Глава десятая
Неудачный допрос
В помещении при поднявшемся за стенами ветре оказалось не в пример теплее и уютнее, даже несмотря на выбитую дверь.
Уложив десятника на пол, Василий задумался: связывать недавнего противника или нет? Вроде рана серьезная, с такой в бой не кинешься. Да и левой рукой вряд ли толком нож бросишь. Начал с обыска, закончил тем, что все-таки привязал левую руку десятника к тяжеленной лавке. Даже если задумал что плохое, сразу в любом случае не освободится.
Затем убрал факелы снаружи и внутри оставил гореть только один. Занавесил дверной проем куском плотной дерюги. Подумал и придавил края дерюги двумя обломками разгромленной двери. Пусть это и не позволит выиграть много времени при неожиданном нападении, но перестраховаться не помешает. Порой и секунда ценой в жизнь. Тем более что у вражеского колдуна на руке имелись кольца связи – а ну как он успел связаться со своим подельником?
Раздевшись до нижней рубахи, перебрал оказавшиеся в его распоряжении съестные припасы, и вскоре на печурке уже варилась в кипящем бульоне густая каша с покрошенным в нее мясом, кусками овощей и несколькими листочками местных специй.
Десятник вновь провалился в нирвану бессознательности, но раненный в ногу наемник был готов отвечать на любые вопросы. Вроде искренне говорил, явно радуясь, что остался жив.
Пользуясь случаем, Василий постарался заодно выведать кое-какие, чаще всего бытовые, знания о здешнем мире. Но что его весьма удивило, так это подробный рассказ об умертвиях. Спросил вроде в шутку, но получил полную классификацию этого неупокоенного маразма, перечисление методов борьбы с ним, а также историю-легенду возникновения этой напасти. Потому что данный отряд наемников как раз и специализировался на борьбе с потусторонней силой.
Создавались здешние умертвия совсем не так, как считалось на Земле двадцать первого века. Никакие покойники из могил не вставали, мозг у живых не выедали и трупным запахом никого не отвращали. Все здешние вурдалаки создавались искусственно, путем соединения еще живого, но смертельно больного человека с духом недавно умершего. Делалось это при помощи простенького, весьма нехитрого обряда непосредственно на кладбище. Больной человек приходил туда, самостоятельно совершал обряд, и в его тело и в сознание вселялся самый сильный дух из тех, что находился поблизости в еще не начавшем разлагаться теле.
Получившееся существо становилось чуть ли не бессмертным. Его силы умножались втрое. Почти молниеносная регенерация помогала выдерживать до десятка смертельных ударов. Выживаемость становилась феноменальной. К примеру, зимой оно могло преспокойно спать, попросту зарывшись в сугроб. Могло питаться чем угодно, начиная от коры деревьев и заканчивая разложившейся падалью. Хотя жило все-таки не вечно, не более двухсот лет. Причем истинная сущность человека оставалась только на периферии сознания чудовищного умертвия, и внушить ему можно было только одну, максимум полторы навязчивые идеи. Например, убить того-то или тех-то. Но при этом никогда не появляться в такой-то местности. Со временем одичавшее сознание «мертвеца» окончательно побеждало сознание «живого», и тогда умертвие перебиралось в глушь.
При этом одичавшее существо на животном уровне охраняло свою территорию от живых, позволяя лишь себе подобным поселяться рядом. Вот такие места и считались самыми опасными для человека, потому что там могло оказаться до нескольких десятков умертвий в стае. Хотя, казалось бы, собравшись всем миром, можно было и большую стаю уничтожить.
Тем не менее доходило до смешного. Если умертвием становился любимый или уважаемый родственник, кметы даже не докладывали своему жупану. А то и староста не знал, что сельчане подкармливают существо, внешне им знакомое. Порой такие «подкормки» продолжались десятилетиями, и крестьяне верили, что умертвие, живущее возле них, доброе, родственное и защищает их от татей или иного злобного люда. И что самое смешное, так оно и было. Какое-то время… Пока «добрый» предок не разрывал на части кого-нибудь из своих глупых потомков.
Мало того, часто сильные мира сего не брезговали этаким заслоном из умертвий, которые охраняли определенные участки их владений, уничтожая всех любопытных или иных искателей приключений. Тайн много, как и способов их сохранения.
После такого подробного рассказа становилось понятно, для чего умирающий человек изначально превращал себя в умертвие: чаще всего для мести. Изредка – в силу своего гадостного характера, как бы желая после своей смерти насолить тем, к кому питал неприязнь.
