить себе заработок, не тревожа хозяина. Мевлют был поражен силой его левацких аргументов, что зародило в нем уважение к Толстяку.
В июле, когда исламисты напали на алевитов в Сивасе и тридцать пять человек – включая писателей и поэтов – сгорели заживо в отеле «Мадимак», Мевлют начал снова скучать по своему школьному другу и жаждать поговорить с ним о политике. Райиха узнала, что Ферхат занимается проверкой электрических счетчиков для муниципальной службы, сохранил свою работу после приватизации сетей и зарабатывает много денег. Мевлюту не хотелось верить, что Ферхат устроился так хорошо, но, когда он с завистью сознавал правду, он успокаивал себя, вспоминая, что единственный способ заработать деньги быстро – нечестный (подобным образом деньги делались в кафе «Бинбом»), и соответственно осуждал Ферхата. Мевлют повидал уже много молодых коммунистов, превратившихся в капиталистов после женитьбы. Они обычно становились намного более ушлыми, чем столь проклинаемые ими раньше дельцы.
Когда наступила осень, Вахит начал посвящать Мевлюта в детали схемы. Сам он настаивал на своей невиновности. Мевлют не должен выдавать его хозяину, но, если он это сделает, у Вахита не будет иного выбора, как сделать то же самое в ответ. Высказав это напрямую, Вахит посмотрел на Мевлюта, как бы говоря: «Это жизнь, парень!» – именно так он смотрел на управляющего недавно во время самых пронзительных сцен в телевизионных репортажах о разрушении моста Мостар в Боснии. Вахит хотел жениться, что было еще одной причиной, почему ему были нужны деньги. Его эксплуатировал не только хозяин, но и Толстяк с остальными. Доля его в схеме с краденым была маленькой. Фактически Толстяк, настоящий шеф кафе, был намного хуже, чем капитан. Если Вахит перестанет получать положенное, он пойдет к хозяину и сам расскажет ему о всех махинациях Толстяка.
Все это было неожиданностью для Мевлюта. По сути, Вахит грозил ударить его в наиболее уязвимое место – ведь Мевлют был с Вуралами невольно связан. Неумеренные похвалы капитана, которые тот расточал своему новому управляющему, чтобы запугать других служащих и показать, что его, хозяина, человек неподкупен, мучили несчастного торговца бузой. Нередко по вечерам, закрыв кассу, хозяин хвалил Мевлюта перед всеми, твердя: Мевлют из Коньи – это честный, нравственный и воистину достойный гражданин. Ему присущи чистота и искренность людей Центральной Турции. Хозяин говорил о коренных турках, как будто он был первым, кто открыл их в Стамбуле.
Вуралы тоже тщательно заботились о своей чести. Мевлют был одним из их людей, что означало: он не должен никогда никого обманывать и в этом случае может рассчитывать на их поддержку, когда придет время наказать того, кто обманул. Из того, что говорил Вахит, у Мевлюта создалось впечатление, что он верит, будто черноморские Вуралы являются подлинными владельцами кафе «Бинбом», и что его хозяин из Трабзона всего лишь еще одна из их пешек. Это не удивило Мевлюта: за годы своей работы на улицах Стамбула он встречал сотни людей, которые неизменно верили в то, что миром управляют невидимые кукловоды – те, кто дергает за веревочки.
Одним холодным зимним днем в феврале Мевлют пришел на работу на двадцать минут позже обычного и увидел, что кафе «Бинбом» закрыто. Замок поменяли, так что он даже не смог попасть внутрь. В соседнем магазине, торговавшем орехами и семечками подсолнуха, ему рассказали, что прошлой ночью в кафе была большая драка, вынудившая явиться полицию Бейоглу. Владелец из Трабзона решил наказать своих работников, привел нескольких «горилл», и в итоге все оказались в полицейском участке. После того как полиция отпустила участников потасовки, хозяин вернулся со слесарем, который поменял замок и намалевал на окне: ЗАКРЫТО НА РЕМОНТ.
