В конце августа Мевлют отправился на свадьбу Коркута и Ведихи. Утром свадебного дня он надел пиджак, который купил со скидкой у знакомого портного. Еще он повязал светло-синий галстук, который отец надевал по праздникам. На давно отложенные деньги у одного ювелира в Шишли он купил двадцать немецких марок.

Свадебный зал «Шахика» находился на спуске между холмом Дуттепе и районом Меджидиекёй. Когда Мевлют торговал с Ферхатом, они несколько раз пробирались в этот зал в конце праздников по случаю обрезания, которые обычно устраивала либо мэрия, либо профсоюзы: там они бесплатно пили лимонад, ели печенье. Но в целом место, мимо которого он проходил множество раз, никаких особенных воспоминаний в его памяти не оставило. Когда он вошел в зал, там было такое количество народу, так гремел маленький оркестр и было так жарко и душно, что он едва смог дышать.

Сулейман. Мы все очень обрадовались, когда увидели, что Мевлют пришел на свадьбу. Брат, в кремово-белом костюме с ярко-синей рубашкой, встретил Мевлюта очень радушно, всем его представил и усадил за наш стол, за которым сидели молодые мужчины. «Пусть вас не обманывает его по-детски наивное лицо, – сказал он сидевшим за столом. – Он самый крутой парень в нашей семье».

– Ну что, дорогой мой Мевлют, судя по тому, что ты отпустил усы, простой лимонад теперь не по тебе, – пошутил я и осторожно показал ему на бутылку под столом, а затем взял его стакан и налил водки. «Ты когда-нибудь пил настоящую водку русских коммунистов?» – «Я даже и турецкой-то еще ни разу в жизни не пил, – ответил Мевлют. – Если она крепче ракы, то сразу ударит мне в голову». – «Не бойся, не ударит, ты только расслабишься и, может быть, наберешься смелости и осмотришься вокруг! Вдруг что-нибудь особенное заметишь?» – «А я и так смотрю вокруг!» – сказал Мевлют. Но он не смотрел. Когда водка коснулась его языка, он вздрогнул, словно обжегся, но затем взял себя в руки. «Сулейман, я хочу приколоть Коркуту двадцать марок, но стесняюсь, потому что, боюсь, ему покажется мало!» – сказал Мевлют. «Черт тебя подери, где ты берешь эти марки? Смотри загребут тебя в полицию!» – припугнул я его. «Да ну что ты! Все покупают марки. Если будешь хранить свои деньги в турецких лирах, то каждый день будешь терять половину из-за инфляции», – сказал он. Я обернулся к сидевшим за нашим столом. «Не верьте тому, что на первый взгляд этот парень – сама невинность, – сказал я. – Этот парень – самый хитрый и оборотистый уличный торговец, которого я знаю. То, что ты собираешься приколоть жениху целых двадцать марок, о многом говорит. Бросай-ка эту торговлю йогуртом, Мевлют, дорогой. У каждого из нас отцы были разносчиками йогурта, но сейчас у всех нас свои дела». – «Да не беспокойтесь вы за меня, однажды и я открою собственное дело. Тогда и вы удивитесь – как это вы не додумались до такого!» – «И чем же это ты заняться надумал, а, Мевлют?» – спросил я. Тут вмешался Боксер Хидайет: «Мевлют, иди сюда, посиди со мной! – (Кличку Боксер он получил за то, что у него был сломан нос, как у боксера, и за то, что сбил ударом кулака с ног химика Хвастуна Февзи.) – Я вот не стал открывать себе бакалею или кебабочную, как все они. У меня есть лавка с отличными стройматериалами», – похвастался Хидайет. «Слышь, ты, лавка-то не твоя, лавка дядина! – вмешался я. – Если так говорить, то тогда и у нас есть лавка!» – «Парни выглядывают сестер невесты!» – сказал кто-то. «Где?» – «За столом невесты». – «Ой, ну только все сразу не смотрите, – сказал я. – Они же теперь – моя семья». – «Да мы и не смотрим, – сказал Боксер Хидайет, продолжая таращиться в сторону сестер. «Вообще-то, они еще маленькие. Мы же не растлители малолетних!» – «Внимание! Парни, пришел Хаджи Хамит!» – «Ну и что?! Надо встать и спеть гимн?» – «Спрячьте вы эту водку, не пытайтесь даже мешать ее с лимонадом, с ним такие шутки не пройдут, он сразу все заметит. Он ненавидит подобные вещи, обязательно потом придется за такое платить!»

Мевлют рассматривал девушек, сидевших рядом с невестой за дальним столом, когда вошел Хаджи Хамит Вурал со своими людьми. Головы всех присутствовавших поворачивались ему вслед, и почти сразу его окружила толпа желающих поцеловать ему руку.

Мевлюту очень захотелось жениться на красивой девушке, такой как Ведиха. А для этого, как он прекрасно понимал, нужно бросить торговлю йогуртом, отслужить в армии, усердно работать, заняться каким-нибудь серьезным делом или открыть небольшую лавку.

