Миша посмотрел на часы. 20.13. Около полутора часов назад они с Сан Санычем ушли от Кеши. И сразу поехали сюда, в Коньково. Сан Саныч заявил: дескать, арендуя квартиру на Юго-Западе, исследовал все окрестности в радиусе двадцати пяти километров и знает в Конькове место, где сможет спокойно подготовиться к визиту в спортклуб у Чистых прудов.

Промчались мимо памятного Мише светофора на перекрестке возле метро «Калужская», мимо Коньковского вещевого рынка – резервного места встречи с Кешей, развернулись на сто восемьдесят градусов у Теплого Стана, проехали еще метров пятьдесят и свернули с улицы Профсоюзной вправо возле красного кирпичного здания Палеонтологического музея. Повернули на заасфальтированную дорожку, уходящую в глубь «зеленой зоны» – лесопосадок меж районами Ясенево и Коньково.

Дорога через лес вела к храму. Церковные купола торчали над верхушками деревьев, поблескивая золотом. Храм впереди, слева над верхушками деревьев видны многоэтажки Конькова, справа забор, за которым опять же лес. Автомобилей на дороге – ни одного. Лишь редкие пары прогуливаются по асфальту. Нет-нет, да и проедут мимо мальчишка-велосипедист или стайка пацанов на роликах. Прогулочная зона. Тишь, гладь да божья благодать.

Не доехав до храма совсем немного, Сан Саныч свернул с асфальта на огромную поляну. Вдалеке возле самодельных футбольных ворот гоняет мяч пара-тройка оболтусов. Еще дальше жарят шашлыки. Большущая поляна. Место здорового отдыха жителей Конькова, ибо торговых точек с алкоголем поблизости не наблюдается и отравить организм праздной публике нечем, разве что с собой чего принести шашлыки запить.

Сан Саныч припарковался на опушке, на самом краешке гигантской поляны. Вдали от дороги, и от футболистов, и от любителей поесть шашлыка на природе. «Волгу» поставил багажником к лесу, велел Михаилу «стоять на шухере», то есть отойти от машины метров на двадцать и пресекать всякие попытки местных жителей, облюбовавших поляну для отдыха, приблизиться к автомобилю.

Открыв багажник, Сан Саныч чего-то оттуда достал и, присев на травку, производил какие-то манипуляции неизвестно с чем, Чумаков же тем временем дважды пресек, как было приказано, поползновения расслабленных отдыхом на природе горожан подойти к машине. В первый раз слегка выпивший мужик двинулся к «Волге», дабы стрельнуть покурить, и на подходе получил от Миши вожделенную сигарету. Во второй раз пришлось отогнать подальше не в меру любопытных пацанов младшего школьного возраста.

Ровно в четверть девятого Сан Саныч окликнул Чумакова:

– Миша! Эй! Иди садись в машину. Пора ехать!

Подойдя к машине и оглядев Сан Саныча с головы до ног, Миша в очередной раз удивился своему партнеру. Вся подготовка к штурму логова «Синей Бороды» заключалась в том, что в руке Сан Саныча появился «дипломат» – стандартный черный чемоданчик с замком, а с пояса исчезла сумка-кенгуру. В остальном Сан Саныч остался прежним, таким же, как и перед приездом сюда, на поляну. Одет в ту же голубую майку, шорты, глаза скрыты под стеклами солнцезащитных очков, на ногах пробковые сандалии. А ноги-то, ноги! Пятки перепачканы землей, меж пальцев застывает корочкой грязь.

– Зачем ты сандалии-то снимал? По травке захотелось походить, да? – Миша взялся за ручку автомобильной дверцы.

– Погоди залезать в машину.

– Ты ж сам сказал: «Садись, пора ехать...»

– Сейчас поедем. Отойдем в кустики на минуточку. За мной.

Подхватив «дипломат» поудобнее, так, чтобы на ходу можно было открыть его замки и не рассыпать на землю содержимое, Сан Саныч двинулся в заросли бузины. Пожав плечами, Чумаков пошел следом за ним.

– Отсюда нас не видно ни с поляны, ни с дороги, – сказал Сан Саныч из гущи кустарника, присел на корточки, поставил перед собою на землю раскрытый «дипломат». – Снимай куртку, Миша, на-ка вот, напяль на себя портупею.

Сан Саныч протянул Мише извлеченный из «дипломата» оружейный тандем – две кобуры на переплетении ремешков с двумя пистолетами «ТТ».

– Ты как-то говорил, что мне, не обученному, как надо стрелять, оружие на себе таскать бесполезно и опасно, – сказал Миша, однако кожаную куртку-косуху быстренько снял и с удовольствием взял у Сан Саныча портупею с пистолетами. Какой же мужчина откажется примерить обязательный аксессуар настоящего супермена?

– Давай помогу разобраться с ремешками. – Сан Саныч поднялся, позабыв закрыть «дипломат». – Одну руку продевай вот в эту петлю, правильно, повернись, ремешок подтяну... Все верно, партнер, тебе носить под мышками пистолеты – только беду кликать. Попасть во враждебного стрелка у тебя шансов никаких, верь мне. Штатники, цэрэушники, было дело, обработали ворох отчетов об уличных перестрелках и вывели среднестатистическое время реального огневого контакта. Две с половиной секунды. Посему – придется стрелять, даже не пытайся в кого-нибудь попасть, понял? Пали в воздух и падай сразу же на землю. Упав, обязательно откатись в укрытие, нету такового рядом – просто отползи-перекатись в сторону и замри.

– Ни фига не понял... Впрочем, пора бы мне привыкнуть к роли болвана... Зачем и когда мне палить в небеса?

– Зачем? Чтобы отвлечь погоню. Когда? Лишь в том случае, если ты увидишь меня улепетывающим со всех ног. От кого? Нетрудно догадаться – от ребят из «Синей Бороды»... Хорош, сильнее ремешки не затягивай, надевай куртку...

– Ты пойдешь в спортклуб, а я буду страховать тебя во дворе. Правильно?

– Неправильно! Вспомни, Кеша рассказывал: двор-колодец с единственным входом, все пространство просматривается видеокамерами. Ты будешь ждать меня на Чистых прудах. На скамеечке у прудика. Случись мне тикать, добегу до Чистопрудного бульвара, и стрельба пусть на секунду, но отвлечет, тормознет погоню. Я буду знать, где, на какой скамейке ты будешь меня ждать. Рвану к тебе. Ты бросишь мне оружие, а я, на бегу поймав пистолет, развернусь и расстреляю погоню. Потом мы оба очертя голову побежим к припаркованной в близлежащих переулках «Волге», и по газам.

– За две с половиной секунды добежишь, поймаешь, развернешься, стрельнешь... Что-то я сомневаюсь. Какой-то фантастический план... Знаю-знаю, ты опять скажешь: «Верь мне, я знаю, что делаю!..»

– Так точно. Верь мне, Миша, я, как всегда, контролирую ситуацию... Как пистолеты? Не жмет под мышками? А ну, повернись, дай на тебя посмотреть... Нормально, слегка выпирают «пушки», но не знаешь – не заметишь... Я верю в тебя, партнер. Понадобится – ты все сделаешь, как надо. В тебе есть СИСУ!

Сан Саныч снова присел на корточки, закрыл «дипломат».

– Какое, к черту, СИСУ! Нету во мне никакого СИСУ. Ты-то вон какой спокойный, как комиссар в пыльном шлеме, уверенный в окончательной победе мировой революции. А я – сгусток нервов... – Миша, вытянув шею, успел заглянуть под закрывающуюся крышку «дипломата». – Сан Саныч! А чего в «дипломате»-то? Всего-навсего одна коробочка, и все? Ты чего, штурмовать спортклуб голыми руками будешь, так, что ли?

– Угу. – Сан Саныч, закрыв «дипломат», выпрямился. В шортах, майке, с торчащими из сандалий грязными пятками и черным чемоданчиком в руке, он выглядел смешно и нелепо. – Кеша говорил о металлодетекторах на входе в спортклуб. Спрятанное оружие имеет свойство звенеть, попав в поле действия детектора металлов, понял?

– Так и замки «дипломата» тоже из металла! Все одно, звенит сигнализация!

– Зазвенит, вахтер у входа попросит открыть чемоданчик, убедится, что внутри лишь коробочка с ампулой и разовый шприц. Скажу, что я диабетик, вынужденный периодически колоться инсулином, и все вопросы сняты. Вахтер ни за что не догадается, что в ампуле не инсулин, а «сыворотка правды»... Пошли в машину, Миша. Поедем в центр. Пошалить.

Продравшись сквозь кусты бузины, партнеры сели в машину, и, едва автомобиль тронулся, Сан Саныч продолжил инструктировать Чумакова:

– Не дай бог, конечно, но случится, что тебя повяжут, Миша...

– Как такое может случиться?

– Не перебивай! Дай договорить. Все необходимо предусмотреть, дело предстоит серьезное... Случись так, что тебя возьмут в плен, делай и говори, чего хочешь, тяни время. Попадешь в полон, единственная твоя надежда выжить – тянуть время и дожидаться, пока я приду на помощь. А я приду обязательно. Скажут тебе, что я убит, разорван на части, сожжен, утонул – не верь, пока сам не увидишь моего трупа. Пока меня дохлого не узреешь собственными глазами – не дергайся и тяни, тяни время, как можешь, береги здоровье.

– Сан Саныч, а как ты справишься безоружный сразу со всеми боевиками «Синей Бороды»?

– Не силой, так умом, но справлюсь. Поверь. И потом все сразу в спортклубе они вряд ли кучкуются. Повторяю – их максимум восемь. Подходы к Кешиному дому сегодня утром стерегли четверо хлопцев, не похожих на описанных Иннокентием Туриста, Кавказца и господина Полковника...

– Сан Саныч! – опять перебил старшего товарища Миша. – А почему бы утром сегодня не взять в качестве «языка» одного из тех, что болтались у Кешиного дома? Вколоть «языку» «сыворотку правды», как ты хотел сделать с тем мужиком, которого захватил у дома Тузановича, и... И не надо было бы сейчас рисковать, штурмовать спортклуб!

– Ну да! А брать «языка» в самом центре столицы, на кишащей прохожими улице, это, по-твоему, верное дело, лишенное всякого риска, да? К тому же мы покойники, забыл? Запамятовал, Миша, сколь хлопотно было достоверно имитировать собственную смерть? Как трупы в машине воняли, помнишь? Как покупали тебе и мне по паре одинаковых костюмов в ГУМе, как наряжались в костюмчики и наряжали в аналогичный трикотаж смердящую мертвечину, вспомнил? А как на ходу с ворованной тачки прыгали, припомни! И все ради того, чтоб ввести противника в заблуждение и ожить лишь тогда, когда вероятность претворения в жизнь успешной, победоносной операции приблизится к ста процентам...

– Ты уверен в победе на сто процентов?

– На девяносто восемь.

– Ты уверен, что нас «синие» до сих пор считают мертвыми?

– А как же иначе?

– Слушай, Сан Саныч, прости, но ты меня, часом, не дуришь, а? Если ОНИ считают нас дохлыми, на фига, объясни, «синие» выставляли патрули вокруг Кешиного дома сегодня утром?

– Профессионалы. Привыкли работать на совесть.

– Неубедительно! А вдруг ОНИ знают, что мы живы, предугадали, что я вспомню про Кешу, проведу параллель между Ирой Грековой и ее одноклассником Иннокентием и...

– Мудришь, Миша! Кончай умничать.