Василий слушал и диву давался: «Не наш это мир! Географически похож, но явно не наш! На моей Земле такого страха и близко не было. Хотя… может, виной всему то, что здесь христианская религия не распространилась на всю Европу? По этой же причине местных ведьм с волхвами, друидами, вампирами, всякими Фарти и Ярисами до сих пор не сожгли на кострах? Хорошо это или плохо?..»
Размышляя над этим, Райкалин не забывал наворачивать разварившуюся кашу.
Вроде бы сам факт чудес – это несомненно огромный плюс в жизни любой цивилизации. Пример: высокий уровень технологий вокруг, несмотря на дикие Средние века. Встречаются, конечно, и жуткая нищета, и крайняя подлость. Но! Те же волхвы и даже черные власнечи (коль они зарегистрированы и работают на благо государства) приносят несомненную пользу в раскрытии чуть ли не каждого преступления.
А коль преступлений меньше – значит, цивилизация здоровее, способнее к выживанию в любых условиях.
Но, с другой стороны, сам факт существования умертвий разносит вдребезги всю терпимость к колдунам. Как такое может быть? Кто такое допустил? После такого всего лишь несколько шагов остается до полного краха, когда большинство людей на планете станет умертвиями добровольно или насильственным путем.
Надо оно человечеству? А ведь будь церковь сильна и авторитарна, такого мракобесия не произошло бы. Наверное… Потому что рыцарь припомнил утверждения своих оруженосцев: в Римской империи и в греческом царстве власнечей пруд пруди. Разве что там они сражаются на стороне церковников и все блага на земле приписывают божественным воздаяниям.
«Но если Бог есть, значит, он и такое колдовство допускает в созданном им мире. А почему? – В своих размышлениях Василий зашел в тупик. – М-да! Трудно объять необъятное, тем более понять божий промысел. Поэтому не буду лезть в теологические дебри, жизнь сама покажет, где правда, а где высшая истина… О! Заснул! Вязать его или нет?»
Для кормления привязанного к стулу пленника он развязал ему левую руку, вручил ложку, а деревянную миску с кашей поставил на стол. Тот ел с удовольствием, хотя и признался смущенно, что вроде не так давно их компания успела поужинать.
А теперь вот, наевшись, Карлаш задремал, подперев голову левой рукой и не обращая внимания на неудобную позу. Все-таки после удара мечом по голове сотрясение мозга ему гарантировано, и ему надо спать, спать и спать.
Замерев над пленником и не зная, как поступить, Грин чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда сзади раздался бас Агапа Гирчина:
– Хо-хо! А я никак понять не могу, что мне спать мешает? Запах! Запах отменно приготовленной жратвы, за которую я готов сейчас отдать все на свете!
Он уже пришел в себя, сел и с высоты своего роста внимательно осматривал помещение. Хотя улыбки не скрывал, видимо, радовался, что остался жив.
– Ну ты и горазд пугать! – Досадовал Шестопер скорее притворно, чем искренне. – Я и так весь на нервах, так ты еще веселиться вздумал!
– Ладно, прости! Каюсь! И обещаю компенсировать моральный ущерб: с меня пир на три дня и куча красавиц!
– Э-э-э… знаю я твои пиры, – скривился рыцарь. – Лучше бы мы за то время куда подальше сбежали, чем тут рисковать подхватить воспаление легких.
– А как ты этих распутал? – проигнорировал гигант укоры, кивая в сторону баронета. – Я их обоих намертво спеленал вроде… Руками к паутине прикасался?
– Недодумался. Огнем сжег…
– Молодец! Настоящий чародей!
– Но сам-то как? Лежал словно неживой, еле тебя сюда заволок.
Агап прислушался к себе и принял решение:
– Нет, вначале надо поесть, а то голова совсем думать не хочет, желудок ее третирует воплями о голодной смерти. – Пока Грин накладывал ему в миску кашу, коротко поведал о своих последних действиях в бою: – Как я встал после того удара дверью, навряд ли когда пойму. Но иду к избе и вижу, как баронет с колдуном сцепились. Хорошо, что парализующую паутину в них сумел бросить. Но и от этого гада что-то мне в ответ прилетело. Только и помню, что искры из глаз посыпались. Хе-хе!..
– То есть колдун не очнется?
– Не-а! – уже с полным ртом каши прошамкал власнеч. – До утра будет валяться как миленький. Но что связал так тщательно, хвалю. От такого вурдалака чего угодно можно ожидать.