Это официальная версия, подумал Мевлют. Несмотря на это, краешком сознания он продолжал надеяться, что уволен за опоздание на работу этим утром. Может быть, хозяин раскрыл схему работников, а может, и нет. Все, чего ему хотелось, так это пойти немедленно домой и обсудить случившееся с Райихой, чтобы разделить с ней горе очередной безработицы, – но домой он не пошел.
Следующих несколько дней он провел, бродя по кофейням и пытаясь понять, как теперь свести концы с концами. Он был полон чувства вины, но была и доля радости, которую он быстро перестал скрывать от себя самого. Причина была в ощущении полной свободы, которое он испытывал, когда прогуливал школу еще в юности. Давно прошли те времена, когда у него была возможность бесцельно погулять днем по городу, без неотложных дел, и он направился к Кабаташу, наслаждаясь моментом. Кто-то торговал нутовым пловом с тележки ровно на том же месте, где годами стоял он сам. Он рассмотрел этого продавца, стоявшего у большого старинного общественного источника, но не захотел подходить ближе. На короткое время ему показалось, что он смотрит на свою собственную жизнь со стороны. Много ли зарабатывает этот парень? Человек был худым, вроде Мевлюта.
Парк за источником был наконец-то достроен и открыт для публики. Мевлют сел на скамейку. Его взгляд бродил по очертаниям далекого дворца Топкапы, по огромным серым призракам мечетей, по бесшумно скользящим большим кораблям. Он чувствовал прилив уныния, накатывавшего с неодолимой решительностью, как те огромные океанские волны, что он видел по телевизору. Только Райиха могла утешить его. Мевлют знал, что не может жить без нее.
Двадцать минут спустя Мевлют был дома в Тарлабаши. Райиха даже не спросила, почему он вернулся так рано. Он солгал, что его отпустили из-за переучета – и он сразу же побежал домой, чтобы заняться с ней любовью. На следующие сорок минут они забыли о мире.
На следующий день пришла Ведиха и передала Райихе все новости. Она начала с резкого вопроса: «Почему у вас все еще нет телефона?» – перед тем как поведать, как один из работников кафе рассказал начальнику, что того обманывают его собственные служащие. Капитан Тахсин созвал своих друзей из Трабзона, произвел облаву в кафе и восстановил свои права. Обмен оскорблениями привел к драке между Толстяком и капитаном, в результате которой их увезли в полицейский участок, где они в конце концов пожали руки и объявили перемирие. Тот же информатор заявил, что Мевлют был в курсе всех этих подлых уловок, но брал деньги в обмен на свое молчание; хозяин поверил и пожаловался Хаджи Хамиту Вуралу на Мевлюта.
Коркут и Сулейман сказали сыновьям Хаджи Хамита, что их двоюродный брат – честнейший человек, который никогда не падет так низко, и что они отвергают эту клевету на семейную честь. Но семья Акташ разозлилась на родственника за ситуацию, повредившую их отношениям с Вуралами.
Мевлюта больше всего расстроило, что Фатьма и Февзие больше не смогут получать в кафе горячие сэндвичи с сыром и сосисками и кебабы. Персонал всегда так любил их, так ласково обращался с ними. Толстяк часто смешил их представлениями со своим ножом. Неделю спустя до Мевлюта донеслись слухи, что Толстяк и Вахит на него очень злы, называют его предателем, который воспользовался ими, получив свою долю добычи. Мевлют не ответил на эти обвинения.
Он вновь обнаружил в себе сильное желание восстановить дружбу с Ферхатом. Когда бы Мевлют ни спрашивал его о чем-то, Ферхат всегда имел ясный ответ. Ферхат дал бы лучший совет, как вести себя с тайными делами в кафе. Но Мевлют знал, что это желание покоится на слишком оптимистичном представлении о природе дружбы. Улицы научили его, что после тридцати лет мужчина всегда одинокий волк. Если ему повезет, он может найти себе волчицу, такую как Райиха. Конечно, единственным противоядием от уличного одиночества были сами улицы. Пять лет, которые Мевлют провел, управляя кафе «Бинбом», оторвали его от города.