– А вдруг Кешу специально возили в спортклуб, чтоб заманить нас в ловчую яму, а? Сан Саныч, чего замолчал?

– И давно? – спросил Сан Саныч после довольно длинной паузы.

– Чего «давно»?

– Давно ты додумался до версии, согласно которой «Синяя Борода», притворившись, будто верит в нашу с тобой трагическую кончину, использовала Иннокентия в качестве передаточного звена дезинформации, дабы заманить меня и тебя, как ты метко выразился, в «ловчую яму»?

– Честно?

– Угу.

– Если честно, я додумался до этого только что. Удивился, что ты идешь штурмовать спортклуб, вооружившись лишь «сывороткой правды», начал прикидывать в голове, почему бы в таком случае не взять «языка» из оцепления Кешиного дома, и...

– Ясно! Молодец, Миша, чего еще я могу сказать? Пять баллов! Горжусь тобой, партнер. Одно слово – молодец!

– Это все, что ты мне скажешь?

– Ага.

– Сволочь ты, Сан Саныч! Я ж теперь, сидя на скамеечке у Чистых прудов, измучаюсь весь, представляя, как ты, фигурально выражаясь, проваливаешься в «ловчую яму», как тебя убивают в спортклубе! Хотя бы для приличия успокоил. Сказал бы: «Твои опасения, Миша, беспочвенны потому-то и потому-то...»

– Твои опасения, Миша, беспочвенны. А почему – объяснить уже не успею. Посмотри направо. Проезжаем мимо памятника защитникам Плевны. Приехали, считай. Одно тебе скажу: верь мне, я знаю, что делаю. Все будет хорошо. А мы победим.

– Тьфу, блин! С тобой говорить, все равно что об стенку лбом биться! Ничем тебя не проймешь! Киборг-терминатор, блин! Мутант! У тебя чего, все нервы в мускулы переродились, что ли?

Сан Саныч ничего не ответил. Лишь улыбнулся, довольный. Мишину ругань он воспринял как изысканный комплимент.

Промчавшись мимо театра «Современник», «Волга» свернула в Большой Харитоньевский переулок. Сан Саныч остановил машину подле старинного дома, украшенного лепным орнаментом в дальневосточном стиле, местами напоминающим запрещенную московской мэрией свастику.

Выйдя из автомобиля, партнеры молча побрели к бульвару с прудом. Молча, потому что Сан Саныч категорически велел «прекратить болтовню».

Дошли до воды, обогнули пруд, и Сан Саныч, по-прежнему не проронив ни звука, ткнул пальцем, указав Чумакову на скамейку, одну из многих, выстроившихся вдоль пешеходной дорожки бульвара. Михаил, кивнув, понятливо пошагал к указанной лавочке, доставая на ходу из кармана пачку сигарет и сетуя, что их осталось всего три. Как же он, идиот, не позаботился запастись куревом? Может, сбегать по-быстрому и купить, пока еще видна спина Сан Саныча, пока до времени, когда Мишин партнер начнет штурмовать спортклуб, остался еще с десяток минут? Чумаков осмотрелся по сторонам. Кроме ресторана «Ностальжи» и кабака, возле пруда не увидел поблизости ни одного заведения, где бы можно было разжиться сигаретами. Зато увидел, как ускорил шаг Сан Саныч. Такими темпами он доберется до дворика, где расположено логово или ловчая яма врага, быстрее чем за десять минут. И ну как, сразу нарвавшись на ловушку, побежит обратно? Миша губами вытащил из пачки сигарету, уселся на скамейку, закурил. Пистолеты терли бока, табак, казалось, потерял вкус, приходящие в голову неприятные мысли Чумаков комментировал вслух, матерясь шепотом. Нет хуже ждать, когда не знаешь, сколько придется томиться в ожидании.

– Блин! Народу вокруг – полно. Менты, поди, где-то рядом ходят. Черт его знает, как дело обернется после пальбы в воздух! Господи, хоть я в тебя и не верю, сделай так, чтобы через полчасика ко мне подошел улыбающийся, довольный собой Сан Саныч и, похлопав по плечу, сказал: «Все, партнер! Все неприятности позади. Мы победили!..» Сделаешь – начну в церковь ходить, и в тебя поверю, и в черта, и в дьявола, и в черную кошку!

Миша затянулся, выпустил дым через нос, затянулся еще раз... Что такое? Сигарета в его пальцах ни с того ни с сего потухла. Плохая примета! Очень плохая. Жди теперь беды, сиди и жди!..

Миша Чумаков мучился религиозно-мистическими переживаниями, а Сан Саныч тем временем преспокойно шагал по направлению к спортклубу, помахивая «дипломатом» в правой руке и чуть заметно припадая на левую ногу, пятка которой была особенно сильно перепачкана землей.

Войдя во двор-колодец, Сан Саныч сразу же увидел яркую вывеску над широкой дверью. Вот он, вход в спортклуб, в переоборудованный для физкультурных забав подвал. Сан Саныч мимолетно улыбнулся. Вспомнил бар «Три семерки» и еще тысячи подвальных помещений, над дверями которых висели вывески. Такое впечатление – хозяева подвалов и полуподвалов специально зарылись в землю, чтобы в случае чего сподручней было юркнуть в норку и, сбежав по хитросплетениям канализационных каналов, нырнуть в отстойник и затаиться на дне под толстым слоем дерьма.

Скосив глаза, скрытые под темными стеклами солнцезащитных очков, Сан Саныч удостоил вниманием припаркованные во дворе автомобили. Ого! Интересная автоколлекция: «Мерседес», «Шевроле», «Мазда» и, совсем некстати, «Нива». А «Вольво», описанного Иннокентием, нету.

Переведя взгляд с автомобилей на объектив видеокамеры над вывеской «Спортклуб», Сан Саныч подошел вплотную к дверям в физкультурную обитель, ткнул пальцем в кнопку звонка на панели с динамиком и микрофоном и еще одним миниатюрным телеглазом.

– Вам чего? – шипя, спросил динамик.

– Мне к директору, – нагнувшись, сказал Сан Саныч в микрофон переговорного устройства.

– Вы договаривались о встрече?

– Нет, но господин директор будет рад нашей встрече. Поверьте.

Ж-ж-ж – загудела электронная начинка замка. Щелк – замок открылся. Сан Саныч вошел, спустился вниз по ступенькам в залитый искусственным электрическим светом коридор. Ж-ж-ух, ще-лк – закрылась дверь за спиной.

Вахтер за столом с мудреным пультом сигнализации и выстроенными горкой поверх столешницы черно-белыми мини-телевизорами приветствовал Сан Саныча кивком головы.

– Прямо по коридору, пожалуйста. Справа дверь. Войдете и проходите через спортзал, попадете в коридор, где в торце кабинет господина директора, – любезно объяснил Турист.

Сан Саныч без труда вычислил, что это именно тот человек, которого Кеше представили под кличкой Турист. Иннокентий описал внешность Туриста, Кавказца и господина Полковника достаточно подробно.

– Сами найдете или проводить?

– Найду.

– Ноги вытирайте, пожалуйста.

Сан Саныч пошаркал толстыми подошвами пробковых сандалий о коврик у подножия лестницы и не спеша направился к дверям, ведущим в спортзал.

Когда входил и когда проходил мимо вахтерского столика, ничего не зазвенело. Ежели и отреагировал металлодетектор на железные замки «дипломата», то бесшумно, просигналив вспыхнувшей лампочкой на пульте сигнализации.

Шествуя мимо вахтера, Сан Саныч краешком глаза заметил, что правая рука Туриста спрятана под столом. Либо Турист давил на секретную кнопку, нажатие коей каким-то образом извещало господина директора – Полковника о визитере, либо в правом кулаке сжимал рукоятку пистолета, готовый при малейшем поводе со стороны пришельца применить оружие. Но Сан Саныч не дал Туристу повода для беспокойства. Спокойно и чинно прошествовал до указанной двери, деликатно ее приоткрыл, вошел в спортзал и, вежливо закрывая за собой дверь, последний раз взглянул на привратника. Увидел, как Турист, вздохнув с облегчением, стер левой пятерней пот со лба и сосредоточил тревожное внимание на телевизионных экранах. Вахтера явно беспокоило, что вслед за Сан Санычем в его вотчину могут нагрянуть друзья визитера в пробковых сандалиях.

В спортзале шла тренировка. Аэробные девушки, коих вскользь помянул Кеша, давно разъехались по домам. На электронных часах, вмонтированных в ту стену, вдоль которой выстроились в ряд тренажеры, две зеленые цифры – 21 и 32. Половина десятого. Тренируются мужчины. Строго говоря, один мужчина тренируется, трое ему ассистируют. Кто здесь основной физкультурник, а кто ассистент – видно сразу. Основной будто шагнул в спортзал с плаката, рекламирующего стероиды. Или с афиши голливудского кинобоевика с главным героем, претендующим затмить легендарного Арчи Шварценеггера мускульной массой и объемом грудной клетки. Основной тренирующийся – под два метра ростом и весом килограммов этак сто двадцать. Причем жира на его перекачанном теле ни капли. Сплошь тугие мышцы и рельеф мускулатуры. Белобрысый, коротко подстриженный гигант. С такой мощной шеей, что не сразу ее и заметишь и удивишься, как это может белесая головенка расти прямо из груди. А груди-то, груди! Словно два набивных мяча. Живот – складки тугих канатов. Ноги – домкраты. Руки – конструкция из мышечных шаров и овалов. Вся одежда тренирующегося Голиафа состояла из плотно облегающего тело борцовского трико с надписью на груди по-английски «Мистер Торнадо».

Когда Сан Саныч вошел в зал, мистер Торнадо выжимал штангу. Справа и слева блины штанги поддерживали два ассистента. Третий ассистент подбадривал гиганта задорными криками:

– Ну! Поднатужься, ну! Во-во, умница! Держи ее! Держи!!!

Четверо в спортивном зале никоим образом не напоминали тех четверых боевиков «Синей Бороды», физиономии которых Сан Саныч «срисовал», изучая сегодня утром подходы к дому вдовца Иннокентия. Перекачанный амбал выпрямил руки, зафиксировал штангу в верхнем положении, ассистенты отпустили железные блины, и, как только они это сделали, мистер Торнадо, покачнувшись, разжал пальцы, сжимавшие перекладину штанги.

Штанга грохнулась на пол, едва не задев при падении ассистента-агитатора, но тот вовремя и проворно отпрыгнул, чем и спасся. Надо сказать, трое ассистирующих амбалу спортсменов также отличались атлетическим сложением, высоким ростом и развитой мускулатурой, однако рядом с мистером Торнадо они терялись, выглядели первоклашками, отирающимися на перемене подле десятиклассника – чемпиона школы в толкании ядра. Отчасти невзрачность ассистентов объяснялась скромными «закрытыми» спортивными костюмами, скрывающими мускулы, но и плечистый Сан Саныч, даром что был одет в майку и шорты, не выдерживал сравнения с горой тугой плоти, маркированной англоязычным прозвищем Торнадо.

Уронив штангу, амбал строго посмотрел на нечаянного свидетеля его тяжелоатлетической неудачи. Перевел взгляд на электронные часы. Кстати, когда на часы взглянул Сан Саныч, он заметил рядом с горящими желтыми цифрами подозрительно поблескивающее отверстие в жидкокристаллической панели часов. Не иначе опять объектив видеокамеры. Кеша говорил о компьютере в кабинете Полковника. Так, может быть, на монитор директорского компьютера поступает видеосигнал из спортзала? Да. Скорее всего именно так и есть. Сидит сейчас господин Полковник в директорском кресле и наблюдает за поведением Сан Саныча и негодованием мистера Торнадо. – Полдесятого. Мы зал до двух ночи арендовали! – вымолвил мощным, под стать телесам, басом амбал, испепеляя Сан Саныча взглядом. – Посторонних попрошу выйти и закрыть дверь с той стороны!