Наконец он начал рассматривать стол, за которым сидела невеста. В смелости его были виноваты и алкоголь, и оживление, царившее в зале для торжеств. Он также чувствовал, что Аллах помогает ему и что судьба его готова решиться.

Много лет спустя Мевлют будет вспоминать те минуты.

– Девочки-то ведь уже не такие и молоденькие, – произнес какой-то голос за столом. – Всем уже пора замуж.

– Даже та, которая в синем платке? Ребята, пожалуйста, не надо смотреть так откровенно, – попросил Сулейман. – Половина этих девушек уедет в деревню, а вторая половина останется в городе.

– Братец, скажи-ка, а где они живут в городе?

– Кто-то из них живет на Гюльтепе, а кто-то – на Куштепе.

– Вот теперь ты нас туда сводишь.

– Какой бы из них ты написал письмо?

– Никакой, – сказал какой-то честный парень, которого Мевлют видел впервые. – Потому что они сидят так далеко, что я их не могу разглядеть.

– Так напиши письмо, если разглядеть не можешь.

– Нашей невестке Ведихе, судя по ее паспорту, шестнадцать лет, но на самом деле семнадцать, – сообщил Сулейман. – А ее сестрам на самом деле шестнадцать и пятнадцать соответственно. Это все Горбун Абдуррахман постарался, чтобы их записали на год моложе, чтобы они дольше пожили с отцом.

– Как зовут вон ту, самую молоденькую?

– Да, она самая красивая.

– Да, а сестра у нее – ничего особенного.

– Одну – Семиха, другую – Райиха, – сказал Сулейман.

Мевлют удивился, что при этих словах сердце его забилось быстрее, и даже растерялся.

– …А остальные три девушки – из их деревни…

– Та, что в голубом платке, тоже ничего…

– Ни одна из этих девушек не моложе четырнадцати.

– Да дети они еще, – сказал Боксер. – Будь я их отцом, я бы еще не разрешил им носить платок.

– У нас в деревне платок надевают сразу после начальной школы, – вставил Мевлют, так и не сумев сдержать волнения.

– Младшая окончила начальную школу в этом году.

– Это какая? Та, что в белом платке? – спросил Мевлют.

– Та, которая красивая. Младшая.

– Вот я бы никогда не женился на девушке из деревни, по правде говоря, – сказал Боксер Хидайет.

– А какая городская пойдет за тебя?

– Почему это не пойдет? – обиделся Хидайет. – Ты больно много девушек в городе знаешь!

– Мно-о-ого.

– Те, которые к вам в лавку заходят, не считаются, сынок, не тешь себя понапрасну.

Мевлют выпил еще немного противного лимонада с водкой и заел выпивку сладким печеньем. Когда наступило время дарить подарки и украшения жениху и невесте, ему представилась возможность долго смотреть на невероятную красоту Ведихи Йенге, на которой женился Коркут. Младшая сестра ее, сидевшая за столом для незамужних девушек, была такой же красивой. По мере того как он продолжал смотреть на тот окруженный несколькими девушками стол, не отрывая глаз от Райихи, он заметил, что в нем поднимается желание, такое же сильное, как жажда жизни, но в то же время эти чувства будили в нем стыд и страх потерпеть неудачу.

Свои двадцать марок Мевлют приколол на воротник пиджака Коркута безопасной булавкой, которую Сулейман выдал ему, при этом посмотреть в лицо невесте он не решался.

Возвращаясь к себе за стол, он сделал то, чего делать совершенно не собирался: подошел поздравить Абдуррахмана-эфенди, который сидел вместе с теми, кто приехал на свадьбу из Гюмюш-Дере. Эфенди сидел очень близко от стола девушек, но совершенно не смотрел в их сторону. Одет Абдуррахман-эфенди был великолепно: на нем была белоснежная рубашка с белым воротничком и изящный пиджак. Он уже давно привык к странным поступкам молодых уличных торговцев и разносчиков йогурта, которым красота его дочерей вскружила голову. Он протянул Мевлюту руку для поцелуя, словно ага, а Мевлют покорно поцеловал ее. Видела ли это его младшая дочь?

В какой-то миг Мевлют не выдержал и бросил взгляд на девичий стол. Сердце его в тот момент бешено заколотилось; и страх, и радость охватили его.

Младшая была самой красивой из девушек; в ней было что-то детское.

Мгновение они смотрели в глаза друг другу. У нее было честное, открытое лицо, искренние, детские черные глаза.

В голове у Мевлюта все смешалось, но даже в этом он узрел знак судьбы – кысмет. Такие совпадения могут случаться лишь по воле Аллаха, подумал он. Он пытался привести в порядок мысли, принялся смотреть в сторону стола, где сидел ее горбун-отец, пытаясь еще раз увидеть ее, но вокруг было слишком много людей. К тому же он уже довольно далеко отошел. Но хотя он не видел ее лица, каждое ее движение он ощущал в своем сердце. Сейчас ему очень хотелось рассказать всем об этой прекрасной девушке, об их чудесной встрече и о той минуте, когда ее черные глаза заглянули в его глаза.