– А почему тогда колдун Бронислава не свалил, когда с ним боролся? – недоумевал Шестопер. – Странно как-то.
Агап съел не меньше, чем полмиски, пока соизволил ответить:
– Тут сразу несколько факторов нашему другу помогло. И он о них знал прекрасно, потому и бросился в ближний бой. Во-первых, на нем самые лучшие обереги, которые я для него делал, не жалея своего времени и лучших, самых дорогих ингредиентов. Во-вторых, когда власнеча душат руками, он практически беззащитен и мало что может применить из своего чародейского арсенала. А по мне – да, успел, сволочь, шарахнуть…
И снова набросился на кашу. Рыцарь ткнул пальцем в лежащего в отключке товарища:
– Почему не разбудишь? Его, бедного, тоже накормить надо.
– Обойдется! Пока… Ему выспаться надо, еще хотя бы часик. После моей паутинки – самая лепота. Иначе на мозг слишком большая нагрузка. Помереть можно. А этого, – он ткнул ложкой во вражеского колдуна, – сейчас будить уже начал. Не жалко. Так что развязывай его, водружай на стул и снова привязывай.
– А этого куда? Он почти здоров.
Гирчин скептически осмотрел наемника и решил пошутить:
– Прикопай где-нибудь, чтоб глаза не мозолил.
– Да он нормальный парень, – пряча улыбку, заступился за побледневшего пленника Василий, понимая, что прозвучала не совсем удачная шутка. – Обещал помочь при пленении второго колдуна, который в пещере ночует.
– А-а-а, тогда ладно. Пусть сидит под стенкой да помалкивает, – смилостивился гигант и, пока Василий выполнял его указания, перемещая пленных, быстро доел кашу. Встал во весь свой богатырский рост, оперся кулачищами на стол и как-то по-особенному уставился на своего коллегу, буквально оживив того ревом: – Проснись, тля! Проснись и отвечай на мои вопросы! И повинуйся мне во всем!
Неизвестно почему, но Райкалину пришла в голову мысль: «Кажется, Агап перестарался. Так допросы не ведутся. Да и наемник под стеночкой чуть не обделался от страха…»
Объект воздействия вроде как очнулся, открыл глаза, но тут же задергался всем телом, словно на него падучая напала или его подключили к напряжению в триста восемьдесят вольт.
И ладно бы только так отреагировал. Но дальше пошло еще хуже. Из ушей и носа колдуна потекла кровь, он весь посинел, с хрипом и бульканьем выдохнул с трудом воздух, его язык вывалился изо рта в последней конвульсии всего тела, и власнеч испустил дух.
То есть умер. Что интересно, дольше всех в его смерть не мог поверить сам Гирчин. А когда осознал, посчитал себя самым обиженным в мире человеком. Орал так, что, наверное, и мертвый проснулся бы, но… Так и не смог вернуть пленника к жизни, как ни старался. Потерпев неудачу, чуть не всплакнул, совсем не притворно:
– Вот же сволочь! Перехитрил меня! Ушел! А я, дурак, и не догадался, что у него заклинание на перерождение может быть наготове. Чтоб ты еще сто раз перерождался, так ни разу ничего из прошлой жизни и не вспомнив!
Похоже, это проклятие было для власнечей и волхвов самым страшным. Каждый из них мечтал после перерождения вспомнить все, остаться самым могущественным, независимым и богатым. А вот если забудешь прежние знания, то кому ты нужен в новой жизни? И удастся ли вновь занять в ней подобающее твоему духу место?
От громовых криков очнулся десятник и уставился на гиганта выпученными глазами. Тогда как баронет продолжал безмятежно спать, словно вокруг тишина. А вот Василию крики вдруг совсем испортили настроение. Он позволил себе наброситься на власнеча с укорами и обвинениями:
– Ну и чего было спешить?! Чего так орать-то?! Все испортил! Этот колдун очень много знал о какой-то святыне в пещере. И знал, как ее искать. А ты действуешь как слон в посудной лавке. Запугать такого перца решил! С твоим-то опытом и раздутым самомнением? Ха! Позор!
Агап грозно нахмурился, но смог выдавить лишь нечто невразумительное:
– Ну ты… это… Хорош орать на дядю-то… Расскажи лучше, сам-то чего узнать успел?.. Знаток зеленопузый!
Рыцарь надменно хмыкнул, но кочевряжиться не стал и сжато изложил полученные при допросах сведения.