– Я к директору.

Сан Саныч жестом показал: мол, чтобы попасть в дирекцию спортклуба, ему придется пройти вон к той двери в конце зала. И пошел. Вдоль стены, по периметру, так, чтобы не мешать мистеру Торнадо с ассистентами резвиться в центре зала со штангой.

– Елы-палы! Мы за аренду платим, а он грязными ногами по чистому полу шлепает! – Амбал шагнул наперерез Сан Санычу, перехватил его, успевшего преодолеть две трети расстояния до дверей в служебные помещения спортклуба. Рука, бугрящаяся мускулами, легла Сан Санычу на плечо. – А ну, стой! Ты не понял, чего я сказал? Я за аренду заплатил, а ты пол пачкаешь. Я тебе разрешил пол пачкать?

Ручища мистера Торнадо дернула Сан Саныча за плечо, развернула, пальцы амбала разжались, и растопыренная пятерня, ткнув Сан Саныча в грудь, прижала его спину к шведской стенке.

Подоспели ассистенты мистера культуриста. Двое заняли позиции слева и справа от Сан Саныча, третий маячил поодаль, выглядывая из-за плеча амбала. Припертый к стенке, окруженный со всех сторон, Сан Саныч, нехорошо улыбнувшись, процедил сквозь зубы:

– Ребята, ежели вам нужны неприятности, я вам их устрою. Запросто. Но предупреждаю: лучше со мной не связываться.

– У-у-у, какой ты страшный! – Упирающаяся в грудь Сан Санычу растопыренная пятерня амбала сжалась в кулак. Пальцы-сардельки скомкали голубую ткань майки Сан Саныча, кулак рванулся вниз, и майка с треском порвалась.

Правой рукой Сан Саныч держался за ручку «дипломата». Как только треснули по швам лямки голубой майки с англоязычной надписью «Левайс», острый угол «дипломата» ударил мистера Торнадо в пах. Натужно охнувшего амбала согнуло, Сан Саныч подпрыгнул и встретил нагибающуюся белобрысую голову качка, ударив лбом в переносицу мистера Торнадо. Будто резиновая надувная игрушка, культурист Торнадо с удивительной легкостью опрокинулся на пол, а Сан Саныч тем временем был атакован с флангов ассистентами поверженного Голиафа.

Ассистент справа подцепил кроссовкой обутые в пробковые сандалии стопы, подсек Сан Саныча под обе ноги. Ассистент слева схватился обеими руками за свободную кисть Сан Саныча и ловко вывернул ему запястье.

Устоявший на ногах, но потерявший на секунду равновесие вследствие подсечки, Сан Саныч упустил тот мимолетный критический момент, когда вывернутое запястье можно было еще вырвать из захвата, и левый ассистент сноровисто завернул ему руку за спину.

Все мало-мальски знакомые с рукопашным боем знают: когда рука заломлена за спину, самый надежный способ освободиться – выполнить кувырок вперед. Пусть соперник продолжает фиксировать руку, ничего страшного. Кувыркнулся вперед, и более ничто не стесняет суставы, «не ломает». Махнул как следует ногой за голову после кувырка, заехал носком по лбу конвоиру, и ты свободен!

Выполнить кувырок через голову Сан Санычу помешал третий ассистент, тот, что занимал позицию в тылу у мистера Торнадо.

Амбал упал резиновой игрушкой, утратившему баланс Сан Санычу заломили руку за спину, он нагнулся, чтобы кувыркнуться, и тут ассистент номер три прыгнул. Пролетел над поверженным мистером Торнадо, сделал в воздухе ногами движение «ножницы», и правая кроссовка третьего ассистента поддела снизу подбородок Сан Саныча мыском, а подошва левой шлепнула вдогон по солнечному сплетению.

Не теряя времени, выполнявший залом спортсмен еще сильнее выкрутил кисть, сместил захват и, схватившись за пальцы Сан Саныча, крутанул и их. Все! Теперь кувыркайся не кувыркайся, а рука поймана, и жесткая фиксация пальцев исключает всякую возможность освободиться без потерь.

Ассистент слева вцепился как клещ в руку Сан Саныча с «дипломатом». Ассистент номер три, приземляясь после прыжка, присел низко-низко и, выпрямляясь, подцепил снизу вверх скользящим ударом по касательной гениталии Сан Саныча.

Силами трех ассистентов Сан Саныч был опрокинут на пол, на живот. Трое, явно специалисты своего дела, навалились сверху. Ассистент, занятый выкручиванием руки, продолжил свое занятие. Ассистент, заинтересовавшийся «дипломатом», вырвав черный чемоданчик, отбросил его подальше и лег поперек ног Сан Саныча, увлеченно выкручивая ему ахиллес. Ассистент-попрыгунчик улегся рядом с коллегой и, обхватив обеими ногами правую (уже без «дипломата») руку Сан Саныча, профессионально провел болевую фиксацию локтя.

– Браво! Браво!

Открылась дверь, что вела из спортзала в административный коридорчик спортклуба. Аплодируя на ходу, в зал вошел статный мужчина, похожий на голливудскую кинозвезду Шона Коннери. Господин Полковник. Он же – господин директор спортклуба.

– Брависсимо! Весьма впечатляет. Вот иллюстрация, как молодость и мастерство побеждают грубую силу! Спасибо вам, господа спортсмены. – Директор остановился подле все еще валяющегося на полу амбала. – А вы как? Мистер Торнадо? Сильно вас бандит с «дипломатом» покалечил?

– Да я его сейчас... – Амбал тяжело поднялся с пола. – На кусочки разорву, гада!

– Погодите! Погодите! – Директор встал между амбалом и распластанным на полу Сан Санычем. – Мы так не договаривались. Он мой. Петя! Вася!

На зов откликнулись двое мужчин средних лет, одетых в дешевые, но аккуратно отглаженные одинаковые серые брюки, бесформенные полуботинки и простецкие, заправленные за пояс рубахи, у Васи светло-синего цвета, у Пети блекло-коричневого. Вася имел глубокие залысины на лбу и носил очки в тонкой стальной оправе. Петя был пузатым и пухлым, страдающим одышкой и потливостью от избыточного веса.

О, да! Именно эти двое топтались сегодня утром на подходе к Кешиному дому. Вася и Петя – двое из четверых топтунов, лица и фигуры которых Сан Саныч засек и запомнил.

Появившись из дверного проема, ведущего в административный коридор, Вася с Петей деловито прошагали к обездвиженному Сан Санычу и ловко обрядили плененного посетителя в оковы, которые в ходу у американских тюремщиков и любителей садо-мазо. С помощью спортсменов-ассистентов Вася с Петей нацепили на талию Сан Саныча широкий кожаный пояс, затянув его потуже, так, что пряжка пояса оказалась за спиною пленника. От поясной пряжки тянулась короткая цепочка, заканчивающаяся наручниками, и длинная, к концу которой были приварены кандалы. Браслеты наручников сковали запястья Сан Саныча, кандалы защелкнулись на лодыжках. Пятеро мужчин – Вася, Петя и ассистенты – поставили пленника на ноги. Мистер Торнадо поднял с пола слетевшие с носа Сан Саныча солнцезащитные очки и, ухмыляясь, надел их на пленного, с издевательской заботой поправив дужку очков на переносице и потрепав «ласково» кандальника по щеке. Лицо Сан Саныча осталось при этом непроницаемо-равнодушным.

– Петь, Вась, ведите его в мой кабинет, – велел директор. – «Дипломат» не забудьте прихватить. А вам, господа спортсмены, выражаю свою глубокую благодарность за помощь в задержании рэкетира-отморозка. Второй раз меня выручаете! Спасибо! От оплаты за аренду освобождаю вас до конца лета. И вдобавок с меня коньяк, закусь и девочки. Удружили – в долгу не останусь, на той недельке обязательно сделаю плюс ко всему...

Чего директор сделает для отличившихся спортсменов «на той недельке», какую приятность, Сан Саныч уже не слышал. Мелко семеня стесненными кандалами стопами, зажатый с боков Васей и Петей, он вышел в коридор, дверь за ним захлопнулась, и Сан Саныч убедился, что Иннокентий ничуть не преувеличивал, говоря о поразительной звукоизоляции здешних помещений.

Кабинет директора в торце коридора Сан Саныч сразу же узнал, вспомнив Кешино описание. Сел без понуканий в кресло—электрический стул, поерзав, устроился получше. С руками за спиной сидеть в кресле было не особенно удобно.

– Вась, Петь, как тут наш Бульдозер без меня себя ведет? – В кабинет вошел хозяин, довольно потирая руки. – Не шалит? Ну-кась, стенд ап, милейший. Вставай, вставай, Бульдозер... О-о, да ты ж не знаешь: мы тебя за глаза окрестили Бульдозером, братишка. Как? Нравится кликуха?.. Встань, будь ласка, Бульдозер, ишь, расселся. А вы, Вася и Петя, помогите мне его раздеть. Догола. Вдруг наш Бульдозер спрятал чего в швах одежды, в подошвах сандалий...

– Так он же закован весь, – удивленно посмотрел на директора толстяк, однако, достав из кармана брюк нож-выкидуху, нажал на кнопочку, скрытую в рукоятке ножа, и, когда вынырнуло, блеснув, обоюдоострое лезвие, вспорол резинку на шортах Сан Саныча, подсунув лезвие ножа под широкий кожаный ремень в стиле садо-мазо.

– Сразу видно, Петька, что ты из ментовских, – усмехнулся Вася. – Послужил бы с мое на границе, знал бы, как и что можно спрятать в невинной на вид сандалии или ремешке от часов!

– Василий, ты б взял «дипломат», отнес в другую комнату и вскрыл его там осторожно, – распорядился директор Полковник. – Не доверяю я Бульдозеру. Весьма вероятно, в «дипломате» спрятано нечто взрывоопасное. Но сначала – не в службу, а в дружбу – сходи на вахту. Звуконепроницаемые стены и двери – штуковина полезная, однако наш друг в кресле вахтера, поди, измучился весь, не зная, чем дело закончилось – взяли мы Бульдозера или он нас взял. Зря в свое время не сдублировали сигнал от видеокамеры в зале на вахтерский пульт... Сходишь, Вась? Успокоишь человека?

– Сделаем. – Очкарик Вася вместе с «дипломатом» вышел из кабинета.

А бывший мент Петя между тем буквально срезал с Сан Саныча все одежды. Снял сандалии, на всякий случай и очки снял. Брезгливо прощупал изрезанное ножом тряпье, морщась, осмотрел грязные сандалии.

– Завидую твоим нервам, Бульдозер, – сказал Полковник, занимая директорское кресло за столом с компьютером. – Или ты феноменально глуп, или прошел в процессе жизни и сквозь огонь, и сквозь воду с медными трубами, раз накануне смерти можешь сохранять столь философское настроение. Чего там, Петро? Нашел чего в тряпках?

– Не-а, ни черта.

– Сандалии осматривал?

– Сандалии как сандалии, без секретов.