Сулейман сообщил ошалевшему брату:

– Абдуррахман-эфенди с дочерьми Семихой и Райихой погостят у нас неделю, прежде чем вернутся в деревню.

Последующие несколько дней Мевлют постоянно думал о девушке с темными глазами и детским лицом и о словах Сулеймана. Зачем Сулейман сказал об этом именно ему? Что будет, если он постучится в дверь к Акташам? Сможет ли он еще раз увидеть ту прекрасную девушку? Обратила ли она на него внимание? Мевлюту нужно было выдумать какой-то железный повод, чтобы идти к ним, иначе Сулейман догадается, что он пришел из-за Райихи, и, может быть, спрячет ее от него. А может, просто посмеется над Мевлютом или попытается все это прекратить, скажет, что она еще ребенок. Мевлют изо всех сил старался выдумать подходящий предлог для того, чтобы пойти к Акташам, но так его и не нашел.

Пролетели перелетные аисты над Стамбулом, закончился август, прошли первые две недели сентября, а Мевлют и в школу не пошел, и на курсы в университет не записался. Не получил он и справку о состоянии здоровья из районного управления здравоохранения, о которой говорил ему Скелет, чтобы оформить годовой учебный отпуск. Все это означало, что его мысли об образовании, которое он практически закончил два года назад, не могли иметь больше никакого продолжения даже в виде мечты. Жандармы из призывного пункта могли в любой момент явиться в деревню.

Мевлют был уверен, что отец не станет врать, чтобы помочь ему уклониться от армии. Он был уверен, тот скажет: «Пусть служит, а потом может жениться!» Правда, у его отца не было денег, чтобы найти ему подходящую жену. Между тем Мевлюту хотелось немедленно жениться на Райихе. Он допустил ошибку, он проявил слабость, он даже не сходил к Акташам. Он успокаивал себя следующими соображениями: если бы он пошел к Акташам и увидел Райиху, она, может быть, не обратила бы на него никакого внимания, и тогда сердце Мевлюта было бы разбито. А ведь только мысли о Райихе делали шест разносчика йогурта на улицах Стамбула намного легче.

Сулейман. Мой брат нашел мне работу в фирме по продаже строительных материалов Хаджи Хамита Вурала. Теперь я единственный на фирме, кто водит пикап нашей фирмы марки «форд». Позавчера утром, примерно в десять часов утра, я вышел купить пачку сигарет в бакалейной лавке в Меджидиекёе, которая принадлежит одному человеку из Малатьи (у нас в лавке сигареты я не покупаю, потому что отец не одобряет моего курения), и уже садился в машину, как вдруг услышал, что кто-то тихонько стучит в правое стекло. Мевлют! Бедный парень! Он тащил на спине йогурт на шесте, нес торговать в город. «Прыгай!» – сказал я ему. Он сложил шест с мисками в кузов и сел. Я протянул ему сигарету, дал зажигалку прикурить; Мевлют первый раз видел меня за рулем – он не верил своим глазам. Мы промчались по той самой улице, которая идет то вверх, то вниз и по которой он обычно ходит со скоростью четыре километра в час, да еще в мисках тридцать килограммов йогурта тащит. Поговорили о том о сем. Потом он спросил об Абдуррахмане-эфенди и его дочерях.

– Они вернулись в деревню, – сказал я.

– Как звали сестер Ведихи?

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто так…

– Ведиха теперь моя невестка. И ее сестры – невестки моему брату… Теперь мы – одна семья…

– А я разве не из вашей семьи?

– Конечно из нашей… И поэтому ты не должен ничего от меня скрывать.

– Я и не собираюсь… Но поклянись, что никому не скажешь.

– Клянусь перед Аллахом, нашей нацией и флагом, что сохраню твою тайну!

– Я влюбился в Райиху, – сказал Мевлют. – Самая младшая, с черными глазами, – ее ведь Райиха зовут? Мы с ней чуть не столкнулись в зале, когда она шла к столу отца. Ты не видел? Я заглянул ей прямо в глаза. Сначала я подумал, что забуду обо всем. Но не смог.

– Что ты не смог забыть?

– Ее глаза… То, как она смотрела на меня… Ты не видел, как наши пути пересеклись во время свадьбы?

– Видел.

– Как думаешь, это случайность или нет?

– Ты, дружок, влюбился в Райиху. Так что лучше я ничего не буду знать об этом.

– Она очень красивая, правда?.. Если я напишу ей письмо, ты ей передашь?

– Но они уехали с Дуттепе. Я же сказал, что они вернулись к себе в деревню… – сказал было я, но Мевлют так грустно посмотрел на меня, что я не выдержал: – Хорошо, я постараюсь ради тебя.

В Харбийе он, веселый, вышел из пикапа, забрал свой шест и миски из кузова. Поверьте, мне очень больно, что кто-то в нашей семье до сих пор торгует йогуртом на улицах.