Отправив утром дочерей в школу, он занимался любовью с Райихой, после чего шел по местным чайным в поисках работы. По вечерам он рано уходил продавать бузу. Он дважды посещал собрание в Чаршамбе. За пять лет Святой Наставник постарел и теперь проводил меньше времени за столом – чаще он сидел в кресле возле окна. Рядом с креслом была кнопка, с помощью которой он мог впустить людей в здание через парадный вход. Большое зеркало было прикручено к стене под таким углом, что Святой Наставник мог видеть с третьего этажа того, кто у двери, без необходимости вставать. В оба прихода Мевлюта Святой Наставник видел его в зеркале и давал войти еще до того, как тот успевал закричать «Буу-заа». Теперь приходили новые ученики и новые посетители. У Мевлюта со старцем не было возможности долго разговаривать. Никто – даже Святой Наставник – не заметил, что Мевлют не взял денег за свою бузу; и он никому не сказал, что больше не управляет кафе.
Почему иногда ночью он чувствовал настоятельную потребность пойти на далекое кладбище и посидеть среди кипарисовых деревьев при лунном свете? Почему огромная черная волна, подобная той, которую он видел по телевизору, накрывала его иногда, так что он тонул в набухающем потоке печали? Каждая бродячая собачья стая в Куртулуше, Шишли и Джихангире начинала лаять, рычать и скалить зубы, завидев его. Почему Мевлют вновь начал бояться собак до такой степени, что они замечали его страх?
Вновь было время выборов; весь город был увешан политическими плакатами и флагами партий, в то время как целые стаи агитационных грузовиков гремели народными песнями и маршами из громкоговорителей, мешая проезду и надоедая всем. На Кюльтепе люди обычно голосовали за ту партию, которая обещала новые дороги, электричество, воду и маршруты автобусов в район. Стоит ли упоминать, что Хаджи Хамит Вурал был одним из тех, кто организовывал все эти услуги, так что он решал, за какую партию проголосуют избиратели.
Мевлют обычно не ходил на выборы. Единственным его требованием к любому кандидату было: «Они должны хорошо относиться к уличным торговцам». Но на позапрошлых выборах военное правительство послало солдат в каждый дом по всей стране. Солдафоны переписывали имена людей и угрожали тюрьмой любому, кто не придет голосовать. Так что на этот раз Райиха взяла паспорта и зарегистрировала себя и мужа.
Во время муниципальных выборов в 1994 году урны для голосования стояли в начальной школе Пияле-Паша, куда ходили девочки, так что Мевлют взял Райиху, Фатьму и Февзие и в приподнятом настроении отправился голосовать. В классе Фатьмы стояла урна для голосования и толклись люди. В классе Февзие было пусто. Они с Райихой сели за одну из парт и смеялись, глядя, как Февзие изображает учительницу, а также восхищались ее рисунком под названием МОЙ ДОМ, который Февзие нарисовала на уроке и который так понравился учительнице, что она повесила его на стену. Февзие пририсовала к красной крыше их дома две дымовые трубы и турецкий флаг и нарисовала ореховое дерево сзади с потерявшейся рисовой тележкой. Она не стала рисовать цепь, которой тележку приковывали.
На следующий день газеты написали, что в Стамбуле победила партия исламистов, и Мевлют подумал: «Если они религиозны, то очистят от столов с пьяницами тротуары Бейоглу и для нас, торговцев, наступят времена полегче, люди будут покупать больше бузы». Два дня спустя он подвергся нападению собак, а потом был ограблен, лишившись денег и своих швейцарских часов; с этого момента он решил бросить торговлю бузой.