– Неужто ты, Бульдозер, понадеялся лишь на мускулы да умение крушить черепа?.. Молчишь? Молчи-молчи, подождем, чего Васек обнаружит в «дипломате». А покамест я расскажу тебе, браток, на чем ты прокололся. Начну с конца. С того, что случилось только что. Мы тебя ждали, братишка Бульдозер. Сотрудник на вахте весьма беспокоился. Опасался, что впустит тебя, и ты с ходу начнешь палить во все живое. Я его успокаивал. Кеша, говорил, донес до нашего Бульдозера, что и где в спортклубе, и Бульдозер пренепременнейше ломанется в первую очередь в дирекцию, его, говорил я сотруднику на дверях, как и тебя, временно исполняющего должность вахтера, учили прежде всего стремиться захватывать командный пункт, то бишь дирекцию. Но, подстраховываясь, я все же предпочел запустить в зал мясо. Учини ты прорыв со стрельбой, мясо в спортзале на секунду-другую тебя бы тормознуло. Без всяких радужных надежд я прокачал мясу дезу про рэкетира. Спортсмены, которые тебя повязали, однажды надавали тумаков всамделишному рэкетмену, явившемуся снять с меня дань внаглую, на халявку. Но вот тебе крест, брат, я и не чаял, что спортсмены тебя уломают. А, впрочем, сколько тебе лет? Полтинник? Как и мне, пятьдесят, да?.. Молчишь. Молчи-молчи, я не в обиде. Сохранился ты лучше меня, братишка, но возраст берет свое, согласись. Как и тот рэкетир-халявщик, ты попался на примитивнейший трюк. Бугай качок с надписью на борцовке «Мистер Торнадо» – нуль без палочки. Выглядит он страшно и внушительно, а поднатужится, и ребенок его забьет кулачишками. На телеса мистера Торнадо клюнули американские шоу-дельцы, они-то как раз Торнадой его и обозвали. Подписали с культуристом контракт на участие в чемпионате по реслингу. Знаешь, что такое реслинг? В нашу с тобой молодость это безобразие называлось «борьбой Кетч». Цирк на ринге с ревом, стонами, невероятными бросками и ужасными заломами. Торнадо допер, что надо бы разучить для порядка десяток приемчиков, и на выплаченный америкосами аванс нанял себя тренировать троих профи. Трех борцов, мастеров спорта по самбо. Они тебя и сделали, брат. Упомянутый рэкетир и ты попались на одном и том же. Габариты мистера Торнадо отвлекли внимание и твое, и рэкетмена, а неприметные рядом с будущим чемпионом по реслингу тренеры-профессионалы, воспользовавшись отвлекающим фактором, поспешили продемонстрировать, что не зря называются мастерами спорта. Стареешь, брат, купился на дешевку, облегчил жизнь Ваське с Петькой, а то они, представляешь, вооружившись «калашами», тебя под дверью вот этого моего кабинета ждали. Готовились тебе по ногам палить, едва ты в коридоре появишься. Сохранил колени, брат. Однако ж ты должен понимать – ни коленки, ни печенки тебе больше не понадобятся. Я и разговариваю-то сейчас с тобой столь доброжелательно лишь потому, что рад за Петьку с Васькой. Мы-то думали, без стрельбы не обойдется, и черт его знает, а ну как попал бы ты в моих сотрудников? И так счет три – ноль в твою пользу. Но пронесло, слава богу! Порадовал ты меня, брат, сделал разговорчивым. Учини ты стрельбу, я б с тобою по-другому общался, вот так.

Сан Саныч не заметил, как господин Полковник нажал кнопку, спрятанную в столешнице и замыкающую электрическую цепь, пропуская по электродам под обивкой кресла разряд тока. Тело Сан Саныча в пыточном кресле изогнулось дугой, зубы оскалились, на губах выступила белая пена, плотно сжатые веки заслезились, лоб покрылся испариной.

– Больно? – Полковник отпустил кнопку. – А представляешь, каково бы тебе было, закованному в кандалы, под током, да еще с простреленными коленными чашечками? А? Брат?.. Молчишь? Ты давай начинай разговаривать, не то разозлишь меня, пока что доброго, и изжарю я твою тушку на этом кресле, как в микроволновке.

Сан Саныч вздохнул. Глубоко, полной грудью. Потряс головой, стряхнул с губ белую пену.

– Почему ты называешь меня братом? – спросил Сан Саныч.

– Потому, что мы с тобою, брат, фрукты с одного огорода. Из надежно огороженного садика с красными звездами на железных воротах. И ты, и я, брат, бывшие вояки, отставники. Или я не прав?

Сан Саныч промолчал.

– Молчишь, брат? Напрасно! Я ж вижу – ты бывший майор Советской Армии. Впрочем, нет! На майорских должностях пузо растет, вон Петька у нас, видал, какой пузан? Мент бывший, майор, большой начальник из города Таллина в то время, когда название этого города писали с двумя «эл» в середине, но с одним «эн» на конце.

Сан Саныч повернул голову, посмотрел на томившегося в углу экс-майора по имени Петр. В том же углу, где подпирал стену толстяк, заметил два прислоненных к стене автомата. Когда Сан Саныча вводили в директорский кабинет, вертеть головой он не решился, и оружие, упомянутое Полковником, увидел только что. Знать, не врал Полковник про автоматчиков в засаде.

– Петро у нас майор, я, седобородый, – полковник, а ты, брат, наверное, до кэпа добрался по крутой служебной лестнице. Капитанские погоны – потолок крутых лестниц, и с их ступенек на мрамор лестниц с красными ковровыми дорожками не перепрыгнешь. Подозреваю, ты, брат, был боевым пловцом. Водоплавающим диверсантом, телосложение у тебя для боевого пловца подходящее, а мозги рыбьи. По флотской терминологии, был ты кап-лей, до кап-три не дорос!

Открылась дверь. Вошел Вася. Внес на вытянутых руках открытый «дипломат».

– Вот. – Василий поставил «дипломат» на стол, под нос господину Полковнику. – Никаких сюрпризов. Лишь коробочка, набитая ватой, и стеклянная ампула без маркировки, да разовый шприц.

– Что это за химия? – Полковник ткнул пальцем в ампулу.

– «Сыворотка правды», – честно ответил Сан Саныч.

– «Говорунчик»? Фи-и-ууу! – присвистнул господин Полковник. – Откуда такая прелесть? У нас в запасниках полно всяческой химии, но «говорунчика» мы так и не смогли добыть. Колись, братишка, где раздобыл «сыворотку»?

– Из старых запасов. Зажал во время операции в Красном море, в восемьдесят втором.

– Что я говорил! – Полковник хлопнул сжатым правым кулаком по открытой левой ладошке. – Боевой пловец! Телеса касатки, мозги карася! В прокаченную через Кешу дезу поверил и явился, вломился, как рыба-молот, кулачищами нас колотить. Не зря мы навешали Иннокентию лапши на уши про металлодетекторы. Безоружным явился нашу «малину» потрошить, и жадность фраера-карася погубила! Деньжат захотелось человеку-амфибии! Так захотелось, что заглотил все наши крючки и запутался во всех наших сетях! Всех решил переколошматить, а одному, последнему, вколоть «говорунчик» и узнать, где денежки прячем, да?

– При чем здесь деньги? – Сан Саныч удивленно вскинул брови. Недоуменное выражение на его доселе непроницаемом лице рассмешило господина Полковника.

– Уах-ха-ха! Неубедительно притворствуете, милый! Как вести себя на допросах, вас не учили. Бравые пловцы – солдаты разового пользования. Мой милый Ихтиандр, ты разинул акулью пасть на наши непосильным трудом нажитые капиталы! Сознайся, что я прав, и умрешь необычайно легко! Слово бывшего офицера!

– Ты не прав. – Сан Саныч прогнал с лица выражение удивления, заговорил спокойно, тоном убежденного в своих словах и поступках человека. – Видишь ли, так получилось, что я в бегах. На вас и вашу банду... прости, на вашу фирму нарвался совершенно случайно. Как конкретно, могу рассказать, ежели спросишь. А без подробностей, одним словом – не повезло. Ни мне, ни вам. Наткнулся на вас в тот жизненный момент, когда уже разбежался, чтоб нырнуть поглубже, залечь на дно и зарыться в тине. Не мог я, брат, оставить в тылу крутую спецслужбу вроде вашей. Боялся, образно говоря – глушанете меня, закопавшегося в тине, динамитом, и всплыву пузом кверху.

– Врешь, братишка! Как ты с Чумаковым перехлестнулся, мне вообще не интересно. Про то, что ты в бегах, допустим, я поверил. Про то, что, наткнувшись на нас, сообразил, на кого напоролся, – верю безоговорочно. Оставлять нас в тылу, согласен, опасно. Кстати, брат, чего конкретно ты от нас ждал, какой гадости?

– О конкретике я не задумывался. Но знал – просто так вы не отстанете.

– Похвально, братишка. Правильно боялся. Не сдержусь, похвастаюсь, поведаю, какую гадость специально для тебя придумал наш Генерал. После того, как ты отметелил ментов и сбежал из дома Чумакова, а потом мочканул нашего сотрудника на Двадцати шести бакинских комиссаров, бывший таллинский мусор Петя наладил контакты с москалями-ментами, задействованными в твоем розыске. Мусорки приняли Петро за крутого авторитета. Знаешь, сколько сегодня мусора получают? А Петька каждому мусорку по штуке баксов в зубы, и к утру после начала твоих гастролей легавые приволокли Петьке твой фоторобот. Фото Чумакова у нас, естественно, свое было. Не мне тебе объяснять, насколько неповоротлива правовая махина государства. Тебя в бегах и доктора Мишу искали бы без нашей помощи год, а то и два. Мы же мобильны и финансово независимы. Мы придумали, как помочь ментам. Уже была договоренность с журналюгами из многотиражных изданий, с телевизионщиками. Через сутки твою и Чумакова рожи вся страна знала бы лучше, чем харю того мужика, что рекламирует мятные таблетки «Рондо», и морду помешанной на чистоте тети Аси. Слава богу, эфирное время и газетные полосы сегодня в отчизне продаются и покупаются. Отрекламировав тебя, братишка, как серийного убийцу, суток через двое выяснилось бы, какая фамилия записана в твоем паспорте. А то и раньше бдительные ссунишки-обыватели узнали бы в фотороботе своего соседа по дому. Ведь жил же ты где-то, имел прописку, брат. Ну а менты помощи были бы только рады, кто и почему им помогает на самом деле, выяснять бы не стали, согласись. А с журналистами мы договорились, по типу, они на тебя наткнулись, проводя собственное «журналистское расследование». Однако ты, братик, перепутал все наши карты, превратил козыри в шестерки, когда шлепнул еще одного нашего сотрудника на Ракетном бульваре и другого братишку в плен взял. Напугал ты нас, братец, до ужаса. Ты понял, в чем суть нашего бизнеса, стал первым посторонним, раскрывшим нашу тщательно охраняемую тайну. И ты мог раззвонить про нас по всему свету. Более всего мы опасались огласки, брат. Как раз, чтобы выяснить, кто еще знает про наш бизнес, кроме Миши и Кеши, тебя, браток, и оставили пока в живых. Увидев эту ампулу с «говорунчиком», я нашел подтверждение собственной гипотезе о том, что наш сотрудник, твой пленник, умер раньше, чем сообщил тебе что бы то ни было. А поначалу, когда доперли, как тебе удалось взять «языка», мы неделю дергались. Чуть было не эвакуировались спешным образом из Москвы. Ох, и испужались мы тебя, кап-лей! Ох, испужались! Все архивы уничтожили. Последнего исполнителя, Маринку, с задания чуть было не отозвали. Предпоследнего исполнителя ты видел мертвым в квартире Чумакова. Да, брат, Марина крутила ПОСЛЕДНЕЕ наше дело, не вовремя ты нам встретился... Когда же ты, брат, разыграл собственную гибель во врезавшейся в бензоколонку автомашине, это послужило нам сигналом, что подставлять нас ты не станешь. Попытаешься сам захапать наши денежки. Посчитал, сколько мы скопили бабок, и поехал крышей, браток, сочувствую. Таким образом, вопрос у меня к тебе только один, братишка Бульдозер-Ихтиандр. Кто еще, кроме Миши и Кеши, в доле? Посвятил кого-то в наши с тобою общие заморочки? А? Кто про нас еще знает? Отвечай!

Господин Полковник хлопнул ладошкой по столу, накрыв кнопку, активизирующую электроды под обивкой пыточного кресла. Электрический импульс отозвался судорогой в мышцах Сан Саныча. К счастью, на этот раз Полковник не стал удерживать кнопку в нажатом состоянии – хлопнув по ней ладонью, отдернул руки, угостив Сан Саныча лишь коротким уколом тока.

– Никто, кроме названных тобою, про вас не знает, успокойся, – вымолвил Сан Саныч, мотнув головой и глубоко вздохнув, успокоив нарушенное электричеством дыхание.

– Не верю! – Полковник, сжав четыре пальца правой руки в кулак, указующий перст оставил прямым. – Заставляешь меня, брат, давить на кнопку еще и еще, пока у тебя глаза не вытекут и зубы не рассыплются. Говори правду!

Полковник погрозил Сан Санычу указательным пальцем и начал медленное движение перстом к кнопке.

– Погоди! – остановил его Сан Саныч. – Вколи мне пару кубиков «сыворотки правды», и ты убедишься, что я говорю правду!

– «Говорунчик» слишком редкое лекарство, чтобы тратить его на без пяти минут покойника!

– Не нужно меня убивать.

– Ух, ты! Какая наглость! Троих наших замочил и смеешь надеяться на пощаду? Назови хотя бы один аргумент, который заставит меня сохранить твою рыбью душонку.

– Деньги.

– Весомый аргумент! Ах-ха-ха! У тебя припасена парочка тысчонок, да? Сколько ты предлагаешь за свою шкуру? Десять? Двадцать? Сто тысяч?.. А как ты думаешь, брат, сколько припасено у нас? Колись, сколько рассчитывал с нас снять? Скажи, пожалуйста, мне очень интересно!

– Пять-семь миллионов в пересчете на доллары.

– Смотри-ка ты! Почти угадал!.. И что ж? Ты надеялся, что, имея в загашнике ТАКИЕ башли, мы позволим человеку, знающему про наши нигде не засвеченные бабки, выкупить жизнь за жалкую сотню тысяч баксов?

– Я предлагаю много больше.

– Да?.. Ах-ха-ха! Ну, и сколько? Посмеши меня, назови цену.

– Точную сумму назвать затрудняюсь. Но никак не меньше уставного капитала вашей фирмы. Думаю, там «лимонов» на десять. В долларах, разумеется.

– Где это «там»? В Центральном банке? В Грановитой палате? В Третьяковской галерее? Предлагаешь тебя отпустить и дать возможность рискнуть ограбить Кремль? Я правильно понимаю? Умишком, брат, со страха тронулся? А? Братишка?

– Дай мне лучше возможность рассказать тебе перед смертью одну увлекательную историю. Подари пятнадцать минут. После, если посчитаешь нужным, убей. Нет – продолжим поиски взаимовыгодного консенсуса.

– Ну, чего? Петя! Вася! Дадим последнее слово приговоренному к электрическому стулу братишке?

– Я против, – заявил отставной мусор Петя. – Надоело плечами стенку подпирать. Ноги затекли.

– А я за, – сказал очкарик Вася, присаживаясь на краешек стола. – Пускай травит.

– Бывший полковник и бывший капитан против бывшего милиционера, – улыбнулся директор. – Два против одного. Повезло Бульдозеру. Но учти, браток, как только твоя история станет неинтересной, я нажму на кнопочку, и сам знаешь, что будет. Больно будет.

– Согласен. Скучно не будет. Обещаю, – заверил Сан Саныч. – Итак, начну, пожалуй, с пролога. Вам ли, мужики, не знать, до чего доводят бабы нашего брата. Вот и я некоторое время назад встретил стервочку по имени Галя...

Сан Саныч вместо выпрошенных пятнадцати минут уложился в десять. Отставные полковник, капитан и майор узнали про любителей неведомого, про наследника уголовного авторитета Федора Михайловича и про железный ящик неизвестно с чем. Единственное, о чем, точнее – о ком не рассказал Сан Саныч, так это о Дяде Степе. Часть полученной от Дяди Степы информации рассказчик вложил в уста девушке Галине, часть приписал наследнику Федору. Заканчивая историю, Сан Саныч предложил слушателям убедиться в наличии у него на плече свежего шрама после огнестрельного ранения.

– ...добрался до арендованной хаты на Юго-Западе, по первому попавшемуся на глаза объявлению вызвал ветеринара. Явился Чумаков. Так мы с Мишей и познакомились...

– А Чумакову ты про клад уголовника рассказывал? – оборвал Сан Саныча Полковник.

– Да.

– Зачем? – поинтересовался Петр.

– На всякий случай, не рассчитывая, что попаду к вам в плен. Кивну на Мишу, и он, подтвердив факт моего рассказа про клад, косвенно подтвердит, что я вам не вру.

– Где, кстати, Чумаков? – спросил Василий.

– Сейчас? На скамейке у воды на Чистопрудном бульваре меня дожидается с двумя пушками под мышками.

– Где конкретно? – уточнил Полковник. – Надо бы и его для порядка допросить, прежде чем кончать. Чего ты ему про себя и про клад наплел, интересно. Как отыскать Чумакова на бульваре?

– Сидит спиною к кафе «Ностальжи».

– Почему ж ты, вместо того чтоб на нас наезжать, не рванул за кладом на Север сразу же, как плечо зажило? – не понял Петр, но, прежде чем Сан Саныч успел ответить, заговорил Полковник:

– Пустяки спрашиваешь, Петя! Об этом мы уже поговорили. Он утверждает, что боялся оставлять нас в тылу. А я думаю, ему показалось проще на нас замахнуться, чем вторично лететь в Якутию и светиться там, где скоро начнутся поиски пропавшей экспедиции. Если... Если, конечно, все, что рассказал Бульдозер, правда. Если он не врет, господа, то мы имеем редкую возможность воочию полюбоваться невероятно везучим человеком. Везунчик Бульдозер, мать его в лоб! Видит бог, я не хотел, но потрачу на него полкубика «говорунчика». Подтвердит Бульдозер под кайфом правдивость своей истории – ей-богу, выторгует себе жизнь! Не мне, правда, решать. За Генералом последнее слово. Пользоваться эфиром нам запрещено. И совершенно справедливо! Когда в Митине на радиорынке за двести пятьдесят баксов можно купить устройство, позволяющее подслушивать телефонные разговоры по сотовому, а за двести – «жучок» для прослушки телефонного кабеля, о конфиденциальных переговорах по телефону лучше забыть! А чтоб лишний раз не гонять автотранспорт, дабы Генералу доложить, давайте-ка, друзья мои, проявим разумную инициативу и вколем Бульдозеру капельку «говорунчика».

– Товарищ Полковник... – Сан Саныч вздохнул с вполне искренним, ничуть не наигранным облегчением. – Спешу сообщить, коль вы об этом не знаете, микродоза «сыворотки правды» срабатывает одновременно как рвотное и как снотворное максимум пять минут спустя после начала основного действия препарата. Вколите хотя бы кубик, а лучше два.

– О чем нам с тобою больше пяти минут разговаривать, братишка? Позже, если выяснится, что ты про клад не соврал, когда проспишься и проблюешься, успеем наговориться вволю. Петя! Ты жаловался, что устал стоять? Сходи тогда, принеси стакан. Драгоценную ампулу вскроем, заткнем ваткой, и пускай пока в стакане постоит. Не в службу, а в дружбу, Петь, сбегай, будь ласка, за аршином.

Стакан на столе у Полковника появился спустя три минуты. А пока страдающий избыточным весом Петя «бегал» за стаканом, Полковник уточнял, точно ли Сан Саныч – единственный, кто знает, где в данный момент зарыт железный ящик, и что, по мнению Сан Саныча, сей ящик хранит. Пленный заверил, что, кроме него, клад, завещанный папой-зэком сыну Феде, никто не отыщет, и предположил – под стальной крышкой ящика, наиболее вероятно, спрятан золотой песок вперемежку с необработанными алмазами. Но, может быть, там и деньги, много килограммов зеленых денежных купюр. Или, черт его знает, и то и другое вместе. И деньги, и драгоценности, и камешки. Впрочем, и краденая церковная утварь, возможно, прячется в тяжелом ящике или так и не найденный до сих пор клад белогвардейца Колчака. Все возможно. Сан Саныч остерегся вскрыть ящик, дабы не нарушать герметичность упаковки сокровищ.

– Правильно сделал! – похвалил Полковник. – Наследник вскрывать не стал, и ты прав, что сохранил до поры девственность торбы с ценным грузом. При открытии крышки может заодно открываться и спрятанный под ней специально для диких кладоискателей баллон с отравляющим газом. Сам такие штуки устраивал, знаю, как оно бывает.

– Ты мне веришь, Полковник?

– Допустим, что верю... Петь, дай твой ножичек, верхушку ампулы собью осторожно.

– Ежели ты мне веришь, так, быть может, и без «сыворотки правды» обойдемся?

– Э-э-э, нет! И не надейся. Доверяй, но проверяй – вот мой принцип. Что-то ты, братишка, задергался, как я шприц расчехлил. Надеялся без укола нас уболтать? Напрасно!

– Я просто не люблю уколов.

– Хе! Кто ж их любит! Разве что наркоманы. – Полковник взял у Петра его ножичек-выкидуху, бережно, кончиком рукоятки разбил суженную верхушку ампулы, поставил вскрытую стеклянную емкость в стакан и, запустив в нее иголку шприца, предварительно сняв с острия пластмассовый колпачок, оттягивая потихонечку пластмассовый поршень, набрал в шприц малую толику дефицитной сыворотки.

– Куда тебе колоть, брат? В ногу? В руку? – Полковник поднес иглу к глазам, погладил большим пальцем поршень шприца, увидел, как малюсенькая, словно росинка, капелька стекла от скошенного острия к основанию, и, встав из-за стола, подошел к скованному по рукам и ногам Сан Санычу.

– Коли в руку. – Сан Саныч изогнулся в кресле, подставляя под шприц подлоктевой сгиб. – В вену, гляди, не промахнись.

– «Не ссы в компот, там повар ноги моет!» – так, кажись, у вас на флоте шутят, Ихтиандр?.. – Полковник нагнулся к Сан Санычу, прищурился одним глазом и вогнал иглу под кожу. – Готово! Попал. Садись удобно, подопытный. Подождем, через минуту начнет действовать.

Полковник вернулся за стол. Сан Саныч в кресле расслабился, насколько это возможно в наручниках на запястьях и с кандалами на щиколотках. Спустя тридцать секунд после инъекции Сан Саныч побледнел, спустя минуту глаза его затуманились, челюсть отвисла и тягучая слюна поползла по подбородку на грудь.

– Он случайно не откинется? – шепотом спросил Петр, на цыпочках подкрался к Сан Санычу и взмахнул пятерней с растопыренными пальцами подле лица пленника. – Зрачки на движение не реагируют. Он не окочурился?

– Умолкни, Петро! – К отставному милицейскому майору Пете шагнул бывший капитан Василий и, схватив Петю за плечо, оттащил его подальше от кресла, в котором «кайфовал» Сан Саныч. – Впервые, что ли, увидел, как действует «говорунчик»?

– Ага. У нас в ментуре не было та...

– Замолкните оба! – рявкнул Полковник и, выдержав короткую паузу, обратился к одурманенному Сан Санычу, заговорил громко, четко, с расстановкой: – ТЫ ЕЗДИЛ НЫНЕШНИМ ЛЕТОМ НА СЕВЕР?

Губы Сан Саныча шевельнулись, ответ прозвучал неразборчиво, но было понятно, что ответил он утвердительно, сказал нечто похожее на длинное, растянутое «да-а-а».

– КУДА ТЫ ЕЗДИЛ?

– Ву-уяку-утиу-у, – выдавил из себя Сан Саныч, сливший воедино предлог и имя собственное вместе с порцией слюны.

– ОДИН ЕЗДИЛ?

– Сс-сэкс-с-спедт-ицие-ей.

– ЖЕЛЕЗНЫЙ ЯЩИК! ВЫ НАШЛИ НА ДНЕ ОЗЕРА ЖЕЛЕЗНЫЙ ЯЩИК? ДА ИЛИ НЕТ?

– Дыа-а.

– ЧТО В НЕМ? В ЯЩИКЕ?

– Цыен-ности-и.

– ТЫ УВЕРЕН?

– Д-аа-а.

– КОМУ ЕЩЕ, КРОМЕ НАС, ИЗВЕСТНО ПРО ЯЩИК С ЦЕННОСТЯМИ?

– Мы-не-е-чума-ако-у-у-ии-бр-раатуу-га-алины-ы.

– КТО, КРОМЕ ТЕБЯ, СМОЖЕТ ОТЫСКАТЬ СПРЯТАННЫЙ ЯЩИК?

– Ни-и-еекто-о.

– КТО ВМЕСТЕ С ТОБОЙ, КРОМЕ ИННОКЕНТИЯ И МИХАИЛА, ВОЮЕТ ПРОТИВ НАС?

– Ни-и-еекто-о.

Толстяк Петр, стараясь ступать как можно тише и с некоторой опаской касаясь Сан Саныча, подошел к Полковнику и громко прошептал:

– Спроси его, кто он на самом деле. Псевдоним Бульдозер и погоняло Ихтиандр надоели. Выясни его личность, пока возможно.

– Спасибо, Петя, вовремя напомнил. НАЗОВИ СВОЕ НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ, ВОИНСКОЕ ЗВАНИЕ, В КАКОЙ ЧАСТИ СЛУЖИЛ, ГДЕ, С КАКОГО ПО КАКОЙ ГОД.

– Йя-я, – с готовностью начал отвечать пленный, но произнести что-либо вразумительное не успел. Волна конвульсий пробежала по обнаженному телу, как будто Полковник снова нажал кнопку, преобразующую кожаное кресло в электрический стул. Пленника затрясло, широко открывшийся рот жадно глотал воздух. Из глаз навыкате по раскрасневшимся щекам ручейками полились слезы. Он зашелся в приступе кашля, и его вырвало. Вонючие рвотные массы вырвались наружу фонтаном, пачкая и кресло, и голого, извивающегося в кресле мужчину. Рвоту снова сменил кашель, сухой, утробный. Человек со скованными за спиною руками и с кандалами на ногах уронил голову на плечо, обмяк, закрыл глаза и замер в неудобной позе. Казалось, он перестал дышать, но это лишь казалось. Он дышал, пусть едва заметно, но дышал, как дышат во время глубокого сна без сновидений...

...Без сигарет – это не жизнь!

– Эй, пацан! Иди сюда, – окликнул Миша подростка, одиноко бредущего по тенистой аллее мимо облюбованной Чумаковым скамейки. – Подойди, не бойся.

– Ну, подошел, и чаво? – Прыщавый подросток свернул с фарватера пешеходной дорожки, остановился в двух шагах от Миши, не решаясь подойти ближе к затянутому в кожу модному дядьке.

– Пацан, ты куришь?

– Курю, и чаво?

– Угостишь сигаретой?

– Кончились. – Подросток двинулся было обратно к пешеходному фарватеру, и Миша поспешил его остановить:

– Погоди, пацан! Слушай, парень, тут такое дело... У меня здесь, на этой вот проклятущей скамейке, встреча назначена. Отлучиться ну никак не могу! Слышь, парень, я дам тебе вот... – Миша дернул косо вшитую «молнию» на кожаной куртке, извлек из накладного кармана сотенную бумажку. – Вот, держи сотню. Бери, не бойся. Сбегай, купи мне сигарет. Любых. Одну пачку. И бутылку воды. Литровую. Сдача твоя, договорились?

Пацан взял у Миши купюру, подозрительно посмотрел сквозь нее на горящий поодаль фонарь.

– Нормальная деньга, пацан. Не бойся, не заберут в милицию за сбыт фальшивых денег.

– А чаво мне милиции бояться? Я несовершеннолетний.

– Да ну?! А выглядишь на все двадцать, – польстил ребенку Чумаков.

– Чаво покупать? – Парень гордо расправил плечи. По-взрослому, небрежно сложил купюру, перегнув пополам, и засунул в задний карман широченных «рэперских» штанов.

– Чаво-чаво! – передразнил парня Миша. – Чаво хочешь, только быстро! Загибаюсь без курева.

– Тогда чаво? Тогда я пошел?

– Побежал! Умоляю тебя – бегом до метро, до ларьков, и бегом обратно! Ферштейн?

– Яволь. – Парень побежал трусцой, путаясь в складках широких штанов.

Когда тинэйджер развернулся к Мише спиной, Чумаков смог полюбоваться трафаретом на обтянувшей спину черной футболке несовершеннолетнего – сжатый кулак с торчащим кверху средним пальцем.

– Блин! Нужно было дать ему полтинник и пообещать столько же, когда вернется с питьем и куревом! – пробормотал Чумаков себе под нос. – Блин! Я – идиот! Кинет меня малец. Грешно такого тупого дядю, как я, не кинуть! Вернется Сан Саныч через десять минут – вообще брошу курить! Навсегда!

Миша взглянул на часы. Пора бы и возвращаться партнеру! Мочи нету больше ждать. Миша крутанул головой вправо, влево. Вдалеке слева колыхался средний палец оттиснутого на спине подростковой футболки трафарета. Справа вдали песок прогулочной дорожки топтал пузатый, ничем не выдающийся мужик. Как стемнело, праздношатающегося народа на бульваре стало на диво мало. Поразительно – теплой летней ночью на островке зелени у пруда в центре гигантского мегаполиса практически никого нет. Вечно занятый, Миша раньше никогда не просиживал столь долго на отполированных пенсионерами скамейках центральных бульваров, и безлюдье зеленой зоны отдыха ночной Москвы его поражало и радовало. Доведется стрелять – свидетелей будет один-два, не больше. Не то что пару часов назад, когда еще не горели фонари и только-только зажглись окна в домах. Два с лишним часа назад, когда Миша уселся на эту скамейку, народу вокруг было множество, и Чумаков холодел, представляя, какая паника начнется, если он достанет спрятанные под курткой пистолеты. Но и сейчас, когда вокруг было безлюдно, Чумаков все равно мечтал, чтобы пронесло и обошлось без стрельбы.

– Обойдется без стрельбы, брошу курить! Кто-то мне втолковывал, кто, не помню, дескать, хочешь, чтоб сбылось что-то сокровенное – дай зарок бросить курить или выпивать, либо откажись от еще чего приятного. Заречешься, и мечта сбудется. Брошу, клянусь, брошу курить! Только бы все нормально обошлось, господи!.. Блин! В каком же детективе я читал, как один лох, безбожник вроде меня, попав в переделку, начал креститься, а его все равно опустили по полной программе?.. Черт! Не помню! Проклятое криминальное чтиво проштамповало мозги, и теперь лезет в башку всякая дребедень. Брошу курить и читать стану исключительно Толстого напеременку с Достоевским! Всю классику по школьной программе перечитаю! В Большой театр на «Евгения Онегина» схожу! И ни одного боевика, ни одной видеокассеты больше не куплю, клянусь мамой!..

Пузатый мужчина справа приблизился на опасно близкое расстояние, с которого мог расслышать Мишины бормотания. Чумаков замолчал. Выставлять себя ненормальным, который разговаривает сам с собой, не хотелось, пусть даже и перед случайным прохожим.

Между тем толстяк-прохожий, неторопливо переставляя короткие ноги, лениво засунул руку в карман серых, по-военному отутюженных, со стрелочками брюк и вытянул из брючного кармана початую пачку «Аполлон-Союз». Выщелкнув из пачки сигарету и прилепив ее к губе, толстяк вновь залез рукой в карман, пошарил там, остановился, повернул голову к Мише.

– Молодой человек, огонька не найдется?

– Найдется. – Чумаков забыл, как сам приближался с аналогичным невинным вопросом к охранникам у черного входа в ресторан «Золотая рыбка» и что последовало за вопросом об «огоньке».

– А меня, простите, сигареткой не угостите, если не жалко? – Миша вытащил зажигалку, протянул ее подошедшему к скамейке толстяку.

– Не жалко. – Толстяк прикурил, сел на Мишину скамейку, отдал Чумакову пачку. – Кури... Ждешь кого или так сидишь?

– Так сижу. – Миша вытащил сигарету, взял обратно свою зажигалку и, поднеся сигаретный кончик к лепестку пламени, затянулся. – Спасибо.

– Хочешь, оставь себе сигареты. Я курить бросаю, два дня продержался, сорвался и купил отравы. Можно я немножечко с тобой посижу, ноги устали, передохну маленько и пойду к своей инфекции.

– К кому? – Мише не понравилось, что у него появился сосед. Вдруг прямо сейчас в конце аллеи появится Сан Саныч, мчащийся на всех парах, убегающий от погони, что тогда? Как быть с толстым соседом?

– Чего ты спросил, я не расслышал? – Толстяк устало вытянул обутые в бесформенные полуботинки ноги.

– К какой «инфекции» вы спешите?

– А-а-а. К жене. Жена у меня – зараза, иначе говоря – инфекция.

Случайный сосед добродушно хихикнул. Ну не прогонять же его в самом деле пинками. И про возможную перестрелку не станешь же ему объяснять! Притомившийся за день, усталый, полный мужчина куревом угостил, разрешения попросил присесть. Однако, если он задержится, возможна неприятная накладка.

– Ты что, приятель, странно как-то на меня смотришь? – Толстячок выплюнул сигарету. – Мешаю? Нарушаю одиночество?

– Да нет, я... – смутился Миша. Отвел глаза, затянулся глубоко и... И вдруг почувствовал, как в голове зашумело. Похожий шум под черепной коробкой возникает после выпитого натощак стакана спирта. Миша кашлянул.

– Сейчас уйду, не стану вам мешать, молодой человек, наслаждайтесь одиночеством, курите мои сигареты на здоровье, получайте удовольствие.

Миша кашлянул еще раз. Еще и еще. Шум в голове зазвенел в ушах мерным гулом. Толстяк перед глазами раздвоился, расплылся бледно-коричневым пятном, из ослабевшей, сделавшейся непослушной руки Миши выпала сигарета.

«С табаком в сигарете намешан сильнодействующий наркотик!» – успел подумать Миша, прежде чем гул в голове разлетелся миллионами ярких разноцветных огоньков, лишивших Чумакова способности мыслить и ощущать собственное тело...

...Разноцветные огоньки сгустились и переродились в монотонную мелодию, которая мало-помалу начала стихать, оседать вниз с макушки привкусом ржавчины под языком. Следом за ощущением языка Чумаков почувствовал веки, нос, щеки. Облизнул пересохшие губы, открыл глаза и увидел темноту. Вязкий сумрак окружал Мишу со всех сторон. Вязкий и шершавый, как доски, на которых он лежал.

Миша пошевелил рукой. Онемевшая конечность слушалась плохо и все же сгибалась и разгибалась в локте. И ноги сгибались. Миша лежал на боку, свернувшись калачиком, на шершавых досках. Куртки на плечах не было, ноги босы. На нем надеты лишь кожаные штаны да темная рубашка. Портупея с пистолетами, разумеется, исчезла. И часы с руки сняли, сволочи!

Чумаков подогнул колени ближе к груди, оттолкнулся рукой, перевалился на спину. Выпрямил ноги, напряг поясницу, помогая себе руками, сел.

Голова закружилась, тошнотворный комок подкрался к горлу. Миша кашлянул, глотнул душного воздуха. Тошнота отступила. Голова все еще кружилась, но с каждой секундой все меньше и меньше. Мрак вокруг перестал казаться абсолютной чернотой. Глаза различили слабые цветовые оттенки с преобладанием коричневого и что-то белесое, бледное, выделяющееся на общем черно-коричневом фоне.

Сразу встать на ноги не получилось. Поднимался Чумаков в два приема. Сначала из сидячего положения, кое-как, со второй попытки, перевел тело в положение «на четвереньках», затем в позу коленопреклоненного героя и наконец с большим трудом выпрямился во весь рост, пошатываясь на плохо слушающихся ногах.

Шаркая по полу голыми стопами, вытянув вперед онемевшие руки, Миша пошел к бледному пятну в темно-коричневом мраке. Шаг. Еще шаг. Пальцы коснулись гладкой светлой поверхности. Четверть часа Михаил исследовал на ощупь скользкое белесое и шершавое препятствие. Параллельно к нему возвращались силы, прояснилось в голове, и вскоре он понял, что белое пятно, гладкое на ощупь, – это дверь. Выкрашенная белой краской дверь, врезанная в обшитую досками стену. На полу те же доски, наверное, такой же вагонкой обшит и потолок.

«Кеша, рассказывая о спортклубе, поминал белые двери! – вспомнил Миша. – Я в комнате по типу той, где очнулся Кеша после того, как его придушил хлыст Кавказца! Я в спортклубе! Штурм Сан Саныча не удался! Его повязали, вкололи „сыворотку правды“, узнали, где я ожидаю партнера! Затяжка любезно предложенной сигаретой с лошадиной дозой наркоты, и я вырубаюсь. Меня как пьяного волокут в спортклуб, запирают в обшитой вагонкой подвальной комнате и...»

Шарившие по дверной панели пальцы натолкнулись на сферическую пластмассовую выпуклость. Дверная ручка! Все мысли моментально выветрились из Мишиной головы, когда он, ни на что не надеясь, на всякий случай все же потянул за шарик дверной ручки. И дверь подалась! Не сразу, лишь после того, как Миша догадался повернуть шарик-ручку, но подалась! Поворот пластмассового шарика сжал пружину примитивного запирающего устройства, защелка, до того удерживавшая дверь плотно закрытой, царапнула по выдолбленному в дверном косяке углублению и перестала препятствовать движению дверной панели. Дверь забыли закрыть на ключ! Или на задвижку с другой стороны? Какая, к черту, разница! Главное, ее забыли закрыть! Забыли?..

В узкую щель меж косяком и приоткрывшейся дверной панелью проникал яркий, слепящий электрический свет. Борясь с желанием распахнуть дверь настежь, Миша придержал пластмассовый шарик. Подождал, пока глаза привыкнут к искусственному желтому свету. Осторожно заглянул в яркую щель.

То, что увидел Чумаков, заставило его содрогнуться. Миша был готов к любым сюрпризам, так по крайней мере ему казалось, однако увидеть двух здоровенных псов Миша не ожидал.

Две немецкие овчарки лежали посреди обширной обитой досками комнаты. Одна из собак, зажав в лапах Мишин кожаный сапожок, с увлечением терзала клыками каблук. Другая псина подняла морду, ощерилась и внимательно всматривалась в щель меж дрогнувшей дверью и дверным косяком.

Собачьи глаза встретились с широко раскрывшимся Мишиным глазом. Пес зарычал глухо, гавкнул и, приподняв хвостатый зад, оттолкнулся лапами от деревянного пола, прыгнул!

Миша захлопнул дверь, привалился к ней плечом. Услышал, как с другой стороны собачьи когти царапнули по полу. Залаяла вторая собака, по-видимому, переставшая грызть каблук Мишиной обуви и сообразившая, что для клыков появилась, ожила новая игрушка с тем же запахом, что и внутренность обслюнявленного сапожка, но более интересная, живая игрушка с сахарными косточками и аппетитным свежим мясом. О дверь ударилась пара собачьих лап, с небольшой задержкой к ним присоединилась еще одна пара. Когтистые лапы скребли белую краску, лобастые головы стучали в фанеру двери, лай в две глотки оглушал. Чумаков, привалившись плечом к дверной панели, опустился на корточки, удерживая дверную ручку в том положении, когда пружина примитивного запора отпущена и язычок задвижки помогает противостоять собачьему тарану. Работая ветеринаром, Миша научился разбираться в собачьем характере. Эти две псины, несомненно, притравлены на человека. У них, конечно же, есть хозяин, которого они обожают, у них есть друзья-люди, которых они терпят. Остальных двуногих псы ненавидят. Обижаться на собачек, ответно их ненавидеть и проклинать – бессмысленно. Четвероногие ни в чем не виноваты. Их такими воспитали, учили ненависти, поощряли кровожадность.

Перебесившись и охрипнув от лая, псы немного успокоились. Судя по звукам, улеглись за дверью, навострив уши, неудовлетворенно сопя и жадно вглядываясь в белое дверное бельмо, умирая от желания, чтобы преграда меж ними и двуногим исчезла.

«Открой я дверь, как лох, настежь, мог бы и не успеть заскочить обратно в свою темницу и отгородиться от овчарок-людоедов, – прикинул Миша в уме. – Впрочем, нет! Успел бы спрятаться. В этом-то и весь расчет пленившего меня противника: напугать до смерти, но оставить живым. Кешу пугали мертвой супругой, меня – кровожадным зверьем. Чего-то ИМ от меня надо! Чего – вот в чем вопрос! Хотя вопросы-то как раз задавать буду не я. Меня будут спрашивать. Допросят ради проформы, а потом пристрелят. На бульваре стрелять в доктора несподручно. Доктор-то официально для властей – труп. К чему смущать милицию трупом-двойником? А раз уж взяли живьем, значит, запустят в отработанный конвейер: напугают, расшатав волю, допросят и бабах – выстрел в затылок. Что же делать?.. Блин! А ведь я знаю, что делать! Знаю, черт меня дери!..»

Не самым увлекательным эпизодом в повествовании Сан Саныча о пройденном жизненном пути было упоминание про первый экзамен будущего курьера ЦК, а именно рассказ о схватке со служебными собаками. Однако у Чумакова в памяти вспышкой надежды воскресла как раз история о единоборстве Сан Саныча со свирепыми псами. Вспомнились слова партнера, что абсолютная неподвижность смущает клыкастых зверей. И у человека появляется возможность внезапно напасть на животных и победить. Одолеть голыми руками двух молодых сильных немецких овчарок Чумаков, разумеется, не рассчитывал. Не обольщался относительно финала возможного поединка в стиле древнеримских цирковых забав. Какое бы преимущество хитростью ни отвоевал разумный человек у рожденного сражаться зверя, мечтать о победе человеку, не прошедшему специальную подготовку, не приходится. Но на то и разумен человек, чтобы, зная об одной хитрости, ее приумножить, развить и придумать план действий, исключающий силовой контакт с разъяренными животными и одновременно позволяющий спастись от острых клыков да цепких лап.

Как сидел Чумаков на корточках, так на корточках и отполз от двери. Сместился поближе к дверному косяку, заставил себя отпустить кругляк дверной ручки.

Собаки услышали шорох, почуяли шевеление за фанерной преградой и, хрипло залаяв, вскочили. Менее азартно, но когти снова царапнули белую краску двери, морды уткнулись в фанеру. Дверь сотряслась, однако металлический фиксатор выдержал. Мише подумалось: будь вместо собак с той стороны разъяренная горилла, она б обязательно крутанула круглую ручку, а собаки справляются с механикой запорных устройств, слава богу, лишь в кинофильмах.

Повторная атака закончилась быстрее первых собачьих наскоков. Умные твари сообразили, что биться косматыми лбами о дверь бесполезно. Погавкав сердито, побрызгав слюной, псы притихли.

Притих и Миша. Но одно дело – притихнуть, замереть, а совсем другое – погрузиться в состояние полной, абсолютной неподвижности. Сидя на корточках, Чумаков сгорбился, спрятал лицо между коленей. Ничего, сидеть удобно. Вот только руки куда девать? Обхватить руками голени? Нет, не то. Положить ладони на затылок, так, чтобы предплечья прикрывали лицо. Вроде нормально, но не совсем удобно... Ага! Самое оно, скрестить руки возле лица и закрыть ладонями уши! Не видеть собак, не слышать их, полностью погрузиться в себя и сосредоточиться на чем-то постороннем, например, на риторическом вопросе: есть ли жизнь на Марсе?

В студенчестве, когда Михаил Чумаков занимался спортивной гимнастикой, его тренер, изучив возбудимую и нервную Мишину натуру, перед соревнованиями учил Чумакова: «Не думай, получится – не получится, когда подходишь к снаряду, размышляй о пустячках – есть ли жизнь на Марсе? Сколько любовников у английской королевы? Как предотвратить кариес? Ну и так далее. Понял?» Миша кивал в ответ, подходил к снаряду и забывал обо всех тренерских наставлениях. И срывался на тех упражнениях, которые блестяще выполнял во время тренировок.

А Сан Саныч так и не поделился с Мишей секретом собственного патологического спокойствия.

«Эх, Сан Саныч! – горько подумал Миша. – Жив ли ты еще? Ты просил считать тебя живым, пока я сам не увижу твое мертвое тело. Может так статься, партнер, что я тебя ни живого, ни мертвого больше не увижу. И вообще, последнее, что я увижу в жизни, будет оскаленная собачья пасть!.. Я открою дверь, намереваясь обмануть псов, воспользовавшись твоим рецептом, партнер, и меня загрызут! Непременно загрызут! Обязательно загрызут! Я уже, можно сказать, трупешник!.. Так чего же я тогда дергаюсь, если я уже записался в покойники?.. Причем добровольно. Раз я покойник, то и вести себя следует соответствующим образом. У покойников нервы отключаются – медицинский факт!.. А вот продолжает ли думать мозг усопшего – этого никто не знает. Тем более никто не знает, о чем думает умирающий мозг. Может, как раз о том, есть ли жизнь на Марсе? Или про любовников королевы Англии?.. А правда, ужасно интересно – есть все-таки на Марсе жизнь или же ни фига?..»

Сердце забилось равномерно, дыхание успокоилось. Миша развел скрещенные у лица предплечья, в качестве репетиции протянул левую руку к дверной ручке, сделал пальцами движение, как будто крутанул шарик, слегка дернул на себя и быстро вернул ладошки на уши. Нормально получилось. Быстро и уверенно, без суеты. Далее утруждать себя репетициями Чумаков не счел нужным. Вытянул руку, сжал пальцами пластмассу ручки, повернул, потянул на себя, отдернул пальцы. Скрипнув, дверь чуть-чуть приоткрылась. Как по команде, оба пса, толкаясь и мешая друг дружке, бросились в щель, распахнув дверь настежь, и со страшным рычанием ворвались в комнату, доселе служившую Чумакову убежищем от собачьих клыков.

Сжавшись в комочек, обхватив руками голову, заткнув ладонями уши, Чумаков затаил дыхание. Пес, вскочивший в комнату первым, едва не сшиб окаменевшего Мишу. Тявкнул скорее удивленно, чем злобно, предпочел не сталкиваться со странным неподвижным существом, пахнущим человеком, однако совершенно на обычного двуногого не похожим. Пес прыгнул, перескочил через смутившее собачий рассудок создание и громко обиженно залаял. И вторая влетевшая в распахнувшуюся дверь псина, привыкшая, что незнакомые люди от нее убегают, боятся ее, смотрят на нее с опаской, повторила прыгучий маневр четвероногого собрата – перемахнула через живое препятствие. Первая собака извернулась, посторонилась, освобождая отставшей овчарке место для приземления, а крашенная белым дверь между тем, дойдя до крайней точки своего распахивающегося движения, стукнулась о доски стены, скрипнула петлями и, повинуясь силе инерции, двинулась обратно.

Собаки сзади рыкнули друг на дружку, завертелись двумя волчками, разворачиваясь мордами к таинственному клубку человеческой плоти, но раньше, чем псы поимели возможность попробовать диковинное существо на зуб, Миша приподнялся на носки и с силой оттолкнулся от пола.

Случалось, в часы досуга Чумаков вспоминал о былых занятиях спортивной гимнастикой. Впадал в ностальгию по тем дням молодости, когда запросто крутился на турнике, кувыркался на брусьях и катался колесом по гимнастическому помосту. И пребывал в уверенности, что наполовину утраченные навыки ему более не понадобятся. Ошибался. В последнее время пришлось покувыркаться, когда выпрыгивал из автомашины, мчащейся на полном ходу к бензоколонке. И перекладины чердачных лестниц напоминали о турнике. И сейчас, в данную секунду, дощатый пол показался гимнастическим помостом для вольных упражнений.

Выпрыгнув из положения глубокого приседа, Чумаков вписался в полете в стремительно уменьшающийся промежуток между захлопывающейся дверью и дверным косяком, изогнулся в воздухе, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, приземлился неловко, плюхнувшись об пол задницей, зато не затылком, а лицом к стенке с белой дверью. Разбивая макушку о доски на полу, перекувыркнулся через голову и, шлепнувшись на бок, поймал растопыренными пальцами круглую дверную ручку, лихорадочно дернул кругляк на себя. Дверь закрылась! Захлопнулась! Собаки попались в ловушку! Несколько секунд нечеловеческого напряжения, сосредоточения, сменившегося почти цирковым акробатическим этюдом (пусть и выполненным не совсем чисто, черт с ним!), и про клыки псов-людоедов можно забыть!

Собаки напомнили о себе бешеным хриплым лаем.

– Ну-ну, давайте гавкайте! Исходите слюной, твари! – высказался Миша, оглядываясь по сторонам и потирая ушибленную макушку.

Удачно задуманная и прекрасно реализованная хитрость (не совсем изящное приземление и шишка на лбу не считаются) вызвала прилив сил в Мишином организме и спровоцировала дерзкие мысли: «Все у нас получится! Лиха беда начало!» На ноги он вскочил почти бодрым. Охнул, схватившись за ушибленный бок, матюкнулся и деловито обошел замкнутое деревянное пространство с фонарем под потолком.

В помещении три двери. Две белого цвета рядышком и еще одна врезана в противоположную стену. На полу валяются дорогие Мишины полусапожки, изжеванные собачьими челюстями. Любят здешние хозяева сторожевых псов, не поленились снять с бесчувственного Чумакова обувь и швырнуть песикам на растерзание, дабы мохнатые не скучали, неся караульную службу. Овчарки-то молодые, не избавились еще от щенячьих повадок, не заматерели окончательно, даром что вымахали в двух огромных зверюг.

– В первую очередь обуться! – приказал себе Чумаков.

Мокрые от собачьей слюны носки, скомканные комочки синтетики, нашлись на полу рядом с обувью. Напяливая носки, а затем и полусапожки, Миша заметил под ногами нечто яркое, с ослепительно белой окантовкой. Фотография? Да! Фото, сделанное «Полароидом». Быстрее обуться, подобрать фотоснимок и рассмотреть!

– Так, чего здесь сфотографировано? – Миша нагнулся к немного помятому, малоприметному на дощатом полу, хоть и яркому снимку. Взял фото в руки. – Японский бог! Это ж мы с Сан Санычем!.. Что ж это получается? За нами следили, так, что ли?!. Блин! Говорил же я Сан Санычу: ОНИ не поверили в то, что мы сгорели тогда в машине! Здесь, в спортклубе, ловушка, блин! Сан Саныч угодил в ловчую яму! И я заодно с ним!

Чумаков продолжал пребывать в уверенности, что находится в подвалах пресловутого спортклуба, описанного Кешей. По своему обыкновению, рассуждал вслух, то бормоча шепотом, то чуть ли не срываясь на крик. Все равно его голос заглушал собачий лай, а посему можно было не опасаться, что его монологи услышит кто-либо, притаившийся под дверью.

– Кстати, о дверях! – Миша почесал затылок. – Две одинаковые белые двери. За одной мои глупые четвероногие друзья, а за другой... Сейчас посмотрим!

Миша засунул полароидную фотографию в задний карман кожаных штанов, бодро подошел к заинтересовавшей его двери, повернул дверную ручку, толкнул дверь и увидел неподвижного человека на полу. Непонятно, живого или мертвого.

– Кеша! – Чумаков бросился к недвижимому телу. – Кеша! Это ты?

О, да! Иннокентий изменился до неузнаваемости. Очки с лица исчезли, а само лицо – синюшно-бледное, словно вылепленное из снега. На правом ухе запеклась кровь. И на распухших, посиневших губах – кровь. Пиджак и брюки приобрели неопределенно-грязный оттенок. Из-под порванного пиджачного ворота торчит скомканная рубаха, а брюки на бедре лопнули по шву. Педантичный, интеллигентный, если не сказать – аристократичный, Иннокентий выглядел как бомж. Мертвый бомж.

Умелые пальцы врача обследовали неподвижного окровавленного человека в рваных одеждах. Жилка на шее бьется. Едва уловимо, но бьется. Слава богу – жив! Кеша застонал слабо, когда доктор Чумаков коснулся его груди. Осторожно обследовав грудную клетку Кеши, Миша обнаружил несколько сломанных ребер. Оттянув веки раненого, доктор Чумаков увидел ярко-красные белки глазных яблок (нонсенс – красные белки!) и прошептал, поморщившись:

– Плохо дело. Кровоизлияние под конъюнктиву. Из ушной раковины сочится кровь, в лучшем случае – надрыв барабанной перепонки. Очевидна комоция... сотрясение мозга, контузия...

Миша сорвал с себя рубашку, скрутил жгутом, подсунул Кеше под голову, хоть и знал, что помощи раненому от этого не будет никакой. Его бы надо отвезти в больницу. Срочно!

– Блин! Какая больница, к чертовой бабушке! В любой момент сюда могут войти... А ведь действительно – войти, посмотреть, чего это так бешено лают, надрываются собаки, могут в любой момент! В любую секунду!

Чумаков расстегнул пряжку ремня на поясе. Фиговая пряжка. Легкая. Гнутый из полоски металла прямоугольник. Но хоть что-то. Пацаном Миша пижонил. Гулял по родному городу, опоясавшись солдатским ремешком с блестящей пряжкой, по наущению старших ребят залитой, утяжеленной свинцом изнутри и с остро отточенными напильником краями. Использовать ремень в мальчишеских драках подросток Чумаков побаивался, однако под руководством старших дружков научился лихо размахивать пряжкой, намотав кожу ремня на руку.

Миша вытащил ремешок, подтянул штаны, обмотал ремнем правую ладонь и, бросив беглый, переполненный сочувствием взгляд на израненного Иннокентия, решительно двинулся к последней из трех необследованных дверей.

– Лучшая защита – нападение! Чем ждать незнамо чего, ломанусь в дверь, и будь что будет! ОНИ надеются на овчарок, меня, наглого и злого, не ожидают, повезет – вырвусь из подвального спортклуба на волю, на улицу, а там... а там посмотрим!

В трех шагах от двери Миша ускорил шаг, коротко разбежался и ударился о дверь плечом. Никакого эффекта!

– Б-блин!!! – Миша схватился за пумпочку дверной ручки, резко дернул на себя и чуть не свалился на пол!

Ручка-пумпочка вместе с шурупом, на котором она держалась, от резкого рывка оказалась вырванной с корнем.

– Япона матерь! – Чумаков с силой швырнул пумпочку в стену, вымещая на ней свою досаду, стиснул кулаки, скрипнул зубами, зажмурился. – Блин!.. Спокойствие, только спокойствие! Как Сан Саныч говорил? Успокойся, говорил, партнер. Возьми себя в руки. Я спокоен, спокоен и уравновешен... Блин!

Томление на скамейке возле пруда, осознание поражения после пленения, хладнокровная решимость, смертельный риск и вспышка оптимизма вслед за тем, как удалось обмануть собак, а позже всплеск отчаяния, когда обнаружилось искалеченное тело Иннокентия, и яростный таран злосчастной двери с хлипкой ручкой-пумпочкой. Попробуй успокойся, пережив такой шквал самых противоречивых эмоций! Попытайся после всего этого адекватно и беспристрастно воспринимать действительность!

Сколько времени ушло у Миши на то, чтобы хоть как-то успокоиться, он не знал. Чумаков снова пытался размышлять о жизни на красной планете Марсе и о половой жизни английской королевы, но на сей раз обмануть подсознание почему-то не получалось. Тогда Миша стал думать о Кеше, о том, что если ему, Чумакову, не удастся вырваться из ловчей ямы, то раненый Иннокентий непременно умрет. И это сработало. Профессиональная привычка врача забывать о собственных переживаниях в присутствии больного помогла успокоить нервы. А чуть успокоившись, Чумаков внимательно обследовал дверь со сломанной ручкой и беспристрастно констатировал: ему этой двери не открыть! Треклятая дверь на манер дверей в купейных вагонах поездов дальнего следования задвигалась в щель в стене. Плечом ее не вышибешь, зацепиться не за что. Все! Финита! Конец! Остается ждать. Ждать и надеяться, что за ним явится один тюремщик. Один-одинешенек. Кинолог, блин, любитель! Любитель притравливать собак на человечинку. И хочется верить, что удастся раздробить пряжкой ремня череп одинокому тюремщику. И, если очень повезет, удастся вырваться из спортклуба-подвала на волю, на свежий воздух, на улицу, а там... а там посмотрим!